Парфия

Эпоха правления Траяна (98–117) разделила историю взаимоотношений Римской империи и Парфии на два этапа. На протяжении первого обе сверхдержавы считались равными друг другу. Рим с опаской относился к своему восточному соседу, и, следует признать, у него имелись для этого веские основания. Но уже Парфянская кампания, предпринятая Траяном в 110-х годах, обнаружила слабость старого противника. Рим перестал опасаться своего некогда грозного соседа и всё чаще атаковал его границы.

Римско-парфянские отношения

Траян умер 9 августа 117 года в Солах Киликийских, перед смертью усыновив и объявив наследником своего племянника Адриана (117–138). Тот первым делом постарался сгладить последствия Парфянской кампании Траяна. Восток лежал в руинах. Месопотамия и Ассирия, контроль над которыми Рим фактически утратил в предшествующие годы, были окончательно сданы парфянам.

Римские гарнизоны покинули даже Армению, царём которой стал Вологез I (117–138). Римский ставленник Партомаспат в качестве утешения получил корону зависимого царства Осроены. Риму пришлось на это согласиться: уставшая армия понесла большие потери, а ресурсы были истощены. Вынесенный из этих событий урок римляне усвоили столь хорошо, что Адриан даже подумывал оставить Дакию, но его удержали советы сподвижников и начавшаяся колонизация провинции. Император также сохранил Аравию, бывшее Набатейское царство, которое Траян обратил в провинцию и присоединил к римским владениям в 106 году.
Условия достигнутого компромисса были окончательно закреплены во время личной встречи Адриана и парфянского царя Хосроя (105–129), произошедшей на Евфрате в 123 году. В качестве жеста доброй воли римляне вернули дочь Хосроя и золотой трон, захваченный при взятии Ктесифона в 116 году.
Внешняя политика Адриана и его преемника Антонина Пия (138–161) на Востоке носила отчётливо оборонительный характер. Император утверждал, что спасение жизни одного римского гражданина ему дороже, чем убийство тысячи варваров.
Римский суверенитет над Арменией в 141 году был подтверждён изгнанием Вологеза и назначением на его место Соэма (141–161) из сирийской династии правителей Эмесы. Парфянский царь посчитал эти действия нарушением договора и начал готовиться предпринять ответное вторжение, однако, как утверждала римская пропаганда, остановило его одно-единственное письмо императора. В действительности документы того времени говорят о более жёстких мерах, в том числе о переброске римских войск к границе. Развитие кризиса в этот раз удалось остановить благодаря усилиям дипломатов и личной переписке обоих правителей.
Армения осталась в римской сфере влияния. Иберия также сохраняла союзнические отношения с Римом. Император оказывал влияние на избрание царей в Лазике и Колхиде.

Слабость Парфии

В Парфии в это время продолжалась междоусобная борьба между претендентами на престол. Около 129 года Хосроя одолел его противник Вологез II (78–147), который прежде правил, опираясь на восточные регионы Парфянской державы. Самому Вологезу, в свою очередь, пришлось бороться с узурпатором Митридатом IV (128–147), который, должно быть, приходился сыном царю Вологезу I и братом царям Пакору II и Хосрою. Возможно, он был тем Мехердатом, который сражался с римлянами в 116 году. Фактически его правление проходило в условиях двоецарствия: Вологез II правил в восточной части Парфии, а Митридат IV — в западных. Умерли оба правителя в один год.
В 148 году на престол взошёл Вологез III (148–192), сын Вологеза II. Новый царь отличался крайним честолюбием и воинственностью. За 13 лет правления он сумел объединить восточную и западную половины Парфянской державы, а в 151 году прибрал к рукам Мезенское царство в Нижней Месопотамии, остававшееся независимым от Парфии после завоеваний Траяна. В 155 году он потребовал удаления Соэма из Армении, поскольку по условиям предыдущих соглашений её правитель должен был происходить из рода Аршакидов. Престарелый Антонин отверг его претензии, и это послужило началом затяжного кризиса, когда отношения двух сверхдержав вновь оказались на грани разрыва.

Начало войны

7 марта 161 года в Риме умер император Тит Аврелий Антонин Пий. Ему наследовали соправители Марк Аврелий Антонин (161–180) и Луций Вер (161–168), усыновлённые императором ещё в 138 году. Ни один из новых правителей не имел военного опыта. В этой ситуации Вологез III решил, что настала пора действовать.
В конце лета 161 года парфянский военачальник Хосрой с большим войском вторгся в Армению, легко преодолел незначительное сопротивление местного войска, захватил царскую столицу Артаксату и возвёл на престол некоего Пакора (161–163). Соэм в сопровождении небольшой свиты бежал в Рим и обратился к императору за защитой.

Выбор Пакора был обусловлен не только его принадлежностью к царскому роду Аршакидов, но и тесными связями, которые он имел с императорской фамилией Аврелиев Антонинов. Вероятно, Пакор какое-то время даже жил в Риме и имел римское гражданство. Здесь же умер и был похоронен его брат Аврелий Митридат. Обнаруженная археологами погребальная эпитафия на его могиле была сделана на греческом и латинском языках по заказу Аврелия Пакора, «царя Великой Армении». Очевидно, этим выбором Вологез III хотел подсластить римлянам пилюлю и попытаться избежать большой войны. Впрочем, его надежды не оправдались.
Римским наместником соседней Каппадокии последние несколько лет был Марк Седатий Севериан, бывший консул и опытный военный, прежде управлявший провинциями Нижняя Мезия и Дакия. Узнав о парфянском вторжении, он решил, что ему выпала отличная возможность увенчать себя лаврами победителя. Проконсультировавшись для верности с оракулом змеевидного бога Гликона, знаменитым Александром из Пафлагонии, и получив от него обнадёживающее предсказание, Севериан направился в Армению лишь с одним из двух или трёх имевшихся у него легионов.
Самоуверенность наместника сыграла с ним дурную шутку. У Элегеи римляне угодили прямиком в засаду, устроенную Хосроем. После трёх дней безнадёжного сопротивления Севериан впал в отчаяние и покончил с собой. Большая часть его солдат погибла. С этим поражением современные историки связывают загадочное исчезновение IX Испанского легиона.

Осенью того же года парфяне вторглись в Сирию, нанеся поражение войскам её наместника Луция Атидия Корнелиана. За десятилетия мирной жизни расквартированные в провинции легионы совершенно утратили боеспособность и обратились в бегство при первом же появлении противника. Масштабы этого поражения остаются неизвестными.

Луций Вер на Востоке

Понимая серьёзность сложившегося на Востоке положения, император Марк Аврелий решил отправить туда своего младшего коллегу и соправителя Луция Вера. Это назначение должно было наконец привлечь Луция к государственным делам, обеспечить ему необходимый опыт командования, административного управления и финансовой грамотности, а также отвлечь от соблазнов столицы, до которых тот был падок сверх всякой меры. Отсутствие военного дарования предполагалось компенсировать талантами причисленных к его свите опытных помощников.
Одним из тех, кто должен был сопровождать Луция в поездке, являлся префект претория Фурий Викторин, служивший прежде на Востоке в качестве прокурора Галатии. Ещё одним спутником императора стал Марк Понтий Лелиан Ларций Сабин, военный трибун в Германии и Британии в 122 году, позже управлявший обеими паннонскими провинциями, а в 153 году исполнявший обязанности наместника Сирии. Как никто другой он должен был знать восточную армию и пограничную ситуацию в провинции. В составе императорской свиты присутствовал консул 159 года Марк Яллий Басс, в 152–155 годах управлявший Нижней Германией, а в 155–158 годах — Британией, и другие выдающиеся военачальники, сенаторы и всадники.
Верховное командование в будущей войне должен был осуществлять назначенный наместником Каппадокии Марк Стаций Приск Лициний Италик, ординарный консул 159 года, ветеран военной службы. В 157–158 годах он управлял Дакией, в 160–161 годах — Верхней Мезией, а ради этой миссии был специально отозван из Британии. Его ближайшим помощником и преемником в должности каппадокийского наместника стал Публий Марций Вер, ещё один прославленный военачальник, в 162 году командовавший V Македонским легионом, который он привёл на Восток из Трезмиса в Нижней Мезии. Легатом II Вспомогательного легиона, отправленного на Восток из Аквинка в Нижней Паннонии, был Гай Антистий Адвент. Легатом I Минервы легиона из Бонна в Нижней Германии стал Марк Клавдий Фронтон.
Из восьми дислоцированных на Востоке легионов к участию в будущих военных действиях привлекались лишь два: III Галльский из Сирии, над которым начальствовал Гай Авидий Кассий, и VI Железный из Палестины под командованием Публия Юлия Герминия Марциана.

