На их улице Инка считалась главной. Будучи старше всех детей дошколят, она пользовалась среди них непререкаемым авторитетом. Золотоволосая Инка была некрасива. На длинном лице выделялся столь же длинный нос, и даже голубые глаза не придавали лицу привлекательности. Но девочка брала другим. Её, ничем особо не примечательный отец был отправлен на месяц в Германию «по обмену опытом» — это и сыграло решающую роль в определении статуса его дочери в среде дворовой ребятни. Неизвестно, приобрёл ли полезный опыт у немцев Инкин отец, но из командировки он привёз целый чемодан импортных шмоток и разных вкусностей. Среди шмоток оказались и фирменные джинсы для Инки. В то время джинсовые брюки были редкостью, носила их только золотая молодёжь, и для семилетней девочки — это был настоящий шик.
Инка, напялив «фирму», стояла посреди двора, активно двигая челюстями. Вокруг неё собрались все, кто остался в летнюю пору в городе. Лена тоже стояла в толпе зевак и вместе со всеми рассматривала замысловатые буквы на лейбле иностранных брюк. Инка, снисходительно позволяя тыкать в лейбл пальцами, равнодушно взирала на суетящуюся вокруг неё детвору, потом вытянула губы уточкой, и из её рта вылез маленький розовый шарик. Все взоры сразу же обратились на него. Инка дула, шарик увеличивался, и всем было интересно, до каких размеров он может вырасти. Дети глядели на этот фокус, раскрыв рты, пока шар не лопнул. Ошмётки жвачки прилипли к носу и подбородку Инки. Без тени смущения девочка сгребла ошмётки назад в рот и достала из кармана небольшую коробочку, похожую на пачку сигарет. Толпа детей начала смыкаться. Всем было интересно, что там в этой коробочке. Инка, как заправский курильщик, откинула пальцем крышку, и все увидели плотный ряд розовых трубочек, похожих на сигаретки. Толпа начала надвигаться плотнее.
— Эй, вы чего толкаетесь? — Инка вынула розовую трубочку и, зажав её между указательным и средним пальцем, красивым жестом поднесла к губам.
— Ни фига себе, — выдохнул с восхищением Колька Николаев, — дай и мне закурить.
— Ты чё, дурак? — Инка свысока посмотрела на Кольку. — Это не сигарета, а жвачка.
— Ни фига себе, — снова выдохнул восхищённый пацан, — врёшь небось.
— Чёй-та я вру? — Инка запихнула трубочку в рот и снова задвигала челюстью. Затем открыла рот, выталкивая языком бесформенную розовую массу, но перестаралась, жвачка слетела с языка и плюхнула под ноги Кольке.
Шустрый пацан присел, схватил розовый в крупинках песка комок, для порядка дунул на него, пару раз поплевал, потрусил и засунул в рот. Жвачка заскрипела песчинками на зубах, но довольный Колька расплылся в улыбке.
— Всё из-за тебя, — досадливо замахнулась на него Инка.
— Ин, дай мне, пожалуйста, — тихо попросила маленькая курносая Юлька из соседнего двора.
— Хитрая какая, я, может, тоже хочу. — Серёжка Светлов оттолкнул Юльку и заискивающе поглядел на одетую в фирму девочку. — А помнишь, Инка, я тебя яблоком угощал в прошлом году?
— Так ты же его с земли поднял, оно к тому же ещё и с червяком внутри было. — Инка измерила толпу ребятишек надменным взглядом. — Отстаньте, вас много, а жвачек мало. Мне самой не хватит.
Лена стояла с краю, и ей тоже очень хотелось попробовать эту чудо-сигаретку.
— Жадина, — зло выпалил Серёжка, — попросишь ещё у меня… — мальчишка наморщил лоб, придумывая, чтобы такое он мог ей не дать, — …чего-нибудь. — Смачно сплюнул себе на ботинок. — Пойдёмте, ребята, отсюда, пусть подавится своей жвачкой. Айда в казаки-разбойники.
Ребята нехотя повернули за ним. Рядом с Инкой остались только верная Лена, маленькая Юлька-пулька и девочка-альбинос Лариса Холмогорова, которая жила с Инкой в одном дворе.
— Ну и идите, больно вы мне нужны. А жвачку получит… — Инка оглядела оставшуюся троицу, вынула розовую сигаретку и протянула Лариске Холмогоровой, которая тут же от удовольствия залилась ярко-розовым румянцем, при этом ярко-розовыми стали и глаза девочки, и нос, и надбровные дуги.
