Серия «И это всё о нём»

Баба-яга, с присущими её полу и возрасту безапелляционностью и бестактностью заявила коту Баюну прямо в морду, что он — всем известный циник.

— Так и сказала, — восторженно орал лукоморский песнопевец окружившим его русалкам и богатырям, — только такая, как ты, циничная тварь, сказала, может служить Кощею столь долгие годы!

— Ну, ты того, братко, не обижайся на старуху. Чего не сболтнёшь в запале? — неуверенно попытался утешить кота один из витязей.

— Да на что обижаться? В кои-то веки яга чистую правду сказала, — кот просиял улыбкой. — Разве же я — не циник? — Он поднял растопыренную лапу и принялся по одному подгибать когти. — Разве я не считаю, что высшее благо заключено в том, чтобы быть добродетельным, и что добродетель сама по себе есть благо? — Русалки при этих словах почему-то зарделись и принялись прятаться одна за другую. Кот, заметив их мельтешню, остановил ее одним властным взмахом хвоста и продолжил:

— Разве я не практикую и не проповедую простоту жизни? Разве наслаждение и страдание для меня имеют какие-либо различия меж собой? — тут Баюна понесло не в ту степь, но слушатели его не были достаточно искушены, чтобы это заметить. — Разве я не мастер катарсиса? Наг и одинок вступил я на землю, и так же, нагим и одиноким, сойду я в неё! — кот торжественно обвёл взглядом аудиторию и добавил на древнегреческом:

— Стоит ли стольких трудов этот конец мой нагой?

А вот где был кот Баюн сегодня с утра до самой, почитай, паужны?

Ни за что не догадаетесь! Неугомонный кот выл и ныл под окнами Кощея весь апрель и выпрашивал отпустить его в необыкновенное приключение.

— На великий подвиг иду! Буду биться-рататься с ворогом всей земли русской! Отпусти, батюшко, не себе славу стяжать хощу — жажду славой великой покрыть всё тридесятое, тем хвалу воздать и тебе, отцу и благодетелю!

И отпросился.

А сегодня рано поутру перекинулся (не без помощи Кощея) в пухлощекого отрока и отправился... На ЕГЭ по русскому языку! Там (опять-таки не без помощи волшбы) он был уже зарегистрирован как Полуэкт Полуэктович Сидорин, 2006 года рождения, соответственно, никого не удивил своим появлением, получил задание и тесты и чинно сел за стол, с большим вниманием вычитывая вопросы.

Но не сдержался! Нарушил конспирацию! Ответив на все вопросы за десять минут и ещё десять потратив на эссе, заскучал и принялся глазеть во все стороны. По сторонам, естественно, кроме потных выпускников никого не было. Баюн еще потосковал-потосковал да и сдал работу, выдав тем самым свое магическое происхождение с головой.

Ну, невозможно же в полчаса превзойти все сложности единого государственного экзамена! Пришлось Кощею в спешном порядке вычищать все следы пребывания таинственного Полуэкта Сидорина из электронных баз, списков и прочих документов, а также из памяти невинных свидетелей.

Кот Баюн собрал в кружок самых доверчивых русалок и вполголоса жаловался. Отличительной особенностью жалоб лукоморского песнопевца было то, что, хотя и говоренные тихим голосом и вроде бы кулуарно и доверительно, тем не менее они звучным эхом проносились по всему Лукоморью до самых кощеевых ворот, а то и (кто знает?) до самого кощеева кабинета, где и должны были по задумке жалобщика потрясти властелина тридесятого драматизмом и напряженной интригой.

— Зажирел ты у меня, говорит,— хорошо поставленным голосом вещал Баюн, — засиделся под своим дубом. Надо, говорит, тебе выйти из зоны комфорта. Нюхнуть, говорит, так сказать, пороху.

Русалки кивали хорошенькими головками и на всякий случай протяжно горестно вздыхали. Некоторые, особенно чувствительные, роняли необыкновенно крупные, необыкновенно соленые слёзы на свои молочнл-розовые соблазнительные перси.

