- Дорогие зрители и участники одиннадцатых Пифийских Игр. – Ведущий почти не слышал собственный голос: на акустическом дельфийском стадионе не было такого ликования даже в те времена, когда была возрождена древнегреческая традиция, согласно которой состязались не столько спортивные, сколько музыкальные таланты. – За золотую медаль с изображением Евтерпы, за шанс увековечить себя статуей в полный рост, которая займёт место рядом с предыдущими победителями Пифийских Игр на аллее Орфея, за титул «Лучший Музыкант одиннадцатых Пифийских Игр» в финале сразятся Андриан Морено из Аргентины и Михаил Соловьёв из России.
После объявления претендентов на победу зрители так громко скандировали имена своих любимчиков и аплодировали, что пришлось ждать пять минут, пока стихнут овации.
- Ну а теперь проведём жеребьёвку, – продолжал ведущий. – Участник, угадавший ноту раньше соперника, определит, кто первым будет выступать.
Прозвучала нота, и Соловьёв на полсекунды опередил Морено:
- Ля диез.
- Правильно, Михаил. Кто из вас начнет финал?
- Андриан. – Русский молодой музыкант посмотрел на статного аргентинца средних лет, чуть улыбнулся и кивнул ему. Ответ последовал в той же манере.
- Ну что же, право открыть финальный музыкальный поединок предоставляется Андриану Морено. – Ведущего вновь заглушили рукоплескания зрителей. – Пока Андриан выбирает композицию, которую исполнит, я напоминаю всем, кто присутствует на стадионе: вы должны надеть на головы эмпат-ленты, которые были выданы каждому из вас в начале. Как вы знаете, это нужно для считывания ваших эмоций и оценки полученных впечатлений. Именно от вас зависит, кто станет победителем одиннадцатых Пифийских Игр.
Эмпат-ленты не просто показывали, нравится произведение слушателю или нет. Они считывали удовольствие, получаемое от музыки, интерпретируя результат в рамках стобалльной шкалы, где ноль баллов – вообще не понравилось, а сто – произведение вызывало эйфорию. Пока часть стадиона возилась с этими устройствами и ворчала, что не надо было снимать их с прошлого раза, аргентинец уже определился с произведением.
- Андриан Морено сделал свой выбор. – После этих слов ведущего все зрители мигом затихли. – Андриан исполнит на бандонеоне, в сопровождении оркестра, композицию своего соотечественника Астора Пьяццолла «Забвение».
На сцену поднялся камерный оркестр, а вслед за ним дирижер. Он пожал руку аргентинцу, затем первой скрипке, дал знак музыкантам настраивать свои инструменты. Андриану вынесли квадратную гармонику с клавишами в виде пуговиц по бокам. Вскоре наступила тишина.
По взмаху дирижерской палочки на струны скрипок опустились смычки, прорезав затянувшееся ожидание зрителей, ощущавшееся музыкантами почти физически.
Плачущие звуки струнных инструментов создали нужную атмосферу для истории Андриана, и он, слившись с бандонеоном, начал свой лирический рассказ…
На четыре минуты все зрители растворились в музыке. Растворились в тех мелодичных нотах и гармоничных аккордах, которые, словно магия, смогли проникнуть в душу каждого слушателя и погрузить его в забвение.
Как только отзвучал последний затухающий слог аргентинской гармоники, на стадионе вновь воцарилась тишина. Но теперь она не давила ожиданием, а растягивала удовольствие, дарила приятное послевкусие.
На табло появились цифры: «90,52%». От первого до последнего знака они горели ярким красным огнём, словно подтверждая триумф. Собрать семьдесят пять процентов положительных эмоций – это уже высокий показатель даже для настоящего мастера. Да что там говорить, на шестых Пифийских Играх был установлен рекорд в восемьдесят три с небольшим процента.
Стоило сознанию каждого зрителя возвратиться в реальность, как он тут же поднимался с места и, громко аплодируя, выкрикивал «Браво!».
Михаил не стал исключением – он разделял восторг зрителей, поэтому, подойдя к Андриану, пожал тому руку и поднял её, словно рефери, объявляющий победителя.
