– А давайте ему задание дадим, и пусть покажет, что он умеет, – предложил Брызглов.
– Давайте. Я, как пионер, всегда готов к трудным и ответственным заданиям, – откликнулся я.
– Напишите правила прохода и проезда по двору дома, – сказал Иван Иванович, – а то у нас там шастают все кому не лень.
– Это камень в мой огород? – вспыхнула Жанна.
– Напишу я вам эти правила, не переживайте, – согласился я. – К следующему нашему заседанию всё будет в лучшем виде.
– Вот так и напишем в протоколе: «Поручить Фёдорову составить правила», – хищно улыбнулся Кац.
– Составлю, – подтвердил я. – Но раз уж речь зашла о проезде по двору, то не могли бы вы, глубокоуважаемый пан председатель, рассказать, почему с владельцев припаркованных на ночь во дворе автомобилей собираются деньги, которые к тому же не проводятся через кассу, как я понял.
– Собирать деньги с ночующих автомобилей было решено на общем собрании несколько лет назад, –вздохнув, ответил Самуил Иванович. – Да, деньги не учитываются в кассе, но они служат для различных дел, где нужна наличность.
– А сколько денег собрано с начала года? Сколько и на что использовано? – поинтересовался я.
– Немного, там копейки, – пояснил Кац. – Тысяч двадцать в месяц.
– А куда потрачены? – допытывался я.
– Насос для канализации надо было купить, – принялся перечислять Самуил Иванович. – Так он тысяч шестьдесят стоит, а мы его наличными за пятнадцать взяли.
– А происхождением насоса не интересовались? – вкрадчиво спросил я.
– Нам насос нужен, а не его происхождение, – огрызнулся Кац.
– Сорок тыщ «Маяку» заплатили, – напомнил ему Брызглов.
– Что за «Маяк»? – удивился я.
– Компания-монополист, которая обеспечивает теплоснабжение нашего дома, – охотно пояснил Иван Иванович. – Каждую осень надо проходить проверку, иначе наш дом не подключат к отоплению.
– А нельзя было оплатить её услуги безналом? Зачем огород городить? – уточнил я. – В то время, когда космические корабли бороздят небо...
– Это не самому «Маяку», – перебил меня Брызглов, – это инженеру, который за наш дом отвечает и акт готовности к зиме подписывает.
– Взятка, что ли? – сообразил я.
– Да, взятка, – подтвердил мою догадку Кац. – Мы дали её, чтобы наши жильцы зимой не замёрзли.
– Взятка? Вы серьёзно? Я не сплю? – ошарашенно повторял я. – Вы так спокойно об этом говорите... Жанна, ущипните меня, но только не больно.
– Все дают, все, – принялся просвещать меня Брызглов. – Если не дашь, то тепла не получишь. Поэтому все платят, все дают. И мы не исключение.
– Но это же взятка... – попробовал возразить я. – Вы незаконно собираете деньги с жильцов и даёте их в качестве взятки. Это совсем уже...
– У меня времени мало, – прервала меня Наденька Дурова. – Я предлагаю перейти к последнему вопросу нашей повестки – «Разное». Так вот, я предлагаю выразить Фёдорову недоверие. Кто за?
– В каком смысле недоверие? – удивилась Жанна.
– В прямом! – огрызнулась Надежда. – Фёдоров только и делает, что устраивает скандалы на ровном месте и никакой работы не ведёт. То одно ему не так, то другое. Предлагаю выразить недоверие. Я за.
И Дурова протянула свою прелестную ручку вверх.
– Я тоже за, – поддержал её Кац.
Брызглов воздержался. Жанна и я были против. Однако Самуил Иванович сказал:
– Мой голос решающий. Правление выражает своё недоверие гражданину Фёдорову.
– Я даже не знаю, как теперь смогу жить с этим клеймом, – всхлипнул я.
– Вот! Он опять паясничает! – завопил внезапно рассвирепевший Кац. – Я вас вообще больше не буду на заседания звать! Мы вас не будем приглашать!
– Как это? Я же член, – иронизировал я. – Как же вы без меня будете? Как вы без члена сможете проводить заседания правления?
– Выйдите из помещения! Оно не ваше! – Самуил Иванович затряс головой, из его рта полетели брызги.
– Между прочим, это общедомовая территория. С чего это вы меня отсюда выгоняете? – возразил я.
– Выйдите! – продолжал орать Кац.