Это может свидетельствовать или о традиционно низкой боеспособности восточных легионов, или о серьёзных потерях, которые они понесли от первоначального парфянского нападения и после которых всё ещё не могли восстановиться.
Луций выехал из Рима летом 162 года. Марк сопровождал его до Капуи. В Брундизии Луций сел на корабль, пересёк Адриатическое море, высадился на сушу в Коринфе и направился в Афины. Здесь его встретили как героя-завоевателя. Бесконечные пиры и приёмы продолжались до тех пор, пока Марк в письме не напомнил соправителю об истинной цели поездки. Следующая остановка произошла в Эфесе, где в честь императора дали роскошные игры. В конце концов Луций достиг Антиохии, которая на следующие четыре года стала его резиденций. Вопреки надеждам Марка, здесь Луций ничуть не переменил своего образа жизни. Передоверив помощникам все военные и административные обязанности, он по-прежнему проводил время в роскоши и удовольствиях. Лишь единожды по настоянию своего окружения он посетил военный лагерь, произнёс перед солдатами воодушевляющую речь и поспешил вернуться обратно в Антиохию.
К счастью, у него хватило такта не мешать своим легатам делать свою работу. После занявших целый год масштабных приготовлений римская армия была готова перейти в наступление.

Кампания 163 года

Стратегический план римлян предусматривал военные действия сразу на двух направлениях. Первой весной 163 года в наступление перешла каппадокийская группировка Стация Приска. В её состав входил V Македонский легион, которым командовал Марций Вер, и I Минервы легион под начальством Клавдия Фронтона. Трудности весенней кампании в условиях Армянского нагорья были известны римскому командованию не понаслышке, и потому Стаций Приск тщательно просчитал все сроки наступления. После 20-дневного марша через горы, преодолев более 450 км, эта группировка вышла к армянской столице Артаксате.
Римская армия спустилась с гор как раз в тот момент, когда поля покрылись зеленью, и потому смогла удовлетворить все свои потребности за счёт простиравшегося кругом богатого сельскохозяйственного региона. Римляне подвергли Артаксату жестокой планомерной осаде, затем взяли штурмом и полностью разрушили. Город так и не был восстановлен, и лишь руины оставались памятником его былому величию. Пакор бежал. Луций лично возложил диадему на голову Соэма, отпраздновав это событие присвоением себе титула Армянский и выпуском монет с легендой «царь, данный Армении» (rex Armen(ii)s datus). Новой резиденцией правителя стал Кенополь, где разместился отряд солдат XV Аполлона легиона.
Пока Стаций Приск усмирял Армению, парфяне предприняли контрнаступление южнее, оккупировав зависимое от Рима царство Осроену. Изгнав правившего там царя Манну VIII (139–163 и 165–177), парфяне посадили на престол некоего Ваала (163–165). Так им удалось вбить клин между армянской группировкой войск и легионами, находившимися на территории Сирии.
Как показал ход событий, парфяне всё ещё контролировали правый берег Евфрата и главные переправы через реку. В распоряжении командовавшего здесь Авидия Кассия находился его собственный III Галльский легион, а также II Вспомогательный легион Антистия Адвента. С этими силами он одержал победу над парфянами в решающем сражении при Суре на римской территории. Отбросив противника за Евфрат, Авидий Кассий поставил под контроль правый берег реки, а затем стал строить множество плотов для наведения переправы. Чтобы защитить солдат от вражеских стрел, он поставил на плоты деревянные башни, которые снабдил метательными машинами. Огнём артиллерии и лучников римляне отогнали парфян от берега, а затем высадились на другом берегу. В скором времени важные в стратегическом плане города Никефорий и Даусара перешли под римский контроль.

Кампания 164–165 годов

Зимой 163 года Луций отправил к парфянам послов с мирными предложениями, но Вологез презрительно отклонил озвученные условия. Зиму и весну следующего года римляне провели, тщательно готовясь к вторжению на территорию Парфии.

Много внимания уделялось поддержке зависимых или дружественных правителей пограничных государств: Осроены, Адиабены, Хатры и других.
В конце 164 или даже в начале 165 года Марций Вер предпринял вторжение на территорию Осроены из Армении. Возле Эдессы состоялось большое сражение, по итогам которого парфяне потерпели поражение. Заняв после этого Эдессу, Марций Вер восстановил на осроенском престоле прежнего царя Манну VIII. Затем римляне продолжили наступление в восточном направлении, преследуя противника. Крупнейший город Северной Месопотамии Нисибис отказался открыть перед ними ворота и был захвачен с боем. В его стенах разместился римский гарнизон. Одним из немногих источников информации по этой кампании являются преувеличения и сплетни, передаваемые римским сатириком Лукианом. К примеру, он сообщал, что парфянский военачальник Хросрой сумел спастись бегством, бросившись в реку Тигр в доспехах, а затем спрятавшись в пещере на противоположном берегу.
Авидий Кассий, прошлогодней победой при Суре завоевавший славу блестящего военачальника и поборника суровой воинской дисциплины, подтвердил свою репутацию, одержав новую победу в грандиозном сражении у Дуры-Европоса. Из сведений, сообщаемых Лукианом, явствует, что сражение продолжалось несколько дней. Приводимые им цифры парфянских потерь в 370 000 погибших если и не отражают реального положения вещей, то по крайней мере дают представление о его масштабах. Сам Дура-Европос также перешёл в руки римлян, удерживавших его следующие сто лет.

Чтобы вторгнуться в южную часть Месопотамии, римские войска у Никефория перешли Евфрат по понтонному мосту и двинулись на юг левым берегом реки. Как и Траян до него, Авидий Кассий со своими войсками пересёк месопотамскую равнину в самом узком месте, а затем продолжил путь вдоль правого берега Тигра. Достигнув Селевкии, он встретил здесь депутацию горожан, согласившихся сдать ему город без боя. Неизвестно, что в последний момент пошло не так, однако римский военачальник отдал солдатам приказ о штурме. Крупнейший город Месопотамии с населением в 400 000 человек был захвачен и жестоко разграблен. 30 000 его жителей погибли, ещё столько же попало в плен. Та же участь вскоре постигла Ктесифон, где римляне сожгли дворец Вологеза и разорили могилы Аршакидов.
Успех римского наступления позволил Луцию, не покидая Антиохии, дополнить свою титулатуру прозвищем Парфянский. Армии его военачальников повторили успех Траяна ценой ещё больших разрушений и потерь среди населения.

Кампания 166 года и окончание войны

Желая превзойти достижения Траяна, весной 166 года Луций решил предпринять масштабное вторжение в Мидию. Командовать походом должен был Авидий Кассий, располагавший для этого как минимум III Галльским и VI Железным легионами. Вероятнее всего, целью римского наступления являлась Экбатана — столица всего региона и центральный узел проходивших здесь торговых коммуникаций. По другой гипотезе, римляне стремились пройти по пути Александра Великого, и в этом случае их отдалённой целью могли быть даже Каспийские ворота.
Подробности кампании остаются неизвестными. Следы римлян обнаруживаются вплоть до центральной части нынешнего Ирана, где, согласно археологическим данным, в это время был сожжён Тегеран. Дальнейшему продвижению помешала вспыхнувшая в армии эпидемия чумы. Авидий Кассий поспешил вернуться обратно и рапортовать об успешном окончании похода. Официальная историография похода впоследствии замяла эту неудачу, чтобы не омрачить триумфальные торжества Луция.
От чумы в равной степени страдали обе стороны. О продолжении военных действий нечего было и думать. Летом 166 года Рим и Парфия наконец заключили мир. Договор подтвердил, что Армения и западная часть Месопотамии входят в сферу римских интересов. Римские гарнизоны оставались в нескольких опорных пунктах, включая Нисибис в Северной Месопотамии и Кенополь в Армении. Благодаря приобретению Дуры-Европоса граница Сирии отодвинулась к югу от устья Хабура.

