– Аленькие такие, как в сказке, только уродливые, – уточнил он, потому что охотник молчал. – Как так-то – за сутки вылезли?
– Красная ярица... – выпустив дым носом, ответил Степан Фомич. – Всегда поверх мертвецов растёт. Не всех, но чьи души мятежные – убили кого. За ночь, за утро и вылезает...
– Не слышал я про такую травку... – честно пришлось признаться, пока правый сапог налезал на ступню.
– А только тут и растёт. Как ветер мизгирев – тут только дует. Вот и она, как он…
Фёдор взглянул на охотника. Не хлопал себя по бокам дед Степан. И больше над ним не смеялся, как у костра накануне вечером. Лицо его за пару часов заострилось, будто даже состарилось. Но ноги пока опережали. Не поспевать за ним, молодому, было бы стыдно, придётся немного поднатужиться. Дед быстро отыскивал след и шёл как хороший волк – верхним чутьём, глаза почти не опускал.
– Ладно, пошли… – позвал его, пока тот не закурил вторую.
Встал сам, поднял с земли винтовку. Сверху закапали первые капли. Туча, пока расселся, успела в брюхо запрятать солнце. Дед Степан, вкрутив сапогом в землю окурок, глянул исподлобья на небо. Следовало поторопиться, дождь мог «затоптать» следы.
Однако дождик оказался пустострелом. Как новобранец на стрельбище, что понапрасну растратил весь патронташ, наделал много шуму, а по мишеням ни разу не попал – ушло в «молоко». Так и тот, побрызгал немного местами и подмочил траву, но, толком не начавшись, в раз прекратился. Небо при этом осталось хмурым – насупилось, как куница на еживику.
Где-то минут через тридцать Фёдор заметил, что завернули сильно правее. И продолжали удаляться от Буртуга, вброд перешли через пару мелких ручьёв. Степан Фомич разгадал назревший вопрос, когда встретились ненадолго взглядами.
– Да плутает она, – сказал, – не знает, куда идёт.
– А вот один из беглых, – добавил он, – бывалый охотник. Уж больно след ладно видит. С ружьишком, поди, до лагеря хаживал. По лесному зверью...
Хорошего в услышанном было мало. И так уже один раз останавливались, время теряли. Думали, Фёдор подвернул лодыжку. Прыгнул неудачно, оступился на кочке и упал. Немного посидел, дед Степан умело размял ступню. Снова поставил на ноги, попробовали, двинулись дальше. Затем опять побежали лёгкой трусцой, как таёжные гончие. Надо бы ускориться, коли такие борзые девчонку преследуют. Лишь бы добежала куда-то, встретила кого-нибудь или пусть эти со следа собьются. Убили уже четверых, одна из них тоже была студенткой. Фомича следовало отругать, ничего не сказал про тело. Как теперь было понять, которая из них там осталась, а какую преследовали беглые? По сути, не так уж и важно. Одна молодая девушка умерла, и кем бы она ни была, а мать не заплетёт ей больше густые косы, не вденет в них ленту...
– А ну-ка, постой! – неожиданно крикнул дед Степан. – Вон там!.. Посмотри...
Но рукой потом махнул в другую сторону. Овражек небольшой впереди, разлёгся траншеей, надо бы обогнуть. Такой не перепрыгнешь, да ещё был полон воды. А то, что заметил проводник, было, вероятно, за ним, на другой стороне. Фёдор не успел разглядеть.
Обежали вокруг, остановились. Юбка на земле. Серая, шерстяная. Сначала ёкнуло сердце – подумали издалека, что тело. Но лучше оттого, что тело оказалось вещью, наверное, не стало. Если тут одежда, то её раздевали – а, значит, где-то лежала и сама. Догнали-таки, людоеды, не сдюжила девчушка. Глаза начали шарить по кустам.
– Одежду сама снимала, – спасительно произнёс вдруг Фомич. Он первым осторожно развернул находку. – Бежать ей мешала, путалась. Колючек, вон, нацепляла сколько. А дальше – в исподнем пошла, до пояса... Туда вон…
Фёдор облегчённо выдохнул. Голая – не убитая. Изгрызёт мошкара, о ветки кустов исцарапается, но, если не повредит сильно ноги и не натрёт стопы в ботинках, шанс уйти был хорошим. Всё-таки молодая, сильная. Геологи тренируют выносливость на практике. До тридцати километров в день, бывает, нахаживают, капитан рассказал, когда поил его в кабинете чаем. Успели поговорить минут тридцать перед вылетом. Он сам когда-то в юности был походником и дружил с геологами.