– Охрану позовите, – посоветовал я. – Пусть они меня торжественно вынесут из помещения диспетчерской.
– Прекратите! – закричала Жанна. – Что вы тут балаган устроили?
– Я вообще никого не трогаю, – ответил я. – Это вот некоторые нервные граждане то свергают меня, то недоверие выражают. Я боюсь, что в следующий раз меня расстреляют.
– Вы негодяй, – сказал внезапно успокоившийся Самуил Иванович.
– А вы взяткодатель и самодур, – улыбнулся я ему.
– Прекратите лыбиться! – крикнула Дурова. – Постоянно со своей улыбочкой! Смотреть тошно!
– Я долго жил на Западе, а там все друг другу улыбаются, как придурки. Я ещё не привык скалить зубы и кричать на собеседников, но я работаю над этим, – пояснил я.
– Всё! – Кац стукнул ладонью по столу. – Заседание правления ТСЖ «Ротонда» объявляю закрытым. Все свободны.
Я встал и поднялся к себе в квартиру.
– Ну что у вас там нового? – спросила меня жена.
– Взятки дают деньгами, незаконно полученными с жителей дома, – задумчиво произнёс я. – Строителей своих хотят нанять для ремонта фасада. Дорого, но зато там все свои.
– У нас наконец-то дом отремонтируют? – обрадовалась Леночка.
– Нет. На ремонт нет денег, – ответил я. – Но они обсуждают, что если бы деньги были, то они бы фасад отремонтировали. Час обсуждали, как было бы хорошо, если бы имелись деньги.
– Тебе не надоело сражаться с ветряными мельницами? Может, хватит? – жена подошла и потрепала меня по седой голове.
– Да тут я сражаюсь даже не с мельницами, а с их тенью, – я сел на диван и потянулся. – А ведь я сюда не сражаться приехал, а жить. И да, мне всё это надоело. К тому же меня, в связи с утратой доверия, решили не пускать на заседания.
– Вот и не ходи, – посоветовала Леночка. – Два часа там чёрт-те о чём говорите, а толку никакого. Лучше бы с детьми погулять сходил.
– Вот и не пойду, – ответил я. – То есть с детьми пойду гулять, а в правление ни ногой. Только нервы себе мотать. Тем более меня туда и звать уже не будут. Тема с председательством закрыта навсегда и бесповоротно.
Но одна пословица гласит: «Человек предполагает, а Бог располагает».
Спустя полторы недели я шёл по двору нашего облупившегося дома и никого не трогал. Вдруг мне преградил путь какой-то мужчина: выше меня на голову, с заметным пивным животиком, всклокоченными волосами и небритой физиономией. Он сказал:
– Здравствуйте, Вадим. А я вас по фотографии узнал. Меня зовут Андрей.
– Очень приятно, – я протянул ему руку. – Вадим Фёдоров. Рад знакомству.
– Я из шестьдесят седьмой квартиры. Моя фамилия Дуриков, – пожав мою руку, продолжил собеседник.
– Очень приятно, – повторил я.
Возникла неловкая пауза. Я хотел уже пойти дальше, но мужчина внезапно заговорил, дыхнув на меня перегаром:
– Я тебе морду набью, мудила.
– За что? – поинтересовался я.
– Ты мою жену обидел. Ты про неё похабный рассказ написал.
– А как её зовут? – уточнил я.
– Надечка Дурова, – ответил Андрей. – Она даже плакала, когда твоё говно читала. И за это я тебе по морде дам.
Он вынул из кармана пачку сигарет. Грязно матерясь, попытался достать одну, но она упала на асфальт. За ней полетела вторая.
– А почему у вас с женой фамилии разные? – спросил я.
– Она оставила себе девичью, – пояснил Дуриков, роняя третью сигарету. – Но дети записаны на мою.
– Понятно, – кивнул я, развернулся и пошёл прочь.
– Стой! Стоять, я сказал! – раздался крик за моей спиной.
Я остановился. Повернулся. Андрей всё-таки достал одну из сигарет, засунул её себе в рот и продолжал орать:
– Иди сюда! Я кому сказал? Иди сюда!
– Зачем? – крикнул я в ответ.
– У тебя зажигалка есть? Моя что-то не зажигается, – спокойно произнёс Дуриков.
– Я не курю, – ответил я.
– Иди сюда, скотина! Иди сюда, сволочь! Я тебе морду набью! – вновь перешёл на крик мужчина.
