Для тех, кто препочитает слушать, а не читать, ссылка на озвучку в комментариях.
Бомбит! Ненавижу Москву! Боже, как же её ненавижу! Она златоглавая только в песнях, а метро красивое только в центре.
Архитектурные выкидыши окраинные смотрят на меня тысячами окон-глаз. Не-на-ви-жу толпы, очереди, цены... Я ненавижу столицу, но лучше жить и быть здесь, чем снова вернуться в родной Грыбинск, где нет надежды и работы тоже нет.
Куда деваться повару пятого разряда? Не лепить же пельмени в кафе "Ветерок" на грыбинском вокзале?! Так я и лепил, пока кафешку не закрыли и не вырезали на металл.
Вот и продался я Москве, она сожрала меня с потрохами и не отпускает. Держит кредитными путами, слегка овевая ветерком надежды на свой угол и личностный рост до су-шефа, а то и до шефа.
***
В пятницу, как обычно под конец рабочего дня, начались несчастья. Телефон зазвонил:
- Алё, Витёк?! Привет, не узнал? Да это ж я, Федя Поликарпов. Мы за одной партой сидели до третьего класса…
«Короче, дело к ночи, - сказал мне Фёдор. - Айда ко мне на майские? Ну, ты чего... Пять дней гуляем, а?! Посидим с удочкой, пескарей погоняем. Не любитель рыбалки? Так и отлично! Грибы собирать любишь? Дожди прошли, грибов наросло – по огородам собирают, какие хочешь! И белые, и рыжики, и грузди, и маслята…»
«Нет, - сразу отказал я Федору. - До Грыбинска тащиться день поездом, а на машине ещё хуже, бензина нагонит на три поездки, да и дорог нет. А потом, ну приеду я, а твоя жена меня на порог не пустит. Гостиницы нет, про хостелы в Грыбинске думают, что это ругательное слово. Не в палатке же возле Колязы спать, всамделе? Нет, Федь, я лучше в Зарядье схожу, по Никитской погуляю, кино погляжу, чем дикарём пять дней мыкаться…»
Не слушая его возражений и, что показалось мне странным и слегка покоробило – мольбы в дрожащем от нервного напряжения голосе, я быстро распрощался и отключил телефон, чтоб бывший однокашник не стал задалбывать меня звонками. Помнил я Федора хорошо, нормально мы общались, но не дружили особо никогда. Слишком он какой-то правильный был и скучный.
Не поеду! Решено и точка.
…И вот уже поезд нёс нас в даль дальнюю к молочным рекам и кисельным берегам провинции, за Калинов ручей и речку Смородину, то есть за МКАД. Нас – это меня и моего коллегу из горячего цеха –Петра Никольского. Коренного москвича, ежели чо, правда, он с такой окраины бетонокаменной, серой и безрадостной, что я – дитя просторов и бездорожья, никогда ему не завидовал. Наоборот, он завидовал мне! Поэтому и уговорил съездить на малую родину, и его с собой прихватить.
Тут я позволю себе немного отвлечься и рассказать про Петра. Был он… да и сейчас есть, парнем видным, добрым и работящим, но женщины (даже разведёнки с десятью прицепами) обходили его десятой стороной. Спросите, почему? Отвечаю: по причине приобретенной в глубоком детстве малохольности.
Недалекие родители свозили его семилетним пацаном к двоюродной бабке в деревню, да и «потеряли» на всё лето. Так маленький Петя впервые увидел грибные поляны, познакомился с прелестями грибной охоты, отведал жареной картошечки с грибами, поел грибного супа и пирогов, и на всю жизнь заболел этой темой. С одного раза заболел, так как бабка через год переехала жить к дочке в город, а деревенька совсем захирела и сейчас, вроде как, и не существует. То есть, в тех краях Петя больше никогда не бывал, и не имел, так сказать, возможности сравнить свой детский «утерянный рай» с реальным положением вещей.