Возвращавшиеся с Востока войска занесли в пределы Римской империи чуму, которая, согласно современным данным, скорее всего была разновидностью оспы. Из Сирии эпидемия распространилась в Малую Азию, Грецию и Италию, где свирепствовала почти целое десятилетие. Последствия были катастрофическими: от болезни умерло около четверти личного состава восточных легионов и примерно пятая часть состава дунайской армии. Потери среди мирного населения не поддаются подсчёту. В одном только Риме чума унесла жизни 200 000 человек. В глазах общественного мнения эпидемия стала наказанием за разграбление парфянских святынь и осквернение гробниц Аршакидов.

Источник

Всем привет!

Вот и первый пост, посвященный началу II века н.э. Поэтому не могу не напомнить о том, что на тот момент происходило в мире.

На востоке своего расцвета достигла империя Восточная Хань, которая тогда овладела не только китайскими территориями прежних ханьских царств, но и распространила свою власть на приличную часть Корейского полуострова, подобравшись к самым границам Когурё и Пэкче, и в т.н. Западный край, поставив под свой протекторат такие города как Дуньхуан, Турфан, Яркенд, Кашгар и Хотан, откуда привозили знаменитый нефрит. Продвинуться на запад удалось благодаря деятельности генерала Бань Чао, сына историка Бань Бяо. Бань Чао также приходился братом Бань Гу и Бань Чжао, которые последовали по пути отца, причем Бань Чжао известна как первая женщина-историограф Китая. Но речь сегодня не об этих двоих, а об их воинственном брате, который даже ввязался в войну с Кушанским царством. Его противником тогда стал предположительно третий правитель этого царства Вима Кадфиз, отец величайшего правителя кушан, Канишки I (ок. 103-125гг. н.э.), того самого, что так расширил пределы своей страны так, что перед кушанами склонили головы владыки Западных Кшатрапов (а до того они кошмарили Сатавахану! Пока не получили леща от Готамипутры Сатакарни, о чем я уже упоминала: История нашего мира в художественной литературе. Часть 60. «Лилаваи» и «Саттасаи»).

Победа над кушанами, вероятно, открыла ханьцам пути в Парфию, чем они и попытались воспользоваться: в 97-м году н.э. Бань Чао отправил Гань Ина в Дацинь, Римскую империю, для разведки и попытки наладить дипломатические отношения с властителями всего западного мира того времени. Об этих событиях упоминается в книге, о которой я писала ранее тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 53.2 «Истории периода династии Восточная Хань»

Однако парфянам такая дипломатия нафиг не упала. Когда умер Вологез I (51-78 гг. н.э.), который еле-еле устаканил парфянско-римские отношения после длительной борьбы за влияние на востоке, никому в Парфии не хотелось оказаться зажатым между Римлянами и какими-нибудь их сильными союзниками на востоке. А победа Бань Чао над кушанами показала, что ханьцы тоже не лыком шиты (правда, после смерти своего великого полководца они заметно сдали и постепенно утратили влияние на земли Тарима и западнее). Тем более что в 78-м году парфяне опять затеяли гонки за царскую власть, и победивший в ней Пакор II (78-105гг.) не сказать, что крепко сидел на своём месте. Чтобы не бесить римского императора, он даже выдал Домициану одного из лже-Неронов в 89-м году. При этом римляне продолжали разевать роток на восточные государства, и, хотя Домициан дальше честолюбивых замыслов не продвинулся, Траян-таки поход на восток предпринял. Да и воевать с Кушанским царством Пакору тоже пришлось.

Так что, когда к нему явился такой красивый посланник ханьского императора Хэ-ди (88-106гг.), тот самый Гань Ин, он, вероятно, приложил руку к тому, что Гань Ина отговорили плыть в Да Цинь, мол, это ж так долго, далеко и трудно. А потом ещё сам Пакор отправил Хэ-ди дары от себя, на всякий случай, ведь лучше наживать друзей, а не врагов. Жаль, что такой приём не всегда срабатывал. Вот с Траяном не прокатило.

После убийства Домициана и пресечения династии Флавиев, императором быстренько назначили Марка Кокцея Нерву (правил в 96-98-м гг. н.э.). Но тот был уже не молод и через два года умер от инсульта, правда, перед этим успел усыновить Марка Ульпия Траяна, который прибавил к имени «Нерва», тем самым дав начало новому витку наследственной передачи власти приёмным сыновьям, правда родство между правителями, формально принадлежавшими к династии Антонинов, бывало порой весьма отдаленным или, по сути, полностью отсутствовало, в отличие от времен Юлиев-Клавдиев.

Траян (98-117гг. н.э.) стал вторым из «пяти хороших императоров», но так ли он был хорош? Тут уж как поглядеть. Как минимум, о нём есть, что рассказать, он был очень деятельным человеком, и лез буквально во всё.

Во-первых, он был очень озабочен благосостоянием жителей империи и продолжил развитие алиментарной системы Нервы, предполагавшей поддержание малоимущих и многодетных граждан. Хотя вряд ли это от большого человеколюбия, просто, когда регулярно ведешь войны вне империи, а в самой империи вечно какие-то подковёрные игры, то надо позаботиться о том, чтоб армию было, кем пополнять, а, пока император с этой армией занят очередными завоеваниями, дома не случилось восстание или ещё что похуже. И при нём же родилось знаменитое «Хлеба и зрелищ»: чтобы сидеть смирно и заниматься полезными для государства делами, народ должен быть сыт и весел, а не думать о том, как ему плохо живется, и что бы с этим сделать. Так что развивалось благодаря государственной помощи сельское фермерское хозяйство, устраивались пышные празднества и игры (да так, что конкретно поуменьшили популяции многих животных, что, в конце концов, обернулось их полным истреблением). В общем, сейчас это (на словах) ничего нового, а тогда был прямо-таки прорыв. Т.е. про разовые акции и до того знали, а что можно целенаправленно вливать деньги в тех, кто нужен, и их хозяйства, вот, видимо, додумались тогда. При этом новый император преследовал христиан, если не удавалось добиться их отречения от христианства, но, судя по его переписке с Плинием Младшим, без фанатизма.

Во-вторых, Траян был тем ещё любителем строительств. Например, он основал несколько городов – две Ульпии-Траяны (одна ныне Ксантен в Германии, другая была в Румынии, неподалеку от дакийской Сармизегетузы), Новиомаг (теперь Неймеген в Нидерландах) и Тамугади (современный Тимгад в Алжире). При нём воздвигли несколько строений, сохранившихся в том или ином виде: знаменитый форум Траяна (тот самый, с колонной), рядом с ним рынок, где располагались около 150 лавок, таверны, закусочные и пункты раздачи бесплатной провизии, термы Траяна площадью в 100 000 м², на месте Золотого дома Нерона, базилику «Трофей», посвященную Марсу, и это далеко не всё. Помимо этого, он развернул строительства самых разных сооружений по всей стране: дорог (via Traiana в Италии), акведуков (акведук Траяна), мостов (Алькантарский мост, мост через Гвадиану в Мериде).

Кстати, лично для меня самым впечатляющим среди этих строений был именно мост, мост через Дунай, построенный в 103-105-х годах по проекту знаменитого архитектора Аполлодора Дамасского (который, кстати, спроектировал и некоторые другие сооружения, построенные по приказу Траяна, например, форум). Это был первый мост через Дунай, вторую по величине реку Европы после Волги, и его длина составила 1135 метров при ширине в 15 метров и высоте в 19м! К сожалению, от него мало что сохранилось. Преемник Траяна Адриан приказал мост разрушить, чтобы затруднить продвижение к римским территориям дакам.

Кстати, о них. Траян умел и строить, и ломать, и своими войнами известен не меньше, чем строительствами. И начал он с Дакии, которой на тот момент управлял Децебал. Дакийское царство образовалось ещё в 82-м году до н.э. и постепенно раскинулось на территориях нынешних Румынии, Молдавии, Болгарии и Украины. Его первым царём стал Буребиста (82-44-й гг. до н.э.), объединивший под своей властью многие разрозненные племена, а изначальные земли гето-даков лежали в районе Орэштийских гор, в Трансильвании. Однако Буребиста погиб предположительно в результате мятежа вождей, и после его смерти государство раскололось. Царём даков стал некий Котизон (44-9гг. до н.э.), известный своими переговорами с Марком Антонием и Октавианом Августом, когда те боролись меж собой, и будто бы даже Август предлагал дакийскому царю в жёны свою дочь, но тот отказался. Когда же власть новоиспеченного императора окрепла, тот ок. 25-го года до н.э. дал пинка несговорчивому царьку, и на этом вроде бы конфликт был исчерпан. Временно.