– Вам надо, вот вы и идите, – сказал я и прибавил, когда тот, продолжая материться, приблизился ко мне: – Бейте.
– Нет, я тебя бить не буду. Я тебя убью, – подумав, сообщил Андрей.
– Хорошо, – поморщился я, – только убивайте быстрее, а то я есть хочу. Меня обед дома ждёт, а я тут время на вас трачу.
– Я убью тебя, скотина! – гаркнул тот мне в ухо. – Бить не буду, потому что тебе шестьдесят лет, а я стариков не бью.
– Вообще-то, мне всего пятьдесят шесть, – обиделся я.
– А мне сорок! И я убью тебя, гада, – сообщил Дуриков и разразился длинной тирадой, состоящей из междометий и матерных слов.
– Хорошо, – сказал я и, достав из кармана смартфон, уточнил: – А не могли бы вы всё это на камеру мне сказать? Про возраст и про убийство стариков.
– Сука, – мужчина покосился на телефон, развернулся и быстро пошёл в сторону ворот.
– Куда же вы? – закричал я. – Не надо скромничать! Расскажите всю правду на камеру!
Но тот, внезапно потеряв ко мне всякий интерес, уже скрылся за углом дома.
А я поехал в местное отделение МВД, где заполнил бланки заявления и объяснительной. Дежурный их внимательно прочитал и спросил:
– Так из-за чего он вас грохнуть-то хочет?
– Из-за литературы. Я написал произведение, и оно так сильно тронуло гражданина Дурикова, что он решил меня убить, – скромно пояснил я.
– Типа Моцарта и Сальери, что ли? – пошутил дежурный.
– Не, у тех пацанов тёрки из-за музыки были, а у нас чисто литературная тема. Из-за фельетона. Хотя хрен редьки не слаще. Примете меры?
– Конечно, примем, – кивнул дежурный. – Вот вам квитанция, что заявление подано. Всего хорошего!
– И вам не кашлять, – поблагодарил я его и отправился домой.
Прошло два дня. В пятницу вечером, ровно в 21:10, я сел в свой автомобиль, припаркованный у дома, завёл двигатель и тут же услышал глухой удар по машине со стороны пассажира. Это был Дуриков.
Я вылез, достал смартфон и включил камеру. Андрей, шатаясь, приблизился ко мне с вопросом:
– Снимай-снимай, собачка. Тяф-тяф, сучка. Ты моя сучка, – сказал Дуриков и навалился на меня своим пивным пузом, видимо, намереваясь раздавить о мою же машину.
Я оттолкнул его. Он возмутился:
– Отойди от моего автомобиля, – попросил я.
Но пьяный мужчина опять навалился на меня и, давя своим животом, произнёс:
– Ударь меня. Ну, ударь меня.
– Да не буду я тебя бить, – сказал я, одной рукой держа камеру, а другой отталкивая одуревшего от водки соседа. – Отойди от меня и от моей машины.
– Китайское говно, – прокомментировал Дуриков, кивая на моё авто. – И ты говно.
Он принялся обсуждать меня и моих родственников, вставляя через каждое не совсем приличное слово ещё более неприличное.
Когда мне это надоело, я развернулся и быстро пошёл в диспетчерскую, благо находилась она в десяти шагах от моей машины. Там было тепло и уютно. За столом сидела дородная Раиса Григорьевна, старший диспетчер. На столе был разложен ужин этой могучей женщины: палка колбасы, половина буханки белого хлеба, шмат сала граммов на двести и зелень в отдельной тарелочке.
– Вызовите полицию, – попросил я её.
– Так у вас же свой телефон есть, – возразила она.
– Он занят. Я на него снимаю Дурикова из шестьдесят седьмой квартиры. Он тут дебоширит, – пояснил я.
В этот момент в диспетчерскую ворвался пьяный Андрей и закричал:
– Ты куда от меня убегаешь, сучка моя? Тут тебе не Чехия! Это Россия! Тебя в Чехии, наверное, иммигранты пялили? Его иммигранты пялили.
Глаза Раисы Григорьевны стали круглыми от изумления.
– Прекратите говорить гадости, – попросил я его. – Я всё снимаю на видео. Вы представьте, если это увидят ваши дети. Да и женщина среди нас, хоть бы её постеснялись.