Воспоминания о том грибном лете полностью подчинили себе все мозговые функции юного Пети Никольского, сформировав личность, принципиально не способную поддерживать беседу ни о чём, кроме особенностей разных видов грибов и хитростей их приготовления. Причем, пересказывал он это всё с таким сладострастием, будто рекламировал порносайт. Спросите, чего я с ним водился? Отвечаю – а чёрт его знает… Люблю всяких фриков, потому что сам немного такой. Кроме того, синоптики пообещали летнюю жару в Москве и отвратительную сушь, что не добавляет радости, когда живёшь в бетонной коробке на съёме, а до ближайшего пруда, в котором, кстати, купаться нельзя, ехать два часа на автобусе.
Тело и душа настоятельно требовали отдыха в благоприятных условиях. А Пётр как раз из тех людей, с которыми общаться пусть немного и напряжно, но для дальних поездок они самое то, что надо: в быту не привередливые, не ноют, не жалуются и под их болтовню и стук колес замечательно спится.
Уже к первой сотне километров домики измельчали, полустанки и станции утонули в кромешной тьме и убогости. Я дремал на верхней полке. Петя рассказывал какой-то пятидесятилетней тётке, которой уступил нижнюю полку, про то, что москвичи не знают прелого запаха леса и ощущений от мягкого ковра листвы, имеют дело только с магазинными безвкусными вешенками и шампиньонами, и в глаза не видели белых грибов и лисичек. Не сдирали они тонкую кожицу с маслят, не ощущали под пальцами упругую плоть груздей и сыроежек.
Глаза Пети горели нездоровым огнём безумия, тётка слушала его и медленно зверела.
***
Ночной Грыбинск выглядел уныло-приветливо, но немного странно. Это был уже не тот городок, что я помнил. В мае не цвели ромашки на клумбах, хотя раньше они росли повсюду и без особого ухода, ветер не нёс свежий водный запах с Грыбинского водохранилища, перебивая миазмы с завода химикатов и взрывчатых веществ. Наоборот, весь город будто бы попал в лес. Стоял крепкий запах грибницы, мицелий окутывал своими ароматами, словно я дышал, уткнувшись носом в грибное лукошко. Завод давно закрыт, забыт и похоронен – это понятно, но до леса, на минуточку, сорок минут пешком топать от противоположного от ж\д вокзала конца города!
- Вить, я здесь!
Федя встречал нас у «трапа» бледный и радостный, без цветов, но зато с молодой красавицей женой. После обмена приветствиями однокашник повёл нас на автобус.
- Да ты хоть с женой нас познакомь! – попросил я, невольно залюбовавшись гладенькими щечками и пухлыми губками чужой супружницы.
- Эээ… называйте её Наташа или Даша, как хотите. И не обращайте на неё внимания!
Я смутился от такой неприкрытой грубости однокашкника – никогда за ним такого не замечал, у его жены ни один мускул на лице не дрогнул, а Пётр с наслаждением вдыхал грибной воздух, прямо таки им упивался, и казалось, утопал в мечтах о предстоящей грибной охоте. Но! Когда мы залезли в допотопный ПАЗик, похожий одновременно на буханку хлеба и на космический корабль из фильмов пятидесятых, произошло нечто такое, что слегка удивило даже индифферентного ко всему, кроме грибов, Никольского.
- Чего встал?! Поехали! – прикрикнул Федя на водителя, будто на личного шофера.
И мы поехали… захлопнув двери прямо перед носом у двух очаровательных девочек-близняшек в беленьких платицах и в красных беретиках, очень мило державшихся за руки. Оставшиеся на остановке пассажиры не проявили никакого гнева или иных форм неодобрения поступку водителя, уехавшего полупустым. Дальше – больше. Мало того, что Федя велел пассажирам не злить его, сидеть тихо и запретил пользоваться мобильными, так он еще и водиле за проезд не заплатил и нам не дал, сказав: «Обойдётся!»
- Он, что? Местный авторитет? – шепнул мне на ухо Никольский.
- Не знаю, - также шепотом ответил я.
Насколько я помнил, работал Федя преподавателем в медучилище, там вроде и жену себе нашёл.
Жена… Я, наверное, надоел вам, рассказывая, что город показался мне странным, поэтому хуже не будет, если скажу, что и жена у Поликарпова, несмотря на внешнюю симпатишность, как говорят у нас в Грыбинске, тоже показалась мне весьма странной особой.
