Серия «Рассказы об Алой»

В народе ходили слухи, что Алая вообще ничего и никого не боится. На самом деле она боялась, и еще как боялась. Иногда ей снилось, что она лежит вот так, связанная побегами болотной рогозы, опутанная заговоренной шелковой сетью и не может пошевелиться, не может сплести заклятье, не может обернуться мышью и ускользнуть. А где-то в чужом краю сидит могущественная колдунья, или - вряд ли, но все же, может быть и такое - сильный колдун, - и ждет, когда ему доставят пленницу, чтобы выпить ее силу.
Но теперь это был не сон. Пока похитители шарили по тайникам, выгребая могущественные амулеты, Алая валялась на полу и кусала губы. Страх, сковавший поначалу ее разум, отступал, что ни говори, а сила ее и умения по-прежнему были с ней, только вот использовать их она не могла. Взгляд Алой перебегал с одного предмета на другой и остановился возле очага. Там, в закутке, устроенном для дров, блеснули на миг два рыжих глаза. Блеснули, исчезли, снова появились и замерли распахнутые навстречу призывному взору колдуньи.
***
Безжизненное тело Алой валялось на столе, сплетенном из стеблей рогозы. Обряд был почти закончен и через минуту сила Алой должна была перетечь к ведьме, стоявшей рядом. Крупная, обряженная в плащ, покрытый изображениями луны и звезд, женщина с грубым горбоносым лицом, протянула руки и приготовилась принять то, что, по ее расчетам, должно было сделать ее самой могущественной колдуньей в стране. Тело Алой изогнулось, и горячая волна хлынула в кровь воровки. Когда все кончилось, ведьма взглянула в зеркало, надеясь увидеть неоспоримый знак своего превосходства - черную как смоль звездчатую родинку на левом виске.
Но в полированной меди отражалось что-то странное. Что-то, очертаниями своими напоминающее человека, но человеком не являющееся. Острые подвижные уши росли на макушке прямо из густых волос, которые вдруг стали похожими на звериную шерсть, руки заканчивались не пальцами, а подушечками, из которых торчали сероватые когти, по бокам существа в ярости хлестал роскошный пушистый хвост. Ведьма взвыла и бросилась вон. Послышались крики, отчаянное тявканье и возня. Потом все стило.
- Не впервой мне оборотней этих укладывать, - сказал низкорослый кряжистый мужчина, входя в святилище. - Тут главное не теряться, а бить его прямо в сердце или в печень.
- Да, ловок ты, дядюшка, - подхватил сопровождавший его подросток, - с одного удара прикончил, - а это еще кто?
На почерневшем, словно сгнившем, столе валялась дохлая лисица. Она выглядела так, будто была мертва несколько дней. Над слипшейся шкурой роились мухи.
- Выбрось эту гадость, велел мужчина, и подросток, морща нос, поднял тельце за хвост и вышел наружу. Там он бросил труп в кусты и вернулся в святилище.
- А хозяйка где же, дядюшка? - спросил он.
Мужчина почесал нос, подумал и ответил:
- Похоже, что сгинула. Знать, не по зубам орешек оказался. Теперь видишь, почему я всегда беру оплату вперед? - и племянник согласно кивнул.
Оба прошли мимо кустов равнодушно, а потому не заметили, что случилось странное. Попавшая в кусты тушка выглядела теперь свежей, точно только что убитая. Глаза прояснели, шерсть лоснилась, нос блестел. Казалось даже, что бока лисицы вздымаются от мерного дыханья. Да нет же, не казалось - лисица и вправду дышала. Минута - и зверек вскочил на лапки, как ни в чем ни бывало, принюхался, выбрал направление и побежал мерной размашистой рысью.

