Нет, э то не косяк видео. Это теперь такие "заглавные видео в журнальных статьях"
Четыре года назад, после бурной первой администрации Трампа, президент Байден вступил в должность, обещая восстановить старые альянсы и защитить демократию. Человеком, которому было поручено сделать это на мировой арене, был госсекретарь Энтони Блинкен, давний дипломат, который работал с Байденом на протяжении двух десятилетий. Послание союзникам и врагам Америки заключалось в том, что новая эра стабильности уже близко.
Вместо этого Блинкен был окружен эскалацией серии международных кризисов почти с самого начала. За нанесенными самому себе ранами катастрофического вывода войск из Афганистана быстро последовал вызов поколения в виде вторжения России в Украину. Жестокое нападение ХАМАС на Израиль и последующая война Израиля по принципу выжженной земли в секторе Газа погрузили регион в кризис и дестабилизировали политический климат в Америке.
Все это время Блинкен продолжал отстаивать первоначальное видение Байдена о прочной американской дипломатии для решения многочисленных мировых проблем. Но Соединенные Штаты вмешались другими способами, отправив миллиарды долларов и оружие как в Израиль, так и на Украину, что вызвало политические последствия внутри страны. Теперь, когда администрация Байдена сворачивается, конфликты на Украине и на Ближнем Востоке продолжаются. Новая администрация Трампа собирается отступить от тех самых альянсов и институтов, которые Блинкен стремился укрепить. И этот резкий поворот во внешней политике Америки оставил открытым вопрос о ее лидерстве в меняющемся мировом порядке.
2 января я встретился с Блинкеном в Государственном департаменте для широкой беседы о мире, который он оставляет позади и который, несмотря ни на что, по его словам, лучше мира, существовавшего четыре года назад.
Четыре года назад вы унаследовали мир от президента Трампа. И теперь вы собираетесь вернуть его ему. Ваше пребывание на посту было беспрецедентным междуцарствием. Вы задумывались о том, в каком странном положении вы находитесь?
Ну, я много думаю о двух сторонах этой медали, на которую вы только что намекнули. Что касается того, что мы унаследовали: так легко упустить из виду, потому что люди, как и следовало ожидать, сосредоточены на настоящем и будущем, а не на прошлом. Но если вы просто оглянетесь на четыре года назад, когда мы вступили в должность, мы унаследовали, возможно, худший экономический кризис со времен Великой депрессии. Мы унаследовали худший кризис в области общественного здравоохранения по крайней мере за 100 лет. У нас была разделенная страна, и у нас были напряженные отношения с союзниками и партнерами по всему миру, и у наших противников — будь то Россия, Китай или другие страны — сложилось впечатление, что Соединенные Штаты находятся в неумолимом упадке. Сегодня, сидя с вами, я думаю, что мы передадим Америке гораздо более сильное положение, преодолев экономический кризис, преодолев кризис в области здравоохранения и значительно изменив к лучшему наше положение в мире, потому что мы инвестировали в альянсы и партнерства.
Когда вы впервые вступили в должность, президент Байден нарисовал портрет мира, в котором идет битва между демократией и автократией, фраза, которая использовалась неоднократно. Однако дома избиратели скептически отнеслись к этой борьбе. Многие избиратели поверили в видение избранного президента Трампа об Америке, которая должна быть менее вовлечена в мир. Почему вы не считаете, что администрация Байдена, и вы в частности, смогли убедить избирателей в пользе того, что вы пытались сделать в последние несколько лет?
Я не уверен, что согласен с предпосылкой вопроса. Из того, что я вижу, из того, что я читаю, из анализа, который я вижу, большинство американцев хотят, чтобы мы были вовлечены в мир. Они хотят убедиться, что мы не ввязываемся в войны, что мы избегаем конфликтов, что мы и сделали. Но они хотят, чтобы Соединенные Штаты были вовлечены.
