Вы когда нибудь видели огромные черные существа, парящие в небе на высоте около 150 - 200 метров от земли. Они медленно приближаются к летящему вертолету, крутятся вокруг лопастей, приближаются к иллюминатору и летят параллельно твоих вытаращенных от удивления глаз. Они никого не боятся. А вот пилоты побаиваются их присутствия. Также как и побаиваются их отсутствия. Если они есть, то могут попасть в воздухозаборник двигателя, хотя заглушки ПЗУ их, в большинстве случаев отгоняют, но все же есть риск. Когда их нет, то жди песчаной бури, перед которой даже эти существа беспомощны и стараются удалиться от стихии по известным только им воздушным коридорам. И вообще, иной раз скучно без них, привыкают все как то к ним за тысячи часов налета.
Не ломайте голову, все равно не догадаетесь. Это полиэтиленовые мешки, или, как мы их называем в России, пластиковые сумки, которые в гипермаркетах нам любезно, якобы за счет заведения, предоставляют для упаковывания купленного товара. Только у арабов они, почему-то все черного цвета. Как цвет паранджи у женщин.
В пустыне их невиданное количество, собираемых в стаи с обширных областей редких селений и поднимаемых потоками раскаленного до 52 - 55 градусов воздуха, восходящего от измученной зноем поверхности Сахары вверх.
Сегодня я начальник патруля воздушной разведки. Для находящихся в вертолете военных наблюдателей - членов патруля, я являюсь единоначальником, а вот экипаж подчиняется мне только по линии оперативного управления: куда лететь, с какой скоростью, сколько виражей повторить для требуемого подсчета техники наблюдаемой стороны, в какой последовательности произвести разведку и многое другое. Вмешиваться в пилотирование вертолетом (взлет, посадка, продолжительность полета, посадка по требованию на неподготовленной площадке и др.) я не имею права, да и не обучен, а следовательно не способен, что совершенно естественно, и на Устав ООН я не в обиде. Поэтому я чинно восседаю на месте техника, в дверном проеме кабины пилотов. Вроде для наблюдателей в авангарде, как и положено руководителю - задницей к ним, а для пилотов в арьергарде, т.е. они сидят тем же местом теперь уже ко мне. Так сказать паритет управления.
В день воздушной разведки, если тебе назначено, по графику, выполнять такие обязанности, вставать приходиться, безусловно, рано. Вылет, как правило, с 7.00 до 7.30 утра. А еще необходимо провести инструктаж членов воздушного патруля, добраться до аэродромаЈ переговорить с летчиками, благо все они как обычно славяне (другие летать в Сахаре не предпочитают, или скорее не могут физически, положи им хоть тройной оклад), а у нас, так истинные - экипаж авиакомпании ТАТ, русские, тюменцы, и мы, россияне, да и практически весь международный коллектив Тим сайта счастливы, что именно им доверяем свои жизни в полете. Потом заслушать инструктаж экипажа о безопасности в ходе полета, сверить документы, полетный маршрут и соблюсти многие другие необходимые процедуры.
Поэтому я, хоть как всегда бодр, и готов к немедленным действиям, но все-таки на секунду, другую, позволяю пойти своим мыслям наперекосяк. Притулившись к косяку двери и наблюдая, пока не подлетели к зоне расположения войск, за полетом сопровождающих нас черных "аистов" навязчиво думаю - почему, зачем, для кого я здесь, что хочу изменить, кому и что доказать, как я сюда вообще попал. Может просто хочу скрыться от самого себя, прожечь период жизни, отдохнуть от России, семьи, от службы. А может желаю приобщиться к мировому сообществу, как к чему то недосягаемому доселе в моем сознании, а может подтянуть знание языков, на которых мечтал разговаривать без умолку. А может заработать денег. Зачем я учился и служил столько лет, что бы вот сейчас болтаться в этом старом МИ-8, намертво пристегнутым к жесткому сидению техника вертолета, с тяжелой гарнитурой внутренней связи на голове, слушающим скучные служебные переговоры пилотов. Нет, брат, по Родине и по семье ты уже скучаешь, мировое сообщество, в лице членов Тим сайта, тебе кажется уже не таким приветливым и интеллигентным, и ты давно мечтаешь разговаривать только на русском, т.к. три с половиной месяца со славянами не общался, а увидев пилотов ТАТовцев не отпускаешь их от себя, что бы хоть чуть-чуть наговориться впрок.