***

— Вот видишь как, - говорила Алая, вырезая из принесенных ей крестьянами цыплят печень и сердечки. - Пришлось тебе помучится маленько. Так ведь не задаром, - и поставила миску с ливером перед острой рыжей мордочкой. Лисица тявкнула и принялась есть. Уже много-много лет, много больше, чем обычный лисий век, много больше, чем даже дюжина лисьих веков, жила она с Алой, и обмен душами ей был не впервой.
- Да, - продолжала Алая, - конечно, жалко амулетиков. Но, правду сказать, до самых сильных они не добрались.  Малы еще, чтобы знать настоящие потайные местечки. Да и мне наука - вперед буду осторожней.
Лиса покончила с трапезой, выбралась из дому через лаз за очагом и потрусила к оврагу. Там, среди корней старого ясеня, ее ждал сон в уютной обширной норе.

- Ну, ярлык. Вижу, что ярлык. - Алая вертела в руке продолговатую глиняную табличку с вытесненным изображением оскалившегося леопарда.  - Зовет-то зачем?
- Не велено говорить, - хором ответили двое ражих молодцов.
- А ежели я, к примеру, не пойду?
- Велено сопроводить. - Так же бодро ответили молодцы.
- Не велено говорить, велено сопроводить, - ворчала Алая, собирая в мешок кисеты с сушеными травами, пузырьки с настоями и еще какие-то диковинные крючья и заостренные палочки. - А кто мешок нести будет? Мешок-то тяжелый.
Молодцы переглянулись. На их крепких сытых лицах явственно читалось, что насчет мешка им велено ничего не было.
- А про вознаграждение - спохватилась совсем было переступившая порог колдунья, - про вознаграждение-то что-нибудь говорено было?
Молодцы облегченно вздохнули.
- Было. Так что велено передать, что ежели вылечишь, получишь золота, сколько унесешь.
- Да сколько  его я там унесу, - вздохнула Алая, подтянула тесемку на мешке и легко закинула его себе на спину.

***
Посреди комнаты, заполненной вонючим зеленым дымом,  в полотняном гамаке, обмазанном болотной грязью, лежал драконоборец. Его тело было обуглено, но он еще дышал.
- Если бы просто дракон, мы бы справились, - скороговоркой бормотал главный лекарь короля. - А тут, сама видишь, василиск оказался. А всем известно, у василисков пламя ядовитое.
Колдунье не понравилось бормотанье - все-таки не того полета человек - главный лекарь короля, ему полагается говорить плавно и важно.
- Кто таков? - спросила она, выкладывая содержимое из мешка на гладко отполированную каменную столешницу.
- Племянник короля. - опять скороговоркой ответил лекарь. - сын Алкеи. Алкея была старшей сестрой короля. Алкея была сестрой любимой. Алкея была сестрой, рано оставившей этот мир.
— Значит, - сказала Алая, - если вылечу - озолотит. А если не вылечу?
- Кожу сдерет. И с тебя, и с меня, - просто ответил главный лекарь.
Алая посмотрела на покрытое мелкими каплями пота лицо мужчины и сказала.
- Лекарство есть. Да только это страшное лекарство. - и, приблизив губы к уху лекаря, прошептала несколько слов.
***
- Сколько унесу, значит?  Хоть бы осла дал в помощь, что ли. - ворчала Алая, втаскивая кожаный куль, набитый золотом, в свой дом. - И на что оно мне? Так ведь не откажешься. Королевское слово - закон. А то еще, кто его знает, может, и вправду бы кожу содрал. - Алая поежилась, представляя, как больно и долго наращивать новую кожу. Потом еще раз поежилась, вспомнив, как просветлело лицо главного лекаря, когда он узнал, что снадобье есть.
- Всего то? - помнится, сказал он, - Так мы это мигом достанем.
И, правда, достали быстро. Так что племянника короля искупали в крови двенадцати нерожденных первенцев, и он сейчас жив и здоров.
Алая вздохнула, расстелила на полу плащ, и, вывалив на него содержимое куля, принялась пересчитывать монеты.

