Молодого пуштуна год назад завербовал офицер разведотдела, прикомандированный к полевой оперативной группе загрангорнизона Бондар-пост, что дислоцировался рядом с Пакистаном. Дерзкий парень – будущий агент, похитил в родовом кишлаке Наби Фаруха девушку, дочь одного из полевых командиров главаря. Естественно, сделал это с благими намерениями – жениться. Однако родители невесты и родственники, мягко говоря, оказались категорически против, потребовав вернуть дочь. Жених отказался. Мнение невесты в этом споре, конечно, никто не спрашивал, хотя она выразила своё желание на замужество. Согласно пуштунскому кодексу чести пуштунвали, такое поведение иноплеменника считается тяжким оскорблением родителям, и на совете старейшин, пылкому юноше был объявлен бадал, или месть за оскорбление. В таком случае кодекс предписывает компенсацию от обидчика и его племени, вплоть до убийства. Главарь нейтральной банды хоть и враждовал с Наби Фарухом, но усугублять конфликт ещё и межплеменной кровной местью, не желал. Поэтому он, как говорится, «с темы съехал» и приказал парню вернуть дочь родителям, а вместо этого купить себе белую ишачку, или, если позволяют средства, завести бачу-бази. Однако юноша богатством ещё не разжился, да и любимую ишачку уже имел, правда, обычную – серую. Но как известно, даже последнему дивону[1], ни животное, ни мальчик для сексуальных утех бача–бази, родить наследника не могут, поэтому бедняга впал в «пуштунскую депрессию», то есть накурился гашиша и ночью случайно забрёл на минное поле вокруг советского загрангарнизона. Цепанув растяжку, чудом получил всего два осколка в ногу. От боли дурь его отпустила и, переждав в траве пулемётную реакцию сторожевого охранения русских, благоразумно остался лежать до самого рассвета.
Утром афганского Отелло нашли, оказали медпомощь и отдали разведчику. Тот сразу понял, что перед ним не простой дехканин, а душман из местного бандформирования. Офицер велел принести с кухни котелок ароматнейшего плова, налил в прозрачный графин холодной воды и всё это поставил на виду у бедолаги. Так, радушно, но дозированно, утоляя его наркотический сушняк и голодняк, разведчик и выведал у боевика всю вышеописанную историю.
— Делов-то! — в конце сказал он, — вон стоит на краю хибара, видишь? — офицер показал на саманную постройку за окопом, на краю минного поля. — Разрешаю там спрятать свою Гюльчатай на пару месяцев. Пусть поживёт, никто ничего не узнает. Поставлю её на довольствие у нас. А ты, пока решаешь возникшую проблему, будешь тайно навещать невесту и заодно приносить мне информацию о происходящем в твоём бандформировании.
Парень задумался, и чтобы этот процесс не затягивался, разведчик добавил:
— Ну, или сажаю тебя на БТР и отвожу в кишлак к своим. А там уже сам объясняй, где ты был и что делал у шурави, что они тебя подлечили и с таким почётом домой вернули.
Убедительность довода была железобетонной даже для человека с наркотическим абстинентным синдромом, и, попросив ещё плова, юноша согласился на всё. Для надёжности разведчик пообещал, что, если парень обманет, он сообщит Наби Фаруху, в каком кишлаке сейчас дочь его командира. Юноша поклялся на Коране, а разведчик в качестве свидетелей этого, притащил в дом ещё двоих солдат мусульман, дабы не соблазнять вновь завербованного агента ересью, что клятва, данная «неверному», силы не имеет.
За пару месяцев парень вымолил у родственников невесты согласие на свадьбу, преподнеся им в качестве калыма исправный русский грузовик ГАЗ – 66, что он лихо отбил или угнал у шурави, в ходе ожесточённого боя. Естественно, идущую под списание машину подшаманили для приличия, и передали боевику его новые советские друзья. Еженедельно работая в хибаре над будущим наследником, агент параллельно предоставил такую информацию, которая уже не оставляла ему обратной дороги.
