Авторский рассказ + Любовь

ЧАСТЬ 1. "ПЕРВОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ СЕНТЯБРЯ"

– Мама, прости, сегодня никак не получится. Очень важная встреча с клиентом...

– В воскресенье, Оленька? – Нина Петровна замерла с телефоном у уха, глядя на накрытый стол, где среди блюд возвышался праздничный пирог с яблоками.

– Понимаешь, от этого контракта... – голос дочери в трубке звучал виновато-раздражённо.

– Понимаю, – тихо ответила Нина Петровна, хотя на самом деле совсем не понимала, как важная встреча может быть в воскресенье, в четыре часа дня, когда вся семья собирается за столом уже больше тридцати лет.

Она осторожно положила телефон и провела рукой по белоснежной скатерти, расправляя несуществующие складки. Старинный бабушкин сервиз, доставаемый только по воскресеньям, поблёскивал в лучах сентябрьского солнца. Шесть чайных пар, супница с золотым ободком, длинное блюдо для пирога – всё помнило прикосновения трёх поколений.

Звонок в дверь прервал её размышления.

– Бабуля! – Димка, тринадцатилетний внук, влетел в квартиру, на ходу стряхивая рюкзак. За ним степенно вошла Анна, младшая дочь, и её муж Павел.

– А где тётя Оля? – Димка огляделся. – Она же обещала показать фотки из Италии!

– У тёти важная встреча, – Нина Петровна постаралась, чтобы голос звучал ровно. – Садитесь, пирог остывает.

Анна метнула быстрый взгляд на мать и принялась раскладывать салфетки:

– Опять её работа? В воскресенье?

– У всех свои приоритеты, – негромко отозвался Павел, и в его голосе Нина Петровна уловила странные нотки.

За столом было непривычно тихо. Димка, обычно такой говорливый, уткнулся в телефон, изредка хмыкая. Анна методично помешивала чай, не поднимая глаз. Павел рассеянно крошил пирог, явно думая о чём-то своём.

– А помните, как раньше... – начала было Нина Петровна и осеклась. "Раньше" было слишком очевидным укором "сейчас".

– Мам, – вдруг сказала Анна, поднимая глаза, – а ты знаешь, почему Ольга на самом деле не пришла?

В комнате повисла тяжёлая тишина. Даже Димка оторвался от телефона.

– Аня, не надо, – попытался остановить жену Павел.

– Нет, надо! – Анна решительно отодвинула чашку. – Сколько можно делать вид, что всё в порядке? У неё нет никакой встречи. Она просто не хочет видеть меня после того разговора.

– Какого разговора? – Нина Петровна почувствовала, как к горлу подступает ком.

Анна горько усмехнулась:
– Значит, она тебе не рассказала? Конечно, она же у нас идеальная дочь. А то, что она отговорила своего драгоценного Витю давать нам в долг на лечение Димки – об этом лучше промолчать?

– Мама, можно я пойду? – глухо спросил Димка, сутулясь. – У меня уроки...
– Иди, солнышко, – Нина Петровна машинально погладила внука по плечу, чувствуя, как рушится что-то большое и важное, державшееся только на негласном уговоре не произносить вслух накопившиеся обиды.

Старинные часы на стене пробили пять. Солнце спряталось за тучу, и блюда из бабушкиного сервиза потускнели. В тишине было слышно, как на кухне капает вода из крана – кап, кап, кап, словно отсчитывая секунды до того момента, когда нужно будет что-то ответить, что-то решить, как-то жить дальше.

– Мам, прости, – Анна закрыла лицо руками. – Я не хотела... просто устала делать вид, что мы по-прежнему дружная семья.
– А мы и есть семья, – твёрдо сказала Нина Петровна, поднимаясь. – И именно поэтому я сейчас позвоню Оле. Хватит недомолвок.

Она шла к телефону, чувствуя, как дрожат руки. В памяти всплыло лицо её бабушки, передававшей ей этот сервиз: "Главное, чтобы было за чем собираться. А слова – они придут". Но правильные слова не приходили, зато в голове настойчиво крутилась мысль: неужели традиция воскресных обедов, пережившая войну, переезды и потери, разобьётся о современные обиды и недопонимания?

Хватит ли у неё мудрости склеить семью, как когда-то её бабушка склеивала разбитую во время блокады чашку из этого сервиза?

ЧАСТЬ 2. "РАЗГОВОР В СУМЕРКАХ"

– Ольга Викторовна, к вам мама, – голос секретарши в селекторе звучал неуверенно. – Я понимаю, что вы просили не беспокоить, но...
– Пусть войдет, – Ольга отодвинула ноутбук и расправила плечи.

Нина Петровна вошла так же, как делала это всегда – неслышно, словно извиняясь за вторжение. В строгом офисе с панорамными окнами её фигура в любимой вязаной кофте казалась особенно хрупкой.

– Оленька, нам надо поговорить.
– Мама, я правда занята, – Ольга демонстративно взглянула на часы. – У меня через час...
– Нет у тебя никакой встречи, – мягко перебила Нина Петровна. – Я звонила Виктору.

Ольга вздрогнула и отвернулась к окну. Сентябрьские сумерки окрашивали город в серо-лиловые тона, размывая грань между небом и крышами домов.

– Зачем ты пришла? – голос Ольги звучал глухо. – Чтобы отчитать меня за то, что не даю денег сестре? Или за то, что пропускаю воскресные обеды?

Нина Петровна присела на краешек кожаного кресла для посетителей:
– Я пришла понять, что происходит с моей старшей дочерью. Той самой, которая когда-то отдала своё новое платье сестре перед выпускным, потому что у той порвалось любимое. Той, которая...

– Хватит! – Ольга резко развернулась. – Хватит вспоминать, какой я была прекрасной старшей сестрой! Ты знаешь, что Анька хочет заложить квартиру, чтобы оплатить это экспериментальное лечение? А если оно не поможет? Если они останутся без жилья?

– А если поможет? – тихо спросила Нина Петровна. – Если это шанс для Димы?

– Мама, я не бессердечная, – Ольга опустилась в своё кожаное кресло, вдруг показавшееся ей слишком большим. – Я предлагала оплатить проверенную клинику в Германии. Но Анька упёрлась – нет, только эта экспериментальная терапия...

– И поэтому ты не приходишь на обеды?

В наступившей тишине было слышно, как за окном начинает накрапывать дождь. Капли бились о стекло – совсем как слёзы, которые Ольга сдерживала уже несколько недель.

– Знаешь, – она провела рукой по лицу, – когда я вижу Димку... Он так похож на папу в детстве. Помнишь его фотографию в том же возрасте? И когда я думаю, что могу помочь, но боюсь... боюсь, что Анька всё равно найдет деньги, заложит квартиру и... – она запнулась.

– И ты не сможешь себе этого простить? – договорила Нина Петровна. – Как и пропущенные воскресные обеды?

Ольга вдруг увидела в отражении на мониторе своё лицо – осунувшееся, с кругами под глазами. Когда она успела стать такой? Когда работа и "правильные решения" стали важнее семьи?

– А помнишь, – Нина Петровна достала из сумки завёрнутый в полотенце свёрток, – этот пирог? Бабушкин рецепт, с яблоками и корицей...

Знакомый с детства запах защекотал ноздри, и Ольга почувствовала, как предательски задрожали губы.

– Мама, но что делать? Я правда не знаю...
– Может быть, для начала прийти в это воскресенье? – Нина Петровна улыбнулась. – И поговорить. По-настоящему поговорить, глядя в глаза, а не через экран телефона.

Ольга смотрела на мать – такую маленькую в огромном офисном кресле, но излучающую какую-то удивительную силу. Сколько ещё таких воскресений у них будет? Сколько возможностей собраться вместе, поговорить, решить...

– Знаешь, – она потянулась к телефону, – пожалуй, я отменю все встречи на вечер. Проводишь меня домой? Заодно расскажешь, как там Димка...

За окном дождь усиливался, но в его монотонном шуме уже слышалась не тоска, а надежда. Надежда на то, что не все мосты сожжены, что семейные узы прочнее обид и страхов, что любовь может найти выход даже из самого сложного лабиринта недопонимания.

ЧАСТЬ 3. "ПРИМИРЕНИЕ"

В это воскресенье небо над городом было удивительно чистым – словно сама природа решила поддержать робкую надежду на примирение. Нина Петровна с самого утра хлопотала на кухне, то и дело поглядывая на часы.

– Может, помочь? – В дверях появился Павел. Он пришёл раньше всех, без Ани и Димки.
– Что-то случилось? – Нина Петровна замерла с тестом в руках.
– Да так... – он помялся. – Аня с Димкой подъедут позже. Она... мы вчера долго разговаривали с Ольгой.

Тесто в руках Нины Петровны дрогнуло:
– И как?
– Знаете, – Павел присел на табуретку, – я всегда считал, что в семье главное – гордость свою не терять. А вчера Ольга приехала к нам... расплакалась... Первый раз вижу, чтобы она... – он запнулся. – В общем, они с Аней до трёх ночи проговорили.

