Каждый промысловик рыбацкой артели в Холмогорах знал, что к Соловкам без балагура-расказчика отправляться опасно — заскучают рыбаки, да и передерутся, не дай Бог, до смертоубийства.
В один славный годок, в лесах западнее Холмогор песец расплодился знатно — сказывался уход многих охотников в солдаты, ибо война с ливонцами затянулась, а как она закончилась, то и охотнички вновь обьявились, и зверя много стало. Ушли добытчики пушнины в дальние леса, и балагуров всех с собою увели, переманив платою щедрой, осиротели рыбаки тогда без задорного словца наемного сказителя.
Старшина рыбацкой ватаги, Василий Михайлович, сидел в портовом кабаке, квас с горилкой ершил, да слабой надеждой залетного балагура встретить себя потчивал.
Глядит, в кабак мужик заходит, да не простой, а точно из древних сказаний о варягах выплеснулся на землю бренную да обыденную: росту высоченного, косой саженью в плечах не обделенного, о белых длинных волосах, да при двух страшенных топорах...пива кружку заказал, и в темный угол сел.
Хозяин кабака рожу корчит со значением – косится на залетного, мол, Василий Михайлович, сказитель пришел.
Подсел тогда старшина к пришлому, отхлебнул ерша, и заговорил:
— Слух пошел по Холмогорам, что ты байки травить горазд?
— Ихь бин скальд, — с достоинством ответил великан, — Харальф меня звать, с севера Швеции иду, "мед поэзии" ищу.
— Об чем скальд ведешь, кабы уши свободные найдешь?
— О доброй добыче, неистовой сече, о славных годах, когда рыба и мех не в морях и лесах добывалась, но из вражеских закромов.
— А коли в артель рыбацкую тебя зазову, на дальний промысел завлеку, что рыбакам рассказывать будешь?
— Чудищами морскими смущать стану — дух товарищества страхом в артели укреплять.
— А шутки шутить горазд? — С сомнением в голосе спросил Василий Михайлович.
Скальд помолчал чуток, но потом ответил:
— Только про Чебурашку.
"Делать нечего, на безрыбье и скальд — балагур." — решил старшина, и нанял Харальфа ватажным сказителем.
Долгих два года не возвращались рыбаки с дальних промыслов, а как воротились, так и рынок холмогорский до отказа мехами ценными начинили.
— Вот те на, — удивлялся народ, — это ж в каких водах рыба шерстью поросла?
— В чебурахнутых, — угрюмо, по варяжски, отвечали селянам рыбаки, отчего то покрытые шрамами, будто на войне побывали, и рассказывали семьям своим байки про Чебурашку.
Не прижились в Холмогорах сии росказни, забылись вскоре, но Харальф, как балагуры говорят, "мед поэзии" таки нашел — с ним бессмертие обрел, а века спустя, когда в Архангельский зверинец крокодилов завезли, народная память и Чебурашку воскресила.
