Собственно, приезжает в лагерь очередная проверка. В этот раз не абы кто, а целая глава районного СЭС. Штука в том, что её должны были отправить проверять стационарный лагерь, а там, как водится, поляна накрыта, банька и вот это всё. А отправили проверять палаточный, в лес, в глушь.
Ходит, значит, носом водит, летаете не так, дышите не по команде, комаров слишком много, трава слишком зелёная, солнце слишком яркое, дети слишком громкие и прочая, прочая, прочая. В общем, всем своим видом показывает, что лагерю конец.
Может, любому другому лагерю и наступил бы конец, но на её беду в этом лагере Старшим Комиссаром (начальник) был Большой.
Подходит к ней, Большой, и совершенно между делом таким будничным тоном спрашивает: «Простите, а с какой целью вы приехали? Мне Михаил Петрович сказал, что нас не будут проверять, а тут вы? Странно, он мне даже не позвонил». Проверяющая аж в лице изменилась.
«Так это он вас имел ввиду?», чуть дрогнувшим голосом спрашивает она. «Конечно нас, а кого еще!», с выражением лица олимпийского чемпиона и Бонда, из прошлой истории, отвечает ей Большой. «А, ну чего же вы сразу не сказали», голосом Лисы Патрикеевны, продолжает она.
И так ей все начало нравится, словами не передать. И дети у нас замечательные, и травка такая милая, и комаров не так много, да и вообще все такие молодцы, аж переночевать негде.
Проверки на этом прекратились с формулировкой «Зачем его проверять, раз у него сам Михаил Петрович в друзьях».
А в чем юмор, спросите вы? А все очень просто, Михаил Петрович, это главный врач областного СЭС, т.е. самый большой ее начальник.
Ну и что смешного, снова спросите вы? А смешное заключается в том, что никакого Михаила Петровича, кроме как имени отчества и того, что он главный врач, Большой не знал и в глаза его никогда не видел!
На глупый вопрос одного из комиссаров: «А если проверит, а если позвонит?» — Большой ответил: «Кому? Михаил Петровичу? А ну как я действительно его друг, так ведь можно и по шапке получить».
Несколько лет спустя я спросил Большого: «Как ему пришла эта мысль в голову?» На что он мне ответил: «Я вдруг вспомнил сцену из «Семнадцати мгновений весны», где Мюллер спрашивает Штирлица, а о чем вы говорили с партайгеноссе Борманом? На что Штирлиц отвечает: «А об этом я буду рассказывать только в присутствии самого партайгеноссе Бормана».