Через некоторое время, оба племени – жениха и невесты, хорошо погуляли на их свадьбе, ну и… привычно продолжили враждовать. То ли из-за очерёдности полива своих полей водой единственного в округе скудного ручья, то ли ещё из-за чего-то. Как говорится, был бы кодекс у чести, а уязвить её – повод найдётся. Но разведку это уже не интересовало, главное – агент надёжно от неё зависим, в относительной безопасности, заинтересован в работе и делает это качественно. Более того, парень проявил себя отчаянным моджахедом и постепенно заслужил уважение у главаря бандформирования. Тот хотел его назначить одним из своих помощников, но воин попросил дать возможность пожить обычной жизнью с молодой женой. Главарь разрешил, при условии, что боец всё же будет привлекаться для сложных дел. Таким образом, агент получил определённую свободу действий и по-прежнему владел всей обстановкой в районе и в своём бандформировании.
За два дня до вывода Ассасина на афганскую сторону и его знакомства с напарником, Кузнецов, как и обещал, повёз ваханца домой. Выехали рано утром, так как впереди предстояло осилить больше ста тридцати километров горной дороги вдоль реки Пяндж.
Сколько раз не ездил Сергей этим и другими памирскими маршрутами, никогда не мог ни то, чтобы задремать, а просто оторвать глаз от окна. И дело не в инструкциях и приказах, написанных кровью военных, погибших в засадах, и запрещавших отвлекаться от наблюдения за своими секторами. И не в убитых дорогах и сложностях трасс, когда от скорости реакции зависит твоя жизнь: успеешь или нет открыть дверцу, и выпрыгнуть из срывающегося в пропасть авто. И даже не в камнепадах и селях, предупреждающих лишь за несколько секунд своим грохотом: «Тормози!», или наоборот: «Газуй!».
Нет. Дело в пейзажах, каждый раз завораживающих своей величественной красотой и грандиозностью замысла их творца. Вечность, застывшая в недоступных горных пиках и, до которой, кажется, можно дотронуться рукой. Бесконечность, взрывающаяся на выходе из ущелья ослепительным солнцем и небом, готовым лопнуть от распирающей его синевы. Необузданная мощь, в теснинах, выворачивающая наизнанку реку, до этого лениво текущую по долине. Девственная чистота, белой фатой лежащая на вершинах хребтов и на кронах цветущих по весне садов. Древность, повсеместно выступающая руинами крепостей, о защитниках которых, порой не осталось даже легенд. И ничтожество твоей собственной персоны, на фоне этих масштабов, размеров, эпох.
А ещё, Сергея поражало, как меняется восприятие здешнего ландшафта и природы, в зависимости от сезона, и даже времени суток. Конечно, самый живописный вид – это весной и до середины лета, когда резкий контраст цветовой гаммы просто сносит голову. Если вершины гор одеты в белоснежные папахи, то чуть ниже, начинается пояс каменных изваяний, окрашенных в серо-коричневые тона. Его изредка разрезают тёмные трещины в скалах, серебристые паутинки горных ручьёв, белёсые мазки пенных водопадов или чёрные языки уже высохших водяных потоков. Ещё ниже, уже еле виден мелкий кустарник и кривые деревца, чудом уцепившиеся за каменные россыпи и робко дребезжащие зелёными листиками. А ещё ниже, они постепенно переходят в изумрудные пятна и полосы рощ, подножия которых устилает яркий травянисто-цветочный ковёр, словно нарисованный ребёнком, впервые получившем в подарок акварельный набор: каких цветов там только нет! И весь это ансамбль, играет оттенками и светотенями, под управлением великого дирижёра – Солнца. В утренних лучах снежные шапки сияют, словно фаворским огнём, а голые каменные склоны и россыпи под ними, на минуту стыдливо окрашиваются нежно-розовым румянцем, будто стесняясь своей обнажённости. И если в этот момент ты находишься в горном ущелье, то, взглянув в небо, сможешь увидеть потрясающую картину затухающих звёзд, чей свет неохотно растворяется лазурью. Ну а на закате солнце разыгрывает цветовую феерию в багряных тонах. Нити горных ручьёв вспыхивают серебристым блеском отражённых косых лучей, седые пики подсвечиваются алым, изумрудно-бирюзовое буйство становится насыщенно-нефритовым, переходящим в тёмно-фиолетовый цвет аметиста.