Денег у тебя достаточно для среднестатистического подполковника, тем паче квартиру от государства, хоть и малосемейку, но получил, старенькая 18-ти летняя "шестерка" бегает исправно и еще проживет столько же, потому что там все по военному армировано, и половина частей заменено на части, изготовленных в условиях высококачественного кустарного производства оборонных заводов. Тебя, брат, сознательно готовил к этому Всевышний, руководя твоею судьбой и волей.
Судьба. Я курсант третьего курса Череповецкого высшего военного инженерного училища радиоэлектроники. Находясь в очередном отпуске быстро иду по Москве. Мой молодой пытливый мозг не перестает впитывать нужное и отбрасывать бесполезное. Я постоянно рассматриваю крыши зданий, наслаждаясь знанием всех существующих антенных систем мира. Вот грязное серое здание с вывеской "Институт мелиорации". Парадные двери явно не открывались годами, даже урны на входе нет, что иметь в те времена строго предписывалось всем госучреждением без исключения. Не надо имитировать здесь мелиорацию, дорогие товарищи. На крыше глаза уже выглядели, а сознание классифицировало весь комплекс антенн: вот это пеленгационные пары, расположенные по периметру крыши, вот эта тарелка трапосферки, для передачи закрытой информации в заданном направлении, а вот это волновой канал направленного действия для прослушивания радиообмена какого-то заданного, расположенного, как я думаю, не совсем далеко, объекта. В подтверждение моих слов в окне первого этажа приподнимается занавеска, и чьи то колючие глаза из коротко стриженой головы дырявят меня насквозь. Так и хочется заявить, что я не простой, я курсант-аналитик радиоэлектронных средств и специалист по радиоперехвату телефонных передач на иностранном языке. Свой я, в конце то концов. Я читаю лица прохожих, наблюдаю за поведением пассажиров метро. Вот идет мимо милиционер - сержант ППС. Портупея вывернута, движения размашистые, шинель велика, пугливо озирается на спускающихся по эскалатору граждан. Зеленый, только что призвали после срочной, судя по движениям - северянин, приехавший на заработки в столицу, автоматически определяю на ходу. Читаю приклеенное к стене объявление "ГУВД г. Москвы объявляет набор.....прошедших срочную военную службу.....приглашаются лица, проживающие в районах Севера.....гарантируется место в общежитии и временная прописка.....". Сбоку слышу английскую речь. Не поворачиваясь, определяю скандинавский акцент, судя по тембру - молодой, наверно студент. Входя в вагон метро, все таки не удерживаюсь и бросаю взгляд назад: русый парень с планшетом архитектора через плечо и надписью на рукаве куртки "Finland". Я полон счастья, я горжусь, что я воспитанник ГРУ. Мне кажется, что здесь умный один только я.
И вот я уже сержант. Командир группы курсантов. Старший команды проходящей стажировку в учебном центре специального назначения, начальник бесчисленных караулов и патрулей, отличник учебы. Я выработал у себя привычку спать только по 4-5 часов в сутки. Я закалил свое тело, находясь на посту в карауле в 40 - 50 градусные морозы. Из ребенка, чуть не погибшего при родах и чахнувшего практически до поступления в училище я построил свой организм способный поднимать 125 кг лежа на скамье, что положительно сказывалось во многих ситуациях - при посещении бара крепкие парни на входе (по теперешнему "секьюрити") почтительно расступались, а на пляже многие спрашивали, не штангисты ли мы из местного клуба "Шексна". Общаясь в отпусках с одноклассниками я пронизывал их непонятным им взглядом, от которого они умолкали или отворачивались, чувствуя наверно мое превосходство над ними во всем и без слов.
И вот я уже лейтенант-выпускник, окончивший училище с отличием, специалист второго класса по радиоперехвату, водитель категорий "В" и "С", перворазрядник по марш-броску, переводчик английского языка, умеющий грамотно и в кратчайшие сроки допросить военнопленного вероятного противника, знающий образцы большинства вооружений требуемых армий иностранных государств и их ТТХ, способный в любое время суток и в любом состоянии распознать их внешний вид, определить их принадлежность и изготовителя, уверенно владеющий всеми, стоящими на вооружении нашей армии образцами техники по квалификации выпускной специальности, той самой аппаратуры, способной творить чудеса перехвата и регистрации радиопередач любой степени сложности.