Потом туда просто Марка Виниция отправили, и есть предположение, что именно в одной из битв с римлянами и погиб Котизон. Его преемником предположительно стал Комосик (ок. 9-го до н.э. – 30-х гг. н.э.), а после до 70-х правил некий Скорил. И о том, и о другом сведения довольно скудны и противоречивы. И даже есть предположения, основанные на найденной надписи тех времен, что Децебал этому Скорилу приходился сыном. Однако между ними правил ещё Дурас (он же Диурпаней), на котором я хочу остановиться чуть подробнее.

Неизвестно, являлся ли он родичем или соратником своего предшественника (что, походу, в принципе характерно для дакийских царей), однако период его правления установлен более-менее точно, правил он с 69-го по 87-й гг. н.э. Набеги под его предводительством упоминались в трилогии «Иосиф Флавий». В ходе одного из них он расправился с наместником Мёзии Оппием Сабином. Однако в романе как-то размыто или вовсе не упоминалось, что уже во время кампании Корнелия Фуска, посланного навести в регионе порядок Домицианом, власть перешла к Децебалу, предположительно даже мирно.

И вот Децебал и стал «героем его времени», который пытался всеми силами сохранить независимость своего царства, когда Траян устроил сначала Первый дакийский поход (101-105гг. н.э.), а потом и Второй (105-106гг. н.э.). И, несмотря на активное сопротивление даков, в 106-м году они потерпели окончательное поражение. Децебал погиб в бою, а Дакия стала Римской провинцией. Примерно тогда же Траян превратил в Римскую провинцию под названием Аравия Петрейская и Набатею (об этом я упоминала тут: История нашего мира в художественной литературе. Часть 62. «Марк Дидий Фалько» Л. Дэвис). И после этого наступило мирное время на целых 8 лет.

В 114-м году, недовольный самоуправством Хосроя I (109-129гг.), преемника Пакора, Траян устроил ещё и Восточный (Парфянский) поход. Итоги вышли неоднозначные: и Армению присоединили, и рекорд по продвижению поставили, но потом восстания свели это продвижение на нет, а сам Траян свои планы по реваншу реализовать не успел, потому что в 117-м году заболел и скончался.

О многом из того, о чем я выше написала, рассказывается в сегодняшнем романе

«Легионы идут за Дунай» А.Ш. Бакиева

Время действия: I-II века н.э., 97-107гг. н.э., эпилог – ок. 117г.  Время правления императоров Нервы и Траяна.

Место действия: Римская империя, Дакия, Парфия, Кушанское царство (территории современных Болгарии, Румынии, Германии, Венгрии, Франции, Италии, Сербии, Ирака, Великобритании, а также предположительно Афганистана, Чехии и Словакии).

Интересное из истории создания:

Амур Шодиевич Бакиев – так-то современный историк и кандидат исторических наук, защитивший в 1998-м году диссертацию на тему «Адыгская цивилизация». Потом он какое-то время преподавал в Кабардино-Балкарском университете, где до того сам обучался, но позже ушёл работать учителем истории в одну из школ Нальчика, где и проживает ныне. Помимо истории, он ещё делал переводы художественной литературы с английского языка и писал пьесы, например, «Глаза наших друзей» (2009). Роман же «Легионы идут за Дунай» был издан ещё в далёком 1995-м году. Это всё, что я сумела узнать. Ни год, ни место рождения, ни что-либо ещё выяснить не удалось, хотя сейчас А.Ш. Бакиеву, судя по всему, около шестидесяти лет.

О чём:

Ставший после убийства Домициана императором Нерва внезапно скончался, о чём его приёмному сыну, Траяну, донесли весть с опозданием, потому что тот находился в Германии. Но новоиспеченный цезарь не растерялся и тут же взял в крепкие руки бразды правления, пообещав всем выплатить жалование и подарки. Да вот беда, события минувших лет денег в казне не прибавили, да и политическая обстановка стабильностью порадовать не может. Даже на Нерву совершалось покушение, хоть и неудачное. Что же предпринять в такой ситуации? Траян решил, что не стоит изобретать ничего нового, а по классике жанра решение – начать и выиграть какую-нибудь войну. Её и так бы пришлось начать, ведь Парфия на востоке не дремлет, а вблизи границ Мёзии подозрительно усилилось Дакийкое царство, особенно после того, как его возглавил умелый полководец Децебал.

Так что Траян позвал к себе втайне нескольких богатых дельцов и взял у них огромные суммы денег в долг, пообещав, что при их ещё жизни с ними рассчитается, ведь он знает, как это сделать…Но то долго, а ему надо «прямо щас, и прямо здесь». Неохотно ростовщики деньги дали, храня тайну займа под страхом смерти. А после Траян отдал ещё ряд тайных приказов. Но, несмотря на их секретность, всё больше Римскую империю стали наводнять слухи – «Что-то будет…».

Дакийский царь Децебал придерживался того же мнения, поэтому заблаговременно стал заботиться об обороне – переманивать римских воинов, нанимать инженеров и создавать боевые машины, засылать лазутчиков, и даже послал надёжных людей к парфянскому царю Пакору. Правда, у Пакора там своя атмосфера, и ему не до того, что творится чуть ли не на другом конце мира, у него вон то кушаны боевых слонов выращивают под боком, то какие-то дерзкие ханьцы рвутся к Римской империи, причем настойчиво прут через его же земли. Так что придется Децебалу рассчитывать на себя и своих приближенных, и тут как нельзя кстати пословица «Что посеешь, то и пожнёшь». А ведь ради объединения и величия родной Дакии великий царь сеял отнюдь не только доброе, разумное и светлое. И если некоторые из тех, кому он взялся причинять добро, потому что они гето-даки, уже давно ушли к Замолксису, то другие – к римлянам. Но и это не всё – ведь есть такие и среди тех, кто особенно близок ему и не забыл прошлых обид.

Отрывок:

Я так и не смогла выбрать что-то одно, поэтому процитирую из того, что особенно запомнилось, те отрывки, какие уместятся.

Дакия:

«…Под утро ему опять приснился Диурпаней. Высокий властный, в расшитой золотыми бусинами долгополой куртке, свергнутый царь даков стоял напротив ложа и, поигрывая рукоятью гетского кинжала, сардонически улыбался. Он не боялся его приходов, просто надоело вести нескончаемые бесполезные споры. На этот раз призрак начал издалека.

– Что, Децебал, много золота принесли тебе шахты Алутуса и Ампела? Наверное, немало посуды и изделий отволок ты в горные тайники костобоков и патакензиев с тех пор, как завладел копиями?

– Чего тебе надо, Диурпаней? – Он с неприязнью отодвинулся к стене, кутаясь в медвежье одеяло. – Почему ты никак не оставишь меня в покое? Разве я не устроил тебе похороны, как подобает вождю своего народа? Тебе мало того золота и серебра, что положили в могилу? Или наложницы, задушенные на тризне, плохо ласкают тебя? Пятнадцать самых красивых сарматок и германок я отправил вместе с тобой к Замолксису. Что тебе за дело до моего золота?

– Да, ты торжественно проводил меня, Децебал. Не без твоего совета Мукапиус подсыпал яд и умертвил бессильного, но еще опасного для вас соперника.

– Я не несу никакой ответственности за решения верховного жреца Замолксиса, и ты не смеешь обвинять меня.

– Несешь, Децебал, несешь, и ты знаешь это. Теперь-то зачем темнить? Ты боялся, что могущественные роды трансильванских альбокензиев вернут мне отобранную власть. Ты опасался, что фюреры маркоманнов и квадов не пожелают иметь с тобой дело до тех пор, пока жив законный владыка Дакии. Ты боялся, наконец, что римляне придут на помощь обездоленному старику. О, вы вовремя отравили меня, Децебал!

Он рывком отбрасывает меховое покрывало, силится встать и никак не может этого сделать. Невидимая сила прочно удерживает тело в полулежачем положении. Странные тени чередой проходят за спиной умерщвленного царя.

