Сборник выходил на русском языке по меньшей мере 7 раз, но ни в одно издание не было включено авторское послесловие. Исправляем эту оплошность.
Пара любопытных фактов:
Именно в этом послесловии Кинг написал известную фразу, которую очень часто цитируют: "Я - литературный эквивалент Биг Мака и жареной картошки"
Стивен был вынужден врать, говоря, что одним из романов, который он хотел выпустить после "Кэрри", был "Блейз". На самом деле он отправил редактору роман "Дорожные Работы", но не мог написать об этом в послесловии, потому что к тому времени роман уже был выпущен под псевдонимом Ричард Бахман. Правду Кинг раскрыл только в интервью в 1999 году.
***
Послесловие
Несмотря на то, что чаще всего мне задают вопрос "Где вы берёте идеи?" ("первый номер с пулей", можно сказать), второе место, бесспорно, остаётся за вопросом: "Вы пишете что-нибудь, кроме ужасов?". Когда я говорю, что пишу, трудно сказать, что испытывает спрашивающий: облегчение или разочарование.
Незадолго до публикации "Кэрри", моего первого романа, я получил письмо от своего редактора, Билла Томпсона, в котором он просил меня подумать, что мы можем выпустить дальше (это может показаться немного странным, думать о следующей книге пока первая ещё не опубликована, но это вызвано тем, что подготовка романа к печати такая же долгая, как постпроизводство фильма. "Кэрри" к тому моменту готовилась к выходу почти год). Я тут же отправил Биллу рукописи двух романов, один назывался "Блейз", а другой - "Второе Пришествие". Первый был написан сразу после "Кэрри", в те полгода, пока первый вариант романа отлёживался в ящике стола, а второй - в течение года, пока "Кэрри" черепашьим шагом ползла к публикации.
"Блейз" был мелодрамой об огромном, умственно отсталом преступнике, который похитил ребёнка с целью получить выкуп у его богатых родителей... но полюбил его. "Второе Пришествие" было мелодрамой о вампирах, захвативших маленький городок в Мэне. Оба романа были отчасти литературным подражанием, "Второе Пришествие" - "Дракуле", "Блейз" - "О Мышах и Людях" Стейнбека.
Я думаю, Билл был ошарашен, получив сразу два романа в одной большой посылке (некоторые страницы "Блейза" были напечатаны на обратной стороне счетов за молоко, а от рукописи "Второго Пришествия" разило пивом, потому что кто-то опрокинул на рукопись кувшин пива во время новогодней вечеринки тремя месяцами ранее) - словно женщина, которая мечтает о букете цветов, узнавшая, что её муж купил ей оранжерею. Две рукописи в сумме насчитывали 550 страниц текста, напечатанного через единичный интервал.
Он прочёл оба романа за пару недель - поскребите редактора и найдёте внутри святого - и я отправился из Мэна в Нью-Йорк, чтобы отпраздновать выход "Кэрри" (апрель 1974, друзья и соседи - Леннон ещё был жив, Никсон ещё был президентом, а у меня в бороде не было седых волос) и обсудить, какую книгу можно выпустить следующей... или почему обе не годятся для публикации.
Я находился в городе уже пару дней, и мы успели обсудить этот вопрос три или четыре раза. К окончательному решению мы пришли на перекрёстке - как сейчас помню, Парк Авеню и Сорок Шестой Улицы. Мы с Биллом ожидали зелёного сигнала светофора, глядя, как такси въезжают в этот классный тоннель, или что это такое - та самая штука, которая проходит насквозь здания "Пан Ам". И Билл сказал: "Я думаю, надо печатать "Второе Пришествие".
Что ж, мне и самому эта книга нравилась больше - но в его голосе сквозила какая-то странная неохота, и я спросил его, в чём дело.
- Просто, если ты выпустишь книгу о вампирах вслед за книгой о девочке, которая двигает предметы силой мысли, на тебя навесят ярлык", - сказал он.
-Ярлык? - переспросил я с неподдельным изумлением. Я не мог понять, что общего у вампиров и телекинеза. - Какой ярлык?
-Ярлык автора ужасов, - ответил он так же неохотно.
-И только-то? - сказал я с облегчением
-Подожди несколько лет, посмотрим, насколько малым тебе это покажется тогда.
-Билл, - сказал я изумлённо, - никто не способен заработать на жизнь, сочиняя ужастики в Америке. Лавкрафт жил впроголодь у себя в Провиденсе. Блох перешёл на саспенс и всякие внежанровые штуки. "Изгоняющий Дьявола" была единственной попыткой автора в этом жанре. Сам увидишь.
Свет сменился на зелёный. Билл похлопал меня по плечу.