Последнее, на что упал взгляд, перед тем как, оставив юбку, отправились дальше – маленькая красная капелька. Похожая на кровь. А рядом ещё две или три. Фёдор заметил их, когда наклонился ниже и пригляделся к листочкам. Та, что была под ними, на камушке, – самая крупная. Успела загустеть, не прибило дождём, однако на вкус была точно кровь. Распробовал, солёная.
На выручку снова пришёл Фомич.
– Там есть ещё, – сказал как-то ехидно и подбородком кивнул на кустарник дальше. – Покажу – будешь слизывать?
Заметил-таки глазастый, как оперативник из Москвы проверял кровь на язык.
– А если течка лисы? – спросил он с издёвкой. – А если ежихи? У той вроде слаще…
Фёдор даже немного обиделся.
– Коленку о камень разбила, пока юбку скидала, – поспешно и громко объяснил проводник. – Живая пока, живая. Минут на сорок уже отстаём, догоняем…
– А ты будто наперёд знаешь, как полилось да откуда… – бросил деду ворчливо. В душе-то он был рад, что с девушкой пока ничего не случилось. По крайней мере до этой части пути.
– А то, что и знаю, – передразнил его не менее ворчливо бывший не то есаул, не то ротмистр царской армии, а ныне – простой охотник и местный следопыт, Навин Степан Фомич. – В девятьсот пятом, когда восстание кровавое подавили, долго ещё голытьба всякая и прочее ленивое дурачьё бунты по всей России чинили. Тогда и насмотрелся, как кровь по-разному вытекает. От малой юшки из битого носа – и до фонтанов из вскрытой брюшины. Полгода в трёх губерниях усмиряли, по деревням отрядами ездили. А им всё мало. Чем дальше в глубинку, тем хуже. Пограбить, понасиловать, поубивать. Много такого от безделья творится…
Пошли вниз по склону, стало полегче.
– Прям так и посыпались бунты? – с деланным недоверием, что б поддержать разговор, спросил его Фёдор. Опять не успевал за стариком – перепрыгнул рытвину, и заныла нога, которую дед разминал ему на привале. Скорее уж просто их обе набегал. Пёрли второй день практически без передыху. Сейчас бы и надо – немного поднапрячься, а там глядишь и поспеют отбить девчонку. Однако дыхалка и молодые ноги проигрывали, дед оказался неутомим. Сказывалась старая имперская выучка.
– А чё ты хмылишься? – не оборачиваясь, спросил он через плечо, потому что всегда был впереди. – Ты думал, 17-ый год – так сразу вот и случился? Спал наш царь-батюшка. Выспался зато после революции. Добрый был человек, без должной жёсткости в управлении государством. Многого в ваших советских книжках не пишут. Читал тут как-то, школьные, по истории…
– Царь – добрый?.. – аж усмехнулся Фёдор. Хотел аккуратно ввернуть заученную в комсомоле тираду, про доброе и славное царское правление, да так, что б и отставного есаула не задеть ненароком, и не дать в обиду собственные, коммунистические идеалы. Но тут дед Степан поднял руку. Остановился вдруг. И начал медленно ходить меж деревьев, берегом малого ручейка. Вглядывался пристально в землю, поднимал ветки, переворачивал. Плюнул потом, остановившись, выругался. Затем опять потихоньку пошёл. Перешагнул, наконец, воду, и начал бродить уже на той стороне. А Фёдор, пользуясь передышкой, стоял и ждал. Наблюдал за старым следопытом, ибо помочь ему ничем не мог. Явный-то след он тоже мог увидеть, но сам давно не понимал, как и куда ведёт его проводник, по каким веточкам и травинкам на земле ориентируется.