Нина Петровна молча раскатывала тесто, но сердце её трепетало, как пойманная птица.

Звонок в дверь раздался ровно в четыре. На пороге стояли Ольга с Виктором, и у обоих были такие серьёзные лица, что у Нины Петровны ёкнуло сердце.

– Мам, – Ольга шагнула вперед, – мы тут решили...
Но договорить она не успела – в конце лестничной площадки появились Аня с Димкой.

Повисла тишина – та самая, звенящая, в которой слышно, как бьются сердца. Сёстры смотрели друг на друга, и в их взглядах читалась целая гамма чувств: настороженность, надежда, любовь, страх...

– Тётя Оль, – вдруг подал голос Димка, – а ты правда поможешь с этими... как их... документами для клиники?

Ольга моргнула, смахивая непрошеную слезу:
– Правда, малыш. Только давайте сначала поедим, а то бабушкины пироги стынут.

За столом было непривычно тихо – но это была другая тишина, не та давящая, что неделю назад, а какая-то... уютная. Виктор раскладывал по тарелкам пирог, Димка украдкой фотографировал бабушкин сервиз ("Для инсты, мам!"), Павел разливал чай...

– Помните, – вдруг сказала Аня, – как мы в детстве играли в "больницу"? Оля всегда была врачом, а я – пациентом...
– Ага, – фыркнула Ольга, – а потом ты решила, что я слишком строгая, и устроила забастовку.
– Зато ты всегда меня лечила... – тихо добавила Аня. – Как сейчас.

Они снова встретились глазами – и что-то надломилось, растаяло, отпустило...

– Девочки мои, – Нина Петровна смотрела на дочерей, чувствуя, как наворачиваются слёзы, – я так горжусь вами...

– Ба, – вдруг сказал Димка, отрываясь от телефона, – а можно я теперь каждое воскресенье буду снимать наши обеды? Типа семейный блог... У меня уже столько лайков на той фотке!
– Только вместе с историями про этот сервиз, – улыбнулась Ольга. – Я тут на днях нашла старые бабушкины записи...

Нина Петровна смотрела на своих родных – живых, настоящих, таких разных и таких похожих. Старинный сервиз поблёскивал в лучах заходящего солнца, храня в своих узорах память о тех, кто собирался за этим столом до них. И казалось, что даже трещинка на любимой чашке улыбается, зная, что любовь способна склеить не только фарфор, но и человеческие сердца.

А за окном садилось солнце, обещая новый день, новые воскресные обеды и новые истории, которые теперь будут не только в бабушкиных записях, но и в Димкином блоге. Потому что у каждого времени свои способы хранить семейную память.

• — Почему ты сидишь в темноте? – голос мужа звучал обеспокоенно

ЕЩЁ

Утренний бриз

Утренний бриз приносил с моря запах соли и водорослей, трепал выгоревшие на солнце занавески веранды. Анна протирала столики, расставляла стулья, привычным движением поправляя льняные салфетки. Каждое утро начиналось одинаково — в пять тридцать она отпирала двери кафе "Бриз", включала кофемашину и открывала все окна, впуская морской воздух.

— Ань, я булочки привезла, свеженькие, — донёсся голос Нины из кухни. — Корицей пахнут — закачаешься!

— Разложи пока в корзинки, — отозвалась Анна, расставляя на столиках маленькие вазочки с только что срезанными астрами. Цветы она выращивала сама, в палисаднике возле дома — привычка, оставшаяся от прежней жизни, когда был жив Сергей.

Она мельком глянула на море — оно лежало спокойное, гладкое, как синее стекло. В такие дни особенно тяжело. Три года прошло, а до сих пор, глядя на штиль, она вспоминает тот шторм, что унёс лодку мужа. Рыбаки потом говорили — погода поменялась внезапно, никто не ждал такого ветра...

— Доброе утро, красавицы! — на веранду поднялся Степан Петрович, хозяин кафе. — Как там наш кофе, Анюта? Что-то машина барахлит последние дни.

— Да всё в порядке, Петрович, — Анна улыбнулась. — Просто накипь, я почистила вчера.

Хозяин был из тех редких людей, что умеют создавать вокруг себя особую атмосферу уюта и покоя. Может, поэтому в "Бриз" многие приходили не столько поесть, сколько отогреться душой. Анна давно заметила — некоторые посетители возвращаются изо дня в день, будто ищут здесь что-то большее, чем просто завтрак или ужин.

Первыми, как всегда, появились дачники с соседней улицы — семейная пара за пятьдесят. Анна знала их по именам — Валерий Сергеевич и Тамара Михайловна. Они всегда садились за угловой столик, откуда открывался лучший вид на море.

— Доброе утро, — Анна подошла с меню. — Как обычно?

— Да, милая, — кивнула Тамара Михайловна, но её муж вдруг покачал головой:

— Нет, сегодня я, пожалуй, только кофе. И счёт, пожалуйста, раздельный.

Тамара Михайловна вздрогнула, словно от пощёчины. Анна сделала вид, что не заметила, как дрожат пальцы женщины, когда та открывала меню.

— Я принесу вам свежих булочек с корицей, — мягко сказала она. — Только из печи.

На кухне Нина многозначительно подняла бровь:

— Слышала? Раздельный счёт. Похоже, у наших голубков не всё гладко.

— Не наше дело, — покачала головой Анна, но в груди шевельнулась тревога. За две недели, что эта пара приходила завтракать, она привыкла к их тихой, немного усталой нежности друг к другу. Что-то случилось.

К семи часам подтянулись первые отдыхающие — молодая мама с девочкой лет пяти, пожилой художник, который каждое утро рисовал море, компания студентов с гитарой. Воздух наполнился гулом голосов, звоном посуды, ароматом кофе и корицы.

— Анечка, — Тамара Михайловна поймала её за рукав, когда она проходила мимо с подносом. — Присядьте на минутку, если можно.

Анна опустилась на краешек стула. Валерий Сергеевич уже ушёл, оставив нетронутую чашку кофе.

— Знаете, — Тамара Михайловна говорила тихо, глядя на море, — тридцать два года вместе. Вчера узнала... Есть другая. Молодая, конечно. И знаете, что самое страшное? — она наконец повернулась к Анне. — Я не чувствую ничего. Совсем ничего. Будто умерла внутри.

— Память никуда не денется, — осторожно сказала Анна. — Не тридцать два года, не чужой человек...

— В том и дело, милая, — женщина грустно улыбнулась. — Память остаётся. А любовь уходит. Как вода сквозь пальцы — не удержишь. Вы простите, что я вам всё это... Просто здесь так спокойно, и вы... В вас есть что-то такое...

Она не договорила, но Анна поняла. В ней видели слушателя — того, кто не осудит, не начнет давать советы, просто молча разделит чужую боль. Такой дар у неё появился после смерти Сергея, словно собственное горе научило чувствовать чужое.

— Знаете, Тамара Михайловна, — Анна помолчала, подбирая слова, — иногда нужно просто дать себе время. Чтобы понять — что дальше. Море вон тоже бывает разным — и штиль, и шторм...

Она осеклась, поймав на себе внимательный взгляд пожилого художника за соседним столиком. Тот быстрыми штрихами что-то набрасывал в альбоме, временами поглядывая на их столик.

— Простите, работа зовёт, — Анна мягко коснулась плеча женщины и поспешила к стойке, где уже собралась небольшая очередь.

— Капучино с корицей и круассан с шоколадом, — улыбнулась молодая мама. Её дочка, вся в веснушках, как в брызгах солнца, завороженно следила за чайкой, присевшей на перила веранды.

— Мам, смотри! Она меня не боится! — девочка осторожно протянула руку к птице.

— Лиза, не надо, — мама встревоженно подалась вперед, но чайка и правда не улетала, склонив голову набок, будто разглядывала ребёнка.

— У нас тут одна особенная чайка, — сказала Анна, расставляя на подносе заказ. — Местные зовут её Капитаншей. Она каждое утро прилетает, словно проверяет, всё ли в порядке.

— Капитанша... — задумчиво повторила женщина. — Забавно. Мы с Лизой тоже каждое утро сюда приходим. Я, знаете... — она понизила голос, — развелась недавно. И вот привезла дочку на море, думала, ей будет полезно сменить обстановку. А оказалось — себе.

Анна кивнула. Странное дело — почему людям легче делиться сокровенным с незнакомым человеком? Может, потому что не страшно показать свою слабость тому, кого завтра не встретишь? Хотя нет, встретишь — они же приходят снова и снова, все эти потерянные души, которых штормит по жизни, которые ищут свою тихую гавань.

— Доброе утро! — на веранду поднялся Костя, молодой бармен. — Ань, там Петрович просит счёт за вчерашний банкет свести, поможешь?