-Я думаю, ты будешь очень успешным писателем. Но ты ни черта не смыслишь в том, о чём я сказал.
Он оказался ближе к истине, чем я. Оказалось, что в Америке можно заработать, сочиняя ужасы. "Второе Пришествие", переименованное в итоге в "Жребий Салема", пользовалось успехом. Когда книга вышла, я жил с семьёй в Колорадо и писал роман об отеле с привидениями. Выбравшись в Нью-Йорк, я отправился на встречу с Биллом в бар "У Джаспера" (где на музыкальном автомате с хозяйским видом лежал здоровый дымчато-серый кот; приходилось поднимать его, чтобы посмотреть, что за песня играет) и рассказал ему идею романа. К концу моего рассказа он склонился над стаканом бурбона, поставив локти на стол и обхватив руками голову, как человек, страдающий ужасной мигренью.
-Тебе не нравится, - сказал я.
-Очень нравится, - ровным голосом ответил он.
-Тогда в чём дело?
-Сначала девочка с телекинезом, потом вампиры, а теперь отель с привидениями и мальчик-телепат. На тебя повесят ярлык.
На этот раз я задумался серьёзнее - а потом вспомнил обо всех людях, которые так радовали меня на протяжении долгих лет - Лавкрафт, Кларк Эштон Смит, Фрэнк Белкнап Лонг, Фритц Лейбер, Роберт Блох, Ричард Матесон и Ширли Джексон (да, даже она носила ярлык автора ужастиков). И прямо там, в баре "У Джаспера", где на музыкальном автомате лежал кот, а мой редактор сидел рядом со мной, обхватив голову руками, я решил, что мог бы попасть и в более плохую компанию. Я мог бы стать "важным" писателем, вроде Джозефа Хеллера, и публиковать по одной книге в семь лет, или "блестящим" писателем, как Джон Гарднер, который пишет непонятные книги для светил науки, которые ездят на старых "Саабах" с выцветшими, но ещё читаемыми наклейками на заднем бампере: "ЮДЖИНА МАККАРТИ В ПРЕЗИДЕНТЫ".
-Хорошо, Билл, - сказал я - Буду автором ужасов, если этого хотят от меня люди. Всё нормально.
Больше мы не возвращались к этому разговору. Билл до сих пор редактор, а я пишу ужасы, и никто из нас не занимается самокопанием. Это хорошая сделка.
Так что на меня повесили ярлык, и я не слишком возражаю - в конце концов, этот ярлык справедлив... в основном. Но пишу ли что-то, помимо ужасов? Если вы прочли эти истории, вы знаете, что пишу... но элементы хоррора можно найти во всех этих историях, не только в "Методе Дыхания". В "Теле" есть мрачные эпизоды, в "Способном Ученике" есть страшный сон. Рано или поздно мой мозг всегда сворачивает в этом направлении. Одному Богу известно, почему.
Каждая из этих довольно длинных историй была написана после завершения романа - словно каждый раз после окончания большого дела в моих баках оставалось достаточно топлива для того, чтобы написать добрую повесть. "Тело", самая старшая из этих повестей, была написана сразу после "Жребия Салема"; "Способный Ученик" - в течение двух недель по завершении работы над "Сиянием" (а после "Способного Ученика" я был настолько выжат, что не писал ничего целых три месяца); "Риту Хэйуорт и Побег из Шоушенка" я написан после окончания "Мёртвой Зоны", а "Метод Дыхания", самая недавняя из этих историй - сразу же после "Воспламеняющей Взглядом"
Ни одна из этих повестей не публиковалась ранее; ни одну из них я даже не отправлял в издательство. Почему? Потому что все они объёмом от 25 до 35 тысяч слов - возможно, не точно, но примерно. И вот, что я вам скажу: 25 000 - 35 000 слов - это тот самый объём, который заставляет трепетать даже самого закалённого писателя. В мире нет точного и окончательного определения романа или рассказа - во всяком случае, когда речь идёт о количестве слов - да и не может быть. Но когда писатель приближается к отметке в 20 000 слов, он понимает, что вот-вот покинет пределы страны рассказов. Аналогичным образом, преодолев рубеж в 40 000 слов, он ступает в страну романов. Границы этих двух стран определены весьма неточно, но в какой-то момент писатель просыпается в ужасе и понимает, что оказался в по-настоящему ужасном месте, маленькой, раздираемой анархией банановой республике под названием "повесть" (или "новелла", что, на мой взгляд, звучит чересчур утончённо).
