Герман раскидывал по топке кочергой закоптившуюся стопку бумаг. Шаловливое пламя то и дело вырывалось наружу, стараясь куснуть кочегара за брови или щетину, но растительности на лице мужчины не было уже больше десяти лет. Огонь обижался на несостоявшуюся игру и пытался с двойным рвением сожрать плотную бумагу, но та наотрез отказывалась гореть. Градус в системе постоянно понижался, и батареи медленно остывали.
Герман плюнул на попытки разворошить привередливые листы и стал вытаскивать их наружу.
— Ай, собака такая! — выругался кочегар, когда случайно коснулся рукой горячей дверцы. На коже тут же образовался волдырь, но Герман не остановился и продолжил выкидывать на пол письмена вместе с золой.
Как только он закончил, сразу закинул внутрь несколько грамот и благодарственных писем, которые моментально вспыхнули, и температурная стрелка уверенно поползла вверх.
— То-то же, — пробубнил мужчина и, закрыв дверцу котла, отправился наверх, в пункт приема.
Катерина Ивановна расплылась на старом кожаном кресле и принимала топливо.
— А что так мало? — кудахтала женщина в дубленке поверх засаленного фартука. Кажется, она пришла сюда, буквально только выйдя из-за кухонной плиты.
— Фотоальбомы по двести семьдесят пять, читайте прайс на выходе, — протянула своим надменным, без намека на интерес к профессии и клиентам голосом приемщица.
— А в том году по триста были! — пересчитывала деньги женщина, то и дело плюя себе на пальцы.
— По триста идут детские, а у вас общие. Еще раз говорю, читайте прайс. Следующий, — протянула Катерина Ивановна, и к ней на стол тут же рухнула тяжелая коробка, из которой маленький щуплый старикашка с крысиным лицом начал вытаскивать разноцветные дипломы и сертификаты.
— Кать, где у нас аптечка? — вклинился в разговор кочегар, когда крысолицый перечислял свои заслуги перед отечеством.
— В сейфе глянь, — совершенно другим, более заботливым тоном ответила женщина. — Опять обжегся?
— Дык да. Я думал, что там какие-то любовные издыхания, а это рукописи, будь они прокляты. Не горят и все тут. Ты можешь, пожалуйста, повнимательнее смотреть?
— Вчера Люба работала, в ее смену постоянно какие-то писаки шатаются, а она их жалеет все. Тьфу, неженка, блин.
Герман достал аптечку и принялся мазать ожог специальной мазью.
— А вот этот диплом мне вручил сам Ананасов! За благотворительность и помощь анонимным шопоголикам, — с гордостью произносил мужчина, вытаскивая очередную бумажку из рамки.
— Двести за все, — Катерина Ивановна снова была в образе недовольной грымзы, которую все вокруг достали.
— Как это — за все?! Да это же грабеж! Каждый диплом — это моя гордость, мои воспоминания, моя жизнь!
— Все. Что. Связано. С. Профессиональной. Деятельностью, — начала Катерина делать паузу на каждом слове, чтобы клиент прочувствовал смысл, — горит хуже, чем связанное с личными и семейными воспоминаниями. За объем вам полагается надбавка пять процентов, минус сор — пятнадцать процентов, плюс пенсионные — четыре процента. Вот и считайте! Прайс можете посмотреть на выходе. Следующий.
— Вы клещи! — заверещал мужчина, хватая коробку.
Катерина Ивановна даже не обратила на него внимания и принялась связывать полученный товар бечевкой.
— Сосете из людей всю кровь, душу забираете, а платите какие-то гроши!
— Скажите спасибо, что до сих пор, как в других странах, принудительно не ввели сдавать все эти ваши страдания, воспоминания, гордость и прочие сопли. Сами несете сюда все это, а потом жалуетесь, — Катерина сегодня была на удивление разговорчивой.
Мужичка оттолкнула молодая девушка и кинула на стол несколько открыток.
— Вот именно! Скажите спасибо, что квартиры отапливаются за счет государства, а не ваш. Слава великому Гению, который придумал сжигать все эти эмоциональные потуги и за то, что мы не мерзнем зимой, — вступилась за приемщицу постоянная клиентка. Ей каждую неделю воздыхатели на работе слали любовные письма, валентинки, открытки и прочую «ванильную корреспонденцию».
— Вот, Лидочка, сто двадцать, — любезно лебезила Катерина и протянула девушке наличку.