Сейчас был конец июля, и коричнево-серая краска поглотила всю остальную цветную палитру, позволив лишь зелени сохраниться в долине, где протекал Пяндж. УАЗик, не спеша, ехал по грунтовке, изредка прижимаясь к её краю, пропуская встречные машины, наездников, гужевые повозки и мелкие отары. Когда проезд сужался критически, водитель вовсе останавливался. Но каждый раз и он, и пассажиры брались за дверную ручку, а дважды Кузнецов приоткрывал даже дверцу – в полуметре справа, на глубине тридцатиметрового ущелья, злобно ворчала река, оловянно-белая от пены.
По мере движения заезжали на пограничные заставы, отметиться и связаться с отрядом. На комендатуре в Ишкашиме пообедали, после чего Сергей выслушал доклад капитана Мухробова. Тот, в своей уклончивой и многословной манере расписал сложность оперативной обстановки, и, насколько скупые результаты его усилий, сродни подвигу легендарных нелегалов прошлого. В частности, по агентурным данным разведчика, у фигуранта уголовного дела, четыре сестры. Две проживают в Зонге, а две куда-то уехали. Куда, источники не знают. Самое интересное, что оба агента присутствовали на свадьбе сестры Али, что сыграли полтора года назад. А один даже был свидетелем со стороны жениха.
Сергей выслушал подчинённого, но вопрос о том, что агенты умолчали о гражданстве жениха и вообще, сокрыли от сотрудника массу «мелких деталей», поднимать не стал. Решение о переводе капитана уже было принято.
— Миша, — обратился Кузнецов к подчинённому уже перед самым отъездом, — я дальше по участку поехал, предупреди 13-ю заставу, возможно, ночевать у них останемся. И напомни, как зовут твоих агентов в Зонге? Условия связи по паролю, те же остались? Для задержанного нужно кое-какие вещи забрать, поэтому навещу его отца и заодно, может, штыков проверю.
Капитан ответил. Протянул набранную флягу воды, и Сергей только сейчас заметил, что левая ладонь у парня забинтована:
— Да, ерунда. Порезался, когда обыск проводил.
— Не изъятым кинжалом, надеюсь?
— Им, — удивился капитан прозорливости начальника, — острый как бритва оказался.
Кузнецов пристально взглянул в глаза подчинённому:
— Плохая примета, хвататься за клинок чужого ножа… Ладно, пора ехать.
Дом Али находился на самом краю кишлака, подпирая своей стеной горный склон. УАЗик подъехал к дувалу, и со двора выбежали двое любопытных мальчишек. Али заулыбался и, не дожидаясь, пока осядет пыль, выскочил из машины. Пацаны бросились к нему, один тут же оказался на руках у парня. На шум из дома вышли две девушки, одетые в национальные цветастые платья. Одна, что помладше, увидев машину с посторонними мужчинами, тут же исчезла и спустя мгновение, появилась уже в платке. Вторая, вспыхнув улыбкой, сразу кинулась Али на шею.
Сергей, прежде чем выйти, обратился к водиле:
— Сань, посиди пока в машине. Автомат здесь оставляю. Двери закрой на замок, а то не заметишь, как местная пацанва растащит всё по винтикам. Сейчас определюсь, что да как, покажу, где туалет и т.д. В любом случае оружие не показывай, закрывай в машине. Кстати, как туалетом пользоваться, помнишь, с какой стороны камни брать, с левой или правой? — он улыбнулся.