И вот я уже командир взвода радиоперехвата батальона, расположенного на подступах к нашей Родине за рубежом. По прибытию командир роты доводит, что впереди учения и будет время и познакомиться и влиться в коллектив, да и просто отдохнуть. В три утра слышу, нет, не слышу, а чувствую нутром, что-то беспокойное. По коридору общаги бежит боец, навьюченный по боевой готовности "Полная". Бежит тяжело, как слон, обивая углы прикладом АКМ и болтающимся штык-ножом, гремит магазинами, противогазом и внутренностями котелка, упакованного в вещевой мешок. Скоро эта музыка мне будет даже нравиться, а на пенсии и не хватать, но только не сейчас, желторотому лейтенанту. Боец бьет по двери моей комнаты ногой (руки заняты экипировкой): "Товарищ лейтенант - Тревога!" Через минуту выскакиваю на улицу и бегу в батальон. Хватаю у дежурного ПМ, вырываю из пирамиды свой АКМС. Пробегающий мимо боец сильно бьет меня болтающейся на ремне малой саперной лопаткой между ног. Я вскрикиваю, но его не останавливаю, не виноват он и времени нет. Выбегаю в парк. Там уже вовсю работает адская колесница из двигающихся по периметру парка боевых аппаратных, весом не менее 30 тонн каждая. У всех машин включены только габаритные огни.
Рев зиловских и ураловских двигателей, дым из выхлопных труб, мат прапоров - техников рот, грохот падающих АКМов и канистр, хлопанье ворот боксов, отрывистых лай команд - все это в полнейшем режиме светомаскировки. Круче чем в современном боевике. Машины крутятся в парке выезжая из периметра строго по правилам, как в рулетке, шарик крутится, а затем все таки выскакивает. Только тот хаотично, а здесь в месяцами натренированной последовательности. Каждый водитель знает свой маневр. Стою по центру. Хочется заорать "Где моя Рррота!". Но не могу, угарный газ машин забил глотку. Хотя понимаю, что это бесполезно, но все таки тянет: надо же что то делать, все озабочены, а я растерян. Наконец замечаю в адском кругу своего монстра - Зил 157, в народе прозванным "Мормон", с удлиненным кунгом. На ходу проверяю закрытие задних дверей, то же самое у второй аппаратной, потом третьей. Зам ком взвода докладывает, что все бойцы на местах в аппаратных, оружие на местах, боеприпасы в сохранности. Проверить бы лично, но колонна уже вытягивается на трассу и растягивается на полтора - два километра в длину. Все таки около 70 тяжелых машин. После марша прибываем в позиционный район. Посредник учений - офицер вышестоящего штаба доводит оперативную обстановку.
Учения начались раньше срока, ввиду активизации боевой деятельности вооруженных сил наблюдаемого нашим батальоном государства. А это уже не просто учения, а усиленный режим боевой работы для всех нас. Развертываем технику. Расчет смен, организация охраны расположения взвода, обеспечение энергопитания аппаратных, жизнедеятельности подчиненных, сохранность оружия и боеприпасов и многое другое было для меня впервые и разом захлестнуло и смяло меня, но только не мою волю.
Через два часа докладываю, что взвод к боевой работе готов. Начался радиоперехват. Информация сыпется рулонами, бойцы на постах пишут на бумаге для буквопечатающих аппаратов (стандартный А4 был в то время дефицит), а потом, отрывая их, по частям, сбрасывают на стол старшему расчета. Я тоже просматриваю их каракули сделанные на английском языке, да притом с сокращениями, иначе им не успеть, и помечаю главное, пытаясь в уме сформировать схему радиосвязи, местоположение и принадлежность наблюдаемых объектов. Мы не спим уже вторые сутки. Все без исключения.
Батальон словно зомбирован. Все сидят на постах, даже зампотех, всегда подчеркивающий, что он только по части автотехники, и тот закопался в углу одной из станций с наушниками на голове. Выдвигаюсь для доклада начальнику штаба. Тот вываливается из кунга КП с воспаленными глазами. И бежит прямо на меня. Потом резко останавливается, и так меня и не заметив, моментально запрыгивает назад. Вот дур дом то. Комбата вообще не видать. Вторые сутки сидит за картами и анализирует обстановку. Выбегает начальник КП и на ходу кричит мне прямо в лицо "Качай лейтенант, качай!". Я и так накачал уже два килограмма рулонов, везде катаются круглые куски радиограмм, даже на полу. Читать их уже бросил, не успеваю. Внезапно раздается зуммер в аппаратной. "Сбор!". Проверяю кобуру, хватаю болтающийся на спинке железного кресла АКМС и выбегаю в район КП. Комбат вместо привычного "Здравствуйте товарищи!" начал со слов "Вы что, охуе...и! Где этот Б-52". Броском продвигается к моему ротному. Хватает его за плечевую портупею и придвигает вплотную к себе.