Покружившись немного за ручьём, дед Степан махнул рукой. Двинулись дальше. Он пояснил, что в этом месте её след потеряли – сам едва не потерял, пока не разглядел, где тот возобновился снова. Беглые преступники долго ходили и много там натоптали, пока не ушли. Правда, уже метров через двести Степан Фомич выругался зло и громко – преследователи снова объявились, нашли-таки «оборванную ниточку». Фёдор даже не успел возразить, что сейчас им важнее было идти по следу убийц, а не сбежавшей от них студентки. Она-то теперь вроде как была в относительной безопасности, тогда как беглецы могли натворить больше дел, наткнулись бы на местных охотников или рыбаков с грибниками. Всё-таки были близко к людским поселениям, давно назревал вечер и почти целый день пролетел незаметно. Однако всё вернулось на круги своя. Девушка уходила всё дальше к Лене, и три пары следов, тянувшихся за ней неотступно, говорили о том, что Айнур с подельниками в покое её не оставят. Догонят, убьют, а дальше попробуют уйти по реке на рыбацком катере. Тайник на геологической станции, с образцами пород и песка, оказался пустым. В вырытом специальном погребе, в подполе – Фёдор проверил. Это было последнее, о чём рассказал ему капитан Зорин – про тайное место в доме геологов. «На всякий случай тебе говорю… – предупредил он, прощаясь. – Проверь при возможности, есть ли какие сдвиги. Доложишь потом по-тихому…» Понятно, что сообщалось всё это ему с другой целью. Когда дело касалось богатств и важных государственных ресурсов, секретных промышленных и научных разработок, строгость контроля была четырёхэтажной. Кроме уполномоченных для этого лиц, всегда проверяли вдобавок как-то иначе. Иные люди, иные методы, с иного незримого ракурса. Как выразился чётко Зорин – «по-тихому»…
Ноги постепенно начинали гудеть. Как высоковольтные провода. Как громадный рой остервенело жужжащих насекомых.
– Ага... – крякнул старый охотник, когда сделали ещё одну остановку. Послюнявил палец, будто ветер как-то решал их дела, поднял вверх, подождал. Затем указал рукой. Они уже повернули к Буртугу и снова были близко к воде. В небе начинало темнеть. Через полчаса или меньше придётся заводить "фонарик-жучок". Луна уже совершила свой ранний выход, предстала в богатых прозрачных одеждах.
– Там, через пару вёрст, – сказал дед о месте, куда ткнул пальцем, – деревня стоит. Люди в ней не живут, окромя Анны-кайнучихи. К Нюре, в общем, идут они все. Студентка-то – точно, будто дорогу местную знает. А эти – за ней. Давай поспешать...
Но едва они успели сделать пару шагов, как от реки вдруг затрещали ветки. Будто медведь или лось шли напролом. Наплевали на кустарник, на деревца, на прочие малые препятствия.
Фомич и Фёдор сразу присели. Спрятались за деревьями, приготовили ружья. Если беглые и пытались их обойти, то, получается, знали уже о преследовании. Но как? От кого? Простая предосторожность? Тогда отчего-то уж больно уверенно двигали – как на парад, не таясь выходили.
Палец Фёдора дрогнул. Однако, слава разведческой выдержке – выстрелить не успел. Как и отставной есаул. Вот, кого они не ждали сегодня больше увидеть – Тимоху. Тот выскочил на поляну лихо. Не успел даже вскинуться, потянул только руки к оружию, увидев внезапно людей. Фёдор же быстро вскочил и отвесил ему оплеуху. Выругался, схватил за руку, потащил за собой. Отшвырнул затем от себя, и велел двигаться самому, вместе с ними – в сторону, куда повёл дед Степан. Полчаса, если повезёт, и будут в заброшенной деревне. Надо бы успеть, девочка там может задержаться. И, скорее всего, остановится, не пойдёт дальше в ночь. К людям до Лены ей засветло не добраться, слишком долго кружила по лесу и путала тропы.
– Фёдор Игнатьич! – таращил свои честные юношеские глаза Тимоха, забегал постоянно вперёд и виновато заглядывал в лицо. – Так лесничий и расскажет! Муртазин фамилия его! Здесь его встретил!.. Всё повторил ему про геологов! До участкового идти уполномочил...
Везло ж на непослушных дураков. Сначала проводник, себе на уме – не про все тела рассказал, что остались лежать возле базы геологов. А этот, паршивец – вообще на службе! Нарушил прямой приказ.