– А чего прислугу стесняться? – рассмеялся Дуриков. – Дам ей денег, она раком станет и лаять начнёт. Тяф-тяф!
– Вызовите полицию, – попросил я ещё раз потерявшую дар речи женщину.
Повернувшись к ней, я увидел, что на столе между колбасой и хлебом лежит большой кухонный нож, которым до этого Раиса Григорьевна нарезала себе ужин. «Сейчас Дуриков увидит этот нож, схватит его и зарежет меня», – пронеслось у меня в мозгу. Я застыл, как парализованный, глядя на ножик, и именно в этот момент пропустил первый удар.
Дуриков, устав материться и паясничать, врезал мне в левый висок. Я отлетел к стене, выронив телефон. Второй удар я заблокировал и ударил в ответ. Попал дебоширу в нос, из которого широким веером по комнате разбрызгалась кровь.
Раиса Григорьевна взвизгнула и ласточкой выпорхнула за дверь.
Дуриков взревел и ринулся на меня. Я же пригнулся и всем корпусом врезался в его пивной живот, стараясь вытолкать соперника из диспетчерской в коридор, подальше от стола с ножом. И мне это удалось. Правда, в процессе борьбы пьяный сосед стянул с меня куртку и майку. Он запнулся, пятясь назад, и грохнулся в коридоре на пол, держа в руках мою одежду. Пока он сражался с ней, я забрался на него, сел на грудь, ногами зажал его руки и заорал:
– Слезь с меня, – пискнул где-то внизу соперник.
– Вызовите полицию! – опять крикнул я и несколько раз ударил Дурикова по бицепсам, отбивая у него желание колотить меня по телу.
Из-под головы соседа стала растекаться лужица крови.
– Вызовите полицию и скорую! – завопил я.
Дверь отворилась, и на пороге возник охранник. За ним маячила Наденька Дурова, стараясь разглядеть, что творится в этом тёмном коридоре.
– Что вы тут делаете? – ошарашенно спросил охранник.
– Звёзды разглядываем, – огрызнулся я. – Жаль, небо тучами заволокло.
– Я убью тебя, сука! – заорал Дуриков.
Раздался грохот. Это упала в обморок Надя. Потом прибежали какие-то люди. Я отпустил дебошира и сам вызвал полицию и скорую помощь.
– Скорая для скольких человек? – спросили меня по телефону.
– Для двух, – ответил я, разглядывая свой неестественно изогнутый мизинец на правой руке.
Потом я поднялся домой, умылся и надел чистую майку. Коротенько рассказал жене, что произошло, и посмотрел в окно. Дуриков с окровавленным лицом бегал по двору с лопатой, крича, что он полковник ФСБ и всех поубивает, а кого не поубивает, того купит, потому что у него много денег. Следом за ним бегала Дурова и уговаривала мужа отдать лопату дворнику.
– А говорили, что у нас приличный дом, – сказала мне Леночка.
– Люди склонны врать. Все врут. Ещё доктор Хаус об этом говорил, – ответил я.
Приехала полиция. Я спустился вниз.
– Сержант Орлов, – представился дэпээсник. – Что тут у вас произошло?
Я рассказал о происшествии. Меня посадили в машину и отвезли в отделение МВД «Кунцево».
– Ах ты мразь такая! Человеку башку в двух местах пробил! Сядешь у нас! И надолго! – наорала на меня с порога дежурная – тощая, как таранка, дама с куцыми чёрными волосами, майор полиции.
Я мило улыбнулся беснующейся фурии и попросил бланки. Написал заявление и объяснительную, сфотографировал их на смартфон и сел в предбаннике, нервно озираясь на открытую дверь в обезьянник. Было холодно и неуютно. Стало болеть всё тело, особенно те места, по которым прошлись кулаки Дурикова.
Через час приехал следователь – мужчина средних лет, одетый в гражданское. Он представился:
– Старший лейтенант Уткин. Пойдёмте, я возьму у вас показания.
Мы поднялись на второй или третий этаж. Сели за стол. Уткин подвинул ко мне несколько бланков и сказал, зевая:
– Вот тут и тут распишитесь, чтобы время не терять. Я потом заполню. А вы сейчас домой поедете.
Я взял ручку, повертел ею в руке и произнёс:
– Как-то в детстве один мальчик подписал чистые бланки, а на следующий день катался на велосипеде и упал.
– И чё? – спросил следователь.