- Не знаю, сможешь ли ты мне помочь. Я хочу стать человеком! - в устах любого другого посетителя эта просьба могла означать, что угодно. Он мог хотеть стать богачом, или копейщиком в войске Его Величества, или известным на всю страну оружейником. Но этот - этот хотел именно того, о чем просил. Все дело в том, что человеком он не был.
Алая внимательно оглядела сидевшего перед ней на крепком дубовом табурете мужчину (Алая всегда сажала пришедших к ней женщин в ивовое плетеное кресло, а мужчин - на дубовый табурет). Бледная кожа, красноватые блики на радужке глаза, запавшие жилки на руках и шее... Несомненно, просивший не был человеком. Он был вампиром.
- Я люблю ее, - еще раз сказал мужчина и посмотрел на Алую так, как будто это что-то меняло. "Конечно, любишь, - подумала колдунья, - все вампиры любят девственниц, кровью которых решили полакомиться. В этом-то весь смак".
Вампир вздрогнул под ее неласковым взглядом:
- Ты не понимаешь. Это не та любовь, что обычно. Это другая. Я хочу стать человеком.
- А что это, по-твоему, быть человеком? - медленно с расстановкой спросила Алая.
- Чувствовать тепло ее тела, и чтобы она чувствовала тепло моего тела. Просыпаться с ней на рассвете и не убегать под землю. Услышать, как бьется плод в ее чреве. Вырастить детей вместе. Состариться и сидеть рядом у камина. И мечтать, что я умру первым. А если первой умрет она, знать, что и моей опостылевшей жизни скоро придет конец, и тогда мы встретимся.
-Да, красиво говоришь, - вздохнула колдунья. - Красиво говоришь, а сумеешь ли сделать?
- Так старые легенды не врут и средство есть? - глаза вампира жадно вспыхнули.
- И старые легенды не врут, и средство есть. И даже не надо идти за ним на край света. Тут оно, у соседнего оврага растет. Но тяжко это, ох, как тяжко.
- Не томи, рассказывай!
- Ну, что ж. Только знай, средство это сделает тебя человеком лишь на сорок дней, а на рассвете сорок первого дня ты рассыплешься в серую пыль, словно и не было тебя.
Вампир задумался и долго сидел молча, сцепив руки на коленях.
- Пусть будет, что будет, - сказал он наконец. - Я хожу к ней по ночам вот уже третий месяц, и я знаю, что она меня любит. Только вот она любит человека. А я мертвец.
- Тогда она должна знать, что ее ожидает. Приведи ее ко мне следующей ночью, и я расскажу тебе, как стать человеком. А потом уже вместе решите.

***
Девушка оказалась не красавицей. Она была мила, как мила всякая шестнадцатилетняя юница со свежей кожей, ясными глазами, тонкой шеей и густыми волосами. Видно было, что она недавно плакала и, возможно, была готова заплакать снова в любой момент. А слез Алая не любила.
- Только посмей у меня разнюниться! - цыкнула она на девушку так, что та сжалась в кресле и посмотрела с надеждой на вампира, который садится в этот раз не пожелал, а нервно ходил по тесной комнате.
— Значит, желаешь, чтобы он стал человеком? - Алая пытливо взглянула на девушку.
- Да.
- Хотя бы лишь на сорок дней?
- Да.
- Ну что ж, тогда слушай. И ты слушай, да не маячь у меня перед глазами, стань спокойно! Средство простое. Проще не бывает. На краю оврага неподалеку отсюда растет старый ясень. А сень, известное дело, простирает свои корни до самого царства богов, мочит их в источнике вечной жизни и от того течет по его стволу не простой сок, а волшебный эликсир. Так вот, поди ты к этом ясеню, скинь одежду, гвоздями из самородного железа прибей руки и ноги к стволу, и пусть твоя кровь смешается с кровью дерева. А когда взойдет солнце, его животворные лучи пробудят древнюю силу, и она вольется в твои жилы, и кровь дерева заменит твою поганую мертвую кровь, и ты станешь человеком.
- Самородное железо! Солнце! Да ты с ума сошла, ведьма, это верна смерть! - вскричала девушка. Вампир молчал. Если можно стать бледнее, чем мертвец, то он стал бледнее.
- А это уж как пожелаете, - усмехнулась Алая. - Ясень вон, почти под самыми окнам. Гвозди из самородного железа тоже найдутся, дюймов по шесть каждый, да и остроты подходящей. И за аренду недорого спрошу - по пяти золотых всего лишь с каждого гвоздочка. А за совет и вовсе ничего спрашивать не буду. - Колдунья открыла старый сундук и достала что-то, завернутое в неотбеленную, однако, чистую холстину. Увидев сверкнувшую в свертке сталь, девушка охнула и покатилась с кресла.
- Чтой-то она у тебя нежная какая, - заворчала колдунья, отцепила с пояса склянку, вынула пробку и сунула склянку юнице под нос. Та немедленно пришла в себя и расчихалась.
- Ну, так что, берешь, что ли? - обратилась Алая к вампиру.
Тот посмотрел на нее внимательно.
- Я только одно не пойму, а как вторую руку к дереву прибить.
- Голова-то на что? - буркнула ведьма. - Берешь гвоздок за головку в рот, да и втыкаешь в плечо-то с размаху. Чай, сила у тебя нечеловеческая.
Вампир кивнул, достал кошель и отсчитал двадцать золотых. Потом подумал и добавил еще один.
- А этот на что? - спросила колдунья.
- А это чтоб у тебя поперек горла встал, если обманываешь.
- Не бось, не встанет. Обманывать не приучена. Ну, проводи свою кралю домой, да и возвращайся. Аккурат к рассвету успеешь.

