Серия «И это всё о нём»

Равноденствие

— Вот ты говоришь: «равноденствие», — важно сказал кот Баюн русалке, которая, конечно же, ничего такого не говорила и теперь обиженно надувала и без того пухлые розовые губки.

— А понимаешь ли ты, что равноденствие равноденствию рознь? Что одно дело равноденствие весеннее, после которого нас ожидает пышный разгар весны и щедрое лето, а совсем другое — равноденствие осеннее, сулящее только мокрый листопад, заморозки и бесконечные снега? — русалка всхлипнула:  бесконечных снегов она не любила, и вспоминать о них не хотела.

— Девы! — вскричал лукоморский сказитель, обращаясь не только к видимой красавице, но и к её попрятавшимся подружкам, чьи юркие хвосты, молочно-белые груди и любопытные глазки посверкивали там и тут сквозь всё ещё богатую листву всё ещё зелёного дуба. — Понимаете ли вы весь глубинный смысл этой метафоры? — не дождавшись ответа, кот продолжал: — Разве не видите вы, что совершенно так же и в сообщениях о настроении повелителя нашего, Кощея, постоянно пишется, что он пребывает в здравии и спокойствии? Но каждый раз это разное здравие и разное спокойствие!

Иногда — это предвестие шумных празднеств и награждений, иногда — воспоследуют кары и казни, весь ужас которых ваш ограниченный ум, конечно же, постигнуть не может!

Русалка, чей ум постичь не мог, тем не менее содрогнулась и попыталась мягкой нежной ручкой прикрыть рот зарвавшемуся коту.

Кот отстранился, облизался, сплюнул и продолжил:

— Быть может, равновесие всего мира, да что там, самое его существование зависит от того, какое равноденствие мы встречаем: весеннее или осеннее! Понимаешь? — морская дева всхлипнула и покачала прелестной головкой. — Дура! — кратко закончил Баюн, осторожно сполз по цепи с дуба, порылся в корнях и принялся жевать извлечённую бог весть откуда баранью лопатку.

— Вот так мой талант тут и пропадает, — грустно резюмировал кот и не то слеза, не то слюна скатилась по его округлой щеке и затерялась в жухнущей осенней траве.

Показать полностью

Хвост

В самую тёмную полночь, когда звездная тень от зеленого дуба покрывает кота Баюна и шерстинки в его шкуре светятся, точно те маленькие гвоздики, что вколочены в небесный свод, таинственные существа собираются в Лукоморье, и тихий шёпот смущает сон уставших, помятых в дневных заботах русалок.

Вот кто-то крадётся, прижимаясь к земле, и, не дойдя пяти шагов до известного сказителя, кланяется ему и произносит заветное слово:

— Без хвоста пришёл!

Ученый кот на мягких лапах обходит пришлеца и убеждается, что у того, и точно, совсем нет хвоста. Да и шерсти тоже нет: это морщинистый лысый бобтейл, не то растерявший шерсть в боях, не то выведенный в какой-то тайной курильской лаборатории.

— Что принёс? — еле слышно спрашивает Баюн.

Бобтейл протягивает тонкий медный тубус, из которого извлекается свернутая в трубочку рисовая бумага, покрытая светящимися знаками катаканы. В ответ передается флешка, и совсем уже тихим шёпотом в самое ухо — тайный пароль к ней. Коты расходятся, и некоторое время под дубом тихо.

Затем разверзается небо и в прореху высовывается худая жилистая рука в просторном шёлковом рукаве. По всей видимости, то рука Кощея. Она треплет лукоморского стража по шерсти, забирает тубус вместе с запиской и исчезает в ночи.

Кот, насторожив уши, вглядывается в темноту. «А говорил, без хвоста пришёл. Ну, никому нельзя верить,» — думает он.

— А ну выходь, бабка! — вдруг рявкает кот, и пара особо впечатлительных русалок, разбуженных шумом, хватается за сердце, с трудом найдя его под обширной упругой грудью.

Баба-яга почти не видна — звездный свет не способен осветить истинно темные души, как не раз говорил мне кот Баюн — однако вполне можно представить наполовину наглую, наполовину заискивающую улыбку под ее длинным носом.

— Что видела? — страж Лукоморья суров.

— Вот те крест, ничего! — торопливо говорит бабка, однако не крестится.

— Врёшь, поди? Смотри у меня!

Бабка заливается искренними слезами и со всхлипом стонет:

— А ежели б и увидела чего, вы ведь хитренькие все! Буквицы-то у вас басурманские, хошь и светятся!

— Ну, не плачь, не плачь, — смягчается кот и протягивает бабке расписной розовый мятный пряник.