С точки зрения искусства, в повести нет ничего плохого. Конечно, точно так же, как ничего плохого нет в цирковых уродцах; правда, их вы редко сможете встретить за пределами цирка. Я к тому, что есть отличные повести, но они публикуются только на "жанровых рынках" (это мягко говоря; если называть вещи своими именами, повести живут в "литературном гетто"). Неплохую детективную повесть можно продать в "Журнал Тайн Эллери Квина" или в "Детективный Журнал Майка Шейна", хорошую научно-фантастическую повесть - в "Эмейзинг" или "Аналог", а то и в "Омни" или в "Журнал Фэнтези и Научной Фантастики". По иронии судьбы, свой рынок есть и у повестей в жанре хоррор: вышеупомянутый "ЖФ&НФ"; кроме того, журнал "Сумеречная Зона" и некоторые антологии пугающего чтива, вроде серии "Тени", публикующейся под редакцией Чарльза Л. Гранта в издательстве "Даблдей".
Но что касается повестей, которые можно описать только словом "мейнстрим" (словом, столь же унылым, как и "жанр"), то в финансовом плане у вас большие неприятности. Вы с ужасом взираете на свою рукопись объёмом от 25000 до 35000 слов, откупориваете бутылку пива, а в вашей голове звучит зычный голос с сильным акцентом: "Буэнос Диас, сеньор! Вам понравился полёт с нашей авиакомпанией "Ла Революсьон"? Вас хорошо кормили? Добро пожаловать в Новеллу, сеньор! Вам у нас понравится! Вот дешёвая сигара! Вот похабные картинки! Я думаю, сеньор, что ваша история останется с нами надооолго! que pasa? Ах-ха-ха-ха!"
Депресняк.
Когда-то (с грустью сказал он) у этих историй был свой читатель - в мире существовали такие замечательные журналы, как "Сатердей Ивнинг Пост", "Коллиерс" и "Американский Меркурий". Все эти журналы - и некоторые другие - целиком держались на прозе, короткой и длинной. А если история оказывалась слишком длинной для одного выпуска, они публиковали её по частям в трёх, пяти, девяти номерах. Отравляющая идея печатать отрывки из романа или роман в сокращении была ещё неведома (сейчас "Плейбой" и "Космополитен" сделали это дурновкусие общей практикой, так что вы можете прочесть целый роман за двадцать минут!). Истории отводилось столько места, сколько ей требовалось, и я сомневаюсь, что был единственным человеком, который ждал появления почтальона весь день, потому что он должен был принести свежий номер "Пост", в котором ожидался новый рассказ Рея Брэдбери или заключительная часть нового романа Кларенса Баддингтона Келланда.
Моё нетерпение делало меня мишенью для издёвок. Когда почтальон, одетый в шорты и пробковый шлем, наконец, появлялся, я встречал его возле дороги, приплясывая так, словно хочу в туалет, моё сердце было готово выпрыгнуть из груди. С жестокой ухмылкой он протягивал мне счёт за электричество. И только. Моё сердце камнем падало вниз. Наконец, он, сжалившись, отдавал мне журнал с ухмыляющимся Эйзенхауэром на обложке работы Нормана Рокуэлла: статья Пита Мартина о Софи Лорен; "Я Считаю Его Отличным Парнем" Пэт Никсон, посвящённая, как нетрудно догадаться, её мужу, Ричарду Никсону; и, конечно же, истории. Длинные, короткие, и последняя глава романа Келланда. Хвала небесам!
И такое случалось не единожды. Каждую чёртову неделю в день выхода "Пост", я думаю, я был самым счастливым парнем на Восточном Побережье.
До сих пор сохранились журналы, печатающие длинную прозу - "Атлантический Ежемесячник" и "Нью Йоркер" - два примера изданий, наиболее сочувствующих проблеме писателя, который произвёл на свет повесть в 30000 слов. Но ни один из этих журналов не принял мою писанину, прямолинейную, не слишком высокохудожественную, а иногда (чертовски больно это признавать) откровенно неуклюжую.
Но эти же качества - пусть и не заслуживающие восхищения - в определённой степени способствовали успеху моих романов. Большинство из них это простая проза для простых людей, литературный эквивалент Биг Мака и жареной картошки из Макдональдса. Я способен оценить изысканную прозу, она находит во мне отклик, но мне очень трудно, а то и не под силу, писать такую прозу самому (когда я был начинающим писателем, моими литературными кумирами были маститые романисты, чей стиль прозы варьировался от ужасного до несуществующего - такие, как Теодор Драйзер и Фрэнк Норрис). Заберите у романиста изысканность стиля, и вы увидите, что он стоит на одной ноге, имя которой - весомость прозы. В результате, я старался, чтобы моя проза звучала как можно более весомо. Другими словами, если ты не можешь бежать, как чистокровный конь, ты, по крайней мере, можешь воспользоваться своими мозгами (я уже слышу голос с галерки: "Какими мозгами, Кинг?" Ха-ха, очень смешно, парень, а теперь вали отсюда).