- Капитан. Куда ты его дел. Может он уже на боевом курсе на твой родной Харьков, или уже кружит над головами дочерей нач. штаба в Вологде. А, капитан. Ты любишь Родину. Я тебя спрашиваю. А? Найди мне его из под земли капитан. Слышишь, капитан, найди.
Потом ко всем.
- Усилить боевую работу. По аппаратным разойдись.
При этом грозно поворачивает голову в сторону бездельника (в данной ситуации) нач. службы РАВ, который никакого понятия по образованию и долгу службы о радиоперехвате иметь не обязан. Тот съеживается как-то и кричит "Есть!".
Ротный оборачивается ко мне. Цедит сквозь зубы.
- Лейтенант. Меня раком давно так не разворачивали. Не найдешь борт - тебе пизд....ц.
Он прав. По штатному расписанию как раз мой взвод отвечает в первую очередь за радиоперехват. Остальные подразделения батальона работают как усиление. А мне куда уж усиливать. Да и кем. Водители и те как операторы, сидят рядом с расчетами и помогают им крутить ручки приемников. По обрывочным кускам информации со штаба уясняю, что при взлете с наблюдаемой авиабазы установлен отрыв и подъем в воздух шести бомбардировщиков Б-52. Пилоты на земле допустили немало просчетом, спрашивая по открытой связи у обслуживающего персонала давление в шинах, предупреждая о запасе горючего и прощаясь с сослуживцами, как перед длительном полетом, и многое другое. Анализируя информацию и про давление и про горючее, я, как и офицеры КП, сделали вывод, что на борту самолета может быть и серьезное оружие. Так вот после первого часа полета, в проверке радиосвязи, почему то участвовало только 5 бортов. А это ЧП. Потерять самолет - значит найти его совсем в другом месте, может быть и уже на территории нашей страны и не нами, а кем-нибудь другим. С другой стороны, быть инициатором чрезвычайного положения никому не хочется.
А вдруг что то не так. Вдруг мы что то не доанализировали. Вдруг это ошибка. Комбат сидит в аппаратной спецсвязи, готовый к докладу дежурному генералу о ЧП. А это серьезно. Далее доклад немедленно поднимется в ГШ а затем после анализа, сопоставлений и подтверждений и к Генсеку, тов. Л.И. Брежневу на стол. Здесь просчеты и ошибки, как я уже отметил, смерти подобны. Напряжение достигло наивысшей точки. В позиционном районе батальона - ни души. Даже техники рот, и те попрятались в аппаратных техпомощи. С машины КП доноситься брань и споры. Прямо сумасшествие какое-то. Иду в свою станцию. Весь на пределе. Сон пропал, хотя на закате уже третьи бессонные сутки. Открываю дверь. Один из операторов спит, прислонившись лбом к панели приемника. В прыжке срываю с него наушники. Хватаю за оба уха и начинаю сильно его трясти.
- Данченко, ты что, ты предал Родину. Понимаешь ты это. Ты почему, ты как, ты где - бессвязно кричу я захлебываясь.
Старшина роты подбегает ко мне сзади и блокирует мою кобуру. Наверно были в его практике случаи такого пика напряжения нервов.
- Данченко, давай дорогой, качай, качай, - через секунду бормочу я, придя в себя, и уже поглаживая бойца по макушке.
Тот, вытаращив глаза, утыкается в шкалу приемника, так и не поняв, что произошло и по какой причине.
Открываю дверь и выглядываю наружу в лес, что бы охладиться. Зам командира бредет в направлении нашего кунга. Для его встречи поправляю кобуру, застегиваю ПШ и вдруг вижу, что он наотмашь бьется о борт машины, потом встряхивает голову и бредет куда то хаотично в чащу. Все, приехали. Пора начинать эвакуацию всего батальона в связи с потерей психической устойчивости его личного состава. Где этот хренов борт. На мгновение притуливаюсь к косяку двери аппаратной и засыпаю мертвым сном. "Чувствую себя в фюзеляже Б-52. Ни разу там не был и рассматриваю все внутреннее оборудование с интересом. Вот отсек радиста, далее через три метра рампа оператора оружия под круглым пластиковым колпаком, далее рубка навигатора, далее, за занавеской - место оператора спецсвязи.