Яга тут же засовывает его в рот, по жадности своей и наивности не предполагая, что в глазурь замешано сильнейшее зелье забвения. Через минуту она уже сама не понимает, чего ради посреди ночи заявилась к зеленому дубу.

— Хипноз, что ли? — думает она, споро пробираясь к тайному месту, где сховала ступу с помелом.

Баюн, подумав с пять минут, решительно засовывает лапу, измазанную розовым, в рот.

— Меньше знаешь — крепче спишь, — успевает подумать он, а потом зелье забвения подчиняет себе его волю, тело мягчеет и слабеет, и герой моего рассказа засыпает ровным младенческим сном.

Показать полностью

Зима близко

— Лето уходит, — просто сказал кот Баюн русалкам. Русалки поежились и кивнули.

— А понимаете ли вы, девы, что это значит? — девы покорно замотали головами.

— Естественно! Только высшему разуму доступно постигнуть всю глубину горечи, которая пронзает сердце при мысли об увядании. — морские девы, будучи вечно юными, тактично промолчали (Впрочем, не стоит упускать и ту версию, что молчали они оттого, что были попросту дурами).

— Только что, вот буквально минуту назад, бабочка кружилась над пышным цветком, — продолжал витийствовать учёный кот, — и вот она валяется в пыли, сложив бесполезные крылышки, а цветок увял! — русалки вздохнули.

— Что вы вздыхаете, как хор в древнегреческой трагедии, способные только вторить, но неспособные мыслить? — русалки вздохнули еще раз, но совсем беззвучно.

— Да! — кот сделал паузу. — Осень богата плодами, помидорами там всякими и тыквами! — любой понял бы по этим словам, что лукоморский сказитель не очень разбирается в овощах. — Но что значат эти яркие краски для понимающего сердца? Для сердца чувствительного к горестям жизни, я бы сказал? — тут Баюн сделал ещё одну паузу. — Не жирное ли подчеркивание, выделяющее своей яркостью блеклость и скудость спешащей к нам зимы? — Русалки подозрительно принялись потирать глаза кулачками. — Ибо, девы! — зима близко, и скоро уже морозы скуют землю, и снега покроют песок побережья! — тут девы враз зарыдали, и за их всхлипываньями и воем совершенно было не разобрать дальнейшие речи великого песнопевца.

Гиблое место

— Пойди туда, не знаю, куда, — ворчал добрый молодец, пробираясь сквозь густые заросли.

— Найди то, не знаю, что, — бормотал он, вырывая колючки из подола парадного кафтана.

Который день он искал смерть кощееву, и все никак не мог найти. Дорогу ему указал встречный старичок-боровичок, он же подарил заветный клубочек, но слова старичка испарились из неспособной удержать даже самую важную информацию головы добра молодца, а клубочек затерялся где-то в зарослях крапивы, куда мой герой не полез, побоявшись обстрекать руки.

Добрый молодец, первоначально горевший желанием избавить мир от черного властелина, теперь хотел только одного: выйти, наконец, на свет и пожмуриться на ясно солнышко. Еще несколько шагов и он бы, обессиленный, рухнул кулем в ежевичник, да и пропал бы пропадом, но тут кусты расступились и перед ним на прогалине выступили контуры здания, которого не спутаешь ни с каким другим — царева кабака.

Держал кабак не жид, как можно было бы предположить. Держала кабак старуха с чрезвычайно длинным носом, дряхлая, но сноровистая. Споро она нацедила в кружку шипучего мёда, споро оторвала от жареного гуся пару ножек, споро отрезала от каравая душистый ломоть... Вот деньги она считала не споро. Попробовала монету на зуб, подошла к окну и долго в ней что-то разглядывала, после спрятала за пазуху и извлекла откуда-то из-под юбок мошну, набитую медной монетой. Сдачу отсчитывала долго, постоянно сбиваясь, бормоча под нос: три да три, это, стало быть, девять, поправляемая добрым молодцем, цыкала недовольно зубом и принималась считать заново.

В общем, пока шли расчеты с бабкой, пока то да сё, бабкин здоровенный кот удивительного переливчатого окраса успел свистнуть одну из гусиных ножек, обглодать, а кость засунуть себе за ухо.

Добрый молодец так устал, что забыл даже возмутиться. От пенного в голове шумело, от съеденного в животе потеплело, молодца развезло, и он рассказал бабке (кот, лежавший неподалеку, при этом подозрительно насторожил уши) о том, что ищет кощееву смерть.

— И, милай, — сказала печально бабка, — так это ж тебе не сюды, это ж тебе туды.