Водитель засмеялся, вспомнив, как впервые оказавшись в горном кишлаке, поначалу так и не сообразил, зачем у ямы лежат две небольшие кучки круглых речных камней. Такое, конечно, было редкостью, но тем не менее в отсутствии воды, и тем более бумаги – встречалось, и тот урок солдат запомнил на всю жизнь:
— С левой, товарищ подполковник.
— Молодец. Запомнить просто: левая рука нечистая, ею ничего подавать нельзя, а то обидишь. Так что, берёшь чистый камень слева, а использовав его, кладёшь в правую кучу.
Кузнецов подошёл к Али, и одновременно из калитки вышел старик, одетый в тёмно-синий чапан, тюбетейку и традиционную местную обувь – калоши. Увидев сына, он всплеснул руками и засеменил навстречу. Обнялись. Старик заплакал, что-то неразборчиво причитая и качая головой. Сын с улыбкой отвечал, успокаивая отца. Потом повернулся к офицеру:
— Это моя семья, командон джан, — он по-прежнему держал на одной руке племянника, другой обнимал старика, а две сестры стояли по бокам, прильнув к нему.
— Давайте лучше войдём во двор, — предложил Кузнецов, не желая привлекать внимание соседей.
Старик сразу же засуетился, взял офицера под локоть и провёл через калитку:
— Да, конечно, уважаемый. Проходи! Аиша, Гульнара, ну чего стоите? Видите, гости приехали, накрывайте достархан. Быстро, быстро!
Младшая дочь тут же помчалась в дом, а старшая продолжила держать брата за руку. Сергей лишь мельком взглянул ей в глаза, не смея задерживать взгляд. Он что-то пошутил на дари, и отец засмеялся, удивившись знанию языка русским офицером. А Кузнецова, тем временем словно разрывало на части желание повернуться к девушке, сдерживаемое волевым запретом смотреть на местных женщин. При этом он всем телом ощущал на себе взгляд сестры Али.
— Меня зовут Сергей, — представился офицер и протянул руку старику.
— Очень приятно, Сергей джан, — улыбнулся старик, уважительно разглядывая две звезды на камуфлированном погоне подполковника, — Моё имя Карим, — он двумя руками пожал ладонь. — А это моя дочь Аиша и внук Алишер.
Кузнецов повернулся к девушке, их взгляды встретились, она открыто улыбнулась и не опустила глаз, что вовсе смутило офицера: такое поведение было не принято в мусульманской среде. Более того, участие незамужней девушки в мужском разговоре вообще выглядело весьма вольным, даже в кругу просвещённых, и во многом, либеральных исмаилитов. Как не пытался Сергей казаться равнодушным, однако улыбка предательски вылезла сама собой: «Лишь бы отец с Али не заметили!».
Так же, как и брат, Аиша была тёмно-русой и поразительно зеленоглазой. Косынка, цвета морской волны, подвязанная сзади под волосами, лишь слегка покрывала голову, и непослушно выбившиеся локоны, обрамляли лицо. Солнце светило ей в глаза, отчего на фоне необычно светлой кожи, они пылали малахитовым огнём.
— Приятно познакомится, Карим… — Сергей сложил на груди ладони и чуть качнулся в сторону отца семейства, но тут же повернулся к Али, —… как звали твоего деда?
— Мельхиор, — улыбнулся счастливый ваханец и переменился в лице, — Ой. Сирадж, — он тут же поправился и непринуждённо засмеялся.
— Рад знакомству, Карим Сираджович, — офицер сделал вид, что не заметил странной оговорки ваханца, и ещё раз почтено качнул головой старику. После чего, помимо своей воли, всё же повернулась в сторону Аиши.