Знаете выражение «Ни за холодную воду не берётся»? Так вот, Даша-Наташа только за холодную воду и бралась: перемыла нам всем обувь, хотя мы и возражали, постоянно бегала на кухню, где пила воду из-под крана, но на просьбу мужа пожарить нам яичницу или хотя бы заварить чаёк, в панике отбежала от печки. Пошла в ванну и заперлась там до утра. В итоге мы поужинали водкой с салом, поболтали ни о чём и легли спать.
Спалось мне плохо. Из головы не шло странное непонятное поведение хозяина дома. Зазвал в гости, сто лет не виделись, но Федор ничего у меня не спрашивал, ни о чём не рассказывал, ограничился стандартными вопросами и односложными ответами. И еще вот этот его… простите… странный взгляд исподлобья, как бы говорящий: «Ну? Ну?! Ты, что? Так ничего до сих пор и не понял?!» К утру я додумался то того, что мой бывший однокашник угодил в какую-то тоталитарную секту, а возможно, и сам её организовал.
Проснулся я с больной головушкой, вышел на кухню, а там, как два голубка, сидели Петя с Дашей-Наташей и разговаривали… о грибах. Вернее, Петя говорил, а жена Федора пила мелкими глоточками водичку из чашечки и внимательно слушала Никольского, хлопая длиннющими ресницами. Примерно через час Петр с Федей и Дашей-Наташей выдвинулись в лес за грибами. Я никуда не захотел идти, спал до полудня, потом решил прогуляться по городу. Был он полупустой, местами даже казался вымершим – апокалиптично вымершим, что не удивительно для современной провинции. Я шёл среди брошенных домов и заросших сорняками дворов и минут десять-пятнадцать воображал себя героем фильма «Я-легенда». Потом мне стали попадаться люди. Первыми кого я встретил, были няшки-близняшки с вокзала. Взявшись крепко за руки, они бежали в припрыжку куда-то вниз по улице.
Из старых знакомых, кроме Поликарпова, похоже, в Грыбинске не осталось никого. Все разъехались. Печально. От нечего делать я стал присматриваться к незнакомцам и пришёл к выводу: «Люди, которые живут теперь в Грыбинске, четко делятся на две группы».
Группа номер раз: одиночки с бледными лицами и ожесточенными взглядами. Они цепко и настороженно «ощупывали» глазами мою персону, вздыхали с едва заметным облегчением, смотрели на меня с равнодушной жалостью, как смотрят на бездомного котейку, которому сил нет помогать, потому что дома уже живут три подобранных на помойке шерстяных обормота.
Группа номер два: жизнерадостные бодренькие представители обоих полов и разных возрастов. И даже рас! Шикарную колоритную парочку – молодого темнокожего парня в белоснежном спортивном костюме, с алым рюкзаком за плечами и бабульку в старорежимном платье и клетчатом платочке, я заприметил, когда искал продуктовый магазин. Они стояли на перекрестке и о чем-то дискутировали. Потом долго шли за мной. Я даже нафантазировал, что они за мной следят. Стал останавливаться, оборачиваться. Они и потерялись. На время.
«Второгруппники» предпочитали передвигаться небольшими коллективами, по два-три человечка. Хотя одиночки среди них тоже встречались. Но те, кто ходил «со-товарищами», обычно крепко держались за руки или прижимались друг к другу, как сиамские близнецы, как например, молодая мамаша с крепеньким малышом, которого она так тискала, что мне показалось, что он к ней прирос. Нет, не так… Врос!
Я подошёл к первому попавшемуся ларьку. Купил минералки. В очередь за мной тут же пристроились и негр со старушкой, и близняшки, и мамашка с ребенком, что в принципе было не удивительно. Грыбинск город маленький. Погуляешь полчаса – вот ты уже всё и обошёл, везде побывал, встретил одних и тех же людей, что так же, как и ты, убивают скуку, курсируя между единственным сквером и двумя-тремя магазинами. «Наверное, я просто отвык от провинции, - подумал я. – Или слишком привык к московскому ритму жизни вечно спешащих людей, чьих лиц не разглядеть и не запомнить». Вот и возникает у меня ощущение сумеречной зоны там, где тишина, покой, размеренность и грибной запах.
В доме меня ждали вернувшиеся из лесу грибники.