— Куда? — спросил осоловевший богатырь.

— В гиблое, то ись, место. Через какое почему оно гиблое, спросишь ты, и я отвечу: а потому, что оттель, сколь себя помню, никто живым не возвращался.

— Так что там: змей, чудо-юдо заморское, рать басурманская, или сам Кощей во кремнёвом панцире?

— Сама не знаю, а люди сказывают, что там палата. В палате дьяк. У дьяка список. И кого он в тот список занесёт, того больше никто не видит и не слышит. Отсылают их не знаю, куда, и ищут они, не знаю, что.

— О! Так мне ж туда и надо, — обрадовался добрый молодец, который, как вы давно поняли, особым умом не отличался. И тут бабка достала из-за пазухи еще один волшебный клубочек и наладила героя в еще одно странствие.

Когда след добра молодца простыл, а дух его испарился, переливчатый кот подошел к бабке и покровительственным тоном поблагодарил ее за службу.

Кабак тем временем стремительно превращался в избу на курьих ногах.

— В гиблое место ему, вишь, захотелось, — раздумчиво сказал Баюн. — А того не знает, что у нас тут, в тридесятом, любое место — гиблое.

Показать полностью

Поздний шиповник

— Шиповник, как известно, цветет дважды: первый раз в начале июня, обширно и пышно, а второй раз в конце лета, скупо, но благоуханно. Так что подожди пару месяцев, и сама увидишь, — отвечал Кощей на жалобы пятилетней внучки, которой не нравилось, что душистые цветочки вянут и опадают.

Кроха подняла на властелина тридесятого синие глаза, такие синие, что сомненье брало, не вмешалось ли тут какое колдовство, и вгляделась в доброе лицо старика. Никаких следов того, что дедушка над ней шутит, она не обнаружила. Поэтому поверила всей душой и дней пять или шесть даже проверяла, не настал ли уже конец лета. Потом заигралась и позабыла.

Но в начале августа увидела ярко-розовые бутоны, соседствовавшие с пухленькими бочонками плодов (невкусных и набитых внутри колючками — она успела проверить), и вспомнила.

А вспомнив, призадумалась. А призадумавшись, сделала вывод. И с этим выводом прибежала к Кощею.

— Дедушко, а эти новые цветочки тоже завянут?

Кощею пришлось согласиться.

— Не хочу! — надула губки девчонка. — Дедушко, ты все можешь, пусть они не вянут!

Пришлось колдовать. Настала осень, облетели листья, завьюжило, а кусты шиповника, голые и страшные, были украшены пышными цветами, издававшими нежный, совсем не зимний, аромат.

Внучка радовалась и бегала к кустарнику каждый день, проверяя, на месте ли волшебные цветы.

Пришла весна, потекли ручьи, набухли и распустились почки, зацвели кустарники и деревья, и шиповник, покрытый новой зеленью, стал как-то чужеродно выделяться среди этой новой красоты. Дикие розы, по-прежнему яркие и благоухающие, были как-то не так ярки и как-то не так ароматны, как другие цветы. Любой, даже не очень чувствительный человек сразу бы понял, что это подделка. Внучка тоже поняла и опять прибежала к властелину тридесятого:

— Дедушко, верни все, как было!

Старик вздохнул, крякнул, и вернул. Фальшивые цветы осыпались бурым пеплом, прочкнулись новые бутоны, и истина восторжествовала.

Морали у сказки этой нет, и быть не может. Впрочем, кот Баюн, способный опошлить или возвысить любое событие до притчи, был замечен тем же вечером на дубу, гордо распевающим английскую балладу на стихи, приписываемые перу Вилиама Шакеспеара. В балладе речь шла о убожестве цветов, которым не суждено принести плода.

Показать полностью

Плагиат кота Баюна

Иногда (правда, все реже и реже) до Лукоморья добирались добры молодцы, жаждавшие схватки с Кощеем.

Все они были похожи и этот, новоприбывший, от них мало чем отличался. Был он широк в плечах, круглощёк и бородат. Ну, разве что его русая борода была поаккуратнее, а усы почище, чем обычно. Порты на нём тоже были странные — широкие, до колен и все в карманах, и рубаха непривычная — мелкопетельчатая, без ворота с большим рисунком. На рисунке был изображен деревянный идол, вокруг которого, чтоб никто не спутал, вилась надпись.

— Сварог, — с трудом прочитал кот Баюн, который знал тысячи и тысячи живых и мертвых наречий и сотни и сотни живых и мертвых письменностей, но такие чудноискривленные буквы видел впервые.