— Сейчас, — она поставила перед художником его неизменный эспрессо без сахара. Тот благодарно кивнул, не отрываясь от альбома.

В маленькой подсобке, где хранились документы, пахло морем, кофе и старой бумагой. Анна присела к столу, разбирая накладные, но мысли возвращались к Тамаре Михайловне. Что-то в её потухшем взгляде задело за живое. "Будто умерла внутри" — эти слова эхом отдавались в памяти. Знакомое чувство, слишком знакомое...

Звякнул колокольчик над входом — новые посетители. Анна встряхнулась, поправила фартук и вышла в зал. День только начинался, и у каждого входящего была своя история. А она... Что ж, она просто делала свою работу — разносила кофе, улыбалась, слушала. И потихоньку, незаметно для самой себя, оживала. День за днём, разговор за разговором, как море в штиль — незаметно, но неуклонно набирает силу перед новым приливом.

За окном чайка — та самая, Капитанша — снова села на перила. Посмотрела внимательно круглым жёлтым глазом и вдруг негромко крикнула, словно подбадривая. Анна улыбнулась: "Да-да, я помню. Жизнь продолжается. Просто нужно дать себе время..."

Полдень

К полудню солнце раскалило деревянный настил веранды, и посетители старались занять столики в тени тентов. Морской бриз стих, воздух загустел от жары. Анна едва успевала разносить холодные лимонады и мороженое.

— Представляете, — Нина выглянула из кухни, вытирая руки о передник, — наш художник, оказывается, картину пишет. Я когда воду носила, заглянула в альбом — там мы все: и ты, и посетители, и даже чайка эта, Капитанша.

— Неудобно как-то, — Анна нахмурилась, составляя на поднос запотевшие бокалы. — Вроде без спроса...

— А по-моему, здорово! — Нина мечтательно прищурилась. — Прямо как в кино — летнее кафе у моря, истории людские... Ой, там, кажется, новенькие пришли!

За столик у самых перил сел мужчина лет пятидесяти в строгой светлой рубашке, явно не отдыхающий — местный. Анна знала его в лицо — директор школы, Игорь Васильевич. Обычно он обедал в учительской или дома, в кафе его видеть не приходилось.

— Добрый день, — она подала меню. — Что будете заказывать?

— А, Анна... — он рассеянно посмотрел на неё, будто сквозь. — Кофе, пожалуйста. И... можно вас попросить? Если придёт женщина, спросит Игоря Васильевича — я здесь.

Она кивнула. Что-то было в его голосе — неуверенность? тревога? Такое же настроение она чувствовала утром у Тамары Михайловны. День словно собирал под крышей "Бриза" людей на распутье, тех, кому предстояло принять важное решение.

Женщина появилась через полчаса — невысокая, с гладко зачёсанными тёмными волосами, в скромном синем платье. Учительница, определила Анна безошибочно — это угадывалось в осанке, в движениях, во всём облике.

— Здравствуйте, — голос у женщины был мягкий, чуть глуховатый. — Простите, тут должен быть...

— Проходите, вас ждут, — Анна указала на столик у перил. Игорь Васильевич привстал, неловко отодвигая стул.

Она не хотела подслушивать, но слова долетали сами:

— Вера Николаевна... Вера, я должен вам сказать... — Не нужно, Игорь Васильевич. Я всё понимаю. Завуч в школе необходим, а я... — Дело не в этом! — он досадливо поморщился. — То есть, не только в этом. Я...

Анна поспешила отойти к стойке. У каждого своя история, своя драма — пусть решают сами. Её дело — создавать атмосферу, где легче говорить о главном.

Художник за своим столиком что-то быстро набрасывал в альбоме, то и дело поглядывая на море. Оно лежало синее, спокойное, равнодушное к людским страстям. Чайка-Капитанша снова прилетела, уселась на перила рядом с его столиком. Анне показалось, что птица тоже заглядывает в альбом, словно проверяя работу.

— Простите... — окликнула её девочка-Лиза. Они с мамой снова пришли, заняли столик в тени. — А можно мне мороженое с клубникой? И расскажите ещё про Капитаншу!

— Конечно, — Анна присела к их столику. — Знаешь, говорят, эта чайка появилась здесь три года назад, как раз когда...

Она запнулась. Три года назад, когда погиб Сергей. Странно, она никогда не связывала появление птицы с тем страшным днём. А ведь правда — Капитанша начала прилетать именно тогда...

— Когда случился сильный шторм, — мягко закончила Анна. — Многие тогда потеряли своих близких. А эта чайка... Знаешь, моряки говорят, что чайки — это души тех, кто не вернулся с моря.

— Как русалочка? — глаза девочки расширились.

— Лиза, не утомляй Анну расспросами, — вмешалась мама. — Ей работать надо.

— Ничего страшного, — улыбнулась Анна. — Сейчас принесу ваше мороженое.

От стола директора и учительницы доносились приглушённые голоса. Кажется, разговор становился более оживлённым:

— Но вы же сами понимаете, что без вас школа — не та! Дети вас любят, родители уважают... — Игорь Васильевич, двадцать лет в одной школе — это слишком долго. Может, пришло время что-то менять? — Вера Николаевна... Вера... — его голос дрогнул. — Дело не в школе. Точнее, не только в школе...

Анна украдкой глянула на них: директор накрыл ладонью руку учительницы, та не отстранилась. В глазах художника за соседним столиком мелькнул интерес — карандаш в его пальцах задвигался быстрее.

Под тентами становилось душно. Море дышало полуденным зноем, солнце стояло в зените. Анна включила вентиляторы, закрепленные на столбах веранды. Легкий ветерок зашевелил салфетки на столах, растрепал волосы Лизы, склонившейся над мороженым.

— Аня! — позвал Степан Петрович из-за стойки. — Там поставщики приехали, встреть, пожалуйста. А то у меня тут расчёты...

Она направилась к служебному входу, но её остановил голос художника:

— Простите... Можно вас на минуту?

Он протянул ей альбом, и у Анны перехватило дыхание. На листе оживала веранда "Бриза" — столики, посетители, море за перилами. Но главное — она сама, с подносом в руках, и что-то такое в глазах, от чего защемило сердце. Неужели она правда так смотрит? Будто всё понимает про каждого, кто приходит сюда, будто готова выслушать любую историю?

— Я художник-иллюстратор, — пояснил мужчина. — Делаю серию зарисовок для книги о побережье. И ваше кафе... Оно особенное. Здесь все истории словно переплетаются.

— Как волны в море, — негромко добавила Анна.

Художник понимающе кивнул: — Именно. Я давно наблюдаю... Можно, я ещё поработаю здесь? Хочется поймать больше историй.

— Конечно, — она улыбнулась. — Только...

— Что?

— Чайку не забудьте. Капитаншу. Она тоже часть этих историй.

Из кухни донесся звон посуды, голос Нины, зовущей на помощь. День катился к середине, самое жаркое время — и для погоды, и для работы. Анна заторопилась к служебному входу, но успела заметить, как художник быстрыми штрихами набрасывает силуэт чайки над морем.

А Капитанша, словно позируя, важно прохаживалась по перилам веранды, поглядывая то на море, то на людей за столиками, каждый из которых принёс сюда свою историю — о любви и одиночестве, о выборе и переменах, о потерях и надеждах...

Продолжение рассказа

- Разрешаешь навести порядок в твоем столе? - Ирина стояла в дверях кабинета, теребя край фартука. - Давно собиралась разобрать эти завалы бумаг...

Андрей рассеянно кивнул, не отрываясь от ноутбука. Очередной рабочий вечер, дедлайн горит, не до разговоров.

- Только осторожно там с документами, - буркнул он, вглядываясь в строчки кода.

Ирина тихо вздохнула и прикрыла дверь. Раньше он всегда отрывался от работы, когда она заходила. Смотрел своими добрыми карими глазами, улыбался... Когда это изменилось? Год назад? Два?

Пыль взвилась в луче заходящего солнца, когда она выдвинула нижний ящик. Старые квитанции, инструкции к давно сломавшейся технике, записные книжки... Среди этого хлама мелькнула знакомая обложка.

Сердце пропустило удар. Её дневник! Тот самый, который она искала последние две недели. Как он здесь оказался? Она же всегда хранила его...

- Ира, ты не видела мои наушники? - голос мужа за спиной заставил её вздрогнуть. Дневник выскользнул из рук и упал на пол.

Андрей поднял тетрадь раньше, чем она успела среагировать. На секунду их взгляды встретились. В его глазах промелькнуло что-то странное.

- Это... - начала Ирина.

- Твой дневник, - спокойно закончил он, протягивая ей тетрадь. - Я нашел его две недели назад, когда искал зарядку. Он упал со стола.

Повисла тяжелая пауза. Ирина чувствовала, как кровь отливает от лица.

- Ты... читал?

Андрей медленно покачал головой:

- Нет. Это личное.