Никогда еще не видел Петра таким злым. Он матерился, не стесняясь присутствия мадам Поликарповой, а в его налитых кровью глазах сквозило уже не благостное безумие, а поистине берсерковская ярость. Из отрывочных выкриков Никольского я догадался, что грибникам не повезло на тихой охоте. Очень не повезло. Лишь пара крошечных маслят, да подсушенный подберезовик согласились стать их добычей.
«Как же так! – восклицал Петя, кидаясь на Поликарпова, спасибо, хоть без ножа. – Ты ж говорил, что полно у вас грибов. По огородам растут, по улицам бегают!»
В ответ на это Федя угрюмо молчал, как партизан на допросе, а Даша-Наташа попивала холодную водичку и выглядывала в окно грозовую тучу.
Вечером начался ливень. Даша-Наташа отправилась гулять под дождем, не взяв с собой ни дождевика, ни зонта. По-моему, она даже ушла босиком. Федор отреагировал на этот демарш одной фразой: «Да хоть бы ушла совсем и не вернулась». У Петра, напротив, активизировалась программа «я-же- джентельмен». Раскопав в вещах Поликарпова огромные резиновые сапоги и зонтик со сломанными спицами, он отправился искать Даша-Наташу, но вернулся довольно скоро. Один.
- Не нашёл? – спросил я. – Хочешь, вместе сходим её поищем?
Предложил из вежливости. Честно говоря, идти мне никуда не хотелось. Красивая Даша-Наташа девушка - спору нет, но чужая. Да и малохольность, вы уж простите, дорогие феминистки, я согласен терпеть только у друзей, а такие же замашки у представительниц прекрасного пола пугают меня до чёртиков. Поэтому я был несказанно рад, услыхав слегка… странный ответ Никольского:
- Там весь город… гуляет… дождь лупит, как из ведра. Никого мы не найдём.
Вернулась Даша-Наташа сама. Поздней ночью.
***
– Федь, а лягушатник ещё не зарос? - спросил я утром Поликарпова. - Искупаться можно?
- Кто же в мае купается? Моржи? Холодно ещё, - ответил Поликарпов. – А вот по мелкому, по водичке походить можно. Главное на стекло битое на дне не наступить. Позагорать можно, только покрывало берите. Лежаков нет, а земля после вчерашнего дождя еще сырая.
– Сходим на пляж, а?
- Так идите. Дорогу помнишь? - сказал Федя, выдавая нам покрывало со старого дивана. – А у меня дела – квартиру проветрить надо, сходить кое-куда.
Действительно, в квартире ужасно пахло грибами. Еще сильнее, чем на улице. Пётр с ума сходил от этого запаха. Злился и скрежетал зубами. И мы пошли с ним на пляж. Даша-Наташа увязалась следом, даже не спрашивая разрешения. Шла она позади меня, вместе с Петром. Никольский к моему удивлению ничего не заливал как обычно про грибы, а молчал. И ещё очки черные нацепил. Никогда раньше не носил. Не выдержав тягостного молчания за спиной, я обернулся и увидел, как Петя принюхивается к Даше-Наташе и на его губах змеится нехорошая улыбочка. Я поклялся себе – закончатся майские – ноги моей больше не будет в Грыбинске. Никогда! И Петя тоже пусть идёт лесом!
…Берега реки Колязы плотно поросли камышом, создав вольготные условия для рыбаков и влюбленных парочек, но вот искупаться, и позагорать на солнышке можно было только на городском пляже, именуемым местными никак иначе, как лягушатник. Почему лягушатник? Потому, что мелко, песочек, детям раздолье, а взрослым есть все возможность позагорать, выпить пива: на коврике – сидючи, или на полотенце – лёжачи. Ляпота!
Стометровка песка с намертво вросшими в землю лавочками-столиками встретила «нашу маленькую стаю» умеренным количеством мусора – россыпью старой шелухи от семечек и обрывками каких-то бумажек с объявлениями, а также – старыми знакомцами. А именно: близняшками, что, взявшись за руки, бродили по мелководью с пластмассовыми ведерками в руках, негра с бабулей – она спала, накрыв голову платочком, просто на сыром песке, он сидел за столиком и внимательно листал большую книгу с картинками, мамашкой с ребенком - она сидела в тенечке, прислонившись к иве, а мальчонка вертел головой, сучил ручками-ножками, шмыгал носом. Когда мы проходили мимо – попытался открыть рот. Но не смог.