– Упал и сломал себе шею. Хрясь! И пополам. Его мать так рыдала, так рыдала. Просто выла. Жуткое зрелище! – глядя прямо в глаза Уткину, сказал я.
– Ладно, – следователь подвинул бланки к себе, – тогда сначала заполним. Кстати, какими видами спорта занимаетесь?
– Третий юношеский у меня, – скромно сообщил я. – Правда, давно это было. Ещё в прошлом веке.
– Бокс? Самбо? Карате? – заинтересовался Уткин.
– Третий юношеский по гимнастике, – ответил я, – а в последнее время даже в спортзал не хожу. Как дети родились, не до спортзала стало.
Следователь кивнул и стал записывать мои показания. Я прочитал и расписался. Мы спустились вниз. Он сдал меня дежурной и куда-то убежал.
В предбаннике сидел изрядно помятый парнишка лет двадцати пяти, одетый в спортивный костюм и грязные кеды. На его лице красовались синяки и кровоподтёки.
– Добрый вечер, – сказал я ему. – А вас-то за что загребли?
– Да по дурости, – объяснил парень. – У меня был пистолет-зажигалка. Я им местных гопников попугал, а они ментов вызвали.
– Гопники? В Кунцево? – удивился я. – А мне говорили, что это самый приличный район в Москве.
– Все кругом врут, – потрогав вздувшуюся шишку на лбу, ответил незнакомец.
– Это я уже понял, – произнёс я и присел рядом с ним.
– А тебя... то есть вас за что? – спросил товарищ по несчастью.
– Да я эфэсбэшнику голову проломил. Его увезли в реанимацию, а меня – на нары.
– Ого, – парнишка аж привстал от удивления, потом пожал мне руку и сел обратно. – Уважаю. А за что пробили-то?
– Не могу об этом говорить, подписку давал, – вздохнул я.
В это время из дежурки выглянула черноволосая дама и, разглядывая какие-то бумаги, спросила:
– Фёдоров, а где ты был до прошлого года? У нас на тебя вообще никаких данных нет.
– Последние двадцать три года я проживал в Чешской Республике, – ответил я.
– Ага, – кивнула дежурная и скрылась за дверью.
– Фёдоров, может, поможешь мне? – подёргал меня за рукав парень. – Скажешь, что делать, а? Ты крутой, я смотрю. А я в «Вагнере» был. Недолго, полгода воевал. А тут что-то переклинило на гражданке. Кругом одни пидоры. С меня стакан, если чё. А?
Я внимательно посмотрел на него и спросил:
– Голова кружится? Такое впечатление, что тебя по асфальту мордой вниз волокли.
– Не, не кружится, но болит здорово, – ответил незнакомец. – Я убегать от ментов стал, но они быстро бегают и меня догнали. Не стали стрелять.
– Тогда зови дежурную и говори, что тебе требуется медицинская помощь, что тебя тошнит и кружится голова, – проинструктировал я.
Парень так и сделал. Скорая приехала быстро. Его осмотрели и забрали в больницу с подозрением на сотрясение мозга. А я остался один.
Примерно в два часа ночи в отделении появился офицер в сопровождении следователя Уткина. Выслушал доклад дежурной, подошёл ко мне и представился:
– Заместитель начальника подполковник Пичугин. Что тут у вас произошло?
– У нас произошёл спор на литературную тему, который закончился мордобитием, – ответил я.
– Уже интересно, – склонив голову набок, сказал он. – Что-то кому-то в творчестве Пушкина не понравилось?
– Да бог с вами! Пушкин – наше всё. Он всем нравится, – я махнул рукой и рассказал о том, что произошло со мной во дворе дома и в диспетчерской.
Подполковник меня внимательно выслушал, отошёл с Уткиным в сторону и произнёс:
Следователь что-то зашептал ему в ответ. Я расслышал только фразы «отказался подписывать» и «подозрительно спокойный». Пичугин строго посмотрел на меня и вышел. Судя по всему, он отправился домой, потому что я его больше никогда не видел. Затем ушёл и Уткин, на прощанье махнув мне рукой.
Я подошёл к стеклянной перегородке, отделяющей предбанник от дежурки, и постучал.
– Чего тебе? – спросила дежурная.
– Тётенька, а когда я домой поеду? – спросил я.
– Какая я тебе тётенька? – взорвалась дама. – Я майор полиции.
– Но вы-то мне не представились, хотя и обязаны, – огрызнулся я. – Вон ваш начальник представился. Так когда отпустите?