Он развернулся и вышел из кабинета. Ирина смотрела ему вслед, прижимая дневник к груди. Сердце колотилось как сумасшедшее. Он не мог не прочитать. Не мог не увидеть те страницы, где она писала о Максиме. О его стихах. О том, как замирает сердце, когда он читает свои новые произведения в литературной гостиной. О том, как она чувствует себя живой рядом с ним...

Вечер тянулся мучительно долго. Андрей работал в кабинете, она механически готовила ужин, перебирая в голове последние записи в дневнике. Господи, зачем она вообще это писала? Ведь ничего же не было, только мысли, только глупые фантазии...

- Поужинаем вместе? - она заглянула в кабинет.

- Извини, надо закончить проект, - не оборачиваясь, ответил он. - Я перекушу позже.

Ирина поставила тарелку с едой на край стола и вышла. В голове крутились обрывки написанного: "Почему с Максимом так легко говорить обо всем на свете? Почему рядом с ним я чувствую себя особенной? Андрей... он хороший, надежный, но когда мы последний раз говорили о чем-то кроме быта? Когда он последний раз смотрел на меня так, будто я - самое прекрасное, что есть в его жизни?"

Ночью она долго не могла уснуть. Андрей лег поздно, отвернулся к стене, даже не обняв её, как делал обычно. "Обиделся? Злится? Почему молчит?" - вопросы роились в голове, не давая покоя.

Утром она проснулась от запаха кофе. На кухне её ждала чашка свежесваренного капучино - такого, как она любит. Андрей уже ушел на работу, оставив записку: "Прости, что пропустил ужин. Вечером буду пораньше."

Весь день на работе она ждала скандала. Готовила оправдания, подбирала слова. Но вечером Андрей вел себя как обычно - спокойно, немного отстраненно. Только в глазах появилось что-то новое - то ли грусть, то ли решимость.

- Ужин готов, - позвала она, расставляя тарелки.

- Спасибо, - он сел за стол. - Как прошел день?

- Обычно... - она замялась. - Андрей, нам надо поговорить.

- О чем? - он поднял на неё взгляд.

- О дневнике. О том, что ты прочитал.

- Я же сказал, что не читал.

- Андрей, пожалуйста...

- Ира, - он отложил вилку. - Это твои личные записи. Твои мысли. Твои чувства. Я не имею права их обсуждать.

- Но...

- Давай просто поужинаем, - мягко перебил он. - Расскажи лучше, как прошла литературная гостиная на прошлой неделе? Ты говорила, там будут читать новые стихи.

Она растерянно посмотрела на мужа. За пятнадцать лет брака он ни разу не спрашивал о её литературных встречах. Говорил, что не понимает поэзию, что это не его...

- Максим читал свой новый цикл, - осторожно начала она, наблюдая за реакцией мужа.

Андрей спокойно кивнул:

- О чем стихи?

- О любви... О том, как меняются чувства со временем. Как первая страсть превращается в привычку, а потом... - она запнулась.

- А потом? - тихо спросил он.

- А потом либо умирает, либо перерождается во что-то новое, - закончила она, глядя в тарелку.

- Интересная мысль, - задумчиво произнес Андрей. - Знаешь, я тут подумал... Может, сходим куда-нибудь в выходные? Давно никуда не выбирались вместе.

Ирина подняла глаза. Он смотрел на неё внимательно, с какой-то новой теплотой во взгляде.

- Куда?

- Я слышал, в драмтеатре премьера. Что-то современное, о любви и отношениях. Тебе должно понравиться.

Она почувствовала, как к горлу подкатывает комок. Театр. Он терпеть не мог театр. Всегда говорил, что это пустая трата времени...

- Андрей, - её голос дрогнул. - Что происходит?

- Ничего особенного, - он улыбнулся. - Просто хочу сводить жену в театр. Это так странно?

Она покачала головой, не в силах произнести ни слова. А он встал из-за стола, подошел и легко коснулся губами её макушки - как делал когда-то давно, в первые годы их брака.

- Спасибо за ужин. Пойду прогуляюсь немного, проветрю голову.

Входная дверь тихо закрылась за его спиной. Ирина сидела, глядя на недоеденный ужин, и чувствовала, как по щекам катятся слезы. Что-то менялось. Что-то неуловимо, но безвозвратно менялось в их жизни. И она не знала, радоваться этому или бояться.

***

Книжный магазин встретил Андрея уютной тишиной и запахом новых книг. Он никогда не любил такие места - предпочитал электронные книги, да и те в основном по программированию. Но сейчас бродил между стеллажами, вглядываясь в корешки томиков современной поэзии.

- Вам помочь? - молоденькая продавщица с любопытством разглядывала его строгий деловой костюм. - Ищете что-то конкретное?

- Да... то есть нет, - он замялся. - Посоветуйте что-нибудь из современной поэзии. Что сейчас читают?

- О, - девушка оживилась. - Вот, например, новый сборник Максима Ветрова. Очень популярен, особенно среди женщин. Пишет о любви, об отношениях...

Андрей вздрогнул. Максим Ветров. То самое имя из дневника жены.

- Да, пожалуй, возьму его.

Дома он заперся в кабинете. Открыл сборник, пробежал глазами первые строчки. Раньше такие стихи казались ему набором красивых, но пустых слов. Теперь же каждая строфа отзывалась болью:

"В тишине непрожитых признаний

Тают льдинки недосказанных слов..."

Вот чем он привлек Ирину. Этой способностью облекать чувства в слова, называть то, о чем другие молчат. Когда они с Ириной последний раз говорили по душам? Когда он последний раз пытался понять, о чем она думает, о чем мечтает?

Звонок телефона вырвал его из размышлений.

- Папа, ты чего трубку не берешь? - голос дочери звучал обеспокоенно. - Мама сказала, ты какой-то странный в последнее время.

- Все нормально, Алинка, - он улыбнулся. - Просто много работы.

- Точно? - в голосе дочери слышалось сомнение. - Знаешь, мам тоже какая-то нервная. Вы поругались?

- Нет, что ты. Все хорошо.

- Папа, - Алина помолчала. - Знаешь, я вот думаю... Может, вам развеяться вместе? Ну, как раньше - помнишь, мы в парк ходили, ты маме мороженое покупал...

Он прикрыл глаза. Конечно, помнит. Ирина всегда выбирала фисташковое, а он подшучивал над её вкусами. Она смеялась, размазывая мороженое по его носу...

- Спасибо, малыш. Ты у меня умница.

Вечером он купил два фисташковых мороженых. Ирина удивленно подняла брови, когда он протянул ей вафельный стаканчик:

- Это что?

- Фисташковое. Твое любимое.

Она растерянно взяла мороженое:

- Ты помнишь?

- Конечно, - он сел рядом. - Знаешь, я тут подумал... Может, погуляем? Как раньше - в парке, по набережной...

В парке было тихо и прохладно. Они шли молча, изредка поглядывая друг на друга. Ирина первой нарушила молчание:

- Андрей, что происходит? Ты стал другим. Эти внезапные прогулки, театр, мороженое...

Он остановился, повернулся к ней:

- А что в этом странного? Разве муж не может захотеть провести время с женой?

- Может, - она пожала плечами. - Но ты никогда...

- Никогда не интересовался твоей жизнью? - тихо закончил он. - Не спрашивал о твоих увлечениях? Не пытался понять, что тебе нравится?

Она молчала, глядя куда-то в сторону. Порыв ветра растрепал её волосы, и он машинально протянул руку, заправил непослушную прядь за ухо. Ирина вздрогнула от этого прикосновения.

- Знаешь, - медленно произнес он, - иногда мы принимаем как должное то, что имеем. Перестаем замечать, перестаем ценить...

- Андрей...

- Подожди, - он взял её за руку. - Дай договорить. Я знаю, что стал... скучным. Погряз в работе, забыл, что когда-то мы умели просто гулять, разговаривать, смеяться вместе. Я... я хочу это вернуть.

- Почему сейчас? - её голос дрожал.

- Потому что... - он запнулся. Не мог же он сказать, что прочитал её дневник. Что каждое слово о Максиме отзывалось болью в его сердце. Что он впервые по-настоящему испугался потерять её. - Потому что я соскучился по тебе. По настоящей тебе - той, которая любит поэзию, театр, долгие разговоры о жизни...

Она долго смотрела ему в глаза, словно пытаясь что-то понять. Потом тихо спросила:

- А как же твоё "всё это ерунда, пустая трата времени"?

- Я был идиотом, - он невесело усмехнулся. - Знаешь, иногда нужно остановиться и подумать - а что действительно важно в жизни? Работа? Деньги? Или... или женщина, которая когда-то поверила, что ты сделаешь её счастливой?

Мимо пробежала молодая пара, смеясь и держась за руки. Ирина проводила их задумчивым взглядом:

- Мы тоже были такими?

- Были, - он сжал её ладонь. - И можем быть снова. Если ты... если ты ещё хочешь.