Степан Фомич только кивнул – подтвердил между делом, что Муртазин хороший мужик, и поручение милиции выполнит. Хоть с одним повезло.
– Да как же я брошу вас! – искренне, по-комсомольски, оправдывался Тимоха, всё норовя выскочить на перёд тропы, что б его было видно. – Не по-товарищески! А у меня ж тут ружьишко ещё! – и похлопал себя по плечу с винтовкой. – Чать трое-на-трое, а? Лучше ж, чем двое, со стариком...
Обидеть Степана Фомича Тимоха не хотел. Взаправду за них беспокоился, видно по всему. Однако "старик" на ходу тихо хмыкнул. Мол, рано ещё на пенсию списывать, попробуйте тут обойтись без меня. И был, несомненно, прав. Дал жару сегодня, обоих чуть не загнал. Всем бы такую резвую старость.
– А как ты нашёл нас? – весомо спросил он у рядового. – Как вышел сюда один?
Тимохины глаза едва не полезли из орбит. От чудовищного непонимания, которое являли перед ним двое его старших соратников на этом опасном задании.
– Так шли ж вдоль берега вниз! В одну сторону все дороги! Я тут штаны замочил, едва в Буртуге не смыло. Отпустил лесника, и недавно вброд перешёл. Боялся, до тёмного не успею...
Фёдор только мотнул головой. Штаны были и вправду до пояса мокрые, по самый ремень. Что, в прочем, ничуть не искупляло серьёзной провинности. Ради него самого отправлял же, но тот бумерангом прибыл обратно. Недавно кто-то в отделе рассказывал, есть, мол, у австралийцев такая штука. Швыряешь её, а она назад возвращается, как Ванька-Встанька. Только тот всё время встаёт, а эта «крюком», по воздуху.
– Ладно, – сказал он Тимохе. – Потом разберёмся...
Последние лучи солнца доскребали верхушки сосен. Вычёсывали их на ночь словно гребешком. Степан Фомич сделал знак всем молчать и велел идти дальше тише. Оружие теперь держали в руках. Навстречу им попались две липы и пышная кривая рябина, с зелёными, невызревшими ягодами. А, значит, где-то тут прежде стояли дома, первая ещё, старая околица, о которой дед обмолвился раньше. Деревня, когда её построили в прошлом веке, была намного выше. Однако постепенно она стала сползать, домами потянулась вдоль Буртуга в сторону Лены. Не ясно, с чего вдруг, но после войны поселение захирело внезапно, все из него разъехались. Теперь пустовало. Осталась лишь кайнучиха Нюра, с двумя своими подворьями, и дом, где изредка бывали охотники. Самое место, где можно встать на ночь. Чего ещё нужно трём беглым? Даже если бы никого не преследовали, выбрали бы от дождя и ветра крышу над головой перед последним броском. А там – только две женщины, бабка и молодая студентка. Может, и лучше, что стало их трое на трое…
«Зоя мертва…» – не оставляла в покое мысль. Кружила весь день в голове, и тикала теперь в такт деревенским часикам. Прежде их не слышала никогда на стене.
Баба Нюра вскочила. Чайник засипел неожиданно громко и немного напугал. Через широкую дудку пошёл белый пар, а вместе с ним вырывались запахи летних ягод и собранных трав. Неловкость на лице отшельницы говорила о том, будто та уже жалела о сказанном, отводила теперь от гостьи глаза. Поставила чайник на стол, вернулась к печке и принялась шебуршить в углях кочергой. Нарочно будто к ней не поворачивалась.
– Как говоришь… Кого?.. – переспросила Настя хозяйку в спину и убрала рукой со лба налипшие пряди. Коса её вся расплелась, без ленты развалилась на обе стороны. – Какого ещё…кайнука?..
– Не зверь он, не зверь, – не то неохотно, не то уже недовольно ворчала под нос Анна Петровна. – И точно, не человек...
Глянула украдкой и опять отвернулась.
– Да кто же тогда?.. – пытала её, уже тревожась, Настя. Медведя она испугалась, до дикого ужаса в низу живота. И этого, шального, что на неё набросился. А тут ещё пуще – «не зверь», «не человек». Сглотнула в горле новый ком. Сидела по-прежнему с голыми коленями, накрывшись тёплой дырявой шалью.