Девушка укоризненно смотрела на брата, но, заметив внимание к себе русского офицера, вновь вспыхнула яркой улыбкой, и опять глаз не отвела, но ничего и не произнесла. На этот раз мужчины однозначно заметили смущение Сергея. Они оба переглянулись и кинули короткий взгляд на родственницу, но не осуждающий, а, наоборот, какой-то снисходительно понимающий. Кузнецов взял себя в руки и, демонстративно повернувшись к Аише спиной, обратился к старику:
— Привёз вам сына, правда, ненадолго… ну, он всё сам расскажет. Наворотил делов, конечно…
Отец вновь по-стариковски запричитал и, хватаясь за голову, принялся ругать нерадивого наследника. Пока здоровенный детина терпеливо выслушивал родительское негодование, Кузнецов с водителем выгрузили из багажника мешок с крупой, несколько коробок консервов и огромный кулёк конфет. Племянник Али со своим другом тут же набили сладостями карманы и с визгом умчались куда-то со двора. Аиша продолжала стоять рядом с братом. Сергей спиной чувствовал на себе её изучающий взгляд. Всё это было крайне необычным. Где-то в Душанбе, или Хороге, где нравы не столь строги, такое поведение ещё можно было встретить. Но здесь, в глухом горном кишлаке, тем более в присутствии иноверца… Кузнецов чувствовал себя крайне неловко. Молодая девушка, мягко говоря, очень привлекательная, не стесняясь, присутствует в мужской компании, и никто из близких не делает ей замечаний. Сестра, лет пятнадцати отроду, исчезла сразу со двора, а эта, явно постарше… хотя незамужняя вроде, да и молчит, не вмешивается. Безусловно, на Памире положение женщин не столь подспудно шариату и традиционным исламским строгостям. А у исмаилитов вовсе, женщина равна мужчине, участвует активно в светской жизни, зачастую имеет неплохое образование, и, естественно, не закрывает лицо. Одним словом, поведение Аиши смутило Сергея, и он всё же решил вести себя, как положено в традиционном исламе, подчёркнуто нейтрально, словно не замечая девушку.
Двор был обширный. Справа стоял топчан, оплетённый виноградником, и младшая дочь успела раза четыре промелькнуть туда-сюда с посудой и блюдами, пока трое взрослых стояли у входа на веранду.
— Проходи в дом, комондон джан. Сейчас сёстры накроют, и будем кушать, — Али учтиво пропустил офицера вперёд.
Сергей снял обувь перед небольшой ступенькой, отделяющей так называемый нижний пол от верхнего. Большой зал имел два окна во двор и традиционное для местных исмаилитов, маленькое окошко в потолке. Со стороны горы саманная стена была глухой, чтобы возможный камнепад или осыпь, ни попали внутрь. Окно сверху, собственно, тоже предполагалось как потенциальный спасательный выход, на случай разрушительного землетрясения. Потолок подпирали четыре колонны, а в центре стоял царь-столб. Все пять опор, помимо выполнения практической функции, ещё и символизировали святых Мухаммеда, Фатиму, Али, Хосана и Хусейна.
— Салам аллейкам, — произнёс Сергей и прикоснулся к центральному столбу, — будь непоколебим!
Кузнецов не видел, но старик сзади одобрительно качнул головой, польщённый таким уважением русского к местным обычаям.
Али провёл гостя по дому, показал всё, кроме комнаты сестёр. Но дверь была открыта, и Кузнецов с удивлением заметил, что стены помещения заняты полками с книгами.
— Сколько книг, твои? — поинтересовался Сергей.
— Некоторые. В основном уже Аиши. Сестрёнка очень любит читать, — парень улыбнулся, но как-то невесело.
— Как интересно. И что предпочитает твоя сестра? Извини за вопрос, но впервые встречаю здесь девушку, увлечённую книжками.