***
Алая стола у оврага и смотрела на распятого на дереве вампира. Тело его было ужасно, на лице среди алых и черных язв едва угадывались налитые кровью глаза, а рот казался еще одной раной. Правая рука, пригвожденная за плечо, бессильно свисала вдоль тела, кора дерева с этой стороны была содрана.
- Ишь ты, царапался он. Ну, пора, что ли, - колдунья протянула руки к дереву и повернула кисти, словно мотала клубок шерсти. Тело распятого сотряслось, когда длинные гвозди вырвались из него, и медленно осело на землю. Алая подняла стоявшую рядом с ней бадейку и, не подходя ближе, с размаху окатила того, кто лежал на земле. Минуту ничего не происходило, а потом раздался протяжный стон.
- Вставай! - приказала колдунья, - Пойдем, вымоешься, приведешь себя в божеский вид. Пойдем, новый человек.

***
В деревне неожиданной свадьбой с заезжим молодцом никого не увидишь. Всем понятно - повстречалась девица с кем-то в чистом поле, а домой вернулась уже не девицей. Отец грозный, родня обширная, приданное подходящее - и вот уже гуляет деревня, громко славя молодых. Тем более, что жених такой удачный попался: спорый да веселый, обходительный да умелый. Всем хорош. Только молода почему-то день ото дня грустнеет. Нет ли тут какой тайны? - шепчутся кумушки у колодца.  Знать, молодец-то не простого рода - шепчутся кумушки у колодца. Прознал отец про неравный брак, да и лишил молодца наследства - шепчутся кумушки у колодца.  А жена-то, знамо дело, рассчитывала богатенько пожить, да не вышло, вот и сердится теперь, - шепчутся кумушки у колодца. Ползут слухи по деревне, да никто не знает, что страшит молодую не бедность, а сорок первый день.  Время-то не остановишь. Вот и сороковой день пришел, за ним сороковая ночь, вот жаворонок запел под окном - совсем близко утро.
Всю ночь не спали молодые, а тут словно морок их окутал - задремали сразу оба. Проснулась молодица, а мужа уж рядом нет. Только горстка праха серого на вышитой подушке. Не мыслей в голове никаких не осталось, и чувств вроде как нет больше, только слезы катятся по помертвелым щекам. Вдруг скрипнула дверь - и в комнату входит он, живой, хоть и растерянный. Что? Как? Обнялись супруги, друг на дружку не налюбуются. Встрепенулась молодая - а как же пепел на подушке? Смотрит, ан пепла-то никакого и нету. А лежит вместо серой пыли алая тысячелепестковая роза и благоухает, словно райский сад.