Тогда как хозяйка всё искала для рук занятий, перебирала что-то пальцами на шестке, а ей не спешила отвечать.
Между тем, за окном, протяжно и тихо завёл песню волк. Голодную, хоть и стояло жаркое лето, томную и печально красивую. Грустно и одиноко скрипнула под ногами половица. Баба Нюра, наконец, вытерла тряпкой от сажи руки. Закрыла печку, заставив железной заслонкой, и свет, отражавшийся на полу, сразу пропал. Остались только гореть две свечи на столе, в красивом и колченогом старинном подсвечнике. Снаружи почти стемнело, однако в избе отшельницы ночь наступила давно, ранняя и безлунная. Тенями она стекала внутри по бревенчатым стенам, и призраки двух огоньков выплясывали в дальних углах дикие танцы. Сюда даже днём, из-за маленьких окон, солнце заглядывало не в гости, а случаем – как путник, спросить лишь дорогу.
– Так… как же не зверь? – переспросила Настя, видя, что та решилась с ней говорить. Хозяйка подвинула стул. Вздохнула и села напротив.
– Вроде не зверь. И был человеком. Только ты видела всё сама – то, в КОГО он теперь сподобился. «Окайнучился», как здесь говорят. Стал кайнуком-полукровкой… Бывают и другие – которые настоящие. Те уже звери по рождению, в лесу от таких же зверей-кайнуков появляются. Однако бояться нужно их всех – и диких, первородных, и кто окайнучился после укуса. Не знаешь никогда, что у кайнука на уме: вроде охотник по зверю, но лакомится иногда человечиной. К старости, в основном. Нас ему легче поймать…
Она замолчала. Забыла про чай. Встала, налила им обеим. Железные кружки всегда обжигали пальцы, и Настя взяла свою рукавами. Сразу задула. «Кайнук» ей казалось нелепым словом – не более, чем местной выдумкой. Люди в одиночестве начинают заговариваться, баба Нюра долго жила здесь одна. Или и вправду бывают вещи, о которых можно услышать вот так – не где-то в коридорах академии, а повстречать в глуши, в мало исхоженной местности? Зверя, что набросился на её обидчика, она разглядеть не успела. Помнила только рёв и запах шерсти, когда начал терзать. Вроде медведь. Долго кричал чужой человек. Затем прозвучал выстрел, но она уже побежала. Не помнила, как скинула юбку, и где вообще остались все вещи, заплечный рюкзак и сумка поменьше. Слышали ли крики Антон Олегович и другие? Были ли живы сами?..
«Зоя мертва…» – не отставала гнетущая мысль, пульсируя как второе сердце.
– Ты называла … имя зверя, – прервала осторожно молчание Настя, пытаясь отвлечься от размышлений о смерти. Верить в услышанное не торопилась – мало ли, какие тут сказки таёжные ходят. На одном лишь Урале в позапрошлом году такого наслушалась, про огненные шары да огневушек-поскакушек. А в этом году, зимой, там группа туристов-лыжников пропала. В горах за Ивделем. Небось весь Свердловск теперь об этом судачит. Люди и есть всё самое злое, не звери и гномы из сказок.
– Егор из деревни исчез давно, – заговорила баба Нюра после молчания. – Вместе с друзьями. Тело нашли только Митрофана, а вот Гриши с Егором – нет. Вроде как один охотник потом сказал, с кайнуком не разошлись они на тропах. Он их всех порешил… Егорушка-то его яд пережил, но и сам стал кайнуком-полукровкой. Бродит теперь где-то, один живёт в таёжном лесу. Ни зверь ему не друг, ни человек – он сам по себе…
Видя, что все эти разговоры девушку либо пугают, либо не делают лучше после случившегося с её подругой, отшельница их прекратила. Всплеснула неожиданно руками.
– Да что ж это я? – спросила она отвлечённо. – Всё нагишом сидишь! Пойду-ка схожу до другого дому. Тут только шали с платками. Большое всё и старушечье. А там и штаны с юбчонкой найдутся, и платьице под размер. В молодости носила…
Встала со стула. Да видно настолько неловко, что охнула и схватилась за поясницу.
– Сиди, баб Нюр! – остановила хозяйку Настя и поднялась со стула сама. – Небо ещё синее. Сбегаю.
