То, что она угодила в самую задницу, Пелагея поняла только после их первой остановки.
Руслан завернул к придорожной кафешке, чтобы перекусить и залить себе в походный термос кофе. Пелагея вышла из машины вслед за ним.
Она уже успела пожалеть, что не поела в предыдущей столовке. Живот урчал, требуя еды, желательно чего-то трепещущего и с кровушкой.
Неприятно, когда все силы и эмоции начинают концентрироваться в желудке, но Пелагея чувствовала, что еще немного и она накинется на первого встречного и вцепится ему в шею.
В столовке она взяла три буузы, которые оказались похожи своими размерами на еду мифических героев древности. Выпалив, что-то похожее на благодарность Пелагея отползла в угол столовой, где накинулась на еду, щедро разбрызгивая вокруг себя обжигающий мясной бульон.
Вкусно.
Ее пальцы были жирными и скользкими, и она наверняка выглядела просто ужасно со стороны, но сейчас ей было плевать.
В ее животе поселился теплый огонек, который грел ее изнутри.
Она взяла салфетку и осторожно вытерла губы и руки. Видела бы ее Мать-Паучиха - за одно прикосновение к такой еде, она бы прошлась линейкой по пальцам Пелагеи. А линейка, надо сказать, у нее была тяжелой и деревянной. Пелагея не раз видела, как из кабинета директрисы выходили заплаканные послушницы, которые осторожно баюкали на груди свои отбитые кисти. Пальцы у них были залиты кровью и неестественно вывернуты. Они уползали в свои комнаты и отсиживались там еще несколько дней. Подруги приходили к ним, приносили еду, успокаивали их и помогали лечить пальцы. Иногда приходила сама Мать-Паучиха и меняла повязки на руках. Она заботилась о них, это нельзя было отрицать. Но забота порой была своеобразной.
Всем было больно конечно же и очень часто это были несправедливые наказания. Но никто не жаловался.
Потому что для жалобщиков была приготовлена металлическая линейка.
Пелагея прислушалась к собственным ощущениям, к своему дыханию, к напряжению мышц. За теплом насытившегося желудка, где-то в топкой глубине ее тела, в самой непроглядной тьме, она почувствовала легкий укол. Словно кто-то вонзил ей в селезенку раскаленную иглу и с каждой секундой ее кончик становится все толще и толще.
Вот черт!
Она резко встала. Подошла к Руслану, который мирно доедал свой бухлер, и бесцеремонно протянула ему открытую ладонь.
- Давай ключи, я тебя в машине подожду.
Руслан поперхнулся варенной бараниной.
- Ты шутишь? Нет, конечно.
- Почему? - пожала плечами Пелагея.
- Потому что, я не хочу, чтобы ты угнала мою тачку, вот почему, - скривился Руслан и вернулся к своему бульону, на поверхности которого плавали кусочки зеленого лука.
Пелагея вздохнула, закрыла на секунду глаза. Досчитав внутренне до десяти, она вновь посмотрела на туриста.
- Пожалуйста, дай мне ключи. Я посижу в машине и послушаю музыку. А если ты думаешь, что я угоню твою тарантайку, то ты дурак. С-с-сори.
Руслан вперился в нее обжигающим взглядом. На его щеках играли желваки, губы были плотно сжаты. Он начал нервно стучать вилкой по столу.
Пелагея попыталась обезоруживающе улыбнулась.
- И нахрен тебе эти очки в помещении, а? - недовольно буркнул он, отворачиваясь куда-то в сторону.
- Мне они нравятся, - отрезала Пелагея и обошла столик с другой стороны. - Ну что, дашь ключи? Или нет?
Руслан помолчал, затем хмыкнув, выложил перед ней блестящую связку.
- Если угонишь, я буду выглядеть как полный идиот.
- Не переживай, ты и так уже выглядишь. Паранойя без причины, она…типо это…признак дурачины, - сказала Пелагея, забирая ключи. - Мне просто хочется послушать музыку в машине. Вот и все.
- Окей, окей, иди, - махнул на нее рукой Руслан. - Я тут еще пока ем.
Пелагея кивнула и направилась к выходу.
На горизонте появились тяжелые облака.
Ветер переменился - теперь он был сухим и колючим, дующим прямо в лицо. На зубах Пелагеи тут же заскрипел песок.
Она прикрыла лицо рукой и пробежала до машины.
Села внутрь и врубила музыку.
Уголек, засевший внутри нее сжигал ее дотла, еще немного и он пройдет сквозь ее мясо и кости, словно сквозь мягкое масло. Она зашлась сухим кашлем, согнулась, сжимая руки на груди, пытаясь хоть как то унять этот стылый огонь раздирающий ее изнутри. Ногти начали царапать кожу сквозь платье, кости заныли от боли, а внутренности попросились наружу. Глаза застилало темно-красное марево. Она начала ритмично щелкать зубами, и внутри ее челюсти, начали прорезаться жвалы. Позвоночник заскрипел, ее скрутило от боли, которая начиналась в ее матке и расползалась по телу тонкими нитями.