– Ты надоел мне, Диурпаней! – кричит он тогда с ненавистью. – Ты каждый раз пытаешь об одном и том же! Да! Это по моему приказу тебе прислали настоянное на цикуте вино! Что ты сделал для Дакии?! По наущению ее врагов ты разграбил Мезию и убил римского наместника Это из-за твоей глупости пришли на нашу землю их легионы. Что ты делал тогда, когда солдаты Фуска разоряли наши селения? Старейшины и вожди альбокензиев и сельдензиев уже готовились продаться Домициану, и ты поддерживал эту шайку изменников. Вы решили сложить оружие, потому что боялись свободных бурров и костобоков больше, чем ненасытных римских свиней. В тот трудный час я забрал у тебя венец верховной власти, чтобы спасти родину. Это мой брат Диег и я вместе с вольными даками убили Фуска и истребили весь легион Жаворонка. Те, кого вы не успели сделать рабами, уничтожили вместе с германцами корпус Хищного. Они вместе со мной сражались с когортами Юлиана и вынудили наконец Домициана подписать мир. Как вы сбежались тогда, когда пришла пора делить уплаченные по договору деньги. Я никогда не жалею о том, что убил тебя, Диурпаней!

Призрак пятится под этим гневным напором. Децебал все время старается встретиться с ним взглядом. Но глаза бывшего вождя обладают странным свойством. Они тускнеют, как только глядят прямо. Бездонная пустота скрывается под прищуром тяжелых век.

– Запомни, Децебал, – каким-то сожалеющим тоном говорит пришелец из мира теней, – никогда и никто из тех, кто заигрывал с чернью, не добивался поставленных целей. Пока не поздно помирись со знатью трансильванов. Они самые могущественные во всей Дакии от земель котинов до берегов Ахшена. Их власть и золото безграничны. Нищие правители костобоков отвернутся от рода Дадесидов, как только почувствуют себя достаточно самостоятельными. Такова природа всех облагодетельствованных бродяг.

– Уходи, Диурпаней! Я плевать хотел на могущество придунайских поклонников Рима. Если возникнет нужда, я сломаю их силой оружия или золота, которого у меня ничуть не меньше!

Фигура собеседника тает на глазах. Багровые языки пламени пляшут по углам комнаты.

– Твое золото, Децебал? Ха-ха-ха! Вы слышите? Его золото? Ха-ха-ха!

Он все-таки сумел оторваться от пут, обвивших торс. Еще усилие и... Он проснулся…».

Римская империя:

«…Борода и волосы архитектора, тщательно завитые искусным парикмахером, струили ароматы сирийских благовоний. Желто-коричневый платок на поясе, скрученный тонким шнуром, завязан хитрым египетским узлом.

– Salve, Аполлодор! Присаживайся.

Мастер удобно расположился в глубоком деревянном кресле. Чувствовалось, эллин знал себе цену и заставлял считаться с нею окружающих. Траяну очень импонировало в нем полное отсутствие раболепия, столь свойственного остальным зодчим.

– Я составил полный отчет проделанной работе над термами на Оппийском холме и принес некоторые эскизные наброски рынка, о котором упоминал император.

Принцепс пристукнул по подлокотнику, прерывая говорящего.

– Сегодня, дорогой Аполлодор, речь пойдет не о банях и рынке, но о сооружении другого рода.

– Базилика? Библиотека? В Риме или провинции? Так или иначе, Божественный полностью может положиться на меня.

– Скажи, Аполлодор, тебе доводилось строить мосты?

– Да, Величайший.

– Превосходно. Сколько времени тебе потребуется, чтобы перекинуть мост через Данувий?

– Данувий?..

– Да!

Архитектор ошеломленно потер ладони.

– Признаться, я затрудняюсь сразу ответить на вопрос. Я никогда не был на этой реке, но понимаю – она не в один стадий ширины.

Траян, не мигая, смотрел на строителя. Под его взглядом грек смутился и замолчал.

– Мне нужен прочный каменный мост на тот берег Данувия. В деньгах, работниках и материале у тебя не будет недостатка. Но сооружение, которое ты создашь, должно стоять века! Я не спрашиваю тебя, Аполлодор, можешь ли ты выстроить его. Я хочу, чтобы ты усвоил: Цезарю Нерве Траяну нужен мост! Постоянная переправа из Мезии в Дакию. Мой друг Децебал не ждет. Надо уложиться в очень короткие сроки!

Эллин гордо поднялся с места.

– Я выстрою императору мост! Дела по термам и рынку довершат за меня Лисимах и помощники. Когда мне выезжать на место?

Траян усмехнулся про себя. Самая чуткая струна в душах ученых, артистов, писателей – профессиональная гордость. Самолюбие грека было задето…».

Парфия:

«…Лазурная гладь залива расстилалась до самого горизонта. У самой его черты глаз не различал грани моря с синевой небес. Корабли, одетые в белоснежные одежды парусов, оставляя за собой пенные следы, исчезали в манящей дали. Индийские, аравийские, парфянские. Коричневые тела матросов, кольца серег в ушах. Скрип уключин. Смех. Разноязыкий говор. Красочные картины Залива Парсуа проходили перед взором Гань Иня.

Посол Бань Чао влез на мачту, чтобы лучше все видеть. Фраат, китаец-переводчик, секретари-парфяне и Тао Шэн, задрав головы, следили за главой посольства. Большой купеческий корабль Товарищества парфянских купцов, почтительно предоставленный визирю, грузно покачивался на сонной волне. Команда вывела парусник на внешний рейд Хараксанского порта и бросила якоря. Поверенный Товарищества иудей Бар Хисуссаким хитро поглядывал то на первого министра, то на стоящего в полный рост в наблюдательной «бочке» китайца. Купец имел самые строжайшие инструкции.

Неподалеку вздымались и опускались несколько тростниковых лодок ловцов жемчуга. Гань Инь жадно всматривался в действия водолазов. Просоленные, загорелые до черноты мужчины жадно дышали, уцепившись руками за борта. Отдышавшись, принимали у подростков и женщин камни, зажимали костяными рогульками нос и, стиснув груз коленями, погружались на дно. Томительная минута ожидания, и пловец, отфыркиваясь и отплевываясь, выныривал на поверхность. Сидящие в лодках вытряхивали раковины-жемчужницы из сетки ныряльщика. И все повторялось. Белоснежные чайки полнили воздух пронзительными криками.

Гань Инь отодвинул задвижную доску в днище «бочки» и полез по просмоленной веревочной лестнице на палубу. Тао Шэн подал начальнику руку.

– Как далеко лежит путь в Да-Цинь через море?

Переводчик перевел вопрос главы посольства, умудрившись сохранить даже интонацию. Фраат повернулся к Бар Хисуссакиму и сделал незаметный знак бровями. Купец откашлялся.

– Лучше всех нас ответит человек, три раза совершивший плавание в Рим, – визирь указал на иудея.

Поверенный Товарищества низко, но с достоинством поклонился послу могучего царя серов.

– Дорога в один конец занимает два года, уважаемый.

– Море так велико? – воздел в удивлении брови ошарашенный китаец.

Бар Хисуссаким снисходительно усмехнулся.

– Это море, – палец купца небрежным жестом обвел синь за бортом, – лишь малая толика другого, неизмеримо большего по размерам Внешнего моря, а оно, в свою очередь, только преддверие Мирового океана. На пути из Внешнего моря в Мировой океан корабли делают остановку три раза, чтобы пополнить запасы воды и продовольствия. Потом плавание продолжается. В Океане лежит неведомая земля. Размеров ее не в состоянии исчислить ни один смертный. Корабли идут вокруг земли и к концу второго года достигают пределов Внутреннего моря, на берегах которого и находится Рим. Тот самый Да-Цинь, что вы хотите увидеть.

Гань Инь прикрыл веки, стараясь мысленно представить весь путь. Поверенный и министр переглянулись. Китаец открыл глаза. Он смотрел на рассказчика с нескрываемым восхищением.

– Но как же вы отважились плыть в Мировой океан вокруг неведомой земли?

Бар Хисуссаким хватким жестом вытащил из-за шерстяного пояса пять золотых римских аурей с изображением Домициана, Нервы и Траяна.