— Сто двадцать?! Сто двадцать — за три открытки?! — никак не мог успокоиться мужчина.
Девушка обернулась к нему и впилась холодным змеиным взглядом так, что мужчина присел на стоявший за его спиной стул.
— Да чтоб ты знал, — прошипела она, — один из этих героев-любовников жену бросил ради меня! Одна такая открытка будет гореть три дня, отапливая целый цех, в отличие от твоих жалких дипломчиков.
Мужчина хотел было снова что-то возразить, но чуя, что девушка готова впиться ему в лицо своими длинными красными когтищами, передумал.
Лишь в дверях он осмелился крикнуть:
— Твари! — и быстро выбежал в зиму, не закрыв за собой дверь. Внутрь тут же хлынул поток свежего морозного воздуха.
Герман закончил с рукой и, подойдя к двери, достал из смятой пачки сигарету. Он надел свой черный бушлат, висевший на крючке, и вышел на улицу.
Стемнело сегодня рано, всему виной — тяжелые снежные тучи, нависшие над городом. Герман смотрел на горящие электрическим светом окна сортировочного цеха, который он отапливал и думал о том, как прекрасно было жить в те времена, когда все отапливалось газом, углем, нефтью или, на худой конец, древесиной. Уже десять лет минуло с тех пор, как все эти ресурсы иссякли.
Какой-то тип, ученый без имени, которого в народе прозвали Гений, разработал котлы, способные получать энергию из дорогих сердцу вещей. Чем больше эмоций было вложено в предмет, тем сильнее и дольше он горел.
Герман докурил и уже собрался идти обратно, но его остановили.
— Подскажите, а где тут приемный пункт? — обратилась к нему невысокого роста фигура в сером, как снег вокруг, пальто и очень румяными щеками.
— Девочка, а ты чего без родителей тут гуляешь?
— Меня мама послала к вам. Она ходить не может, у нее эта, как ее, герань.
— Герань?
— Мигрень! — вспомнила, наконец, девочка, которой на вид было не больше десяти лет.
— А что у тебя? — взглянул Герман на пустые руки ребенка.
— Вот, — достала она конверт из кармана.
— Письмо?
— Ага, от моего папы.
— А где твой папа?
— Погиб на войне за последнюю нефтяную вышку. Он писал мне из госпиталя, — еле слышно пробормотала девчушка со смешной шапкой с кроличьими ушами.
Кочегар тяжело вздохнул и принял у нее конверт.
— Пойдем, — отрыл он дверь и впустил ребенка внутрь.
— Герман, я домой собираюсь, — сказала Катерина Ивановна, заворачиваясь в огромный шарф, когда мужчина зашел внутрь, держа за руку девчушку.
— Катерина Ивановна, сделайте, пожалуйста, еще одну приемку, — показал Герман небольшой конверт.
— Завтра пусть приходит, мне еще в ателье нужно успеть, — буркнула женщина и принялась застегивать пальто.
— Пожалуйста, нам завтра с мамой за квартиру платить, — жалостливо пропищало невысокого роста создание.
— Господи, как вы мне дороги! — Катерина подлетела к парочке, стоявшей у входа и, нервно выхватив конверт, вручила девочке две бумажки.
— Сорок? Ты чего жадничаешь? Это, можно сказать, посмертное письмо, — возмутился кочегар.
— Письма по тридцать пять идут, я дала сорок, чем ты недоволен? — Катерина схватила свою большую сумку и побрела к выходу.
— Так не честно, дай ребенку денег! Своей подружке, вон, открытки по сорок пробиваешь слюнявые, а ими даже растапливать хреново.
Все это порядком Катерине Ивановне надоело, да и тон у кочегара был не по статусу вызывающим.
— Сколько положено, столько и даю, а если не нравится что-то, можно идти в другой пункт! За восемь километров отсюда! — рявкнула женщина, явно обращаясь к обоим, и двинула в сторону выхода,
— А ну! Расступись!
— Знаешь что, Катерина Ивановна, идите вы со своими котлами, я ухожу!
— Ой ты, батюшки, напугал ежа голой… — тут она увидела лицо ребенка и вспомнила вдруг про воспитание и манеры.
— Ключи сдавай! — приказала она Герману. — Завтра все равно не твоя смена, а за ночь котел и так температуру поддержит.
Герман поглядел на нее с минуту, а потом бросил связку ключей на стол. Затем он одел бушлат и вышел прочь.
— И ребенка своего захвати! — крикнула вслед приемщица.