В этот момент с улицы вошла Аиша. Брат окликнул её, спросил по-русски, какую она читает книгу. В сумрачной комнате, словно посветлело – девушка лучезарно улыбнулась и чуть ли не бегом, проскользнула мимо мужчин в свою комнату. Там подняла с пола книгу, потом обернулась и взяла с полки ещё один том. Подошла к брату, опять улыбнулась и почему-то протянула вторую книгу Сергею, будто слышала, что именно он проявил интерес к её увлечению.
— Грин. Алые паруса? — Кузнецов округлил глаза, уже не в силах скрыть удивление.
Девушка качнула головой, не произнеся ни звука. Али взял книгу из рук офицера. Прочёл название и тоже улыбнулся:
— Ты же недавно начала читать «Шахнаме» Фирдоуси? Уже закончила, что ли?
Она озорно улыбнулась, отрицательно махнула головой и протянула ему вторую книгу с поэмой. Потом всплеснула рукой и, показав какой-то жест, вышла во двор.
Сергей вопросительно посмотрел на ваханца. Тот открыл книгу на закладке и ухмыльнулся:
— Половину прочла. Сказала, что потом дочитает, — и, переведя взгляд на собеседника, закончил: — Аиша тоже знает русский, всё слышит и понимает, но… нема.
За сутки до начала операции, в районе перехода афганско-пакистанской границы, скрытно выставили две мощные засады. Часть мотоманевренной группы и миномётную батарею, разместили на склонах ущелья, по которому планировалось возвращение Али из Пакистана. Выход из ущелья назад к границе, закупорили минами с дистанционным управлением. На площадке подскока в Ишкашиме стояло в ожидании приказа звено вертолётов.
В 5 утра первые предвестники рассвета только-только начали расползаться фиолетовыми пятнами по каменистым россыпям. В палатке подполковник Кузнецов включил фонарик и осветил карту:
— Давайте ещё раз повторим. Ты, — он обратился к напарнику Али, — знаешь местность и едешь впереди. До границы, отсюда по руслу ручья, километр. Там ещё шесть до кишлака Вахида. Твоя задача, довести Али туда и обеспечить ему прикрытие. Сегодня пятница, поэтому к полудню все соберутся в мечети на обязательном джума-намазе, и шарахаться по округе никто не будет. Вам надлежит успеть к этому времени добраться до кишлака. Ещё час будет возможность провести доразведку подходов к дому Вахида, путей отхода назад, ну и так – осмотреться на месте. А там, Али, — он взглянул на ваханца, — уже работай по результатам оценки обстановки. Не знаю, насколько «Ихтиорат» прав…, — Сергей осёкся, вспомнив, что для напарника, Али тоже суннит. Посмотрел на пуштуна, но тот никак не отреагировал, так как никогда не слышал об этой исмаилитской книге. Поэтому офицер продолжил: — …насчёт понедельника, но у русских говорят: «На Ихтиорат надейся, но сам не плошай». Ввиду чего, постарайся всё сделать сегодня, пока бандиты собраны в кишлаке и вы гарантированно не напоретесь на них при отходе. Выходить назад, будете через это ущелье, — офицер ткнул в карту. — Оно чуть дальше, но зато хорошо просматривается. Если с самим Вахидом всё пройдёт гладко, и его головорезы не всполошатся, нужно с безопасной дистанции, обозначит себя стрельбой, и галопом к ущелью. Они обязательно бросятся в погоню. В этой точке дашь сигнальную ракету. В ущелье выставлена наша засада, по ракете мы опознаем вас, отсечём преследователей и покрошим их в мясо миномётами.
Обсудив ещё пару вопросов и уточнив сигналы взаимодействия в группе, они вышли на улицу. Вокруг ландшафт стал мертвенно синим, и низкие деревья уже не казались детской аппликацией из чёрной бумаги, наклейной на пустоту. Природа замерла в ожидании скорого восхода солнца. В горах он происходит очень быстро, словно кто-то просто щёлкает клавишу и включает яркий свет.