– Вот сила, что заставляет пускаться в столь далекие и рискованные странствия. Товары, доставленные в Рим, окупают себя в десятки и сотни раз! Взамен мы получаем полновесное золото императоров! На этих монетах выбиты три последних владыки Рима. Я дарю их дорогому послу серов с тем, чтобы ваш государь мог воочию увидеть лица правителей далекой земли.

Гань Инь бережно принял драгоценный дар и по одному опустил портреты царей за пазуху синего шелкового халата. Глаза китайца увлажнились.

– Теперь, на досках вашего прекрасного корабля, я окончательно убедился, что желанный и необходимый народу и повелителю Поднебесной Да-Цинь недостижим из-за дальнего расстояния. Мне остается только уведомить о безрадостной новости наместника императора на северо-западе. Прикажите поворачивать назад, в порт!..»

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

На самом деле впечатления остались смешанные и противоречивые. Одно то, с каким скрипом и растерянностью я решала, какой же отрывок попадет в заметку, говорит о многом. Да, где-то на 60% повествование состоит из описаний боевых действий, но между этими боями есть ещё интриги, криминал, непростые социальные отношения, толика философии, красивые пейзажные зарисовки, неловкие попытки шутить, пафос…Короче, много и разного, на любой вкус.

Что ни говори, а показывать Бакиеву удавалось при написании этого романа очень даже неплохо, и, признаться, если самыми яркими и эмоциональными, ожидаемо, оказывались эпизоды гибели людей при различных обстоятельствах, особенно при взятии столицы Дакии Сармизегетузы, то лично я заценила два эпизода сновидений Децебала, где ему являлся покойный предшественник, и особенно зацепил второй из них, который, во избежание спойлеров, я цитировать не стала. Диалоговая составляющая не несет в себе вроде бы ничего особенного, само построение – тоже, это просто классика, канон для подобных сцен, но именно описание сновидения, мелкие детали, с одной стороны так ловко передающие особенности того, что люди видят во сне, а с другой – создающее даже некоторую атмосферу мистичности и запредельности – вот это поистине было сделано, на мой взгляд, здорово, и в приведенном отрывке – тоже. И, конечно же, огромный плюс для меня, что автор затронул в своем произведении те государства и исторические персоналии, какие не на слуху, многие о них даже не знают. Отдельно порадовало цитирование стихотворения "Гуси" из Шицзин, "Книги Песен". Так что вот эти вещи – уже достаточная причина, чтобы этот небольшой относительно роман прочитать.

В то же время минусов тоже хватало. И минусы эти особенно вызывают недоумение и возмущение, если учесть, что писал историк. Например, я заметила ощутимое количество исторических косяков. Вот как насчёт питья за здравие императора Чжан-ди (76-88гг. н.э.) в 97-м году? Я, конечно, понимаю, вести в Западный край шли с отставанием, но не на десять же лет.

А ещё у меня страдания и испанский стыд вызвали сноски. Лучше вообще не делать, чем делать так. Потому что в большинстве случаев они были тупо неинформативны, а в части ещё и содержали ошибки. Например: «Фризы – германское племя, проживавшее на побережье Балтийского моря». Угу, Нидерланды переехали с Северного моря в Прибалтику, так и запишем. Не знаю, короче, кто сноски эти делал, но пусть больше так не делает. «Я бы лучше бы сделал, чем хуже делать».

Отдельный местами кринж – это подбор слов. То есть в целом русским языком Бакиев владеет хорошо, я вроде нигде не видела, например, грамматических ошибок, нарушений в согласовании, что встречается у других современных авторов (у того же Ишкова), словом пользоваться он всё-таки умеет, хотя со знаками препинания там тоже творилось что-то, но хз, чья то вина. Однако порой выбор того или иного слова вызывал у меня, мягко говоря, недоумение. Во-первых, если уж браться передавать всё, как было, все названия географические тех времен, то уж делать это до конца, а не наполовину, не смешивать древние с современными. Во-вторых, в этом деле главное не перестараться. Можно ж было не выпендриваться и о вожде германцев написать просто «вождь», а не словом на букву «ф», которое даже в современной Германии прочно ассоциируется с одним усатым непризнанным художником. Тем более что слово-то древних корней вроде как не имеет и встречается только с века XVII-го.

И я уже молчу про откровенно современную лексику, которой, я считаю, в подобных произведениях не место. Когда я процитировала другу отрывок со словом «пацаны», он саркастически отметил: «Какое "чёткое" произведение». Поржали, но осадочек остался. Зато после забавных попыток автора передать «римский мат», где из брани остается только слово «мать», я даже заинтересовалась обсценной лексикой латинского языка, и да, она в языке римлян была, да ещё какая)

Подводя итоги, могу сказать, что произведение неплохое, по-своему интересное. Не всем понравится, но и прям уж плеваться мало кого заставит. Добротный каноничный исторический роман, с присущими таким произведениям достоинствами и недостатками, без мудреного сюжета и оригинальных персонажей, однако с необычными локациями и передачей многих важных событий того периода; со старыми темами чести, долга, семьи и родины, но без пошлостей и пропаганды. «Что хотел сказать автор», его посыл, кстати, я так и не уловила, тем более что ещё одна неудачная, имхо, вещь – это то, что он порой вставлял эпизоды, которые, по сути, никуда не вели, не получали своего продолжения в причинно-следственной цепи напрямую, сюжетно. Они просто были, как часть истории, которая просто есть и не «обязана» быть чётко простроенной, логичной и завершенной. И, наверное, то, о чем это, лучше всего передает цитата из этой же книги: «В кузнице Бытия молот Истории продолжал приглушенно постукивать по наковальне Времени».

Наиболее полный список постов о I-м веке н.э. тут:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 64. «Трилогия об Иосифе Флавии»

Ритон — это сосуд для питья с расширенным воронкообразным горлом, оформленный в виде головы животного (собаки, барана, козла, лошади, лани) или человека, обращённой вниз. Как по мне, ритоны — это эстетическое чудо древности, чье присутствие вызывает восхищение своей изысканной красотой и искусным мастерством.

Чаще всего ритон использовался в обрядах жертвоприношения или ритуале либации и, конечно же, кичились таким ярким и броским предметом за пиршественным или обеденным столом. Рог для питья был распространен по всей Евразии, и, по всей видимости, именно от такого рога и произошёл ритон. Стандартная коническая форма появляется в бронзовом веке в Эгейском регионе и быстро распространяется по территории от Балкан вплоть до Персии. Изготавливались из золота, бронзы, серебра, кости, рога или глины.

Термин:
Либация – это возлияние, часть религиозного культа, является бескровным жертвоприношением. Вместо крови жертвуются вино, масло, мёд, вода, зерно и другие продукты.

Сам термин «ритон» возникает в Древней Греции и, вероятно, происходит от греческого слова rhein («течь») или от индоевропейского слова *sreu (поток). Многие ритоны имели широкое горло сверху и отверстие в узком конусе снизу, через которое вытекала жидкость. Их использовали, чтобы зачерпнуть вино или воду из источника, а затем поднимали ритон, открывали отверстие пальцем и позволяли жидкости стекать в рот или на землю для жертвоприношения, так же, как сегодня пьют вино из бурдюка.

Ну и теперь красивая подборка ритонов.

Прекрасный золотой ритон из персидского города Экбатаны — жемчужины Ахменидского царства Дария I. Чаша украшена горизонтальными рифлеными линиями на корпусе, а вокруг верхнего края можно увидеть узоры из цветов лотоса, типичные для искусства Персеполиса в эпоху Ахеменидов. Высота ритона — 23 сантиметра, длина составляет 21 сантиметр, а весит изделие 1875 грамм.

Термин:

Протома — это скульптурное изображение головы, шеи и часто части передней части тела животного или человека, используемое в архитектуре и декоративных искусствах.

Считается, что ритон был изготовлен около 500 года до нашей эры. Его высота составляет примерно 17 см, и он полностью состоит из золота. Различные части артефакта соединены с помощью пайки настолько мастерски, что видимых швов практически не остается. Ритон в форме львиной головы был найден в 1954 году на юго-западе Персии.

Глиняный ритон в форме грозди винограда с боковым трубчатым носиком. Был раскопан в 1931 году в Алишар-Хююк, Турция, вместе с еще одним ритоном. Этот ритон выполнен вручную, в отличие от других литых сосудов, найденных в этом месте. Датируется средним бронзовым веком (1750–1650 гг. до н. э.). Размеры: высота 21,6 см, ширина 10,8 см.