Энтони Блинкен на пресс-конференции в 2020 году после того, как избранный президент Джозеф Р. Байден объявил его своим кандидатом на пост государственного секретаря.Кредит...Кэролин Кастер/Associated Press
То есть вы не верите, что выборы были отказом от видения президента Байдена и вашего видения? Потому что у избранного президента Трампа совершенно иное представление о том, как взаимодействовать с миром.
Одна из вещей в этой работе, которую я ценю, это то, что я не занимаюсь политикой, я занимаюсь политикой. Так что реальный вопрос в том, какие политические решения могут изменить жизнь американцев, сделать их немного безопаснее, немного полнее возможностей, немного здоровее. Вот на чем мы действительно сосредоточены. Что касается анализа выборов, то это действительно не мое дело.
Я не прошу вас заниматься политикой. Я просто прошу немного поразмышлять — это то, чему вы посвятили свою жизнь. Очевидно, результаты были разочарованием. И поэтому я думаю, не заставляет ли это вас остановиться и задуматься, что, возможно, ваше воодушевляющее видение, возможно, не было тем, чего хотели американцы. Я имею в виду, вы думаете, что в этой стране просто меняется восприятие нашего места в мире и того, что мы должны нашим союзникам?
Опять же, я совсем не уверен, что выборы повлияли на какой-то один или даже на совокупность внешнеполитических вопросов. Большинство выборов не влияют. Но оставим это в стороне: американцы не хотят, чтобы мы были в конфликте. Они не хотят, чтобы мы были в войне. Мы прошли через 20 лет, когда сотни тысяч американцев были развернуты в Ираке и Афганистане. Люди устали от этого, понятное дело. Ну, когда президент Байден был вице-президентом, он председательствовал при завершении нашего участия в Ираке. Будучи президентом, он закончил самую длинную войну в нашей истории, в Афганистане. Инвестиции, которые мы сделали в наш альянс НАТО — возможно, мы недостаточно хорошо объяснили это, и если это так, то это на мне. Но одна из вещей, которую мы пытаемся объяснить американцам, причина, по которой так много институтов, включая НАТО, появились в первую очередь, была в том, чтобы попытаться сделать так, чтобы у нас никогда не было еще одного глобального пожара после Второй мировой войны. И сила альянса, такого как НАТО, заключается в базовой сделке, которую страны заключают, вступая в него, а именно: нападение на одного — это нападение на всех. Это единственный и самый мощный способ предотвратить конфликт в первую очередь, сдержать агрессию.
Я хочу остановиться на том, что вы там сказали, а именно на обсуждении Афганистана, потому что это возвращает нас к началу вашего пребывания в должности. Я думаю, разумно утверждать, что скептицизм американцев в отношении внешней политики администрации Байдена на самом деле начался с того катастрофического способа, которым мы вышли из Афганистана. Был консенсус, что мы должны непременно положить конец этой войне, но то, как это было сделано, было очень пагубным. Когда президент Байден впервые вступил в должность, было обещание, что вы и все остальные, кого привлекли к участию, были взрослыми в комнате, которые положат конец хаосу администрации Трампа. Как эта ранняя неудача в Афганистане изменила ощущение того, что президент Байден действительно держал ситуацию под контролем, что вы держал ее под контролем? Повредило ли это авторитету Америки?
Во-первых, я не извиняюсь за прекращение самой продолжительной войны Америки. Я думаю, это является знаменательным достижением президента. Тот факт, что у нас не будет еще одного поколения американцев, сражающихся и умирающих в Афганистане, сам по себе является важным достижением. Это также фактически укрепило наши позиции в мире. И я вижу это каждый день. Наши противники не хотели бы ничего большего, чем чтобы мы застряли в Афганистане еще на десятилетие.