Даша-Наташа отправилась гулять по бережку, мы с Петей присели на коврик и открыли по баночке заранее купленного пива. Очень хотелось поговорить. О чём-нибудь. С нормальным вменяемым человеком. Ага…
- Скоро-скоро… ужо сегодня-завтра… грибочков я нажарю и поем, - пропел сам себе Петя, шумно втягивая ноздрями воздух. – О! Спорим, угадаю, что вон тот парниша читает?
Я раздражено пожал плечами.
- Да мне как-то всё равно, что он читает.
- А вот и зря… Потому, что читает он «Ленин-гриб»!
- Чего?
- «И вскоре произошла Великая Грибная революция и война, в ходе которой грибыша одержали победу над людьми…» - процитировал Никольский строчку из незнакомого мне произведения.
- Да ты совсем ополоумел со своими грибами! – в сердцах высказал я Пете.
- А вот и зря вы так, батенька… вот и зря… - зыркая по сторонам из-под черных очков, протянул Никольский.
Мысленно плюнув, я поднялся на ноги, пошёл к урне, выбрасывать банку и, сделав крюк, задержался за спиной темнокожего парня с алым рюкзаком, чтобы посмотреть, что же он там читает. А читал он, вернее перелистывал, анатомический атлас. Да-да, изучал атлас человеческого тела с таким видом, будто комикс читал. На картинке «Кровеносная система» он посмеялся и перевернул книжку вверх ногами. Потом подсел к спящей старушке, растолкал её, разбудил и стал показывать ей какие-то особенно интересные кровотоки. Мда… лучше бы ты читал «Ленин-гриб».
Долго рассиживаться на пляже нам не удалось. Природа выкрутила ручку "осадки" на положение "ЛИВЕНЬ". Небо почернело, толстые струи, будто бы из лейки душа, полились на нас и других отдыхающих. Мы с Петей бросились спасаться под деревянный навес, остальные даже не вздрогнули. Только темнокожий парень спрятал книгу в свой рюкзак, а Даша-Наташа присела на островок травушки-муравшки посреди песка и показалась мне Алёнушкой с картины Васнецова, Только та печалилась, а эта улыбалась, как дети на каникулах.
«Она всё время улыбается, - подумалось вдруг мне. - Но я ни разу не слышал, чтоб она обмолвилась с тем же Петей или мужем хотя бы словом». А ещё она странно садилась на стул, в кресло или вот сейчас, на траву. Будто стекала. Подобная гибкость может быть лишь у гимнастки с супер тренированными мышцами и связками. А эта алебастровая кожа… Светится, словно изнутри, молочно-голубым светом при каждой вспышке молнии. Дашу-Наташу, которую следовало не замечать, было не замечать невозможно!
- Побежали домой! Чую, зарядит ещё сильнее и надолго! – крикнул мне Петя, отвлекая от запретных мыслей.
- А как же она? – спросил я, кивнув в сторону Даши-Наташи, что подставила лицо струям дождя и меланхолично ловила губами теплые тяжелые капли.
- Ей здесь хорошо. Ты, что, не видишь? Пошли-пошли… – сказал мне Петя, и мы направились домой к Поликарпову.
Поликарпов… Не знаю, по каким таким делам он ходил, но сейчас Федя сидел под дождем на скамейке около дома. Сидел, закрыв лицо руками. Его тощие плечи судорожно подрагивали. Федя плакал. И был пьян. У ног его валялась пустая бутылка. Нормально, да? Зазвать друзей в гости, сплавить их на пляж и сидеть, напиваться в одиночку. Да пошёл ты!
Примерно в таком духе высказал я Федору своё неодобрение, когда тащили его в дом, на что получил укоризненный взгляд в ответ и бессвязный лепет в стиле «ничего ты не знаешь, Джон Сноу!». Да пошёл ты, Федя, ещё раз! Был ты занудой, занудой и остался!
***
С раннего утра следующего дня Никольский был уже на ногах, вернее сидел за столом, при полном параде, даже очки свои шпионские надел.