— Пойдём, — Инка горделиво подняла подбородок, подхватила счастливую Лариску под руку и, не глядя на Лену, двинулась в сторону парка.
Такого поворота Лена не ожидала, Инну она считала лучшей подругой и была уверена, что та считает так же.
Маленькая Юлька долго смотрела вслед удаляющейся парочке, её обиженно опущенная нижняя губа подрагивала. Когда фигуры скрылись за воротами парка, Юлька всхлипнула и во весь голос заревела.
Лена сунула руку в карман платья, бабушка всегда клала туда с утра конфетку, нащупала маленький квадратик и протянула «Ириску» девочке. Та, похлопав белёсыми ресничками, успокоилась, содрала прилипший фантик, всунула конфету в рот и принялась так же активно двигать челюстями, как это делала только что Инка. Липучая «Ириска» приставала к зубам, но девочка растянула рот в довольной улыбке, обнажив широкую прореху между верхними зубами.
Лене тоже очень хотелось плакать, но показывать свою обиду перед маленькой Юлькой было стыдно, и она побрела за сарай, туда, где за ограждением бегали, громко кудахча, глупые куры. Выбрасывая жёлтые трезубцы лап, вдоль сетки забора степенно прохаживался хохлатый петух. Она всегда приходила сюда поплакать. Безмятежная, мирная обстановка курятника действовала успокаивающе и отвлекала от горестных мыслей.
Лена завернула за сарай и столкнулась с бабушкой. Расстроенное лицо девочки не осталось незамеченным.
Этим именем бабушка звала внучку не случайно. Говорить Лена начала рано, по-детски коверкая слова. Первая произнесённая ею фраза была обращена к старшей сестре и прозвучала так: «Няня, мени Нёню», что в переводе с тарабарского означало — «Света, возьми Алёну».
— Ничего. — Лена отвернулась, но через секунду бросилась к бабушке и, уткнув нос в передник, заплакала.
Бабушка погладила внучку по голове, потом отодвинула от себя, присела на пенёк спиленной сливы и заглянула в глаза.
— Я никогда, никогда ей этого не прощу, — выпалила девочка, давясь слезами.
— И правильно, — кивнула бабушка. — А чтобы ты случайно не забыла о своей обиде… — бабушка встала, прошлась вдоль дорожки, подобрала несколько камней и разложила перед внучкой на пеньке. — Вот, смотри, как ты считаешь, какого размера твоя обида?
Лена, не раздумывая, ткнула пальцем в самый увесистый булыжник.
— Так. — Бабушка взяла указанный Леной камень и положила в тот самый кармашек, куда обычно клала конфету.
— Что это? — Лена шмыгнула носом и вытерла мокрые щёки.
— Это твоя обида. Носи её, чтобы никогда не забывать и не прощать обидчика.
Камень некрасиво оттопыривал кармашек платьица.
— Всегда. Ты же сама сказала, что никогда не простишь. Значит, теперь тебе носить этот груз всю жизнь.
Из курятника Лена вышла с серьёзным лицом. У калитки стоял Колька и демонстративно чавкал жвачкой.
— Чой-та там у тебя? — ткнул Колька в оттопыренный карман.
— Это моя обида, — гордо ответила девочка.
— Чего? — Колька подошёл ближе и заглянул в карман. — Тьфу ты, это же камень. — Колька прищурился. — Ты что, убить её задумала?
— А ну тебя, — отмахнулась девочка, — скажешь тоже.
— А пойдём в «шандыр-вандыр» играть, там Витёк мяч вынес.
Мяч подлетал к самым верхушкам сосен, высаженных вдоль аллеи, и с весёлым звоном падал на асфальт. Ребятня разбегалась в разные стороны. Бегать с камнем в кармане было неудобно, но Лена, помня наказ бабушки, придерживала готовый выпасть булыжник рукой. Отбежать далеко не получалось, и Лена постоянно проигрывала. Край кармана надорвался, и уголок ткани с торчащими нитками неряшливо болтался во время бега. Наконец она не выдержала, вынула булыжник, положила его между торчащими из земли корнями огромного каштана. «Пусть полежит, потом заберу», — и припустила вслед друзьям.
Домой она пришла весёлая и разрумяненная.
— А где же твой камень? — Бабушка смотрела сквозь линзы очков, и её глаза казались огромными.
— Ой. — Лена совсем забыла про оставшийся лежать под каштаном булыжник. — Да ну его, только мешает. Выбросила.
— Вот и молодец, — улыбнулась в ответ старушка, таким нехитрым способом навсегда отучив внучку копить в себе обиды…
Публикуется на Литрес, Ридеро, Амазон