Вывод американских войск из Афганистана в 2021 году привел к гибели множества мирных жителей и солдат.Кредит...Ассошиэйтед Пресс
Но вы оставили страну под контролем Талибана, где заявленная мечта о распространении демократии была полностью перевернута. Женщины понесли основную тяжесть этого. Существуют ограничения на их передвижения, ограничения даже на их голоса, на то, какую работу они могут занимать. Во всех возможных отношениях, то, как это было сделано, и то состояние, в котором остался Афганистан, не могли быть тем, чего желали Соединенные Штаты.
Никогда не было легкого способа выпутаться из 20 лет войны. Я думаю, вопрос был в том, что мы собирались делать дальше после вывода войск. Нам также пришлось извлечь уроки из самого Афганистана. Здесь, в Государственном департаменте, одним из дел, которое я почти сразу приказал, было провести обзор действий, чтобы попытаться убедиться, что мы поняли, что мы сделали правильно, а что мы сделали неправильно в самом выводе войск. Я вернул высокопоставленных дипломатов, чтобы сделать это. Мы подготовили длинный отчет с рекомендациями. Мы выполнили большинство из них, чтобы убедиться, что мы находимся в лучшем положении, чтобы справиться с кризисом, справиться с эвакуацией, как в Афганистане. И мы это делаем. И на самом деле, мы действительно реализовали многие из этих рекомендаций в последующих кризисах, с которыми нам пришлось столкнуться, будь то в Ливане, будь то в Израиле, будь то в Судане, все это мы применили на основе уроков, которые мы извлекли из Афганистана.
Через шесть месяцев после Афганистана Россия вторглась в Украину. Это было в феврале 2022 года. Я помню этот момент как ужасающий. Насколько мы были близки к прямому конфликту?
Смотрите, были разные моменты, когда у нас были реальные опасения по поводу действий, которые могла бы предпринять Россия, включая даже потенциальное применение ядерного оружия. Это очень сильно концентрировало внимание. Но я думаю, что на протяжении всего этого мы могли ориентироваться таким образом, что удерживали нас от прямого конфликта с Россией. Сейчас Россия занимается всевозможными гнусными действиями, так называемыми гибридными атаками того или иного рода, будь то в киберпространстве, будь то акты саботажа, убийства. Такие вещи происходят. Они происходят в Европе. И это то, над чем мы очень тесно работаем со многими нашими партнерами. Но с точки зрения прямого конфликта, я не думаю, что мы были близки, но это то, о чем мы должны были очень, очень помнить.
[ДАЛЕЕ "ТОТ САМЫЙ" ПУНКТ]
Вы приняли два ранних стратегических решения по Украине. Первое, из-за страха прямого конфликта, заключалось в ограничении использования Украиной американского оружия в России. Второе — в поддержке военного наступления Украины без параллельного дипломатического пути, чтобы попытаться положить конец конфликту. Как вы сейчас оглядываетесь на эти решения?
Итак, во-первых, если вы посмотрите на траекторию конфликта, поскольку мы предвидели его приближение, мы смогли убедиться, что не только мы были готовы, союзники и партнеры были готовы, но и Украина была готова. Мы убедились, что задолго до того, как произошла российская агрессия, начиная с сентября, а затем снова с декабря, мы тихонько доставили Украине много оружия, чтобы убедиться, что у них есть все необходимое для самообороны, такие вещи, как Stinger, Javelin, которые сыграли важную роль в том, чтобы не дать России захватить Киев, захватить страну, стереть ее с карты и действительно отбросить русских назад. Но я думаю, что очень важно понимать, что в разные моменты времени люди сосредотачиваются на одной системе вооружения или другой. Это танк Abrams? Это F-16? Каждый раз нам приходилось думать не только о том, следует ли давать это украинцам, но и знают ли они, как этим пользоваться? Могут ли они это поддерживать? Является ли это частью последовательного плана? Все эти вещи учитывались при принятии нами решений о том, что и когда им давать.