- Есть идея, но надо проверить! Пойдешь со мной?
- Куда?
- А вот пойдешь – покажу!
Далеко мы не ушли.
- Вот! – воскликнул Петя, указав пальцем вниз по улице. – Они подойдут!
Взглянув туда, куда указывал перст Никольского, я увидел близняшек. Они шли и расклеивали объявления на столбы, стены домов, мусорные баки, лавочки и деревья, не прекращая при этом держаться за руки. Действовали они на диво слаженно. «Левая» девчушка подавала листок - «правая» намазывала одну сторону китайским клей-карандашом, «левая» ловко шлепала листок, например, на столб – «правая» привычным движением прижимала его локотком.
- Ты посмотри, что пишут! – хмыкнул Никольский, срывая одно из объявлений и протягивая мне. – Вот заразы!
Глянул. На листочках от руки было написано «Меняем дождевую воду на родниковую» и подпись «Мария-Мирабелла».
- Дети балуются… - заметил я. – Ну и что?
- А ну, стоять! – рыкнул на близняшек Петя, словно не услышав мои слова.
Девчонки обернулись, громко засмеялись и сделали вид, что убегают. На цыпочках. Медленно-медленно. Никольский конечно же догнал их за три шага и… разорвал крепко сжатые детские ладошки. Близняшки дружно ойкнули, и также дружно спрятали ручки за спины. Совсем слетевший с катушек Никольский попытался их схватить.
- Не трожь! – заорал я ему в спину. – Извращенец!
Петя нервно дернулся, а близняшки снова покатились со смеху.
- Слишком вы шумные, - процедил сквозь зубы Петя. – Найдем, кого потише, - сказал он и побежал в сторону дома, столкнув меня с тротуара.
Я подошел к девочкам, тревожась, что Никольский напугал их и причинил какой-то вред, стал уговаривать показать мне руки, со страхом ожидая увидеть большие синяки на запястьях. Но похоже, страшно здесь было только мне. Глянув друг на дружку, близнецы, будто мысленно сговорившись, одновременно сунули мне под нос свои ладошки. Вернее, одна девчушка показала мне культю, белевшую на изломе, а вторая… помахала у меня перед глазами ручкой, в которой крепко была зажата отломанная розовая ладошка с шевелящимися пальчиками… с аккуратными округлыми ноготками… И рухнуло небо! И упало оно на меня синей плитой и придавило к асфальту. В груди защемило. Вот оказывается, как умирают. Слёзы брызнули из глаз от слишком яркого солнца, и я отключился.
Очнулся я, лежа на диване в доме Поликарпова. Сидевший рядом со мной Федор, облегчено вздохнул, сказав:
- Ох, ты и напугал, Витя. Мутит? Тошнит?
- Нет.
Я попытался встать, но Федор попридержал меня:
- Только на кухню не ходи, я скорую вызвал.
Бред… При чём здесь кухня? А скорая зачем? Нормально я себя чувствую, затылок только вот почему-то болит. И тревожно мне, будто приснилось что-то страшное. Чего я вообще здесь лежу, я ведь на улицу собирался?
- Я в ванну, - прошептал я пересохшими губами. – Мне б умыться.
- Хорошо, - кивнул головой Федя. – Но на кухню – не-хо-ди. Понял?
- Понял.
Я поплелся в ванную, но в коридоре меня настиг ни с чем не сравнимый запах жаренных с луком грибов: смесь пряной прелости, аппетитной карамельности и сочной овощности. Есть не хотелось от слова совсем, но запах всё же заманил на кухню. Стало любопытно. Неужели Никольский таки нашёл грибы?
Петя стоял на кухне в женском переднике, завязанным на спине бантиком. Стоял он за плитой и жарил сразу на двух сковородах большие куски, отрезанные от человеческой руки, остатки от которой, а именно – запястье и ладонь с шевелящимися пальцами, лежали на разделочной доске. За столом сидела Даша-Наташа, пила, как обычно, водичку, но не маленькими глоточками, а жадно и с упоением. Выглядела она грустной. А чего б ей, и в правду, было не грустить? Ведь Петя жарил её руку. Отрезанную по плечо… левую руку… Слегка пожелтевшие, притомившиеся на огне белёсые куски грибоплоти издавали поистине чарующий аромат.
