Маленьким я был страшным тормозом, а в стране наблюдался дефицит. И приходилось мне, мелкому, каждый день в очередях стоять, пока родители на работе. Времени занимало это стояние по часу-два. И не тяжело было, я в очередях все мечтал. Раньше гаджетов не было, мультики показывали по десять минут в день, так что книжки дети читали запоем, и как следствие, фантазия у них была сильно развита. Время пролетало в очередях незаметно, миг – и ты уже у прилавка. Ассортимента по ту сторону прилавка, правда изготовленного по ГОСТу, немного – наименований пятьдесят, ну может сто. В руке трешка и еще талоны. Талоны – это бумажки, отпечатанные на плохой бумаге, дающие право на покупку – сначала масла и колбасы, а потом почти всего. Вот раз доходит моя очередь, а я размечтался и не смог сходу выпалить, что мне, собственно, надо-то. Бабки в очереди мечтали меньше, и десяти-двадцатисекундную задержку восприняли в штыки – ощутимой и густой стала аура в очереди.
– Ну? – грозно уперев ручищи в бока, туго обтянутые белым халатом, вопрошает продавщица.
Мне бы соображать быстрее, зачем я стоял то час, но я, как загипнотизированный, смотрю на ручищи продавщицы. А они одинаковые, и по цвету синюшному, и по форме – с прожилочками и перевязочками, с колбасой «Экстра» на прилавке.
– Ну? – еще грознее вопрошает продавщица.
В руках, вспотевших, у меня подсказка – талоны, но перевожу взгляд на ее красное, расплывшееся рыло и окончательно зависаю.
– В очках, а не видишь! – окончательно морально уничтожает меня работник советской торговли, – Следующий.
Ушел я из магазина несолоно хлебавши, через день правда опять родители послали. Так я уже мечтал меньше – тарабанил сколько и чего мне надо.
Тормозом я был до самой своей службы в армии, а там быстро научили ориентироваться и по обстоятельствам и на местности. Потом еще были учителя…
Сорок лет прошло, как все изменилось! Я уже не мечтатель, снова нахожусь в магазинной очереди. Ассортимента красочного на полках многие тысячи, правда генномодифицированного, с усилителем вкуса, с консервантами и разрыхлителями, может оттого и очередь маленькая.
– Вы почему не в маске? – с утробным придыханием окликают меня сзади.
Я поворачиваюсь и залипаю, сзади меня стоит бабища, рыло закрыто маской, но ручищи…Ручищи те же, в прожилочках и перевязочках. Сомнений быть не может – она! Перевожу взгляд на задние ножищи, у прошлой версии они были закрыты прилавкам, а у этой – свиные окорока. Вот интересно: передо мной просто рептилоид, живущий гораздо дольше людей, и вынужденный менять города и паспорта, или у Господа Бога причуда такая – засовывать души подлецов и негодяев в одинаковые оболочки?
– Почему не в маске? – упорствует намордник.
Дело было уже после начала специальной военной операции, когда уже последнему, обколотому вакцинами, баклану было ясно что, что-то не так с этой болезнью. К тому же, масочка смотрится комично на таком рыле, лишь закрывая пятак и пасть под обрез. Ее бы, масочку, увеличить раза в четыре, ибо не прилегает она плотно, и микробу ковидному залететь дыхло так же легко, как нагруженному героином таджику попасть на территорию Российской Федерации. Вот интересно, что же такие персонажи так трясутся за свою никчемную жизнь? Может она сидела в окопе, или воевала с бандитами, или писала стихи, или участвовала во всесоюзных стройках? Ведь ничего кроме корыта в ее жизни не было! Нас безмасочных в очереди двое – еще девчонка какая-то, но жирная ошибочно выбрала меня.
– Ааа, – юродствую я, – Мы все умрем! Хорошо если это случится в магазине – тут первый этаж и двери широкие, есть шанс докантовать тебя до труповозки.
– Полиция! Вызовите полицию! Он нарушает масочный режим! – беснуется рыло.
– Иди на хер! – парирую я.
– Оденьте, пожалуйста, маску, – говорит молодой парень кассир, тоже облаченный в намордник. Нос его при этом не спрятан в рабский атрибут современности.
– Мы не можем Вас обслужить, – виновато продолжает кассир, – У нас камеры везде.
– Ну как хотите, – я оставляю корзиночку на кассе и иду в соседний магазин…