В результате, когда дело дошло до повестей, которые вы только что прочитали, я оказался в странном положении. Своими романами я достиг такого уровня, что люди начали говорить, что Кинг, стоит ему захотеть, может опубликовать даже список сданного в прачечную белья (некоторые критики утверждают, что именно этим я и занимаюсь последние восемь лет), но я не мог опубликовать эти повести, потому они были слишком длинными и, в то же время, слишком короткими. Если вы понимаете, о чём я.
"Si, сеньор! Снимите вашу обувь! Отведайте дешёвого рома! Скоро на сцену выйдет Посредственный Оркестр Революсьона и дурно сыграет музыку в стиле калипсо! Уверен, вам понравится! У вас в запасе много времени, сеньор! Потому что ваша история..."
"... останется здесь надолго, да, да, почему бы вам не отправиться куда-нибудь свергать марионеточную демократию империалистов?"
Так что я, в конце концов, решил выяснить, не заинтересуются ли издательства "Викинг" и "Новая Американская Библиотека" (издатели моих книг в переплёте и бумажной обложке соответственно) книгой с историями о необычном побеге из тюрьмы, о мальчике и старике, которые завязли в отношениях, основанных на взаимном паразитировании, о четвёрке ребят из маленького городка, которые отправились на поиски открытий, а также необычной историей в жанре хоррор, в которой женщина решила родить ребёнка во что бы то ни стало (а может быть это история о клубе, который на самом деле вовсе и не клуб). Издатели сказали, хорошо. И таким образом я смог спасти эти четыре длинные истории из банановой республики под названием "новелла".
Я надеюсь, они вам понравятся, мучачос и мучачас.
Да, и напоследок ещё одно замечание насчёт навешивания ярлыков.
Примерно год назад я разговаривал со своим редактором - не Биллом Томпсоном, а новым редактором, славным парнем по имени Алан Уильямс, смышлёным, остроумным и талантливым человеком, который, правда, постоянно прозябает где-то в глуши штата Нью Джерси.
- Мне понравился роман "Куджо", - он только что закончил редактировать мой новый роман о бешеном псе, - ты уже думал, о чём будешь писать дальше?
Я испытал дежа вю. Этот разговор уже происходил.
- Да, подумывал, - сказал я.
- Выкладывай.
- Что ты думаешь о сборнике из четырёх новелл? Большинство из них - обычные истории, не хоррор. Что скажешь?
- Новеллы, - сказал Алан. Он отличный парень, но по его голосу я понял, что я его не обрадовал; он произнёс это так, словно только что выиграл два билета до неспокойной маленькой банановой республики на самолёте авиакомпании "Ла Революсьон". - Ты имеешь в виду длинные рассказы?
- Точно, - ответил я, - а книгу мы назовём "Четыре сезона", чтобы все сразу поняли, что она не о вампирах, или об отеле с привидениями или о чём-нибудь в том же духе.
- А следующая книга будет о вампирах? - с надеждой спросил Алан.
- Вряд ли. Что ты думаешь, Алан?
- Тогда может об отеле с привидениями?
- Нет, об этом я уже писал. "Четыре Сезона", Алан. Звучит неплохо, а?
- Звучит великолепно, Стив, - со вздохом сказал Алан. Это был вздох хорошего парня, который сел в третьем классе нового самолёта авиакомпании "Ла Революсьон" и увидел, как по спинке кресла перед ним ползёт таракан.
- Надеюсь, тебе понравится, сказал я.
- А можно включить в этот сборник хотя бы одну страшную историю? В качестве... одного из сезонов?
Я улыбнулся - уголком рта - думая о Сандре Стэнсфилд и Методе Дыхания Доктора МакКаррона. - Я что-нибудь придумаю.
- Отлично! А по поводу нового романа...
-Как насчёт машины, одержимой злыми духами? - сказал я.
- Великолепно! - просиял Алан. Я почувствовал, что он вернётся на редакторское совещание в свою глушь счастливым человеком. И я тоже был счастлив - мне нравилась моя история об одержимой машине, и я думал, что эта книга заставит многих понервничать, переходя улицу после наступления темноты.
Но эти истории мне тоже дороги, и какая-то часть меня всегда будет любить их. Я надеюсь, что тебе они тоже понравятся, Читатель; что они сделают то, что и подобает хорошей истории: заставят тебя позабыть о грузе реальности и унесут туда, где ты никогда не был. Это самое восхитительное волшебство, что я знаю.
Окей. Мне пора. До встречи. Не теряйте голову, читайте хорошие книги, делайте добро и будьте счастливы.
С любовью и наилучшими пожеланиями,
СТИВЕН КИНГ
4 января 1982 года
Бангор, Мэн