Девочка поспешила на выход.
Герман дал девчушке еще несколько ценных бумажек из своего кошелька и побрел в сторону дома.
На следующий день на смену в кочегарку заступил двоюродный брат Катерины Ивановны, который пребывал в похмельном настроении вот уже неделю.
За ночь котел все же остыл, его потребовалось разжигать заново.
— Кать, есть чего на растопку? — обратился он к родственнице, освежаясь прямо в приемной настойкой собственного производства.
— Вон, открытки лежат и письмо на столе, — не обращая внимания на кочегара, махнула рукой приемщица и углубилась в чтение журнала.
— Письмо-то не слишком эмоциональное? Для растопки не перебор будет? — на всякий случай поинтересовался мужчина.
— Нормально, бери и иди, мне еще дела нужно делать.
— Я слышал, Герман наконец-то ушел?
— Ага, мизантроп фигов, устроил мне тут вчера сопли со слезами.
— Тряпка, я всегда говорил, — бросил напоследок мужчина. Схватив со стола письмо и открытки, он побрел в кочегарку.
Катерина Ивановна как раз собралась пить чай, когда в батареях послышался странный стук. Шум нарастал очень быстро. Женщина встала из-за стола и подошла к батарее, чтобы проверить, что это. Воздух в помещении нагревался моментально. Стук учащался, из котельной доносилась ругань.
Катерина в самый последний момент поняла, что нужно срочно где-то укрыться и запрыгнула в шкаф.
Раздался хлопок. Батарею разорвало. Вместо воды из образовавшейся дыры вырвался горячий пар, что моментально уничтожил свежий косметический ремонт в приемном отделении. Следом послышались еще хлопки. Трубы и батареи по всему предприятию начало рвать. Люди спешили выбежать на улицу. Катерина Ивановна была не исключением. Последним из кочегарки с дикими воплями выбегал резко протрезвевший родственник, ошпаренный кипятком и красный как рак. Как только он оказался на улице, послышался самый громкий хлопок, который можно было приравнять к взрыву.
— Котел разнесло, — дрожащим голосом констатировал мужчина, прикладывая к красному лицу снег.
— Да что, черт возьми, случилось-то?! — Катерина Ивановна была в бешенстве. Ее карьере в одночасье пришел конец. На восстановление котельной потребуются месяцы, а у хозяина предприятия и так были проблемы с кредитами.
— Все твое письмо! Ты хотя бы читала его?! — сорвался кочегар.
— А что такого в этом письме? — искренне удивилась женщина.
Мужчина достал листок в клеточку, исписанный убористым почерком. Первую часть письма он бросил в котел. Этого хватило, чтобы вызвать подобную реакцию.
— На вот, прочти, — сунул он смятую бумагу Катерине. — Тут по одному слову можно вырезать и топить полдня.
Женщина схватила листок и погрузилась в чтение, чего раньше никогда не делала.
Сердце Катерины Ивановны заледенело еще до изобретения «эмоциональных котлов». Должность приемщицы ситуацию лишь усугубила. Но как только она прочла абзац, из оттаявших глаз потекли слезы.
— На! Убери это от меня, — сунула она письмо кочегару и прикрыла рукой рот. Пока рабочие ходили по улице, выясняя, что же делать дальше, приемщица уселась в курилке и зарылась лицом в пальто.
— Кать, ну ты чего?! — подошел к ней брат и присел рядом.
— Паш, а душа тело согреть может? — проревела приемщица.
Мужчина снова приложился к бутылке, которую успел захватить с собой.
— Вряд ли. Хех, если, конечно, представить, что душа — это топка, тогда сердце — котел, а вены — трубы… Тогда, наверное, может. Но это же чепуха какая-то.
— Чепуха… У тебя конверт остался? — размазывая слезы по щекам, спросила женщина.
— Ну да, я их не жгу, толку мало, — достал он смятый конверт.
Катерина выхватила бумажную упаковку и, взглянув на адрес, вышла из курилки и побрела в сторону дороги.
На улице стоял лютый январский холод. Женщина вышагивала прямо по сугробам, оставляя за собой лужи растаявшего снега.
— Ты куда?! — крикнул ей в спину кочегар.
— Я согрелась, а за тепло платить нужно, — еле слышно ответила женщина.
(с) Александр Райн
Автор в соц. сетях
https://www.facebook.com/AlexandrRasskaz
https://vk.com/alexrasskaz