Ее трясло от боли.
Соски горели, будто кто-то ткнул в них раскаленной кочергой.
Кости ломило, а желудок скручивало стальной проволокой.
Она захотела закричать, но из ее рта посыпались жирные черви, пропитанные прогорклым маслом.
Когда ее горло продрало наждаком, Пелагея открыла дверь машины и выплеснула все на землю.
Черная тягучая кровь полилась вниз бесконечным потоком.
Сколько прошло минут - одна, две, десять? - но крови стало меньше, и, сплюнув последние капли, Пелагея откинулась на сиденье без сил.
Приступы участились. Семя чувствует, что она уже близко к Утробе.
Это плохо.
Просто ужасно.
Мать-Паучиха сказала бы - Тебе конец, девочка моя - и была бы права.
Пелагея вспомнила как, ректорша запретила им смотреть телевизор на три месяца, когда ее стали за суровый характер называть Доктором Коксом. Ей захотелось улыбнуться, но ее губы скривились от боли.
Последний приступ кашля пронзил ее, и она выхаркала себе в ладонь паутину, влажную от слизи.
Она прижала ладони к груди, чтобы хоть как-то успокоить дыхание. Боль уходила, словно бы ее никогда и не было. Все исчезло, все прошло. Пелагея взглянула на лужу крови, растекшейся под машиной, но вязкая жидкость уже испарилась.
Из динамиков магнитолы доносился все тот же легкий, не напряжный рок. Пелагея не успела заметить, как начала качать головой в такт. Стук крови в ушах ушел, и свинцовый обруч, стягивающий ее живот, куда-то запропастился.
Это всегда было как прилив — внезапный и стремительный, но также быстро оборачивающийся отливом, обнажающим старые кости. Минута боли скручивающей все внутри. Мать-Паучиха назвала бы это схватками.
Она любила всегда и на все дать свое экспертное мнение.
Пелагея протерла глаза.
Ей стало легче, и это тяжелое отчаянье, которое висело на ее плечах, как будто стало на полтонны легче. Ничего, пускай ей тяжело, но она справиться. Расклад определенно не в ее пользу, но что поделаешь - такое бывает. Иногда и огромного паука загоняют в самый угол своей паутины.
Она положила руку на своей живот, чувствуя этот жар, идущий изнутри.
Руслан все еще не выходил из столовой.
- Обжора - усмехнулась она, и начала бесцеремонно обшаривать весь салон машины.
А что такого? Сам виноват, раз так тормозит. Ей вообще-то ехать нужно.
Сверху она нашла только пару иконок, распечатанных на куцых вкладышах. Какой-то магнит-мандала. Несколько пятикопеечных монет, сшитых вместе красной ниткой.
В бардачке тоже было мало чего интересного - только стопка дорожных карт, компас, документы в вакуумном пакете и фляжка.
Пелагея вязал плоский металлический прямоугольник, с трудом раскрутила запор и понюхала. Скривилась. Запах был терпким, душным и отдавал почему-то землей и болотом. Он сразу же засел свербящим огоньком в ее носу. Коньяк что ли?
Она осторожно отхлебнула. Тут же зашлась кашлем.
Какое-то очень крепкое виски.
Пелагея закрутила флягу обратно и кинула ее в бардачок.
И тут она увидела нож.
Он лежал рядом с рычагом передач, незаметно примостившись в щель у основания водительского сидения. Так просто и не заметишь, а если заметишь - не предашь значения. Он был задвинут в ножны из темного дерева, и казался какой-то странной, грубо сделанной и короткой флейтой. Или просто тотем-амулет, только миниатюрный. Да большинство даже бы не остановили взгляд на этот продолговатом куске дерева - от него прямо таки исходила аура незначительности, ненужности. Аура “здесь нет ничего важного”.
Пелагея чувствовала сталь сквозь дерево.
Это была ее особенность. Ее Паучий дар.
Кто-то в их обители мог зажечь свечу одним взглядом. Кто-то слышал то, что слышат летучие мыши. Кто-то умел готовить шесть блюд одновременно (это называли “кулинарная медитация”). А вот Пелагея умела разговаривать со сталью. Точнее с предметами, сделанными из стали. Особенно с различными клинками.
Она вежливо провела пальцем по ножнам, здороваясь с ножом.
Едва заметная вибрация в ответ - так нож приветствует тебя.
Пелагея осторожно взяла его в руки, погладила ладонью. Ножны на ощупь были гладкими, почти скользкими и засечка у основания рукоятки, совершенно не чувствовалась. Она потянула руки в сторону, и дерево разомкнулось ближе к середине.