— Ну, — не смутившись странной наружностью добра молодца, продолжил кот. — С чем пришёл, дорогая душа? Дело пытаешь али от дела лытаешь?

— А где ларец? — Это было невежливо — вот так, с ходу, переходить к сокровенному, не соблюдая сказочного этикета, но лукоморский сказитель решил не обижаться.

— Какой ларец? — осведомился он.

— Ну, в котором заяц, а в зайце утка, а в утке яйцо, а в яйце...

— Таких не держим, — перебил Баюн и для убедительности поворошил густую листву на дубе. — Ты бы, золотой мой человек, сказкам-то не верил.

— Так что, нет яйца?

— Да нет, яйцо есть. Вернее, даже яйца. Ежели, к примеру, вон в ту сторону пойдёшь, — кот неопределенно махнул лапой, очертив дугу от северо-востока до юго-запада. — Так там будут совсем дикие места. Можно сказать, где не ступала нога человека. Так там, в тёмной-претёмной пещере яиц этих! И размера такого выдающегося, поболе страусиных будут. Только приближаться я к ним не советую.

Добрый молодец хотел что-то сказать, но тут ему на нос упала чешуйка. Он поднял взгляд — из ветвей на него глазела высунувшаяся по пояс русалка и лучи солнца играли на её млечного цвета груди.

— Не советую, говорю, приближаться! — повысил голос недовольный Баюн. — Потому, ежели подойдёшь поближе, так яйцо — чпок! — и раскроется, а оттуда выскочит чёрная сущность и вопьётся тебе в самое лицо, и проникнет тебе в самое нутро, и будет его поглощать и трансформировать, пока всё доброе и светлое не исчезнет и не останется чудовище. И тут, если повезет, станешь ты сам чёрным властелином и будешь такие яйца плодить, а если не повезет — будешь служить черному властелину и охранять его от таких вот, как ты. — Кот на минуту задумался и добавил, — добрых молодцов.

Широкоплечий и бородатый оказался брезгливым и идти в совсем дикие места не захотел. А как только не захотел, так тут же из Лукоморья его вытащила та неведомая сила, которая определяет, кому есть дорога в тридесятое, а кому пути туда заказаны.

Кот вздохнул и принялся было ходить по цепи, как вдруг насторожился. Откуда-то слева и сверху послышался негромкий ясный голос Кощея.

— Ты что ж это, щучий сын, репертуар поменял?

Кот оскорбленно мявкнул.

— Ты ему что пересказал? Фильму «Чужой» пятидесятилетней давности?

Пришлось сознаться.

— Не просто пересказал, а трансформировал сообразно обстоятельствам. И ничуть о том не жалею! До яйца-то он не добрался?

— Угу, — сказал неопределенно властелин тридесятого. — Заходи после ужина, в го поиграем, клубники со взбитыми сливками поедим.

Показать полностью

По окрошечке?

— Гроза будет. — Озабоченно сказала баба-яга. Слушать ягу было некому: разомлевшие от жары русалки все ускакали с дуба в прибрежные волны и, смеясь, предавались делу, для которого подходили больше всего, — заигрывали со смущающимися, но довольными богатырями. Кот Баюн, обливаясь потом, шествовал по почти раскаленной цепи и, поминутно чертыхаясь, рассказывал былину про идолище поганое. Бабка его совершенно не интересовала.

— Гроза будет. — Повторила зачем-то яга и добавила: — Грибы пойдут.

— А из грибов славную паужну можно заделать. — Раздался приятный окатистый голос. Кот и бабка оглянулись: на тропинке, ведущей к кощееву дворцу, стояла дородная стряпуха с заманчивой корзиной в руках.

— Можно кулебяку сотворить на четыре угла, — продолжала стряпуха, не обращая внимания на раздувающиеся ноздри лукоморского сказителя и любопытные взгляды яги. — Один угол курий, один луковый с яйцом, третий — каша гречневая с капусткой квашеной, а уж в четвертый грибов со сметаною.

Баюн облизнулся, баба-яга сдержалась.

— Похлебку можно из белых, али из подосиновиков с сарацинским пшеном затеять, да погуще, а к ней лепёшек спечь ячменных али аржаных.

Баюн сглотнул слюну, баба-яга сдержалась.

— А ежели, к примеру лисички, то их обжаришь на масличке сливочном, да отдельно запечь картофелю дольками в розмариновой соли, да перед подачей всё перемешать и поставить напитаться минут на десять. И запивать молоком неснятым, холодненьким, только с погреба.

Баюн взвыл. Баба-яга тихонько всхлипнула.

