После побед над ятвягами Владимир говорит Нестору: - «Иде к Киеву и творяше потребу кумиром». По совету боляр и старейшин, он приказал бросить жребий «на отрока и девицю», кого из них «зарезати богам». Длугош говорит, что поляки приносили пленных в жертву богам. Оба они говорят о князьях и дружинах, искажавших чистую славянскую веру обычаями, принимаемыми от чужих, от близких и дальних соседей - общая черта высших классов, которым «все заграшгчное пахнет кадилом, а все свое - дегтем», говорит И.Терех («Славяне и Карпаты», стр. 32). Мы приводим в данном труде, по возможности, все выписки, указывая источник. В том числе и указанная книга, хотя и небольшой ценности, все-таки хранит крупицы истины, которую мы ищем. Не все в этой книге правильно объяснено автором, как нам кажется, но это уже вопрос ученой критики.
Немецкий хроникер Гельмольд («Хроника Склаворум», т. I, цитируем по тому же источнику), живший в 1100 г. и путешествовавший в земли славян-вигиров и оботритов, пишет о человеческих жертвоприношениях Святовиду немецких священников, монахов и епископов. Но по описаниям мучений, которым подвергались (немцы) захваченные в плен до их убиения, можно предположительно утверждать, что они, мстя за неслыханные зверства — распятия, надевание на кол, сжигание заживо и т.п., которые немцы чинили над ними под предлогом насаждения христианства, а на деле для грабежа, не приносили их в жертву богам, а просто казнили их, как виновников этих зверств. Им было известно, что награбленное немцами добро и славянские земли, захваченные «во имя Христа», разделяли между немецким князьями и епископами, и что эти последние натравливали своих князей на славян «не ради Христа, а ради живота». То же проделывал знаменитый Ливонский Орден тевтонов с литовцами и русскими, пока не получил отпора от св. Александра Невского при Чудском озере. Однако, это случилось слишком поздно для Белоруссии, Мазурии и Мазовии, кото рые за это время были поглощены немцами. Даже само имя белоруссои стало немецким, перегадя в Пруссию и сами они стали называться пруссаками. ЯсноТ что это была жестокая борьба германизма со славянами, а никак не «насаждение христианства». Поморяне стали Померн, Браннибор - Брамденбург, а лабы исчезли совершенно, как и оботриты, от Мазуров осталось лишь одно имя и танец, а также пасхальное блюдо, а от Мазовии в польском языке осталось имя Мазовецкий. Наконец, этим же самым князьям и епископам надо было как-то оправдать свои зверства в глазах остального христианского мира. Почему нельзя было доказывать «варварство» славян, хотя бы описывая «человеческие жертвоприношения» ?
У летописца Нестора есть одно темное место: «Привожаху сыны и дщери п жряху бесом (т.е. прежним богам), оскверняху землю требами своими и осквериися кровьями земля русская». Можно догадаться, что это «осквернися кровьями Земля» намекает на приношение людей в жертву богам, но оно не подтверждается другими памятниками. Вероятно, это было тоже плодом чрезмерного усердия православного монаха. Ведь ему надо было доказывать, что христианство выше. Но сколькими «кровями» осквернилась земля русская от буйного насаждения христианства болярином Путягой, Владимиром и Глебом Святославличем? Известно, что народ загоняли голыми в стужу в воду и так «крестили». Многие на третий день уже были на том свете, особенно дети и старики. Народ сильно сопротивлялся введению христианства на Руси, плакал и дрался, кое-где далее не без успеха. Потребовалась тысяча лет, чтоб еще раз огненной революцией выжечь окончательно следы этой веры. Если дружина княжья, сопровождавшая греческих попов, была сильной, то сильными были и верующие язычники, стоявшие за Сварога. Не раз дружина попадала в засаду, из которой не выбиралась. По своему характеру это насаждение христианства было революцией и сопровождалось такими же зверствами, как и в славянских землях на Западе. Поднимались восстания. Бывали моменты, когда князь Владимир не знал, одолеет он язычество или нет. Если бы не постоянная греческая помощь и если бы не отсутствие священников в язычестве, то, пожалуй, и не одолел бы. Сопротивление огнищан было спорадическим, хотя и буйным, грозным, но мало организованным. Малочисленная дружина побеждала жестокостью и военными знаниями.
Огнищане не понимали главного в новой религии: зачем Богу спасать людей? Зачем ему было посылать своего Сына на землю, когда они, славяне, в родстве с Исварогом и он их друг, пращур, Прадо вселенной? Отчего Бог должен был спасать людей, если достаточно было пойти в мовницю, умыться, читая славословия Богу-Купале и Сварогу, и человек становился чист духом и телом? Почему греческие попы приказывали плевать в огонь, который славяне считали святым (Агни)? Почему нельзя было весной идти па Красной Горке-Радонице на могилки родных и говорить с ними, а надо было им петь, что греческий Бог воскрес? Раньше славяне были все детьми божьими, а пришли греки и говорят, что есть только один Сын Божий и тот греческий? Не понимали они, почему нельзя «мовь Роду творить», почему нельзя справлять Рожанич и почему все их боги, которыми они гордились, стали вдруг «бесами»? Главное, что греческий поп наезжал время от времени, оставаться на весях боялся и говорил по-русски с пятого на десятое.