Меж тем кот, выдержав значительную паузу, обвел пески Лукоморья трагическим взором, как бы проницавшим все огромные просторы сказочного царства и даже проникавшим много дальше, в мир реальный, и завершил, патетически вскинув вверх правую лапу:

— Да я и знать не знаю, какова она такова, зона комфорта! Я всю, то есть, жизнь, как на иголках! Как по раскалённым угольям всю, то есть, жизнь!

Заметно было, что упоминание об иголках и угольях ранило нежные русалочьи души: прелестницы все, как одна, поджали хвосты и поёжились.

— Я, Вашество, охсфордов не кончал. У меня, Вашество, денег на охсфорды не хватает. — Кот Баюн стоял, насупившись, и удивительным образом выражал глазами одновременно верноподданическое и бунтарское настроение.

Но Кощей не сдавался. Он пришел к Лукоморью с вопросом и желал получить ответ.

— Я тебя не про образование пытаю! Я хочу знать, был он тем, кем был, или не был.

— Ты, Вашество, — по обращению кота было ясно, что он вконец зарвался, — сначала сам пойми, чего хочешь узнать, а уж потом... - кот неопределенно покрутил лапой в воздухе и закончил, — а уж потом своих верных слуг отрывай от порученных (тобой же порученных!) им обязанностей.

Властелин тридесятого материализовал что-то, похожее на манекен из музея Тюссо. Длинноносый мужчина со щегольской ленточкой в каштановых кудрях, нарумяненный, с подведенными бровями, с пышными бантами на подвязках стоял, опершись на трость, и улыбался.

— Это — он?

— Если Вашество желает знать, коего полу указанная особа, то ответствую: мужеского. — Не сдавался упрямый кот.

— Сам знаю, что мужеского. Писал — он? — и Кощей материализовал книжицу на обложке которой малочитаемыми буквами было что-то написано. Баюн, впрочем, разглядел.

— Сочинения Вилиама Шакеспеара. — Прищурившись, прочитал он. Потом протянул лапу и развернул книжицу, не вынимая её из руки великого мага. — «Охальницы из Виндзора» и другие комедии. Не, писал не он! Ты что, не видишь, Вашество, книжонка-то вообще не писана, а печатана. Все ж таки семнадцатый век, промышленная революция и прочие конвенты! — Наглый кот приосанился, и волна пробежала по его наполовину шёлковой, наполовину серебряной шерсти.

В тридесятом зацвели мать-и-мачехи, и русалки принялись канючить, упрашивая кота Баюна взять тачку и сгонять до ближайшего луга — нарвать им цветов побольше со стеблями подлиннее. Сами они ввиду естественного строения своих тел далеко от Лукоморья уползти не могли.

Кот поломался-поломался, но быстро согласился. «Дамскому полу угождение надобно, — солидно ворчал он, впрягаясь в тачку с помощью хитроумной шлейки. — Дамский пол обхождения требует. К дамскому полу подход необходим». С этими мудрыми словами лукоморский сказитель споро бежал к лугу, споро собирал цветы и споро возвращался к дубу, где среди молодой зелёной листвы завлекательно просвечивали пухлогубые личики, озаренные невинной (и от того еще более глупые, чем обычно) радостью.

Заполучив в свое распоряжение ворох ярко-желтых соцветий и плюс к тому еще маленькую корзинку нежно-голубых незабудок, чей цвет удивительным образом совпадал с цветом их неиспорченных досужими размышлениями глаз, русалки тут же принялись плести венки, пояса, ожерелья и браслеты. При этом они пели, смеялись, болтали всякие глупости и просто нежно ворковали, называя Баюна кисанькой и лапочкой.

Понятное дело, в любое другое время года волшебный кот воспротивился бы такому панибратству и строго прикрикнул на морских дев. Но тёплое солнышко, ароматы свежей травы, ласковый бриз с моря и общий радостный весенний дух так размягчили песнопевца, что он позволил даже возложить на свою лобастую башку роскошный венец, сделанный из не одной сотни мать-и-мачех и, вообразив себя, видно, Орфеем, принялся возглашать во весь свой немаленький голос какую-то оду из Горация.