Не знаю, сколь долго смотрел я на косой белый срез на плече у девушки, покрытый мелкими капельками мутно-розоватой росы, может минуту, может вечность, а потом всё вспомнил. И разорванные руки близняшек, и как в обморок на улице упал.
И потерял сознание во второй раз.
Во второй раз очнулся я от шума. Еще лежа с закрытыми глазами, я услышал как какая-то женщина, судя по голосу, пожилая, ругала Поликарпова, говоря ему, примерно следующее:
- Ну, чего вы добиваетесь, Федор Сергеевич? Притащили в Грыбинск ни в чём не повинных людей, напугали их. И что теперь? Думаете, вернуться в Москву, всем расскажут о нас, да?
Ответа Федора я не услышал, зато услыхал незнакомый молодой мужской голос, который со смешком посоветовал Поликарпову в следующий раз пригласить в гости президента, генсека ООН и ещё кого-то, кого я не запомнил.
- Что, близкие друзья и родственники уже закончились, так вы всех подряд к себе зазываете? – продолжала отчитывать Поликарпова женщина. - Чего вы добиваетесь, можете мне сказать? Мы и так пошли вам навстречу, только ради вас не закрыли медучилище. От вас требовалось только присматривать за нашей новой адаптанткой, помогать ей приспособиться и не устраивать сыр-бор из ничего!
Федор молчал, но я чувствовал, что он где-то рядом. С трудом, разлепив глаза, я увидел, что на краешке дивана, сидит бабулька в белом халате и в клетчатом платочке и держит в руках длинную бамбуковую трубку.
- Вы кто? - спросил я. – И почему я весь мокрый?
- Это я вас облил.
На меня с белоснежной улыбкой смотрел темнокожий парень в белом спортивном костюме.
- Зачем?
- Приводил в чувство.
Я молчал, не в силах что-то сказать. Пауза затянулась.
- В Таиланде считается, чем больше на тебя выльют воды, тем счастливей будет твое будущее, – попробовал наладить диалог незнакомец.
- А вы из Таиланда?
- Нет, - засмеялся парень. – Местные мы. Это Анна Прохоровна, она наш фельдшер, - указал он на женщину. – А я студент медучилища, меня можете называть Патриком или Рафаэлем, с именем я еще не определился.
- Бармалеем я буду тебя называть! – разозлился я.
- Да без проблем.
- Кто-нибудь мне объяснит, что здесь происходит?!
- Гыыы…быыы… гыыы… быыы… Они гыбы… - раздалось невнятное мычание из того угла комнаты, где стояло кресло.
Превозмогая головную боль, я глянул в ту сторону и увидел связанного скотчем Никольского. Изо рта бедолаги торчало кухонное полотенце.
- Он говорит, что мы, то есть я и Анна Прохоровна – грибы, - любезно растолковал мне Бармалеем.
- Грибы? Чушь какая-то… Зачем вы его связали?
- Не волнуйтесь, развяжем.
Тут я вспомнил, как Петя жарил руку Даши-Наташи и закричал:
- Нет! Не надо его развязывать! Он же псих!
Петя снова замычал, замотал головой. Анна Прохоровна достала из кармана халата маленькую оперенную стрелу, поковырялась ею в ухе, засунула в трубочку, что лежала у неё на коленях. Дунула. Стрела вонзилась Петру в плечо, он дернулся пару раз, захрипел и затих, дыша ровно, будто в глубоком сне. Однако! Сурова в провинции медицина!
- Пусть поспит, - добродушно сказала старушка. – А вы, Виктор, не торопитесь вешать на вашего друга ярлыки. Он ведь вам рассказывал про ТО лето, что он провёл в детстве в деревне?
Я кивнул, Анна Прохоровна продолжила:
- Петр стал свидетелем высадки нашего десанта, и это очень на него повлияло.
Высадка десанта? Какого? Американского? Или… инопланетного? Я вдруг ярко представил себе как семилетний Никольский стоит посреди вековых дубов и сосен и перед ним на поляну приземляется, переливаясь разноцветными огоньками, трехногая летающая тарелка.