Туже на поясе затянула шаль. Только сейчас почувствовала, насколько горят её ноги от ссадин, ушибов и от укусов. Было б, наверное, хуже, если б не бабкины мази. Та сразу ей их обработала.
На все причитания травницы вежливо повела лишь плечиками. У порога натянула и зашнуровала ботинки. Ступни в волдырях и мозолях еле влезли обратно.
– С рассветом уж сразу до Лены, вместе!.. – словно оправдываясь за своё недомогание, напомнила про скорое утро Анна Петровна. Летние ночи были короткими.
Настя вышла во двор. Небо и вправду было синее, однако быстро чернело на глазах. Десять минут туда и обратно, если не очень ползти. Медленно и не нужно – во всю звенела ночная мошкара. Снова вгрызутся в голые ноги.
– Тузик!.. Тузик!.. – негромко с собой позвала собаку. – Тузик, пойдём!..
Негодник не отзывался. Будка его была пуста. Когда только прибежала, облаял и встретил у ворот первым, долго облизывал руки с лицом. Не прошло и получасу, а уже улизнул куда-то. Что ж, лес его дом родной. И волчий вой пса не пугал, не то что всякое, что могло привидеться на чужом дворе. Она и звала-то его потому, что не хотела одна идти во второй бабкин дом. Уж больно зябко ей там показалось вечером накануне.
И все же ничего не поделаешь. Не зря перед самым выходом взяла со стола подсвечник. Фонарик потеряла вместе с вещами, а у Анны Петровны не было даже электричества. Кажется, стало холодать. Поёжилась и бодро шагнула к калитке. Два огонька, прикрытые от ветра ладонью, задрожали на заборе сдвоенной тенью. Снова завыл где-то волк.
– Успели!.. – тихо, с надрывным сипением, как люди, не умеющие говорить шёпотом, произнёс Тимоха. Старый проводник на него цыкнул. Бесшумно, одними глазами.
Успели… Только куда и к чему? Небо потемнело почти до ночного. Видимый след давно перестал быть таковым, однако ещё до того, как это случилось, он разошёлся. Девичий, в ботинках 37-го размера, устремился прямо к деревне, а трое преследователей, не нагнав своей жертвы, повернули в сторону. И правильно сделали. Три деревенских дома были видны – просматривались издалека, ещё на подходах. Из дальнего из них, из трубы, светлыми клубами вился дымок – торчала из крыши ведьминской ступой. Летом топили не все, и сразу не скажешь, что в деревне не жили. Ну, покосились домики. Сибирь, всё-таки, глухомань – не рабочий посёлок с районными центрами. Беглые и затаились. Засели где-то в сторонке и наблюдали исподтишка. Вполне могли даже убраться, поняв, что беглянка попала к людям. Не вырезать же из-за неё всю деревню? Или остались, решив переждать рядом ночку. Поди разбери теперь, куда подевались. Степан Фомич долго смотрел в темноту, пока не указал направление знаком. Дал знать таким образом, как и куда пойдёт посмотреть. Так же безмолвно кивнул и Фёдору – обозначил ему другую тропинку, справа от бывшей дороги, спускавшейся с холма к деревне.
– А я? – громко и обиженно просипел Тимоха, за что чуть не получил вторую затрещину.
– А ты – здесь, – строго, но тихо сказал ему Фёдор. – За тропой смотри. Стреляй без предупреждения, у нас полномочия. И что б больше... – сунул ему под нос кулак, дабы заранее разъяснить последствия любой самодеятельности. Хватит уже, насамовольничался. Ответит ещё за нарушение приказа при выполнении особого задания. Молодых всегда учат безжалостно. Нельзя с ними в попустительства, даже при мельчайших оплошностях. Глядишь, доживут до старости, и сами кого-то научат. Школа капитана Зорина – такая там значилась практика. Зорину Валентину Вениаминовичу Фёдор был обязан многим и благодарен за всю науку. Можно сказать, человека из него сделал. Выправил малость для гражданки, обучил ремеслу, помог обуздать ретивость и торопыжничество. Не лучшие свойства для разведчика и оперативного работника тоже.
– Ну, всё... – сказал напоследок Фёдор.
И юркнул бесшумно в темноту – в другую сторону от места, где словно призрак растворился Фомич.