Делитесь в комментариях фотографиями ритонов, которые вы когда-либо видели и они на вас произвели впечатление.

Хочу поблагодарить за донаты дорогих товарищей:
@PChaser
@RamzesXXXL

Всем привет!

Недавно упоминала о Парфянском походе Марка Лициния Красса (115/114-53 до н.э.), и вот так раз – обнаружила, что очередная прочитанная книга как раз об этом.

Если верить Плутарху, то ещё победитель понтийцев и армян Луций Лициний Лукулл (ок. 117-56 гг. до н.э.) планировал вторжение в Парфию, но судьба распорядилась иначе. Первым нарушил парфянские границы Гней Помпей, который вторгся в северную Месопотамию, но война тогда не случилась, т.к. Фраат III, сын царя Санатрука, о котором я рассказывала в прошлый раз (История нашего мира в художественной литературе. Часть 37.4. «Парфянин»), сделал вид, что ничего ужасного не случилось, и только сказал «Ай-я-яй, такие действия недопустимы, позор тебе, Гней Помпей» (ну или что-то вроде того, короче, выразил протест). После того, как Помпей отбыл в Рим, парфяне восстановили контроль над прихваченными ранее римлянами территориями. Потом уже, в 57-м до н.э., наместник Сирии Авл Габиний готовился к вторжению в Парфию под предлогом защиты права на престол царевича Митридата, который вместе со своим братом Ородом прославился отцеубийством, а потом ввязался в междуусобную борьбу за трон. И стоило римлянам уйти в Египет, где, по мнению римского руководства, они были нужнее, как Митридат растерял поддержку и стал заметно сдавать позиции.

В одной из прошлых заметок я уже упоминала о том, как самыми крутыми римскими полководцами того времени Юлием Цезарем, Гнеем Помпеем Великим и Марком Лицинием Крассом (был менее крут в плане военных побед, но зато очень богат) был заключен первый тайный триумвират (История нашего мира в художественной литературе. Часть 54. «Клеопатра», «Юлий Цезарь» и «Антоний и Клеопатра» Кстати, перечитывая, обнаружила там ошибочную дату((, которую уже не могу исправить). Тогда я подробно рассказывала о Цезаре, а теперь вот в центре внимания оказался Красс, которому слава не только товарищей, но и других прославленных генералов, очевидно, покоя не давала, потому что его-то все знали главным образом как того, кто подавил восстание Спартака.

Так что свой поход, под всё тем же предлогом помощи Митридату Парфянскому, он начал ещё в 55-м году до н.э., когда он и его легионы отплыли из Брундизия. Само вторжение произошло уже летом 54-го. Приличная часть городов просто сдавалась, поэтому довольно скоро Красс овладел приличной частью Месопотамии. Реальное сопротивление же оказала Зенодотия: Апполоний, градоначальник Зенодотии, сделал вид, что город сдался превосходящей римской армии (или правда сдался, а потом всё вышло случайно) и, как это было обычным делом, запросил гарнизон. Гарнизон, понятное дело, оставили. Почему нет? А армия Красса двинулась дальше. Оставленный легион же однажды ночью жестоко истребили. Что там на самом деле произошло, точно не ясно, как и то, в чем был смысл акции. Наверное, жители города таким образом надеялись выиграть время и подготовиться к последовавшей затем битву. Шансов у них, впрочем, всё равно не было почти никаких. Город пал, и был уничтожен, а его уцелевшие жители проданы в рабство.

Красс этой победой, правда, очень гордился. А зря. Митридат Парфянский был схвачен после взятия войсками противника Селевкии и казнён, а единым царём страны стал его брат под именем Орода II. Красс подумал-подумал и ушёл на зимовку в Сирию, чтобы продолжить боевые действия с наступлением весны. Вскоре к нему присоединился его сын Публий вместе со своими галльскими всадниками, но римлянам это не очень-то помогло. Как и заверения в готовности помочь от армянского царя Артавазда II, сына Тиграна Великого. Потому что Артавазда куда больше волновали его собственные дела (и он потом даже выдал свою сестру замуж за Пакора, сына и соправителя Орода II). А ещё за это дело взялся знаменитый парфянский полководец – Сурена. Вот он-то и нанёс римлянам сокрушительное поражение в битве при Каррах в мае 53-го года до н.э.

В той битве погиб сын Марка Лициния Красса Публий, а вскоре после окончания сражения убит был и сам полководец. Если верить легендам, ему (или его трупу) парфяне залили в рот расплавленное золото. Символично, потому как Красс на Востоке успел прославиться своими вымогательствами и ненасытной жаждой наживы. Что касается остальных, то половина римского войска погибла, четверть бежала, а остальные попали в плен и были отправлены в Маргиану.

Победитель в той битве, Сурена, тоже после этого радовался недолго. Царь Ород проправил ещё пятнадцать лет, но конец его также славным не назовёшь. О том, что с ними случилось, и о других подробностях этого похода можно узнать из романа

«Месть Анахиты» Я.Х. Ильясова

Время действия: I век до н.э., ок. 56-52 до н.э. – основные события, а также ок. 19-го года до н.э. – время возвращения ранее пленных римлян на родину.

Место действия: Римская республика (современные Италия и Сирия), Парфия (современные Ирак, Иран (г. Ганзак), Туркменистан (г. Ниса)), государство Кангюй в области Шаш (современный Узбекистан).

Интересное из истории создания:

Явдат Хасанович Ильясов (1929-1982) – советский писатель башкирского происхождения, известный своими произведениями на темы древней и средневековой истории Средней Азии. И, хотя жизнь у него была очень сложной, уже в возрасте 19-ти лет он начал работу над своей первой книгой – романом «Тропа гнева», которая, впрочем, опубликована была лишь в 1956-м году.

С 1952-го года Ильясов работал заведующим отделом литературы и искусства, а также переводчиком и корреспондентом уфимской газеты «Ленинец», был литсотрудником в газетах «Ташкентская правда», «Комсомолец Узбекистана», «Физкультурник Узбекистана», и ещё заведующим отделом поэзии в журнале «Звезда Востока – сказывались детство и юность, проведенные в Узбекистане (писатель, к слову, год посещал узбекскую школу). Художественные произведения Ильясов писал преимущественно на русском языке, а публицистические – на башкирском, русском, татарском, узбекском языках. Самые известные из художественных произведений: «Тропа гнева» (1956), «Согдиана» (1959), «Пятнистая смерть» (1964), «Чёрная вдова» (1966), «Золотой истукан» (1973), «Месть Анахиты» (1984), «Заклинатель змей» (1979) и «Башня молчания» (1982).

Роман «Месть Анахиты» был переиздан в 2011-м году издательством «Вече» в рамках серии «Исторические приключения».

О чём:

Закончилась длительная борьба и с Понтом, и с Арменией. Почётный пенсионер Лукулл вел праздный образ жизни в Риме и устраивал свои знаменитые пиры. Как-то раз в гости к нему заскочил Красс и стал задавать какие-то странные вопросы, а потом, наконец, признался, что собирается идти в поход на Парфию, и потому просит совета о том, как правильно войну эту вести, чтобы победить и прославиться. Лукулл то насмешливо, то серьёзно давал ему понять, что идея-то так себе, но Красс и слушать не желал. Наконец, Лукулл вздохнул и предложил, раз так, хотя бы купить у него раба Эксатра, мол, он как раз из тех мест родом и, несомненно, будет очень полезен, тем более, что он не просто грамотен, а полиглот вдобавок. Красс согласился, но столь ценный раб довольно скоро стал его подбешивать, имея при себе всё то, что Красс так не любил (впрочем, неприязнь была взаимна, хотя до поры до времени не принимала острых форм). А ещё Эксатр имел при себе загадочное кольцо, и до некоторой степени был даже рад, что отправится в Месопотамию, потому как ему открывалась возможность, наконец, возвратить эту реликвию в храм Анахиты.