– Майор полиции Курощупова, – процедила дежурная. – От начальства дано указание задержать тебя на ночь.
– За что? – искренне удивился я.
– Имеем законное право задержать до 48 часов, – отрезала Курощупова. – Так что готовься. Сейчас подобью дела и отведу тебя в камеру.
– Да я в одной майке! – возмутился я. – Дайте телефон жене позвонить. Я и так весь продрог.
– Я тебя сейчас до трусов раздену и в камеру запущу! Ишь, нежный какой выискался! – заорала женщина.
– Да раздевайте! Хоть до трусов, хоть без трусов! Испугала ежа голой задницей! – психанул я. – Дайте телефон, сатрапы!
Я стянул майку, обнажив свои татуировки.
– Красиво. И что примечательно, ни одной криминальной татухи, – отметил помощник дежурной, лысый прапорщик, до этого тихо сидевший в сторонке.
Телефон мне всё-таки дали. Я позвонил жене и попросил прислать мне с такси куртку, майку с длинным рукавом, тёплый свитер, еду и воду.
Такси приехало через пятнадцать минут. Кроме заказанных вещей и продуктов таксист привёз маленькую подушку. Прапорщик внимательно осмотрел её, но ничего не сказал.
Я переоделся, зашёл в камеру, лёг на нары и уснул, успев увидеть, как из-за решётки пробивается рассвет.
Курощупова разбудила меня в шесть утра, отдала вещи и протянула несколько листков бумаги. На них было написано, что я совершил административное правонарушение – «проявлял неуважение к обществу, а именно выражался грубой нецензурной бранью, на замечания граждан и сотрудников полиции не реагировал».
– Это вы меня с Дуриковым спутали, – сказал я, надевая на шею нательный крестик.
– Это твоё постановление. Подписывай давай, – майор сунула мне в руки авторучку. – Подписывай и домой поедешь.
– Если моё, то это клевета и фальсификация! Я вёл себя достойно, нецензурной бранью не выражался. Вызвал по телефону ваших сотрудников и оказывал им всяческое содействие, – возмутился я.
– Тогда я тебя сейчас на пятнадцать суток закрою! – раненой белугой взревела Курощупова. – Ты чего мне тут мозги трахаешь в такую рань? Я таких, как ты, уже двадцать лет на службе наблюдаю. Натворите делов, а потом невинными овцами прикидываетесь. Знаю я вас!
– Неправда, – вздохнул я, – я не все. Я у мамы такой единственный. Не обобщайте, пожалуйста.
– Возвращай вещи обратно! – продолжала реветь дама. – Я для него исключение делаю, а он, сволочь неблагодарная, мне тут комедию ломает. Готовься пятнадцать суток сидеть. Сдавай всё взад!
Я вздохнул, снял с себя крестик и часы, отдал всё дежурной и отправился обратно в камеру. Спать.
Через два часа меня опять разбудили. На этот раз это был помощник дежурного, лысый прапорщик. Он отдал мне мои вещи, протянул уже знакомые листы с постановлением и протоколом о правонарушении и, подав мне авторучку, сказал:
– Подпишите, что не согласны. Там штраф-то всего 500 рублей.
– Дело не в деньгах, а в принципе, – ответил я, размашисто выводя своим корявым почерком фразу «категорически не согласен».
– Всё, идите домой. Ваша жена всю ночь нам названивала. Достала всех, – усмехнулся прапорщик.
– Правда домой? – недоверчиво спросил я. – А то мне всю ночь рассказывали, что вот-вот пойду домой и баиньки, а в итоге я у вас в номерах заночевал.
– Правда, правда, – успокоил меня полицейский. – Сейчас без обмана.
Я взял свои вещи и вышел из отделения. Продевать шнурки в кроссовки было лень, а на штанах завязки ещё ночью срезала Курощупова. Я стоял в обуви без шнурков и в спадающих штанах и глядел в бездонное московское небо. Потом достал телефон и вызвал «Яндекс.Такси».
В ожидании машины позвонил домой. Трубку Леночка подняла сразу же. Я сообщил ей:
– Скоро буду. Пыток не было, но тело всё болит от их «перин». Спасибо за подушку.
– Я тебя люблю, – тихо ответила жена.
– А я тебя обожаю, – негромко ответил я, повесил трубку, сел в прибывшее такси и поехал к себе домой.