Русский финалист понимал, что аргентинец применил великолепную стратегию: сыграть на инструменте, звучащем почти в каждом аргентинском танго; исполнить произведение признанного аргентинского композитора; показать, что он, Морено, гордится своим народом, страной и является истинным патриотом; раскрыть себя через красивую мелодию. Результат налицо – девяносто с половиной процентов положительных эмоций.
Михаил не просто так отдал возможность открыть финал своему сопернику. Соловьёв понимал, что первого оценивают по независимым впечатлениям. Того же, кто выступает вторым, невольно сравнивают с первым, и это может сыграть в его пользу. Но Соловьёв не ожидал такого фурора от Морено, и победа показалась еще не отыгравшему музыканту недосягаемой.
Первоначально Михаил хотел выступить с произведением Клода Дебюсси «Лунный свет», теперь же пришлось менять тактику. Игрой на русских народных инструментах, наподобие баяна или балалайки, он не владел, поэтому в любом случае – Соловьёв ясно понимал это – придётся выступать на рояле. А вот репертуар в сторону русской классики поменять можно. Необходимо что-то такое же мелодичное, как и композиция Пьяццолла, но вместе с тем произведение должно быть светлым.
«А, была не была...» – подумал музыкант и сообщил о своём выборе ведущему. Коротко кивнув, тот взял микрофон и объявил, повернувшись к публике:
- Андриан Морено великолепно исполнил композицию Астора Пьяццолла. Это наглядно доказывают ваши эмоции, дорогие зрители. Сможет ли Михаил Соловьёв набрать больше баллов? Сейчас узнаем. Михаил решил обратиться к русской классике, поэтому для вас сейчас прозвучит произведение Петра Ильича Чайковского «Июнь. Баркарола» из цикла «Времена года». Музыкальный инструмент – рояль.
Михаил хорошо помнил наставления своего первого учителя, который показывал ему азы игры на фортепиано: «Один инструмент звучит красиво, а дуэт – еще лучше. Когда же играет целый оркестр – это равносильно целой армии солдат на поле боя, способных покорить толпу. Так что, если перед тобой стоит выбор, выступать одному или с оркестром, хорошенько подумай.». Учитель также говорил, что пианист – самый эгоистичный из всех музыкантов, потому как он не привык работать в группе. Даже аккомпанируя другим, он всё равно считает, что исполняет композицию сам.
В то же время, напутствие преподавателя из консерватории утверждало обратное: «Рояль – величайший инструмент, с помощью которого можно в одиночку завоевать сердца миллионов слушателей. Именно в одиночку, ведь только от тебя зависит качество музыки. Когда же играешь с кем-то, ответственность делится поровну, а значит, чем больше музыкантов в коллективе – тем меньше твой контроль над произведением».
Михаил уважал Андриана и понимал, что тот сделал правильный выбор. Но также русский музыкант знал и то, что сам был одиночкой. Триумф, победа, или полный провал – результат станет отражением его личных умений. Его игры.
Выступление озвучено. Сожалеть или радоваться о принятом решении уже не имело смысла. Вдох-выдох – все мысли прочь. Вдох-выдох – в сознании всплыли самые приятные воспоминания о лете, отдыхе, прогулках. Вдох-выдох – мизинец левой руки коснулся первой клавиши…
Легкая мелодия с перемешиванием минорных и мажорных тонов создавала приятное ощущение, сравнимое с накатыванием волн на ноги, когда стоишь босиком на берегу и чувствуешь, как песок просачивается между пальцев. На воде поигрывают солнечные блики, пуская зайчиков в глаза, а ветер-шалун вновь и вновь растрепывает прическу, стоит только привести её в порядок.
После того, как первая часть произведения перешла во вторую, воображение добавило новых красок: на берегу появились дети, весело бегающие друг за другом, от их ног в разные стороны летят брызги, попадают на тебя, но это не раздражает, а радует, потому что теперь ты сам стал ребёнком и получаешь удовольствие от безмятежности и беззаботности, присущих только юным созданиям.