Очень скоро, несмотря ни на что, был объявлен набор рекрутов, и на службу вернулся старый центурион Корнелий, да ещё и молодого сына Фортуната с собой прихватил. Корнелий после всех годов службы являлся счастливым обладателем участка земли в один югер, т.е. переводя в понятные значения, около 25 соток. Многие в наше (да и в его время) могли бы ему позавидовать, но тут есть нюанс – и участок, и дом достались Корнелию от отца, и являлись не только всем его имуществом, но и главным источником пропитания, потому что он и члены его семьи сами обрабатывали эту землю для взращивания злаков и, возможно, овощей. Проще говоря, ничего весомого после долгих лет службы у Корнелия не оставалось, и он был одержим идеей – «вот бы нам ещё хотя бы пять югеров». Фортунат со смесью понимания, насмешки и печали относился к этой мании своего родителя, и явно недооценивал её силу. Именно поэтому война, в которую он оказался втянут, стала для него двойным потрясением.

А где-то там в Маргиане сидел сосланным за неосторожное высказывание в крепости Митридаткерт великий полководец Сурен, тот, кто, по сути, обеспечил парфянскую корону Ороду II, о чём царь никогда не забывал. Вот только хорошо или плохо это для Сурена?

Всем этим людям предстояло встретиться, и судьбы их тесным и самым непредсказуемым образом сплелись в Парфии, благодаря походу Красса. И хоть я немало рассказала в исторической части выше, дальше было много чего интересного и неожиданного.

Отрывок:

Хотя было много моментов, достойных цитирования, я решила всё-таки остановиться на этом:

«…Войско в четком строю начало переправу.

Пропустив девять когорт с сигнумами — знаками в виде раскрытой руки или какого-либо животного на древках, увешанных венками и лентами, Красс в повозке сам тронулся в путь.

С реки сошел туман. Течение унесло густую песчаную муть, поднятую войском, и сквозь неглубокую прозрачную воду стало видно, что там, где оно прошло, образовалось на дне широкое поперечное углубление, будто здесь протащили большой круглобокий корабль.

Возница оглянулся на хозяина. Красс не выспался, мерз и потому был раздражен.

— Я возьму левее? — спросил возница. — Чтобы не вымокнуть в яме. Вода сейчас… — Он зябко повел плечами. — Если мне скажут: «Там, на дне, пять монет, достанешь — будут твои», — не полезу.

— Осел! Кто заставит? Здоровье дороже денег…

Красс, нахохлившись, смотрел на дно. Пестрый галечник, желтый, красный и черный. Дно просвечивает сквозь стеклянную воду чешуйчатым бронзовым панцирем.

И вдруг, уже на середине речки, что-то блеснуло, там на дне. По-особому блеснуло. Знакомый блеск

— Стой!

Красс низко свесился через край повозки, всмотрелся в маленький круглый предмет, отливающий в изумительно ясной воде металлическим белым блеском. О, Красс знает в нем толк…

Он сразу забыл, что сказал перед этим вознице. Не отрывая глаз от правильного белого кружочка, так непохожего на продолговатую плоскую тусклую гальку, проконсул быстро сбросил плащ, развязал ремни сандалий.

Вода обожгла ему босые ноги. И впрямь холодна! Но теплый белый кружочек грел ему старое сердце. Красс наклонился, погрузил руку до плеча в студеную воду, осторожно, чтобы не упустить, подобрал монету.

Хм… Последнего римского чекана. Таких еще нет в ходу в провинциях. Монеты этого выпуска при себе имеет лишь Красс.

Он вспомнил, как позавчера выдал сирийцу-проводнику пять драхм задатка.

Значит… Что же это значит?

— Убери свою проклятую повозку! — взревел Красс. — Не загораживай свет.

Возница хлестнул лошадей и шарахнулся в сторону вместе с повозкой. И угодил-таки в яму. Но в ней оказалось не так уж глубоко. Во всяком случае, ног своих возница не промочил.

Вода доходила Крассу до колен. Он стоял в ней, выжидательно наклонившись и вытянув шею, весь звенящий от напряжения, как галл-рыбак на реке Пад, глушащий рыбу острогой.

Вот они. Вторая, третья, четвертая. Сиротливо лежат друг от друга поодаль, на дне ледяного потока. Бедняжки. Ваше место в человеческой теплой руке, в его кошельке.

И он крайне бережно, — не уронить бы и не потерять, — выудил свои монеты, вытер полою хитона и сунул их в сумку на поясе.

Сириец, похоже, был человеком себе на уме. Хорошо, что Красс уничтожил его. А то натворил бы он бед…

Где же пятая? Она где-то здесь. Может быть, запала ребром меж двух галек, и потому не видно ее. Красс осторожно, будто касаясь горячих углей костра, раздвигал стопой и разглаживал мелкие камни. Монета не показывалась.

Тогда он опустился на корточки, утопив зад в жгуче-холодной воде, затем встал на колени. И ползал на них, обдирая по дну и шаря вокруг себя рукой, кропотливо перебирая гальку.

Он так низко наклонился над водой, что она задевала ему кончик носа. Солдаты замыкающей когорты изумленно толпились на сыром берегу…

— Помочь? — предложил возница с завистью.

А-а, болван! «Не полезу»… Полезешь! В костер пылающий полезешь за монетой. Не то что в ледяную воду. Красс относился к деньгам с тем же трепетом, с каким житель Востока относится к хлебу. Деньги — пыль и прах и прочее? Не болтайте, поэты несчастные.

Нашлась! Ее забило быстрым течением под камень больше других и присыпало крупным черным песком. Он вцепился в монету скрюченными пальцами, как в живую скользкую рыбу…».

Что я обо всём этом думаю, и почему стоит прочитать:

Прежде всего, хочу выразить благодарность читателю под ником Gro3nyi, поскольку именно его отзывы о произведениях Ильясова, в том числе о романе «Месть Анахиты», сподвигли меня и прочитать, и написать-таки эту заметку.

Дело в том, что «Месть Анахиты» я присмотрела уже давно, но, когда дошла очередь до этого произведения, поняла, что мне его прочтение и освещение уже вроде как и не принципиально. Но, помня тот наш диалог, решила, что текст не очень большой, и прочитать всё же стоит. И не пожалела об этом.

Сюжет простроен отлично, мы как бы наблюдаем за событиями сразу с нескольких ракурсов, и видим происходящее с нескольких точек зрения, с разными акцентами. По-моему, круто это уже по этой причине. Кроме того, такое построение истории создает несколько линий, за каждой из которых по-своему интересно следить, и не знаешь точно, куда они тебя заведут, и как пересекутся. Хотя пересекутся они однозначно. Тип персонажей, каким представлен Сурен, мне, честно говоря, привлекательным не кажется, но вот за Эксатром и Фортунатом я следила с огромным интересом и волнением, да даже и мерзкий старикашка Красс – персонаж весьма колоритный. Уж как автор обыграл всё то, что о нём и его характере да мотивах было известно из древних исторических трудов.

Отдельно хочу отметить примечательный язык Ильясова, его манеру повествования. Что русский язык не был для него родным, я поняла уже по имени, но вот то, что он даже школу не успел окончить, для меня стало удивительным открытием. Хотя, быть может, именно это и сделало то, как он выражал свои мысли, и похожим на творчество других советских писателей, и непохожим одновременно. Язык его прост, но в то же время слог удивительно певуч и ритмичен, как будто поэму в прозе читаешь. Не знаю, как ему это удалось, но это делает его текст запоминающимся.

Что касается остального, то с исторической точки зрения всё изложено довольно точно, хотя с датами либо я не разобралась, либо в самом деле что-то не билось. Мистический флёр присутствует, но я бы не сказала, что он ярко выражен. Во всяком случае, в действительности акцент делался не столько на реальном проклятье Анахиты, столько на том, как воспринималось то, что могло им оказаться. Приём не нов, но оформлен органично.

В общем, мне книга понравилась. Прочитать её, на мой взгляд, стоит и потому что она хорошо написана, и потому что повествует о не самых широко освещенных в художественной литературе исторических событиях и локациях, к тому же это произведение отлично ложится в мою подборку и выступает как бы продолжением прошлых заметок и мостиком к следующей.

Прошлые посты искать тут:

История нашего мира в художественной литературе. Часть 55. «Человек, ставший богом»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 47.1. «Эллинские торговцы»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 49.1 «Слоны Ганнибала»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 47.2. «Золотой ветер»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 54.1. «Владыки Рима»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 54.2. «Пурпур и яд»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 37.3. «Тигран Великий»

История нашего мира в художественной литературе. Часть 37.4. «Парфянин»