Она ничего не ответила, но и руку не отняла. Они долго стояли так, глядя на темнеющее небо, где одна за другой загорались звезды. Где-то в глубине души Андрей понимал - это только начало. Недостаточно нескольких красивых жестов, чтобы вернуть то, что исчезало годами. Но он был готов бороться. Даже если придется выучить наизусть все стихи этого чертова Максима Ветрова.

***

Литературная гостиная располагалась в старинном особняке в центре города. Андрей нервно теребил программку вечера. Сегодня читал Максим Ветров. Ирина не знала, что он придёт - он сказал, что задерживается на работе.

- Добрый вечер, - раздался рядом бархатный баритон. - Вы у нас впервые? Я Максим, ведущий сегодняшнего вечера.

Андрей медленно поднял глаза. Высокий, статный, с выразительными серыми глазами и легкой артистичной небритостью. Теперь он понимал, почему Ирина...

- Андрей, - он пожал протянутую руку. - Да, впервые. Жена часто рассказывает об этих встречах.

- О, ваша жена наш постоянный слушатель? - Максим приветливо улыбнулся.

- Ирина Соколова.

Что-то неуловимо изменилось в лице поэта. Он внимательнее вгляделся в собеседника:

- Вот как... Не ожидал вас здесь увидеть. Ирина говорила, что вы не очень жалуете поэзию.

- Люди меняются, - сухо ответил Андрей.

В этот момент в зале появилась Ирина. Она застыла в дверях, увидев мужа, разговаривающего с Максимом. Побледнела, схватилась за дверной косяк.

- Прошу прощения, - Максим кивнул Андрею. - Пора начинать вечер.

Ирина медленно подошла к мужу:

- Ты что здесь делаешь?

- Пришёл послушать стихи, - он пожал плечами. - Ты же всегда этого хотела.

Она опустилась в кресло рядом, нервно сжимая сумочку. Свет в зале начал гаснуть. Максим вышел на небольшую сцену, и Андрей почувствовал, как напряглась жена.

"В тишине непрожитых признаний..." - знакомые строчки зазвучали по-новому. Андрей скосил глаза на Ирину. Она сидела, закусив губу, избегая смотреть на сцену.

После вечера они молча шли к машине. Первой не выдержала Ирина:

- Зачем ты пришёл? Хотел посмотреть на него? Сравнить?

- Нет, - он покачал головой. - Хотел понять.

- Что понять?

- Что в нём такого особенного. Почему его стихи трогают тебя так глубоко.

Она резко остановилась:

- Ты всё-таки читал дневник.

Это не был вопрос. Андрей медленно кивнул:

- Читал.

- И поэтому все эти изменения? Театр, прогулки, мороженое? Решил конкурировать с поэтом?

В её голосе звенели слёзы. Он повернулся к ней:

- Нет, Ира. Я решил бороться за свою жену. За женщину, которую когда-то сделал счастливой, а потом... потом перестал замечать.

- А если поздно? - она подняла на него заплаканные глаза. - Если я уже не та женщина, которую ты знал?

- Значит, я хочу узнать новую тебя, - он осторожно взял её за плечи. - Ты пишешь в дневнике, что рядом с ним чувствуешь себя живой. Что он понимает твою душу. А я... я хочу научиться этому. Хочу снова видеть, как загораются твои глаза, когда ты говоришь о том, что любишь.

- Андрей...

- Подожди, - он прерывисто вздохнул. - Я знаю, что виноват. Знаю, что годами не замечал, как ты одинока рядом со мной. Но я не готов тебя потерять. Не готов смириться с тем, что другой мужчина понимает тебя лучше, чем я.

- Ты ревнуешь? - она невесело усмехнулась.

- Нет, - он покачал головой. - Я боюсь. Боюсь, что все мои попытки измениться уже ничего не изменят. Что я опоздал.

Она долго молчала, глядя куда-то поверх его плеча. Потом тихо произнесла:

- Знаешь, что самое страшное? Я ведь не влюблена в него. Не собиралась уходить к нему или...

- А что тогда?

- Он просто показал мне, какой я могу быть. Живой, чувствующей, способной восхищаться и мечтать. Той, какой я была когда-то. С тобой.

Андрей почувствовал, как к горлу подкатывает комок:

- Я могу вернуть тебе это чувство?

- Не знаю, - она покачала головой. - Правда, не знаю. Но... - она впервые за вечер посмотрела ему прямо в глаза, - я вижу, как ты стараешься. И это... это многое значит.

Они стояли посреди пустынной улицы, два человека, пытающиеся найти дорогу друг к другу через годы непонимания. Где-то вдалеке залаяла собака, проехала машина, рассекая темноту светом фар.

- Поехали домой? - тихо спросил он.

Она кивнула, и он бережно накинул ей на плечи свой пиджак. Как в молодости, когда они гуляли до рассвета и говорили обо всем на свете. Может быть, еще не поздно начать все сначала?

***

Дневник лежал на журнальном столике - тот самый, с потертой обложкой. Ирина задумчиво перелистывала страницы, когда Андрей вернулся с работы.

- Что ты делаешь? - он замер в дверях гостиной.

- Перечитываю, - она подняла на него глаза. - Знаешь, это странно - будто читаю о другом человеке. О женщине, которая настолько запуталась в своих чувствах, что приняла восхищение за влюбленность.

Он осторожно присел рядом:

- И что ты теперь думаешь?

- Думаю... - она провела пальцем по строчкам. - Думаю, что иногда нам нужно заблудиться, чтобы найти дорогу домой. Максим - он ведь просто показал мне то, чего мне не хватало. Не он сам, а его стихи, его отношение к жизни...

- Понимаю, - Андрей взял её за руку. - Знаешь, я ведь тоже многое понял за эти недели. Например, что любовь - это не только чувство, это ещё и труд. Ежедневный, кропотливый труд.

Она повернулась к нему:

- Вчера ты оставил на моей подушке стихи. Свои стихи. Они... неумелые, но такие честные.

- Ужасные стихи, - он смущенно усмехнулся. - Но я хотел сказать то, что чувствую. Своими словами.

- "Прости, что я забыл, как пахнет счастье, когда ты пьешь свой утренний кофе..." - процитировала она по памяти. - Ты правда помнишь такие мелочи?

- Помню всё, - он притянул её к себе. - Помню, как ты морщишь нос, когда пенка слишком горячая. Как поправляешь волосы, когда волнуешься. Как улыбаешься краешком губ, когда тебе что-то нравится...

Она уткнулась лицом в его плечо:

- Я не знала... думала, ты давно перестал замечать такие вещи.

- Я просто разучился говорить о них. Знаешь, программисты вообще не очень умеют выражать чувства, - он помолчал. - Но я учусь. Ради тебя.

- А я... - она на секунду запнулась. - Я сегодня написала заявление об уходе из литературной гостиной.

- Что? Почему? - он отстранился, заглядывая ей в лицо. - Из-за меня?

- Нет, - она покачала головой. - Из-за себя. Я поняла, что бежала туда от одиночества, искала там то, что потеряла дома. Но теперь... теперь всё изменилось, правда?

Он кивнул, поглаживая её ладонь:

- Правда. Но ты не должна отказываться от того, что тебе дорого. Давай просто будем ходить туда вместе? Обещаю не ревновать к талантливым поэтам.

Она тихо рассмеялась:

- Знаешь, а ведь твои корявые стихи тронули меня больше, чем все его отточенные метафоры.

- Потому что они настоящие?

- Потому что они от сердца. И потому что... - она взяла дневник, решительно захлопнула его. - Потому что иногда нужно перестать писать о жизни и начать её просто жить.

Андрей притянул её к себе, поцеловал в макушку:

- У меня есть идея. Давай заведем один дневник на двоих? Будем писать друг другу, как в молодости, помнишь?

- Как те записки на холодильнике? - её глаза заблестели. - "Любимая, я скучаю", "Милый, купи молока"...

- И стихи, - он улыбнулся. - Мои ужасные и твои прекрасные. Главное - чтобы честные.

Она потянулась к нему, легко коснулась губами щеки:

- Знаешь, а ведь я действительно счастлива сейчас. По-настоящему.

За окном догорал закат, окрашивая комнату в теплые тона. Где-то вдалеке играла музыка, с кухни тянуло ароматом свежесваренного кофе. Они сидели, прижавшись друг к другу, и молчали - но это было уже другое молчание. Молчание людей, которые заново учатся слышать биение сердец друг друга.

Дневник так и остался лежать на столике - закрытый. Прошлое осталось в нем, а будущее... будущее они напишут вместе.

ЕЩЁ

– Андрей Сергеевич, это точно была она! – Светлана нервно размешивала сахар в остывшем кофе, металлический звон ложечки отбивал рваный ритм её волнения. – Я сама глазам не поверила... Но это Ирина, ваша Ира!