— Пора, — произнёс Али, ослабив уздечку.
Его напарник закинул за спину старый китайский Калашников, и, почти не касаясь стремени, ловко влетел в седло.
— Жду вас обоих в ущелье пять суток. На всякий случай здесь тоже будет группа прикрытия. И да поможет вам Аллах! — Сергей слегка хлопнул лошадь напарника.
— Аллаху Акбар! — ответил пуштун, и его конь, фыркнув, пошагал в сине-фиолетовую гущу предрассветных сумерек.
— Аллах, Азза ва Джаль, — тихо вторил исмаилит, ожидая, пока напарник чуть отъедет. После чего, тоже направил коня вперёд, слегка поддав ему шенкелями.
Сделав несколько шагов, он внезапно остановился и обернулся:
Кузнецов подошёл к всаднику и снизу вверх посмотрел в тёмное лицо:
Ваханец впервые назвал его по имени, и Кузнецов напрягся, сразу поняв, что сейчас произойдёт что-то важное.
— Последняя просьба. Поклянись, что именно Вахид убил моих сестёр. Только... поклянись сыном твоего Бога, Иисуса. Чувствую, в Ленина ты уже точно не веришь.
Сергей замер от неожиданности, не зная, как поступить в такой ситуации. Помолчав несколько секунд, он выдохнул и ответил:
— Я же атеист, Али, ты забыл? Ну для тебя, сделаю это. Клянусь Иисусом, что твоих сестёр убил… — и тут случилось совсем что-то странное. Вместо имени Вахида из его уст вырвался лишь хрип. Он кашлянул, но горло словно кто-то сжал, и кроме хрипа, опять ничего не раздалось. Сергей кашлянул ещё раз и наконец-то закончил:
— Простывать, что ли, начинаю… их убил Вахид, — Кузнецова пробил озноб, сердце бешено заколотилось.
Али, не сказав ни слова, повернулся, отпустил поводья и растворился в сумерках.
К обеду пятницы Кузнецов окончательно понял, что действительно заболел. Горло першило, появилась осиплость и хрипота, а к вечеру температура подскочила так, что надежда списать головную боль и тошноту на горную болезнь, отпала сама собой. Он лежал в палатке, раздавленный плитой недомогания и ощущением раскалённого металла в глотке. Поначалу адреналин от ожидания возвращения Али, ещё держал офицера в тонусе, но с наступлением темноты, организм сдался, и Сергей провалился в состояние полусна-полубреда. Врач вколол ему литический раствор и, видя симптомы острого воспаления, сразу же вколол и антибиотик. В условиях высокогорья, любые заболевания дыхательных путей и лёгких чреваты быстрым развитием серьёзных осложнений, поэтом доктор решил не рисковать.
Начальник оперативной группы округа полковник Смирнов, назначенный старшим для проведения оперативно-боевой операции, в очередной раз зашёл в палатку.
— Ну как? — спросил он у врача.
— Хреново… — полковник посмотрел на двух офицеров разведотдела, что отвечали за вывод агентурной группы и её возвращение назад, — пойдёмте, покалякаем.
Вышли на улицу, под сень звёздного покрывала.
— Ну, что у вас, есть новости? — обратился Смирнов к капитану Колесникову.
— Пока тишина. Техническая разведка тоже молчит. Эфир пустой. Дежурная трепня у погранохраны, ну и пара перехватов по местной полиции. До вторника ещё есть время. Ждём.
— Кузнецов совсем плохой, как бы эвакуировать ни пришлось. Ладно, завтра посмотрим. Если температура не спадёт, будем вытаскивать. В ущелье тоже тихо, как на погосте: ни козлов, ни волков, ни духов. Ждём.
Двое суток Кузнецов держался на уколах и вроде бы начал выздоравливать, однако голос пропал вчистую. Любая попытка напрячь голосовые связки, отзывалась жуткой болью в горле.