Средняя часть композиции перетекла в последнюю так же внезапно, как происходит взросление человека. Вновь те же ощущения, как и при первой части, с той лишь разницей, что чувствуется приближение конца… произведения.
Каденция с завершающими, постепенно затухающими арпеджио плавно вернули как исполнителя, так и слушателей из воспоминаний и фантазий в явь.
Выступление Михаила еще долго сопровождалось овациями. Табло отражало неутомимый бег цифр: …шестьдесят, семьдесят, восемьдесят… пять, шесть, семь… Сотые доли процента наконец замедлились, остановившись на показателе «пятьдесят три».
Все затихли в ожидании, глядя на табло, что цифры еще могут измениться. Но они словно умерли, как умерла надежда Михаила стать Лучшим Музыкантом одиннадцатых Пифийских Игр. Перед тысячами глаз, как немой приговор, горело число «89,53».
Андриан, более не сдерживая эмоций, подбежал к ведущему, обнял и приподнял его. Затем, подойдя к Михаилу, взял его за руку и сделал тот же жест, что и Соловьёв после выступления Морено. Оба финалиста стояли, воздев руки, и проигравший искренне радовался за победителя. Поражение оставило горечь в душе, но ведь жизнь на этом не заканчивается. Будут еще следующие Пифийские Игры…
***
- Жизнь на этом не заканчивается, Михаил, – подбадривалневысокий пухленький доктор, стараясь добавить в слова как можно больше энтузиазма. – Да, у вас переломаны семь пальцев на руках. Да, никто не гарантирует, что вы сможете полностью восстановить мелкую моторику. Да что там, если через год вы сможете хотя бы свободно сгибать и разгибать пальцы – это уже будет огромный прогресс. Но ведь нажимать пальцами на клавиши – это не единственное, чем можно заниматься в жизни…
- Для меня – единственное. – Отрезал Соловьёв, лежа в больничной постели. – Потому что я больше ничего не умею делать, кроме как играть на рояле. – Прозвучал саркастический смешок. – Ах да, теперь и этого я не умею.
- Ну, как же ничего. Вы можете преподавать теорию музыки или… что там у вас?
- Вы же сказали, что мелкая моторика не восстановится. А как я ручку держать буду, чтобы заполнять документы?
- Я сказал, что не гарантирую, но это не значит, что не получится восстановить. Многое зависит от вас, Михаил. Может, вы и через месяц уже будете играть, как виртуоз. Чего ваши пальцы уж точно не будут касаться, так это руля автомобиля.
- А как же «год», «сгибать и разгибать пальцы – уже огромный прогресс»? – Вскипел Соловьёв. – Вы четко дали понять, что я останусь инвалидом на всю жизнь! – Последние слова он уже выкрикивал.
- Так, Михаил, успокойтесь. – Доктор наполнил шприц какой-то жидкостью и ввёл её в катетер. – Сейчас вы отдохнёте, хорошенько выспитесь, а когда проснётесь, вам полегчает.
Но доктор не угадал ни с одним из своих предсказаний. Разве можно расслабиться, когда сон повторяет то, из-за чего пострадавший оказался в больнице? Соловьёв вновь переживал всё, что случилось накануне вечером: пол-литра водки в одиночку, поездка на машине в пьяном виде, непослушные руки на руле и слипающиеся глаза, непонятно откуда взявшийся силуэт человека и… удар. Причем последнее почему-то замедлилось, как зависающее воспроизведение – время стало вязкой субстанцией и те мгновенья, когда Михаил, переворачиваясь вместе с автомобилем ломал себе пальцы, растянулись на целую вечность…
***
Переломы были ужасными. Восстановление гибкости и подвижности, скорости и точности движений пальцев оказалось очень долгим процессом. Оно и понятно: когда тупая, ноющая боль пересиливает желание обрести былую подвижность рук, любая реабилитация может затянуться на долгое время.
Кто-то бросает все свои силы и волю, чтобы побыстрее встать на ноги – такие люди готовы монотонно выполнять сотни раз одно движение, пока оно не станет таким же, каким было до травмы.