Медленно иду к пилоту и протягиваю к его шее руки, что бы задушить. А потом направить самолет в пике и разбить его к едреной матери. Не знаю как, но обязательно стереть его с действительности. Отправить в никуда. Пилот поворачивается в мою сторону и о, ужас, это лицо ротного с улыбкой от выпитого спиртного, по случаю моего проставления при вступлении в должность командира взвода. Лейтенант, садись, сейчас отдохнем. Как он оказался на борту?". Кто то трясет меня за рукав. Просыпаюсь от кошмарного сна и рад, что это было не наяву. Сержант докладывает, что комбат вызывает к себе. Все приехали. Наверно прибыл особист арестовать меня за несоответствие и провал выполнения боевой задачи. Прибываю в кунг КП. Комбат, нач штаба, нач КП - все сгрудились над одним хлипким листочком радиограммы одного из экипажей моего взвода.
- Лейтенант,- спрашивает меня комбат с ходу, не выслушивая доклада о прибытии. - Ты сокращение такое встречал, чему то вас в училище все таки учили или хрен?
Показывает мне часть радиограммы пилота Б-52. И я начинаю чувствовать, что вот он, борт-то. Пилот пропавшего самолета доложил на авиабазу что он уходит на запасной аэродром. Что-то с четвертым двигателем. Но сказал то он это гад на сленге, типа по нашему "Я сруливаю". Да и двигатель обозвал как "четвертое яйцо", сравнивая наверно тяжелые двигатели под крыльями его самолета с подвешенными в таком же состоянии достоинствами мужиков, которые также выступают у нас в нужных ситуациях как ускорители. Обсуждаем догадки с капитаном-умницей начальником КП, который то и обнаружил эту зацепку. Комбат быстро выскакивает в кунг спецсвязи для переговоров с соседним полком, который "ведет" эту авиабазу, и они, на наше огромное счастье, подтверждают, что да, только что приземлился наш "родной" борт.
Они, в свою очередь, очень удивлены, откуда он взялся. Комбат, не стесняясь меня, достает из железной шкатулки для документов солдатскую флягу и наливает по очереди в крышку по порции спирта. Все, мы спасены. И Родина в первую очередь. Иду в расположение роты почти пьяный от 20 граммов спирта, а в основном от ушедшего напряжения. Старшина роты уже готовит ужин. Весть о победе разнеслась моментально по всему батальону. Ротный по отечески учит меня, что это не впервой, и я привыкну. "Вот это отдых прет", подумал я в ответ.
После таких учений твердо решаю практически полностью изменить порядок проведения занятий по специальной подготовке. Занятия провожу только на языке. Все стены обвешиваю стендами по теории радиоперехвата и формам радиограмм. Зашел в класс боец - ни слова по-русски. Кто что-то сказал на родном - 25 отжиманий от пола тут же, в проходе, не отходя от парты. Бойцы в трансе, занятия не идут, но постепенно положение выправляется. Организовываю занятия ночью. К счастью комбат не препятствует, хотя мои занятия - это нарушение устава. Чувствую, что он в душе доволен. Ежедневно начинаю занятия с проверочного перехвата учебной радиограммы. Кто написал - уходит с почетом спать.
Последние, вместе со мной с позором покидают класс в 4 утра. И так каждый день. Постепенно увеличиваю сложность и скорость радиоперехвата. И вот уже мои соколики начинают скрипеть от злости зубами, в курилках обсуждают успехи и гордятся, если я их однажды как-то похвалил. Прибывший с проверкой генерал посещает мои занятия по специальной подготовке. Кто такой крутой лейтенант, откуда появился. Ну-ка проверим его на вшивость. Генерал, ломая расписание проверки, лично принимает участие в занятиях и присутствует около часа. Разговаривает с бойцами по-английски. Участвует в приеме телефонных радиопередач.
Виду, понравилось или нет, не показывает - кремень. На построении батальона неожиданно объявляет мне благодарность, затем приходит благодарность и от начальника службы. Некоторые офицеры подозревают, что я блатной, имею родственников в ГШ. Я продолжаю служить. Становлюсь чемпионом батальона по бегу на 3 км. Нач штаба группы войск, генерал-лейтенант, прямо на финише объявляет мне благодарность за усердие и инициативу проявленные в ходе итоговой проверки батальона по физической подготовке. А ведь это он отменил результаты предыдущего, состоявшегося 10 минут назад забега. Как это радиобатальон опередил бравых десантников из ДШБ, соседствующих с нами казармами.