— Ой, что ж это я! — Всполошилась стряпуха. — Меня ж к вам сам послал. Вот. — и принялась доставать из корзины жбанчик с белым монастырским квасом (монастырей в тридесятом не было, но квас был), здоровый кусок отварной телятины, яйца вкрутую, зелёный лук, упругий, душистый, вышибающий слезу, немного тёртого горчичного семени, свежие небольшие огурчики, покрытые капельками воды, редисочку розовую, остренькую... В общем, всё, что надобно для хорошей окрошки. Появилась и плотная дубовая доска, и две разукрашенные поливой миски, острый нож замелькал в умелых руках женщины...

Баюн хлебал окрошку споро, так что ни одна капелька не падала на сухой песок Лукоморья. Баба-яга жеманно подносила ложку ко рту и быстренько сглатывала суп, так что совершенно невозможно было разглядеть, сколько у нее зубов и какого они качества (поговаривали, что зуб у ней один, длинный, вострый и железный). Стряпуха глядела на них добрыми глазами и умилялась.

Потом прибрала посуду в корзинку, поклонилась и удалилась, плавно покачивая бёдрами.

— Хороший у нас народ, — удовлетворенно заметила баба-яга. — Мастер на все руки.

Кот не очень понял причём тут народ, поскольку хорошо знал, что и стряпуха, и корзинка появились тут не сами собой, а исключительно по воле Кощея.

Обращение к подписчикам

Я тут подсчитала оставшиеся в наличии мелкие сказки, и вышло их ровно двенадцать. А пишу я сказки редко - по одной-две в месяц. Так что скоро посты будут выходить с большими промежутками.

Правда, есть у меня еще с десяток сказочных повестей, но как-то мне сомнительна идея публиковаться на Пикабу с продолжением. Это ж надо писать синопсис перед каждым выпуском, и потом - заставлять невинных прохожих читать что-то из середины совершенно незнакомой им истории,... В общем, сомневаюсь я.

Решила для начала запостить по частям пару крупных сказок. А там - как пойдёт.

Привет вам всем и спасибо за то, что неравнодушны к моим сочинениям! Я читаю комментарии, но, по своей ленности, отвечаю редко, уж извините.

Показать полностью

Новая соревновательная игра на Пикабу

Нужно метко прыгать по правильным платформам и собирать бустеры. Чем выше заберетесь, тем больше очков получите  А лучшие игроки смогут побороться за крутые призы. Жмите на кнопку ниже — и удачи!

ИГРАТЬ

Сны Кощея

Кот Баюн был жаворонком. А Кощей был... Ну, как-то, оно, наверное, называется — то, чем был Кощей.

В общем, властелин тридесятого спал минут пятнадцать в день. Обычно это происходило после завтрака, когда бессмертный старик выходил ненадолго в присутствие и выслушивал доклады думных дьяков (думы, кстати, в тридесятом не было, да и на что она там нужна, дума-то).

И вот в тот момент, когда ему зачитывали количество пошитых для тридцати трех богатырей портов и рубах, а также затраты на еженедельную чистку кольчуг и шишаков, глаза Кощея несколько мутнели, а взгляд рассеивался. И хотя бессмертный старик продолжал в такт монотонному жужжанию дьяка кивать головой, он в это время спал.

Спал и видел сны. Иногда это были сны о прошлом, о великом и большом, в котором Кощей принимал участие, и о малом и ничтожном, в котором он тоже каким-то образом был замешан. Иногда это были сны о настоящем: о происках бабы-яги, о визите гонгконгских бизнесменов, о приросте таможенной пошлины и уменьшении подушной подати и о прочих делах государственных. Иногда это были сны о будущем, о котором Кощей никому не рассказывал, так что и мне рассказать вам нечего.

Никогда не снились Кощею только красавицы. Кот Баюн по большому секрету сообщил мне, что едва черноокие и крутобедрые девицы мелькали на горизонте, на самом дальнем окоёме кощеева сна, как властелин тридесятого немедленно и окончательно просыпался.

После чего хвалил думного дьяка за подробный доклад, пенял ему, что, несмотря на немалые траты, шлемы на четвертом, двадцать втором и тридцатом богатырях блистают недостаточно, подписывал пару-тройку заявлений на отпуск («никому не отказывал, отец родной» - с чувством вздохнул на этих словах Баюн) и шёл уже к себе в кабинет разбирать дипломатическую почту.

— А за красавиц ты не волнуйся! — закончил свою байку лукоморский сказитель. — Красавиц у него в яви предостаточно. Ещё на них драгоценный сон тратить! — но, поскольку, произнося эти слова, кот неосознанно шёл по цепи налево, я даже и не знаю, правду он говорил или плёл по своему обыкновению небылицы.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!