Однажды старик не закинул невод в море. Возраст свое берет – вот сил и не хватило. Воротился без улова домой. Опустив глаза, прошел мимо разбитого корыта и старухи, что скребла по сусекам, и завалился на лавку у холодной печи. Целый день он вздыхал, смотрел окно и ковырял пальцами дырявый лапоть.
Стемнело. Старуха вернулась в дом и, бурча сальные прибаутки, поплелась на худую холодную постель.
– Ну, старый, иди сюда, обогрею, – томно проскрипела она из-под одеяла, – небось, от голода совсем озяб, милок.
– Да, что ты, владычица морская, кряхтишь там? Сил никаких нет слушать, пила уж сточилась давно, а все трепыхаешься, неугомонная.
– Что ты, старый, кобенишься? И так молчу цельный день, это в животе у тебя бурчит, дармоед малахольный. Всю жизнь мою поел, китобой окаянный, еще и недоволен. Ишь, чо надумал, – колобка ему испеки, да снегурочку слепи, иждивенец. Где золотые горы, что обещал на сеновале? Все из-за рыбалки твоей проклятущей, попомнишь еще, бог ведь не Тимошка.
– Сеновал? На Емеленой свадьбе штоль? Да какой сеновал, ежели я тогда выпивши был, в полено? Обманула, ведьма, всех провела, я очухаться-то не успел, а уж весь околоток судачил. Да еще батька твой, как у него рожа не треснула – то ли плакал, то ли смеялся. Все грозился между рыданиями.
– Ну ладно тебе, ишь, завелся. Завтра Рябу ощипаем, она и яиц давно не несет, совсем одряхлела, может на бульон и сгодится. Только и знает, что во дворе ковыряться.
– Ты что, совсем из ума выжила? Рябу же нам Аленушка оставила. Нагрянет в гости, что ты ей скажешь?
– Ну да, жди с моря погоды, она же со своим Елисеем давно белку с изумрудами поймали.
– Не наговаривай на дочку, себя вспомни, как Морозко в лесу повстречала.
– Ну повстречала, что не веришь?
– Ага, на Ивана Купала, посреди цветущего папоротника. Брехня это для баб из деревни, они то и рады уши развесить.
Старик, поскрипывая, приподнялся и пошел во двор махорки покурить, да водицы испить – пересохло во рту от разговоров.
Под окном, сидя на старой прялке как на насесте, дремала Ряба. Старик уселся тут же на лавку и, выпустив облако голубоватого дыма, принялся ерничать.
– Ко-ко-ко, Ряба, вот и докудахталась, пернатая. Зато не лисицу, а своих порадуешь. Что же так обленилась-то? Петю твоего волки уволокли, что ж теперь – прохлаждаться все время?
Ряба сонно моргала и топорщилась как индюшка. А утром снесла яичко.