Несмотря на то что и мы, и они, находимся вместе в его непосредственном подчинении, как отдельные части специального назначения, десантники даже по определению должны быть круче. Он выезжает на своем уазике перемерять трассу по счетчику спидометра. И снова старт. Ноги гудят еще от предыдущего, а тут снова 12 минут позора. Но бойцы и офицеры бегут еще быстрее, только вот стали громче стоны, хрипы, харчки, бульканье из грудных клеток, пердеж, усилился мат. Впереди очередной раз стартовал комбат, которому было уже далеко за сорок. А зампотех, со своим огромным животом, тоже семенит на тонких ножках, как будто не он несет живот, а живот командует организмом. Смех сквозь слезы. Нет, товарищ генерал-лейтенант. Вы не правы. Нас этим не прошибешь. И все пробегают еще быстрее. Генерал недоволен. Хлопает громко дверью и уезжает громить десантуру за низкую выносливость. Солдаты за прессинг в службе, сидя в курилках называют нас, молодых лейтенантов, "немцами". Что ж. Может и так. Я особо не обижаюсь. Методику придумал сам, никто ничего другого мне не подсказал. Вот и варюсь в собственном соку.
Под утро прибегает посыльный "Товарищ лейтенант, Вас вызывает дежурный по части". Прибываю, поспав всего часа два к дежурному. "Андрюха, у тебя ЧП, нажрался боец. Я командиру не докладывал, думаю разберешься сам". Поднимаюсь в казарму, у тумбочки дневального со связанными ремнем руками лежит мой солдат-гигант Любомудров. Что, Любомудров, знал на что идешь. Порядок наказания знает назубок любой солдат роты. Вскрываю оружейку, и Любомудров без слов обреченно натягивает ОЗК, навешивает полный комплект снаряжения, навьючивает вещмешок и мы выбегаем с ним вдвоем на дистанцию марш броска в 10 км. На четвертом км дистанции нас резко обгоняет и преграждает путь легковой автомобиль "Дачия", местного производства. Старый венгр, возмущенно выскакивает из машины, с другой стороны второй, намного крепче и моложе, думаю что с целью подстраховать.
Пожилой что то резко кричит мне на расстоянии 5-ти метров. Я останавливаю громко хрипящего в противогазной маске Любомудрова. Пожилой мужчина достает 6 метровый буксировочный трос и начинает приближаться ко мне, раскручивая его как ковбой над головой. Он наверно по жизни не любит нас, русских, за 56 лет, а тут еще сымитировал, что хочет прекратить издевательства над бойцом. Пока я задвигаю Любомудрова за себя и перехватываю его АКМ в положение "К бою" венгр бьет меня наотмашь тросом по бедру, и я непроизвольно вскрикиваю от боли. Сделать выпад вперед и разрушить ему череп прикладом АКМ для меня есть что то гармоничное, но я не решаюсь, все таки пожилой он, поэтому, анализируя траекторию полета троса, только позволяю себе сделать шаг назад. Трос толстый, стальной, в пластиковой оплетке, сильно обжигает ногу. Боец Любомудров, даже не сняв противогаза, чем я был крайне польщен, что он не осмелился сделать это без команды, медленно пошел на мужчину. "Ты что, мужик! Да я тебя сейчас урою, да я тебя, да зачем ты товарища лейтенанта ударил, да...." дальше органически дополняющий речь военный мат.
Мадьяр, вытаращив от изумления глаза, наблюдая двух метровую фигуру идущего на него русского медведя, бросил трос и быстро закрылся в машине. Молодой напарник тут же дал газу и они скрылись в виноградниках, так и не поняв, да я думаю, что не понимают и сейчас, души русского солдата. Мне хотелось в эти минуты обнять Любомудрова, не ожидал я от него, что я, "немец", был в авторитете, и что я теперь, если случиться быть в бою, буду прикрыт своим подчиненным солдатом. Но эмоции по Уставу проявлять не положено. И я, строго скомандовав "Отбой!" ждал, когда Любомудров стянет с себя защиту, и назад мы побрели уже не спеша, и я даже не стал его корить за пьянку, которую он допустил от тоски по случаю дня рождения своей девушки-москвички. Больше он такого себе не позволял и убыл в запас после дух лет службы, к себе домой в столицу, отличником Боевой и политической подготовки.........