В ночь на понедельник жар поднялся с новой силой. Сергей весь вымок от пота. Кое-как сменил бельё, одел сухой камуфляж, что принёс Колесников. Попросил своих офицеров, лично присутствовать по очереди на посту наблюдения в ущелье. Наказал при возникновении обстановки, немедленно его поднять и залез в спальник.
Лихорадка не заставила себя ждать. Полузабытье стёрло границу между реальностью и сном. Сергей слышал шуршащий звуки, периодически издаваемые в палатке радиостанцией, и голос Колесникова, что-то отвечающего в ответ. Одновременно басил Али, со своим «поклянись» и Мухробов, рассказывающий какую-то ерунду про старинный кинжал. Всё смешалось в коктейль из внешних звуков и болезненных слуховых галлюцинаций. Какая-то часть мозга нудно расплетала воображаемый верёвочный клубок, и Сергей без конца то развязывал хитрые узлы, то завязывал их. И главное, во всём этом бреду, присутствовала Аиша. Она улыбалась и периодически подсказывала ему, какой конец верёвки нужно потянуть, или куда его просунуть, чтобы распутать клубок. Она звонко смеялась, когда у парня ничего не получалось, и тогда, брала его за руку, направляя кисть в нужном направлении. Кузнецов осязал её прикосновения и слышал голос, как абсолютно реальные. При этом девушка, в его бредовом сне была одета в снежно-белую тунику, без косынки и с распущенными волосами. Но самое интересное, у неё на шее висел крест. Такой же, что много лет назад, почти перед смертью, ему показала бабуля. В один момент Аиша перестала улыбаться и голосом бабушки произнесла её слова в тот день: «Серёженька, это твой крестик. Не ругайся на меня, но я храню его». Сергей попытался что-то ответить, однако дикая боль в горле не дала ни малейшего шанса на это. Сумеречное сознание порождало какую-то чушь, и, понимая, что это лишь болезненная игра разума, он еле открыл глаза. Полумрак палатки освещался тусклым светом стеариновой свечи. По ткани плясали жуткие тени, облизывая своими языками его лежанку. Колесников сидел за столом и ел тушёнку, почему-то извлекая мясо из банки кинжалом Али. Почуяв, что начальник пришёл в себя, капитан повернулся и, странно улыбаясь, сообщил: «Сергей Васильевич, Мельхиор, это сплав меди и никеля». Сергей попытался предупредить офицера, что кинжал нельзя брать в руки, но язык не слушался. Внезапно пламя свечи колыхнулось, тени словно бросились в неистовый пляс, и земля задрожала. Чёрные щупальца обвили тело и начали его трясти, загробным голосом произнеся: «Апостасия…, Апостасия, уже пора к нам…».
— …Али пост прошёл, уже идёт к нам! — словно из другого мира, капитан Колесников кричал шёпотом и тряс начальника за плечо.
Кузнецов открыл глаза. Посмотрел на Максима безумным взглядом, потом на его руки и стол.
— …акинак, — еле прохрипел он.
— Какой аммиак, лекарство, что ли? Сергей Васильевич, Вы проснулись? Две цели прошли первый сигнальный пост, уже в ночник их видим. Оба всадники, рысью идут к нам по ущелью. Вот-вот будут у точки пуска ракеты! Вы слышите?
Сергей сел на лежанке, всё ещё не веря, что наконец-то вылез из тягучей трясины бреда, галлюцинаций и липкого страха. Хрипло выдохнул, скривившись от острой боли в горле. Посмотрел на часы: «06:15» – почти семь часов он, оказывается, был в этой жуткой трясине сумеречного сознания. Покрутив кистью возле уха и взяв себя за горло, показал, мол: «Продолжай, говори, я слушаю. Голос пропал».
[1] Сумасшедший, перевод с дари.