Многих из них, конечно, наши предки и сожгли, а кое-кого и Перуну, может, в жертву принесли со словами: «Вот ты поп, а мы тебя Перуну принесем!» Одним словом, жестокости было как с одной стороны, так и с другой, сколько угодно. И вовсе не так легко и просто «принял» христианство русский народ, как об этом говорится. Он понимал, что за ним, христианством, есть греческая мыслишка: «Станут христианами, мы ими будем командовать». Правда, этого не сл)'чилось, но могло вполне случиться, ибо византийское христианство в то время было политическим оружием в руках греков. Они также делали при помощи христианства свою политику, как германцы при той же помощи забирали славянские земли. Но народ был в отчаянье, видя, что князья его, варяги, перешли на сторону греков в этом деле и стали его бить за сопротивление. Народ на это смотрел как на предательство боляр и князей. Церковь, конечно, установила славу всех крестителей Руси, но народ затаил к ним враждебное чувство. В своих недрах он сохранил почти чистыми основы веры пращуров, хотя и спутал их с языческими обрядами и обычаями. Даже само духовенство понимало, что не вечно же воевать с народом, и старалось в эти обычаи и обряды ввести христианское содержание. Но народная традиция все же оказалась надорванной, и народ лишился своего корня, на котором он рос. Сокрушение язычества на Руси было и сокрушением народного быта. Он потерял доверие к своим князьям, и когда позлее стали драться, народ их оставил и лишь нехотя участвовал в битвах. Никому из них не давал он предпочтения, и Киевская Русь ослабела, стала легкой добычей татар.
Князья же, ограничив конницу, сделав ее лишь княжеской, а не всенародной, как она была до них, например, при Святославе Хоробром, тем самым поставили себя и свои земли в тяжкое положение перед ордами татар.
Князья погибли. Много было перебито и народа, но, разбежавшись по лесам, оставшиеся восприняли несчастье, как «наказание Сварожье» и стали потихоньку «мовь творити». Язычество с трудом, но начало было возрождаться. Тем временем и христианство в Москве стало крепнуть. Полного возрождения язычество не пережило, но и христианство очень долго не могло окончательно овладеть всей обрядовой стороной религии. Так дожила «Зворожина» до самой революции 1917 года.
Кудесники стали «колдунами», «знахарями», а колядыни - «колдунья ми», бабами-Ягами, но продолжали существовать в народе, несмотря на христианство. Кое-где, как в Вятской губернии, сохранилось и чистое язычество. В одних местах, где глуше, оно было более чистым, в других -смешанным с христианством.
Ибн-Фоцлан, арабский путешественник (X век) говорит о жертвоприношениях в народе, но такие жертвы приносились только во времена катастроф: эпидемий, падежа скота. Тогда топили заподозренных в чарах и колдовстве колдунов и ведьм. Их топили и жгли на кострах, и не «в жертву богу», а просто «за колдовство». Те же «культурные немцы», говорит И.Терех, топили их тысячами. Тогда как приводится официально всего один случай на Руси. Раскопки в Боголесьях и Городищах, где славянским народом приносились жертвы, обнаружили исключительно звериные кости. Следовательно, народ, исповедовавший веру в чистом, а не княжеско-дружинном понимании, приносил в жертву благоухания, пахучие травы, венки цветов (Ивановы-Купаловы венки), всякие яства, вообще только растительные и звериные жертвы, причем, как уже было сказано выше, жир и кровь бросали в Огнь (Костер). Мясо же поедали присутствовавшие на служении, а головы овец и быков или птиц вывешивались на особых, вбитых с этой целью столбах или ветках деревьев. Живший в X веке после Р.Х. Константин Багрянородный упоминает в «Де Администрандо Империо» о жертвоприношениях приехавших россов на острове св. Георгия хлеба и птиц, причем бросали жребий: колоть птиц или пустить их на волю? Нрокопий Кессарийский в «Де Белло Готико», III, говорит, что славяне убивали в жертву божеству быков, а араб Ибн-Масуди (X век), что славяне приносили в жертву Богу просо (один из первых злаков, культивируемых славянами повсеместно). Араб Ибн-Диета говорит: «Славяне больше всего сеют просо. Зерна кладут в ковши, поднимают к небу и говорят: «Господи, Ты, который нас снабжал пищей, снабди нас ею и теперь в изобилии». Тот же Ибн-Фоцлан говорит, что славяне приносили опьяняющий напиток (ведийская Сома). Песня-молитва богине Ладе говорит только о розах, песнях и сердцах, приносимых в жертву этой богине. Поэтому можно положительно утверждать, что славянское простонародье не знало человеческих жертвоприношений. С введением христианства на Руси языческие жертвоприношения не уничтожились наравне с прочими обрядами и богами, а поощрялись и брались на содержание храмов и духовенства. Первый теленок от телки, петух от всякого двора в день Зимнего Николая (Перуна) отдавались до недавних пор в Галичине, на Лемковщине, настоятелю прихода. В старину и теленок, и петухи приносились в жертву Велесу и Перуну у вечного, неугасимого костра в Боголесье, кровь выливалась в костер, а мясо поедалось приносившими. И другие, тоже языческие приношения: куры, яйца, которые тоже съедались у костра, меры проса, пшеницы, овса и других зерен, которыми угощали Сварожича (Перуновый Костер), повесьма льну, конопли, мотки пряжи, которые вешались в жертву богам на ветвях деревьев, в Ноголесьях, горы хлебов - хлеб от всякого двора - которые в старину съедались на могилах, а теперь приносятся в родительские поминальные дни.