- О, нет-нет, - прервала мои фантазии Анна Прохоровна, будто бы прочитав мои мысли. – Признавайтесь, вы подумали, что мы инопланетяне? – засмеялась она.
Её смех охотно подхватил и Бармалей.
- Да не верю я ни в каких инопланетян, - смутился я.
- И это правильно, мы тоже в них не верим.
- Да кто вы такие? – в третий раз спросил я и они, наконец, соизволили мне ответить.
- Мы пришельцы из параллельного мира, грибообразная форма жизни.
Ещё лучше! Мне представился мальчик Петя, стоящий среди луговых трав и цветов. Вокруг пасутся коровки-козочки и вдруг… Вспышка зеленого света. Пространство искривляется, лопается, ломается. Из пространственной дыры начинают вываливаться гигантские боровики, мухоморы, опята, обвешанные оружием и пулеметными лентами.
- Хватит мне голову морочить! – просипел я, отгоняя от себя кошмары.
- Виктор, ну вы же собственными глазами, видели сегодня то, чего не может быть, - заметил Бармалей. - От этого дважды в обморок и падали.
Крыть было нечем. Неимоверным усилием воли, не давая себе третий раз отключиться, я поверил в очевидное-невероятное, принял это и спросил, что они с нами собираются делать.
- Ничего, - развёл руками Бармалей. – Вам разве не нужно вечером на поезд? Можем на городском автобусе подвезти.
Сказано было вроде с улыбочкой, но таким тоном, что я понял – лучше не отказываться.
- А Петя как же?
- А что Петя? Мы с Федором Сергеевичем поможем, донесем до поезда, положим полочку. До Москвы проспится и будет, как грибочек. То есть, как огурчик. Правда, Федор Сергеевич?
Фёдор устало махнул рукой, пряча глаза.
- Кстати, зацените, Федор Сергеевич. Кровь!
Бармалей на секунду выхватил из алого рюкзачка анатомический атлас, что-то в нём посмотрел, потом вытащил из кармана ножик и чиркнул себе по запястью. Из пореза засочилась красноватая жидкость.
- На томатный сок похоже, - скривился Поликарпов.
- Будем над этим работать, - со вздохом сказал Бармалей.
***
Забирать нас на вокзал приехал тот же допотопный ПАЗик, что и привёз в первый день, с тем же спокойным, как удав, водителем. А провожать до поезда собралась вся гоп-компания адаптантов (как они себя называли): Бармалей с Анной Прохоровной, Даша-Наташа (её крошечная левая ручка была подвешена в косыночной повязке), мамаша с ребёнком, девочки-близняшки, чьи ладошки были уже в полном порядке. Девчули зашли и сразу сели по обоим бокам от спящего Никольского и стали ласково гладить его по волосам.
- Мария и Мирабелла очень благодарны вашему другу, - объяснил Бармалей. - Просто сказать не могут, говорить, еще не научились.
- А за что благодарны?
- За разделение. Для нашого мира коллективные организмы – это норма, а для вашого нет. Адаптанту, даже не новичку, психологически очень сложно перейти на автономное существование.
- Они могли бы еще десятилетия ходить, взявшись за руки, - прокоментировала Анна Прохоровна, не выпуская из рук своей духовой трубки.
Я немного отошёл от шока, и понял, что мне представилась уникальная возможность поговорить с представителями отличной от человеческой разумной формой жизни. Я силился придумать хоть какой-то интересный вопрос, но мне ничего не приходило в голову, кроме:
- Так Петя видел ваш десант в детстве? Бедный малый, неудивительно, что он умом тронулся.
От моих слов покатился со смеху весь автобус. Даже малой, приросший к мамкиной груди, захрюкал, не разжимая губ.
- Ничего он не видел, что вы! – объяснил мне Бармалей. – Это невозможно. Порталы не видны человеческим глазам. Они микроскопические. Мы попадаем в ваш мир в виде спор. Наш портал раскрылся прямо у Петра в голове.
- Случайно? – с надеждой спросил я.
- Честно? Нет, - развёл руками Бармалей. - Нейронные связи в коре человеческого мозга – непременное условие раскрытия портала. Обычно это приводит к инсультам или аневризмам, а Петя еще легко отделался, возможно, благодаря тому, что был очень юн.
Окончание в комментариях.