- Привет, - улыбнулась Пелагея.
Лезвие пропело в ответ, и эта песня совсем ей не понравилась.
Разные клинки поют по-разному.
Разделочные ножи на кухнях - крикливы и рассредоточены. Они готовы резать, что угодно и когда угодно, но уже давно не могут отличить пряный базилик от парного говяжьего мяса. Сталь уже впитала все вкусы и ароматы, ее потрясывает, и нож ведет себя, словно наркоман, словивший бэд-трип.
Ножи для бумаги обратный случай - они не могут и двух слогов связать вместе, вечно ленивые и вечно расслабленные. Обломовы клинкового мира, они не привыкли кромсать и рассекать. Но внутри них сидит эта нервозная неудовлетворенность, которая заставляет дрожать руки тех, кто прикасается к ним.
Есть еще антикварное железо - как новодел, так и действительно старички, успевшие испить крови. Находиться с ними рядом очень сложно - они постоянно бормочут, и заставить их заткнуться просто невозможно. Тихий шепот, на самой грани слуха, словно назойливое гудение компьютера, заставляет отвлекаться и чувствовать себя не в своей тарелке. И ладно бы они рассказывали что-нибудь интересное. И те, и другие несут жуткую билеберду - новоделы из-за того, что всю свою жизнь провели на полке, а старички просто впали в маразм.
А есть и вот такие клинки, как тот, что сейчас держала в руках Пелагея.
Ножи-убийцы, всласть напившиеся чужой крови.
Аура от стали была такой сильной, что ее пальцы начали зудеть, когда она прикоснулась к лезвию.
На первый взгляд - обычный охотничий нож. Пелагея не разбиралась в том, для чего нужен тот или иной клинок, но ей почему-то представилось, что его стезя - снимать шкуры. Лезвие буквально чуточку изогнуто, у его основание есть засечки, но сам нож очень острый. Ни намека на гарду, так что тыкать им кого-то было бы себе дороже. Обычный прикладной нож. Колбасу и хлеб в походе порезать, ветку срубить или потроха из кролика выпустить. Пускай ножны такие странные, как будто специально сделанные для скрытного ношения. Разные бывают ножны, подумаешь.
Ничем не примечательный нож.
Вот только, когда Пелагея прикоснулась к лезвию в первый раз, она тут же отдернула пальцы. Ей показалось, что она испачкалась в чем-то липком и соленом. Но это был лишь фантом.
Клинок пел, и песнь была очень кровавой и жуткой.
Так клинки не поют, если все их жертвы - эта лесная животина.
Если судить по той симфонии, которую выводил нож, им должны были убивать. Людей. Очень жестоко и причиняя адскую боль.
Пелагея осторожно облизнула кончик лезвия.
Ну конечно.
Девушек. Причем очень молодых. Примерно одного с нею возраста.
Просто замечательно.
Она заметила Руслана слишком поздно - он уже преодолел половину расстояния от столовой до машины. Все что Пелагея успела сделать - это запихнуть нож обратно и нацепить на лицо привычную бесстрастную маску. А, ну да, еще и поправить очки.
- Ну чего, поехали? - спросил Руслан, садясь за руль. - Тебе тут больше ничего не надо?
Блин, нет, скажи, что тебе нужно в туалет!
- Да, можно ехать, - на автомате брякнула Пелагея, и ей тут же захотелось заехать себе по роже. Ну и дура!
- Окей, значит в путь, - улыбнулся Руслан и повернул ключ в замке зажигания. Старенький движок шестерки взревел, словно разбуженный в середине зимы медведь, прокашлялся и наполнил салон вибрациями. Пелагея хотел бы назвать их позитивными, но это было не так. - Как там...земля прощай, в добрый путь.
- Я люблю этот мультик, - опустошенно откликнулась Пелагея.
- Круто, - с уважением кивнул он. - Мало кто сейчас любит классику. Я вот своих племянниц спросил насчет “Жил был пес”, а они....ты не поверишь, что они сказали! А что это? Пиксар? Мне показалось, что они шутят, но одна из них реально полезла в гугл искать у Пиксара этот мультик. А я им такой....
В голове у Пелагеи взрывались каскады бомб и каждая из них - это удар в огромный гонг внутри ее легких. Дыхание перехватило, и на грудную клетку словно высыпали несколько тонн песка. Ей бы кричать и бежать отсюда, выпрыгивать из машины, но ее словно парализовало. Она надеялась, что Руслан не углядел этот едкий страх за ее сжатыми губами и темными очками.
Паук внутри нее качал головой. Глупенькая, глупенькая девочка.
Они вновь выехали на трассу и понеслись вперед.
(Часть 3 будет уже завтра:)