Он смотрел на бывшую коллегу, и что-то внутри отказывалось воспринимать её слова. Уютная кофейня в бизнес-центре вдруг показалась тесной, душной. Галстук, который никогда раньше не доставлял неудобств, теперь словно превратился в удавку.

– Света, давайте по порядку, – его голос звучал спокойно, хотя внутри всё сжалось в тугой комок. – Где именно вы её видели?

– В "Европейском", три дня назад. Я ещё удивилась – знаю, что Ирина не любит шумные торговые центры. Она была... другая совсем. В кожаной куртке, с короткой стрижкой. Я даже не сразу узнала...

Андрей медленно поставил чашку. Его Ира, домашняя, в любимых длинных платьях, с русой косой до пояса – и вдруг короткая стрижка? Что-то не складывалось.

– С кем она была? – вопрос вырвался сам собой, хотя он не был уверен, что хочет знать ответ.

Светлана замялась, теребя салфетку.

– С мужчиной. Они сидели в кафе на третьем этаже, возле панорамного окна. Я хотела подойти поздороваться, но... – она подняла глаза на Андрея. – Они так увлечённо разговаривали. И он... он держал её за руку.

Двадцать лет брака промелькнули перед глазами, как кадры старого фильма. Вот Ирина в белом платье идёт к нему по церковному приделу. Вот они въезжают в первую квартиру – две комнаты в хрущёвке, но им казалось, что это дворец. Вот она встречает его с работы, в фартуке, пахнущем корицей и ванилью...

– Андрей Сергеевич, – голос Светланы вернул его в реальность, – может, я ошиблась? Мало ли похожих женщин...

– Нет, Света, – он достал телефон, открыл галерею. – Посмотрите на последние фото. Это она?

Светлана взглянула на экран – семейные фотографии с недавнего дня рождения Ирины. Длинное синее платье, знакомая причёска, мягкая улыбка.

– Да нет же! То есть... это конечно Ирина, но там, в торговом центре, она выглядела совершенно иначе. Будто другой человек! – Светлана осеклась, поняв, что сказала лишнее.

Андрей откинулся на спинку стула. В голове крутились обрывки воспоминаний: странные телефонные звонки, на которые жена отвечала в другой комнате. Внезапные "встречи с подругами" среди недели. Рабочие командировки, которых раньше никогда не было...

– А что они делали потом? – его голос звучал глухо, будто из-под воды.

– Я... я не знаю, – Светлана опустила глаза. – Я ушла. Постеснялась наблюдать. Но, Андрей Сергеевич, я два дня не находила себе места. Вы столько лет были моим руководителем, столько для меня сделали... Я не могла не рассказать.

Он кивнул. Достал бумажник, положил на стол купюру.

– Спасибо, Света. За честность.

– Что вы теперь будете делать?

Андрей встал, одёрнул пиджак.

– Для начала – съезжу в "Европейский". В то самое кафе.

Он вышел на улицу. Февральский ветер бросил в лицо горсть колючего снега. Телефон в кармане завибрировал – пришло сообщение от Ирины:

"Милый, не забудь, у нас сегодня ужин с Кравцовыми. Я приготовила твой любимый стейк".

Андрей посмотрел на экран, и впервые за двадцать лет знакомые буквы сложились в чужие, незнакомые слова. Кто она, эта женщина, которая готовит ему стейки и пишет "милый"? Кто та, другая, в кожаной куртке, держащая за руку незнакомого мужчину?

Он сел в машину, но не спешил заводить двигатель. В бардачке лежала фотография их свадьбы – он всегда возил её с собой, как талисман. Достал, всмотрелся в счастливое лицо невесты. Тогда, двадцать лет назад, оно казалось таким открытым, таким понятным...

Телефон снова завибрировал. Ирина: "Купи, пожалуйста, красного вина. То, которое любит Марина".

Андрей положил свадебную фотографию обратно в бардачок. Завёл машину. Навигатор привычно предложил маршрут до дома, но он ввёл другой адрес: "ТЦ Европейский".

Пока стоял в пробке на Киевской, в голове крутились обрывки воспоминаний. Вот Ира говорит, что записалась на курсы французского – "всегда мечтала выучить". Вот она меняет парикмахера и начинает ездить в салон на другом конце города. Вот смеётся в телефон и быстро переводит разговор на громкую связь, когда он входит в комнату...

Все эти мелочи, незначительные детали вдруг стали складываться в новую картину. Какую? Он пока не знал. Но чувствовал: привычный мир трещит по швам, как старое зеркало, готовое рассыпаться от одного неосторожного прикосновения.

Припарковавшись у торгового центра, Андрей посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Человек напротив – в дорогом костюме, с аккуратно подстриженной седеющей бородой – выглядел чужим и растерянным. Сорок пять лет, успешный бизнес, крепкая семья... Всё таким правильным казалось ещё утром.

Охранник у входа равнодушно скользнул по нему взглядом. Эскалатор медленно повёз наверх, к третьему этажу. Сердце гулко стучало в висках – то ли от волнения, то ли от предчувствия беды.

Кафе нашлось сразу – небольшое, уютное, с видом на заснеженную площадь. Столик у окна был свободен. Андрей сел, заказал кофе. Достал телефон, открыл фотографию Ирины.

– Да, эта девушка часто здесь бывает, – неожиданно произнёс официант, ставя чашку на стол. – По средам, обычно. Всегда берёт латте без сахара и черничный чизкейк.

Андрей медленно поднял глаза:
– По средам?

– Ага, уже месяца три как. Часа в два обычно приходит, – официант улыбнулся. – Только она сейчас другая совсем, модная такая стала. А на фото прям домашняя...

Он не договорил – его позвали к другому столику. А Андрей сидел, глядя в окно на падающий снег, и думал о том, что по средам Ирина ведёт курсы рукоделия для домохозяек. Так он считал все эти месяцы. Так она говорила...

Достал телефон, набрал номер.

– Милый? – голос жены звучал как всегда мягко, спокойно. – Что-то случилось?

– Нет, всё хорошо, – он сделал паузу. – Просто хотел спросить... Как там твои курсы рукоделия?

Секундная заминка. Почти незаметная.

– Отлично! Девочки сегодня такие салфетки красивые связали... – в трубке послышался смех. – Ты что, соскучился среди рабочего дня?

– Да, – он смотрел на столик, за которым она сидела три дня назад. – Очень соскучился.

***

Вечер с Кравцовыми тянулся бесконечно. Андрей смотрел на жену, разливающую вино по бокалам, и видел незнакомку. Каждый её жест, каждая улыбка теперь казались наполненными двойным смыслом.

– Ира, ты просто волшебница! – восхищалась Марина Кравцова, пробуя стейк. – Как тебе удаётся всё успевать? И дом содержать, и курсы вести...

– Главное – правильно организовать время, – Ирина улыбнулась, поправляя выбившуюся прядь из идеальной причёски. – Правда, милый?

Андрей поймал её взгляд. Спокойный, уверенный – ни тени смущения или тревоги.

– Да, ты у меня настоящий мастер... организации, – он отпил вино. – Расскажи, кстати, как твои курсы? Какие салфетки вы сегодня вязали?

Едва заметная пауза. Бокал в руке Ирины дрогнул.

– Сегодня работали над очень сложным узором, – она повернулась к Марине. – Представляешь, девочки три часа бились над одним элементом!

– А где проходят эти курсы? – как бы между прочим спросил Андрей. – Ты никогда не говорила точный адрес.

– В культурном центре на Сретенке, – Ирина встала, начала собирать тарелки. – Марина, хочешь посмотреть мои работы? У меня целая коллекция накопилась.

Женщины ушли в другую комнату. Павел Кравцов закурил, выпуская дым в приоткрытое окно.

– Повезло тебе с женой, старик. Двадцать лет вместе, а как будто медовый месяц не кончился.

Андрей молча кивнул. В голове крутилась мысль: "На Сретенке... А не в "Европейском" на третьем этаже?"

Когда гости ушли, Ирина принялась загружать посудомойку. Такая привычная, домашняя – в любимом синем платье, с русой косой, уложенной вокруг головы.

– Устал? – она подошла сзади, положила руки на плечи. – Может, массаж?

– Нет, – он мягко освободился от её рук. – Пойду пройдусь, проветрюсь.

На улице было морозно. Андрей шёл по ночной Москве, и в голове крутились обрывки воспоминаний. Прошлым летом Ира остригла несколько прядей – "случайно попала под машинку в салоне". Осенью впервые за их брак уехала на неделю – "курсы повышения квалификации для преподавателей рукоделия". В декабре он нашёл чек из магазина кожаной одежды, но она сказала, что покупала подарок племяннице...

Телефон завибрировал. Светлана прислала сообщение:

"Андрей Сергеевич, простите за поздний час. Я вспомнила кое-что важное. Тот мужчина... он называл её Риной. Не Ирой – Риной".

Андрей остановился посреди заснеженного тротуара. Рина... Совсем другое имя. Другая жизнь?