Другие же сдаются и не работают над собой, если у них не получилось выполнить простейшее движение с десятого-двадцатого раза. Они, как правило, сначала психуют, затем жалуются, а под конец, признав свою неудачу и списав всё на невезение в жизни, ругают судьбу, заливая горе алкоголем.
Михаил сдался очень быстро, и в течение года после аварии к нему вернулась только подвижность кистей. Что же касается пальцев, требовалось несколько секунд, чтобы зафиксировать столовый прибор в руке, но лучше всего выходило держать пластиковый стаканчик. Бывший пианист уже как месяц тренировал последнее умение: днём – стоя у входа в метро, а вечером, купив на вырученные деньги бутылку водки или самогона, продолжал практиковаться уже дома, где целью было не пролить ни капли, пока стакан не опустеет.
После каждой такой вечерней «тренировки», лёжа в своей голой однушке среди стеклотары, Михаил предавался воспоминаниям о том, как родители старались вернуть его к нормальной жизни. Пытались устроить его на работу, где требовалось всего-то читать лекции по музыкальной литературе. Купили ему отдельную квартиру, продав свою машину, чтобы сын не чувствовал чрезмерной опеки, которой так избегал.
Но разве может жизнь быть нормальной с покалеченными руками? С осознанием того, что он – пианист, бывший в шаге от мирового признания – так никогда и не осуществит свою мечту выиграть Пифийские Игры, не сможет создавать музыку… вообще ничего не сможет сделать?
Михаил потерял всякий смысл своего существования и нашёл утешение в забвении. Не в том «Забвении», что так мастерски исполнил Андриан Морено, а в том, которое накрывает после изрядной дозы спиртного.
***
- О, пропащий объявился. – Приветствовал Михаила одноногий калека. На вид это был мужчина лет пятидесяти, на костылях, в очках, с прилизанной прической набок, в неизменном сером плаще, цвет которого был таким же естественным как и запах, любимый навозными мухами. – Что тебя не видать-то вчера было, а? – Сосед по дневным «тренировкам» полез ковыряться в носу. – Ты такооое пропустил… в общем, в нашем полку прибыло. Теперь ты не один музыкант, только тот парнишка действующий, а не на пенсии, как ты. – Не дожидаясь, пока оценят его шутку, одноногий сам же и засмеялся.
Михаил давно привык к пустой болтовне Степаныча, поэтому и не обижался ни на его своеобразный юмор, ни на сплетни. Объяснять, что вчера и так были деньги на выпивку, не стал, поэтому просто зацепился за тему, действительно заинтересовавшую его:
- И кто такой?
- Да какой-то Ангелблин… нет, Агнебил… а, вот – Алгениб. Точно, Алгениб. Тьфу ты, ну и имечко. Чем мамочка думала, когда ребенка так называла…
- Так может, это псевдоним такой? – высказал первую пришедшую на ум мысль Михаил.
- А, ну это меняет дело. Значит, у него самого с головой не в порядке. К мамочке его претензий больше не имею.
- Хватит ёрничать. Ты сказал, он действующий музыкант. На чём хоть играл?
- Да притащил какой-то таз железный. И погнутый. Сел, зажал его между коленей и дубасил руками по вмятинам. Во, на панцирь черепахи был похож этот перевернутый таз. Точно. Я же говорю, дребедень какая-то. Но музыка получилась просто космос.
- В смысле «космос»?
- В смысле, в коромысле… Вот придёт он и сам услышишь. И на погнутый таз посмотришь…
Через час появился тот самый Алгениб. С «панцирем» на спине.
- Здорова, Ганимед. – Улыбнулся во все свои шесть зубов Степаныч, – Опять сегодня в транс меня вгонять будешь? – И снова засмеялся над только ему понятной шуткой.
- Я – Алгениб, сколько можно… – Начал было возмущаться парень.
- Да не обращай на него внимание. Он прекрасно знает, как тебя зовут. Любит придуриваться. – Соловьёв подошёл к музыканту и протянул руку. – Миша. А ты правда Алгениб?
- Да это так, уличное прозвище…– ответил парень, тряхнув своей косматой головой, покрытой – то ли в дань моде, то ли банально от нелюбви к шампуню – длинными дредами.