Крапива! Ну как без неё?! Больно стеганула по израненным икрам. Аж свечи из рук чуть не выронила, дёрнула «канделябром» и воздухом затушило одну из них. Быстро проскочила во двор. В сторону пустого коровника даже не взглянула, а поднялась на крыльцо и забежала в сени. Там уже зажгла погасшую свечку, после чего шагнула в избу. Не так уж и страшно, как оказалась. Уж точно не страшнее тех синяков, что посмертным ожерельем украсили шею подруги.
Похоже, ощущение неуюта возникало только во дворе. В доме она от него быстро избавилась. Сразу нашла бабкин шкаф со старой одеждой. Растрескавшиеся фанерные двери, которые открылись без ключа, скрипнули как знакомые качели. Что-то внутри висело аккуратно, что-то не очень и сложено было мятым комом. Стала перебирать, вывалив аккуратно на стул.
Первыми попались пыльные штаны. Развернула. Грубая ткань без рисунка, но вроде по ней, по талии. Также взгляд зацепился за брюки со стрелками, строго мужские, однако достаточно узкие. Могли не налезть на бёдра. Померила локотком, вроде годились. Хватит, решила уже про себя, выберет что-то из этого. Быстро скрутила обе одёжки, перетянула лямкой, и на мгновенье задержалась в красном углу. Святые с икон смотрели строго. Мать её крестила тайно от отца, в деревне. Среди подруг и друзей верой Настя не хвасталась. Но в церковь она ходила. Негоже было не поклониться в доме иконам и не прочесть короткой молитвы.
Проявив в чужом доме как гость уважение, Настя, после молитвы, заспешила с вещами наружу. Подобрала со стола подсвечник, не забыла закрыть дверцы шкафа, и выбежала стремительно в сени.
Однако только ступила через порог, как сердце, кольнув, подпрыгнуло. Что-то огромное, метра в два ростом, вдруг появилось перед ней и стало стремительно падать, раздвинув в стороны руки.
Настя вскрикнула, что было мочи. Выронила подсвечник, попятилась. Не осилила в спешке порог и упала назад, приземлившись руками на пол.
К её же ногам свалилось… обычное огородное чучело. Стояло, видно, давно в сенях. Лишилось работы и прозябало там в полном безделье. Второй огород у бабки был крохотным.
Душа всё равно улетела в пятки. И молоточки долго стучали в висках, пока приходила в себя. Хоть бабкины сказки не приняла в живую к сердцу, а мысль-то грешная в голове промелькнула. Ещё и корила теперь себя – свечки погасли обе, а спичек с собою не было. Перекрестилась, затем поднялась. И, подхватив штаны и брюки, сразу заторопилась во двор. Бегом, бегом. Снаружи уже стемнело.
Спустившись с крыльца, не удержалась – бросила взгляд на открытую дверь. Остановилась. Курятник или коровник, что напугал накануне, после встречи с бабкиным чучелом казался не опасней собачьей будки. Ей Богу подумала, Тузик пришёл за нею – тот тихо заурчал внутри. Даже улыбнулась обрадованно, позвала. Знал её запах, шельмец, не отзывался раньше, однако, набегавшись, разыскал.
И тут в сарае красным зажглись глаза. Моргнули и двинулись на неё из темноты.
Настя оторопела. Два огонька, что приближались, держались высоко от земли. И это не могло быть Тузиком или пугалом.
– Ух, ты ж… – вздохнул вдруг кто-то рядом, и она резко повернула голову.
Человек, чем-то неуловимо похожий на того, что напал на неё сегодня, отделился от забора. Луна его силуэт и лицо осветила быстро – в отличие от Того, что перестал вдруг двигаться внутри коровника и замер, оставшись во мраке. Мгновение ещё человек решал, что делать, и бегло смотрел то на неё, то на коровник, пока сердце от этого ожидания колотилось в груди как шарики в погремушке. Но дальше тихий рык повторился. И что-то всё же шагнуло к ним.
– Ух, ты ж, образина! – повторил незнакомец и вскинул на угрозу ружьё.
Настя снова вскрикнула. Рык перешёл в рычание. А она швырнула одежду в человека с ружьём, отвлёкшегося от неё, и бросилась опрометью со двора. Оставшийся позади выстрелил…
ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОСТА В КОММЕНТАРИИ