В плане дипломатии: мы проявили исключительную дипломатию, объединив и удержав более 50 стран, не только в Европе, но и далеко за ее пределами, в поддержку Украины и в защиту этих принципов, на которые Россия также напала в феврале того года. Я очень много работал в преддверии войны, включая встречи с моим российским коллегой Сергеем Лавровым в Женеве за пару месяцев до войны, пытаясь найти способ увидеть, сможем ли мы ее предотвратить, пытаясь проверить предложение, действительно ли это касается забот России о своей безопасности, забот как-то об Украине и угрозе, которую она представляла, или НАТО и угрозе, которую она представляла, или же это касается того, о чем на самом деле идет речь, а именно имперских амбиций Путина и желания воссоздать большую Россию, снова включить Украину в состав России. Но нам нужно было проверить это предложение. И мы активно взаимодействовали дипломатически с Россией. С тех пор, если бы была какая-либо возможность вступить в дипломатические отношения таким образом, чтобы положить конец войне на справедливых и долгосрочных условиях, мы бы первыми ею воспользовались. К сожалению, по крайней мере до этого момента мы не видели никаких признаков того, что Россия действительно готова к взаимодействию. Я надеюсь, что это изменится.
Блинкен (второй слева) встречается с президентом Украины Владимиром Зеленским (второй справа) в Давосе в прошлом году.Кредит...Фабрис Коффрини/Agence France-Presse, через Getty Images
Украина осталась в таком положении, когда к власти приходит новая администрация, и у них совсем другой взгляд на конфликт. И можно утверждать, что Украина не в очень сильной позиции, чтобы иметь возможность управлять тем, что будет дальше. Мы знаем, что у избранного президента Трампа есть люди в окружении, которые очень хотят, чтобы Украина уступила территорию России. Не было никаких параллельных дипломатических путей, и оружие, вероятно, будет иссякать. Считаете ли вы, что вы оставили Украину в самой сильной позиции, которую могли бы иметь? Или были вещи, которые вы могли бы сделать по-другому?
Ну, во-первых, то, что мы оставили, это Украина, что не было самоочевидным, потому что амбиции Путина заключались в том, чтобы стереть ее с карты. Мы остановили это. Путин потерпел неудачу. Украина стоит. И я считаю, что у нее также есть исключительный потенциал не только выжить, но и процветать в будущем. И это зависит от решений, которые примут будущая администрация и многие другие страны.
Но как вы думаете, пора ли заканчивать войну?
Это решения, которые должны принять украинцы. Они должны решить, где их будущее и как они хотят его достичь. Где на карте сейчас проходит линия, я не думаю, что это принципиально сильно изменится.
Вы имеете в виду, что территории, которые контролирует Россия, по вашему мнению, придется уступить?
Уступить — это не вопрос. Вопрос в том, что линия, как практический вопрос в обозримом будущем, вряд ли сильно сдвинется. Претензии Украины на эту территорию всегда, всегда будут там. И вопрос в том, найдут ли они способы при поддержке других вернуть утраченную территорию? Маловероятно, что Путин откажется от своих амбиций. Если будет прекращение огня, то, по мнению Путина, прекращение огня, скорее всего, даст ему время отдохнуть, перевооружиться, снова атаковать в какой-то момент в будущем. Поэтому для того, чтобы любое прекращение огня, которое будет достигнуто, действительно было прочным, критически важно убедиться, что у Украины есть потенциал в будущем сдерживать дальнейшую агрессию. И это может иметь множество форм. Это может произойти через НАТО, и мы выведем Украину на путь членства в НАТО. Это может произойти посредством гарантий безопасности, обязательств и поручительств со стороны разных стран, чтобы дать России понять, что в случае повторного нападения у нее возникнут большие проблемы.
Я слышу, как вы говорите, что судьба Украины больше не будет зависеть от ее главного сторонника, Соединенных Штатов. Вы видите, что она зависит от чего-то другого, Европы?