Достал телефон, открыл браузер. Вбил в поиск: "Культурный центр Сретенка курсы рукоделия". Ничего похожего. Ни одного упоминания.

Вернувшись домой за полночь, он застал Ирину спящей. На прикроватной тумбочке лежала книга – "Основы вязания крючком". Новенькая, ни разу не открытая.

Андрей тихо прошёл в кабинет, включил ноутбук. Пароль от её почты он знал – они никогда не скрывали друг от друга такие мелочи. Вошёл в аккаунт... и замер. Входящих писем не было. Вообще. Ни одного.

"Умно, – подумал он. – Регулярно чистит почту".

Следующим утром он впервые за пятнадцать лет не поехал в офис. Припарковался в двух кварталах от дома и стал ждать. Ровно в одиннадцать Ирина вышла – в длинном бежевом пальто, с сумкой через плечо. Села в такси.

Андрей следовал за ней через весь город. Никакой Сретенки – машина привезла её к небольшому особняку в тихом переулке на Остоженке. Ирина скрылась за резной дверью.

Он выждал полчаса, подошёл к двери. Табличка гласила: "Театральная студия 'Метаморфозы'". Внутри звучала музыка.

– Вы к кому? – окликнула его пожилая вахтёрша.

– Я... ищу Рину, – имя царапнуло горло.

– А, Рина Валерьевна! – женщина просияла. – Она сейчас занятие ведёт. Актёрское мастерство у начинающих. Подождите полчасика в холле.

Андрей медленно опустился в потёртое кресло. Актёрское мастерство... Его жена, которая двадцать лет пекла пироги и создавала уют, учит других притворяться?

Из зала донёсся смех и аплодисменты. Дверь распахнулась – и он увидел её. Короткая стрижка, чёрные джинсы, кожаная куртка. Совершенно чужая женщина с лицом его жены.

– Браво, Риночка! – какой-то мужчина приобнял её за плечи. – Потрясающее занятие.

Она улыбнулась – той особенной улыбкой, которая раньше предназначалась только ему:
– Завтра продолжим, Стас. У меня ещё есть пара идей...

И тут она увидела Андрея.

***

Секунда растянулась в вечность. Ирина застыла на пороге зала, словно актриса, забывшая свою роль на сцене. Её короткие волосы растрепались, на щеках играл румянец от недавнего смеха.

– Андрей? – голос дрогнул, но лишь на мгновение. – Что ты здесь делаешь?

– Решил посмотреть на твои... салфетки, – он поднялся из кресла. – Красивые узоры получаются. Особенно в театральной студии.

Мужчина, державший её за плечи, отступил в сторону. Ирина выпрямилась, расправила плечи – совсем другая осанка, чужие движения.

– Стас, извини, занятие окончено, – она даже не повернулась к нему. – Андрей, пойдём поговорим.

Они вышли на улицу. Февральский воздух обжигал лёгкие.

– Давно следишь за мной? – в её голосе не было ни страха, ни стыда. Только усталость.

– Три дня. С тех пор как тебя увидели в "Европейском", – он сунул руки в карманы, чтобы не выдать дрожь. – Рина Валерьевна... Красиво звучит. Как давно ты ведёшь двойную жизнь?

Она закурила – ещё один сюрприз. За двадцать лет он ни разу не видел её с сигаретой.

– Два года, – дым растворялся в морозном воздухе. – С тех пор как поняла, что задыхаюсь.

– Задыхаешься? В нашем браке?

– В роли идеальной жены, – она горько усмехнулась. – Знаешь, сколько лет я варила этот чёртов борщ по четвергам? Потому что "так принято в приличных семьях". Сколько раз улыбалась твоим партнёрам по бизнесу, изображая декоративную куклу?

– Я никогда не просил тебя быть куклой!

– Нет? А помнишь, как ты отреагировал, когда я десять лет назад заговорила о работе? "Зачем, милая? У нас же всё есть". Или когда я хотела постричься? "Длинные волосы – это так женственно..."

Андрей смотрел на неё – чужую, незнакомую, с сигаретой в тонких пальцах.

– И ты решила просто начать лгать?

– Я решила начать жить, – она выбросила окурок. – Здесь, в студии, я настоящая. Здесь никто не ждёт от меня идеального ужина и накрахмаленных салфеток. Здесь я могу быть собой.

– А кто ты на самом деле? – его голос звенел от сдерживаемой боли. – Та домашняя Ира, которая двадцать лет была моей женой? Или эта Рина в кожаной куртке?

– Я обе, – она впервые посмотрела ему в глаза. – И ни одна из них. Я женщина, которая устала притворяться счастливой только потому, что так положено.

– А Стас? – вопрос вырвался сам собой. – С ним тоже притворяешься?

– Стас... – она помедлила. – Он просто поверил в меня. Увидел во мне не чью-то жену, а человека. Режиссёра. Творца.

– Вы любовники?

Ирина покачала головой:
– Нет. Хотя, наверное, было бы проще, если бы да. Измену можно простить или осудить. А вот то, что твоя жена оказалась совсем не той, за кого ты её принимал...

Она не договорила. Из студии донеслись звуки музыки – начиналось следующее занятие.

– И что теперь? – Андрей чувствовал, как рушится его мир, осыпаясь осколками несбывшихся надежд.

– Не знаю, – она достала ещё одну сигарету, но закуривать не стала. – Может быть, пришло время перестать играть роли. Обоим.

– О чём ты?

– О том, что ты тоже не тот человек, которым хочешь казаться, – она грустно улыбнулась. – Успешный бизнесмен, который контролирует всё и вся. Человек, который знает, как правильно. Ты ведь тоже устал от этой роли, просто боишься себе признаться.

Андрей молчал. В её словах была правда – горькая, как дым её сигарет.

– Я вернусь домой к ужину, – она направилась к двери студии. – Решай сам, хочешь ли ты увидеть настоящую меня. Или будем продолжать играть в идеальную семью.

Дверь за ней закрылась. Андрей остался один на заснеженной улице, глядя на падающий снег и пытаясь понять, какая из его жизней только что рассыпалась вдребезги – настоящая или та, которую он сам себе придумал.

***

Домой Андрей вернулся затемно. Квартира встретила его непривычной тишиной – ни звона посуды на кухне, ни шелеста платья, ни знакомого запаха ванили. В прихожей стояли её сапоги, на вешалке висело пальто – значит, дома.

Он прошёл в гостиную и замер на пороге. Ирина сидела в кресле, закинув ноги на подлокотник – раньше она никогда так не сидела. Всё та же короткая стрижка, джинсы, незнакомая футболка с принтом какой-то рок-группы.

– Я думала, ты не придёшь, – она не подняла глаз от книги.

– Это мой дом.

– Наш дом, – она захлопнула книгу. – Хотя... возможно, именно в этом и проблема. Он всегда был больше твоим, чем моим. Как и наша жизнь.

Андрей опустился в кресло напротив. На журнальном столике стояла пепельница с одиноким окурком.

– Когда ты начала курить?

– Два года назад. В день, когда получила первую главную роль, – она усмехнулась. – "Вишнёвый сад", представляешь? Я играла Раневскую. Женщину, которая возвращается в дом, ставший чужим.

– Почему ты не рассказала мне? О театре, о ролях...

– А ты бы понял? – она наконец посмотрела ему в глаза. – Ты, который всегда знал, как правильно жить? Который на всё имеет готовый ответ?

– Я любил тебя, – его голос дрогнул.

– Ты любил образ, – она покачала головой. – Идеальную жену, которая варит борщи и вяжет салфетки. А я... я просто хотела быть живой.

Андрей встал, подошёл к окну. За стеклом мерцала ночная Москва – такая же чужая сейчас, как и женщина в кресле.

– Знаешь, – он не оборачивался, – сегодня я весь день думал о нас. О том, как мы познакомились. Помнишь тот вечер?

– В театре, – теперь в её голосе звучала улыбка. – Я работала билетёршей, подрабатывала после института. А ты пришёл на "Чайку".

– И забыл билет. А ты пустила меня без билета, нарушив все правила.

– Потому что увидела в твоих глазах что-то... живое. Настоящее, – она встала, подошла к нему. – Куда оно делось, Андрей? Когда мы перестали быть живыми?

Он повернулся к ней:
– Может быть, когда начали соответствовать чужим ожиданиям? Я – успешный бизнесмен, ты – идеальная жена...

– И оба несчастны, – она горько усмехнулась. – Знаешь, что самое смешное? Я ведь правда люблю готовить. И дом люблю. Просто не только это. Понимаешь?

– А театр? – он смотрел на её новую короткую стрижку, и она вдруг показалась ему удивительно красивой. – Это навсегда?

– Это часть меня. Как и наш брак, как и этот дом... – она сделала паузу. – Вопрос в том, готов ли ты принять меня настоящую? Со всеми ролями, которые я играю не только на сцене, но и в жизни?