- А чего такое длинное? Да ещё и неудобное. Язык сломаешь, да и запоминается плохо.
- Ну… – засмущался Алгениб, – хотелось как-то выделиться и… вот…
- Ясно. Значит, и прическа по той же причине? Не отвечай, это риторический вопрос. Не против, если я сокращу твоё имя? Например, Ал. Да, Ал – неплохо звучит.
- Как хочешь, – тот пожал плечами. – Я, вообще-то, не болтать сюда пришёл, а практиковаться, – добавил он, показав на лежащий у ног «панцирь», который угадывался под чехлом.
- Так играть можно и в другом месте. В безлюдном, например. Или хотя бы там, где нет одноногого калеки и неудачника-пианиста.
- Про неудачника – это ты про себя, что ли? Смотрю, высокого ты о себе мнения. – Ал присел и принялся расстёгивать чехол.
- Если проехать на одну остановку дальше, там есть отличная аллея, на которой не хватает как раз музыки. Да и желающих подкинуть лишнюю монету куда больше, чем тут. – Рассказывал с натянутой улыбкой Михаил, словно у него спросили, где поблизости есть красивые места, чтобы прогуляться и отдохнуть.
- Значит, пианист, говоришь? А почему тут стоишь, а не концерты даешь? Стесняешься? – Ал сел на чехол, сложив ноги по-турецки, взял «панцирь» и положил себе на бёдра. – В конце концов, если плохой пианист, мог бы в детском саду песенки наигрывать. Для этого много ума не надо. – Он окинул оценивающим взглядом Михаила, затем вытянул шею вперед, принюхиваясь, и добавил: – Тебе бы только одежду поприличнее, ну и почище. Да и самому стоило бы помыться. Дважды.
- Послушай, ты…– начал Михаил, чувствуя, как гнев начинает закипать в нём.
- Я не глухой, – спокойно парировал косматый музыкант.
- Убирайся…
- А то что?
Ситуацию разрядил Степаныч:
- Миш, да отстань ты от Ганнибала. – Одноногий заметил, что прохожие вместо того, чтобы подать звонкую монету, шарахаются от их весёлой троицы. – Что он тебе сделал? Я отвечу: ни-че-го. Лучше послушай, как он играет на своём погнутом тазу.
- Это ханг. – Ал бросил быстрый взгляд на Степаныча, как бы благодаря за поддержку.
Михаил взглянул на одного, на другого, молча развернулся и встал со стаканчиком в протянутой руке на своё привычное место.
А через мгновенье зазвучал «космический» барабан…
«А ведь Степаныч оказался не так уж и далёк от истины по поводу транса», – подумал Соловьёв. Он завороженно наблюдал, как Ал легко ударял пальцами по углублениям в куполообразном «тазу» и почти незаметно изменял ритм мелодии. А мелодии ли? Да, звуки отчетливо складывали красивую последовательность, но кроме них так же слышались и сами удары. Подобным свойством на памяти Михаила обладал только ксилофон, но там надо ударять специальными молоточками по деревянным брускам, да и звук получался не таким… космическим.
Когда Ал закончил играть на ханге, вокруг него собралась небольшая группа людей. Кто-то снимал уличного музыканта на видео, кто-то смотрел отрешенно перед собой, а кто-то клал купюры в неизвестно откуда взявшуюся коробку, что лежала перед Алгенибом. Он поклонился и все, кто стоял вокруг, захлопали в ладоши.
- Была бы тут шкала удовольствия, ты бы не набрал и сорока процентов, – пробурчал под нос Михаил, глядя на Ала.
- Кого ты обманываешь? – Степаныч услышал слова неудачника-пианиста, – Его или себя? Если учитывать, что он всё равно не слышит, что ты там ворчишь, значит…
- Да иди ты. – Соловьёв выбросил пустой пластиковый стакан, сделал пару шагов и громко добавил: – Вы все! – После чего отправился прочь.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Из-за того, что рассказ вышел больше, чем на 30 000 знаков, пришлось разделить его на две части.
Вторая часть тут.
Остальные рассказы можно найти тут: https://author.today/u/id39233485