Послушайте, я очень надеюсь — и я не хочу сказать «ожидаю», но я определенно очень надеюсь, — что Соединенные Штаты останутся тем важнейшим сторонником, которым они были для Украины, потому что, опять же, речь идет не только об Украине. Речь никогда не шла только об Украине.
Это один из конфликтов, который будет возвращен Трампу. Его подход к внешней политике в целом, похоже, заключается в том, чтобы избегать военного участия, одновременно желая, чтобы мир боялся нас. Он, кажется, не очень заинтересован в работе дипломатии. Мне любопытно, как бы вы определили эту философию внешней политики и что вы думаете об этом подходе.
Для меня, как я уже говорил, в отсутствие американской дипломатии у вас будет дипломатия множества других стран, которые будут формировать мир способами, которые могут быть не столь дружелюбны к нашим собственным интересам и нашим собственным ценностям. Так что это выбор. Мы можем отстраниться. Мы не можем присутствовать. Мы можем отойти в сторону. Но мы знаем, что другие вмешаются, и мы должны решить, в наших ли это интересах.
Не то чтобы он хотел отойти в сторону. Просто он использует другие методы, чтобы заставить страны подчиниться воле Америки.
Давайте рассмотрим конкретный пример. Давайте поговорим о Китае на минутку. Я думаю, президент Трамп был прав во время своей первой администрации, обозначив некоторые проблемы, которые представляет Китай. Ни одна страна не обладает такими возможностями, как Китай, для перестройки международной системы, которую мы и многие другие создали после Второй мировой войны. У него есть военная мощь, экономическая мощь, дипломатическая сила, чтобы сделать это способами, которые не может сделать ни одна другая страна. И мы также знаем, что многие из практик, которые он использует, были крайне несправедливы по отношению к нашим работникам, к нашим компаниям, подрывая их, вытесняя их из бизнеса. Поэтому я думаю, он был прав, обозначив эту проблему.
Где я не согласен с его подходом и где я бы рекомендовал ему подход, которого мы придерживались, так это то, что мы гораздо более эффективно справляемся с вызовами, создаваемыми Китаем, когда мы тесно сотрудничаем с другими странами. Когда мы вступили в должность, Европейский союз был на грани подписания крупного торгового соглашения с Китаем. Они не были уверены, могут ли они рассчитывать на Соединенные Штаты. У нас были реальные проблемы в отношениях за предыдущие четыре года, и они подстраховывались в сторону Китая. Как и многие другие страны. Мы действительно были в упадке, когда дело касалось дипломатических и экономических отношений с Китаем. Мы это изменили. Наш подход к этому заключается в том, что мы стремились привлечь другие страны, когда имели дело с экономической практикой Китая, которая нам не нравилась. Мы имеем 20 процентов мирового ВВП Когда мы объединили европейцев, ключевых союзников и партнеров в Азиатско-Тихоокеанском регионе, мы внезапно стали иметь 40, 50, 60 процентов мирового ВВП, что Китай не может игнорировать. И я знаю, что это успешно, потому что каждый раз, когда я встречаюсь с моим китайским коллегой Ван И, министром иностранных дел, он неизбежно тратит 30 или 40 минут, 60 минут на жалобы на все, что мы сделали, чтобы согласовать другие страны, чтобы построить эту конвергенцию в решении вопросов, которые нам не нравятся, которые преследует Китай. Так что для меня это доказательство того, что мы намного лучше с помощью дипломатии.
Думаете ли вы, что план Трампа ввести высокие пошлины на китайские товары — вплоть до 60% общих пошлин — а также ввести пошлины на наших союзников, Канаду и другие страны, является ошибочным?
Смотрите, пошлины имеют свое место.
У администрации Байдена были свои.
И я думаю, когда они стратегически сфокусированы, они могут быть очень эффективным и важным инструментом. Смотрите, еще не решено, что именно сделает новая администрация. Посмотрим. Я просто говорю, что, по-моему, есть стратегическая полезность, но когда вы делаете это повсеместно, то обычно платят цену потребители.