Андрей молчал, глядя в окно. Потом медленно произнёс:
– Знаешь... я ведь тоже ненавижу эти деловые ужины. И галстуки. И роль человека, который всегда знает, как правильно.

– Правда? – в её голосе мелькнуло удивление.

– Да. Может быть... – он запнулся, – может быть, нам обоим пора перестать играть?

Ирина подошла ближе, коснулась его плеча:
– И что тогда останется?

– Мы. Настоящие. Какими бы мы ни были.

Она прижалась к его спине, и он почувствовал знакомый запах её духов – единственное, что не изменилось за эти годы.

– Я не брошу театр, – тихо сказала она.

– А я не буду просить тебя это сделать.

– И я не отращу косу.

– Тебе идёт короткая стрижка.

Они стояли у окна, глядя на ночной город, и между ними медленно таял лёд двадцати лет притворства. Где-то в глубине квартиры тикали старые часы – свадебный подарок её родителей. Время начинало новый отсчёт.

– Знаешь, – вдруг сказала Ирина, – в следующий четверг у нас премьера. "Двое на качелях". Придёшь?

Андрей повернулся к ней:
– При одном условии.

– Каком?

– Борщ по четвергам отменяется.

Она рассмеялась – впервые за этот бесконечный день. Искренне, легко, как тогда, двадцать лет назад, когда пустила его в театр без билета.

• – Ты всё время меня удивляешь! - сказал муж, не подозревая, какой сюрприз готовит ему жена

• ЕЩЁ РАССКАЗЫ

Нинка, только-только отметившая восемнадцать, стояла у облезлой двери своей комнаты, прижимая к груди потрёпанный рюкзак. В нём – пара шмоток да студенческий. "Чтоб духу твоего тут не было!" – голос матери, словно гром среди ясного неба, прокатился по старой двушке.

Люська, как все соседи кликали её мать, опять накатила. Третий день не просыхает, с тех пор как новый хахаль съехал, прихватив её заначку. "Ну и катись!" – мысленно огрызнулась Нина, глотая слёзы. Сколько себя помнила – вечно эти крики, попрёки: то не так села, то не так встала. А уж когда на бюджет в медицинский поступила – совсем крышу у маман снесло.

За окном серело ноябрьское утро. На кухне громыхнула опрокинутая табуретка – мать опять искала, куда Нинка "заныкала бутылку". В прихожей зазвонил допотопный телефон – баба Клава с пятого этажа, вечная мамкина собутыльница.

– Люсь, ты чего буянишь? У меня канарейка от твоих криков чуть кондратий не словила!

– Клав, у меня тут своя канарейка... тьфу, змеёныш, в институт упорхнуть собралась! – мать на секунду притихла, всхлипывая в трубку. – Говорю ей: хочешь учиться – иди в вечернюю смену, работай, помогай матери. А она, представляешь, нос воротит!

Нина стиснула зубы. В кармане завибрировал мобильник – Катька, соседка по общаге, строчила сообщения:

Ты где? Первая пара через полчаса!

– Щас приду, – пальцы дрожали, набирая ответ.

Мать, бросив трубку, привалилась к дверному косяку:

– А, так ты ещё и телефончик завела? На какие шиши, позволь спросить? Небось, хахеря нашла, как я в твои годы?

– Это Катька подарила, на день рождения! – Нина сама не заметила, как сорвалась на крик. – И вообще, пап перед смертью просил, чтобы я выучилась! А ты... ты его последнюю волю...

– Не смей! – швабра, стоявшая в углу, полетела в сторону дочери. – Не смей мне про Сашку напоминать! Сбежал от нас с тобой в могилу, паразит!

Нина увернулась, рюкзак съехал с плеча. На пол выпала помятая фотография – она с отцом в парке, ей тогда тринадцать было. Последнее лето перед его болезнью. Фотка словно оживила что-то в мутных глазах матери. Люська осела на пол, подобрала снимок трясущимися руками.

– Сашенька... – прошептала она, размазывая тушь по щекам. – А помнишь, доча, как он тебя на карусели катал? Всё приговаривал: наша Нинуська врачом будет...

"Помню, мам", – Нина замерла у двери, чувствуя, как предательски дрожит нижняя губа.

Звонок в дверь разбил момент вдребезги. На пороге нарисовалась тётя Рая из третьей квартиры, медсестра из районной поликлиники.

– Люсь, ты что опять творишь? – она решительно протиснулась в прихожую. – Весь подъезд на ушах стоит!

– Райка, она... она меня бросает, – мать попыталась встать, но только неуклюже завалилась на бок.

– Да кто кого бросает? – тётя Рая подхватила Люську под мышки. – Нинка, детка, беги в институт. Я тут с мамой твоей потолкую. Давно пора.

В глазах тёти Раи читалось понимание – сама когда-то медучилище заканчивала, пока мать-одиночка на трёх работах вкалывала.

– Мам, – Нина сглотнула комок в горле. – Я вечером приду. И это... там в холодильнике борщ, я вчера наварила.

– Вали уже! – мать дёрнулась в руках соседки. – Все вы, умные, валите. А я тут... я...

Хлопнула входная дверь. Нина вылетела во двор, утирая слёзы рукавом старенькой куртки. Возле подъезда маячила Катька с термосом кофе.

– Ну, подруга, – она молча протянула дымящийся стакан. – Айда ко мне жить? У меня в общаге места навалом, комендантша не заложит – я ей с английским помогаю".

На первой паре – анатомичке – Нина только делала вид, что слушает. Перед глазами всё маячила фотка с отцом. "Врачом будешь..." А ведь правда, батя, буду. Чего бы там мамка ни выделывала.

В перерыве телефон разразился трелью – тётя Рая.

– Нин, тут такое... – голос соседки звучал встревоженно. – Мамка твоя, как я ушла, всю хату вверх дном перевернула. Нашла твою копилку в шкафу. Ту, где на учебники копила.

Нина похолодела. Два года заначку делала – с репетиторства, с подработок в аптеке.

– И что? – язык еле ворочался.

– Уже пропила. С бабой Клавой на пару. Слышь, Нин... может, правда, к подружке переедешь? Хоть на время.

Нина молча нажала отбой. В голове шумело, будто кто-то врубил центрифугу на полную. В аудиторию вплыла Катька с двумя стаканами кофе. Глянула на подругу – и молча протянула один.

– Знаешь что, – Нина решительно встала. – Я после пар домой. Последний раз.

– Только не одна, – Катька подхватила свою сумку. – Я с тобой.

Дверь в квартиру была не заперта. Из кухни несло перегаром и горелой яичницей. Мать спала, уткнувшись лицом в клеёнку на столе, рядом валялась пустая бутылка.

– Мам, – Нина тронула её за плечо.

Люська дёрнулась, подняла мутные глаза:

– Явилась? Думала, совсем сбежала, как батька твой...

– Пап не сбегал. Он умер от рака, мам. Ты же знаешь.

– А какая разница? – мать с трудом подняла голову. – Все вы... всё бросаете меня. Одна я, как палец...

– Ты сама всех бросаешь, – Нина принялась собирать учебники с полки. – Вон, тётя Рая говорит, в наркологии бесплатные группы есть. Но тебе ж оно надо?

– Больно умная стала! – Люська попыталась встать, но только съехала со стула. – Вот и катись в свою общагу! К умным! А я... я и одна проживу!

Нина замерла с рюкзаком в руках. Вспомнился вдруг прошлый Новый год – мать, трезвая и причёсанная, готовит оливье, напевает "малиновки заслышав голосок". Всего-то год прошёл...

– Ладно, мам. Я ухожу. Но если надумаешь завязать – звони. И это... – Нина положила на стол потрёпанную фотографию с отцом. – Может, хоть ради его памяти?

* * *

Прошло три месяца. Нина сидела в "Макдональдсе" напротив общаги, ковыряя остывшую картошку. Телефон пиликнул – сообщение от тёти Раи:

"Включи-ка вечером скайп, тут кое-кто поговорить хочет".

Следом пришла фотка: мать, осунувшаяся, но трезвая, сидит на кухне с бейджиком группы АА. На заднем плане – та самая фотография с отцом, теперь в новой рамке.

"Доченька... – пришло следующее сообщение, уже от материного номера. – Я тут подумала... может, зайдёшь как-нибудь? Я пельменей налеплю. Помнишь, как раньше, с отцом?"

Нина уставилась в окно. На карнизе суетились воробьи, деля корочку хлеба. Один – самый мелкий – всё никак не мог пробиться к еде, но упрямо пытался снова и снова.

"Зайду, мам, – набрала она, улыбаясь сквозь слёзы. – В воскресенье как раз анатомичку сдаю. Если пятёрка – будет повод отметить. Чаем".

• — Все знали, а я жил в счастливом неведении! — воскликнул муж, узнав правду об измене жены от бывших друзей

• ЕЩЁ РАССКАЗЫ