1. [1920-е. Псков.] "Красота древней псковской земли раскрылась передо мной впервые, - писал Юрий Павлович Спегальский, - когда я подростком добрался до самой вершины шпиля соборной колокольни Снетогорского монастыря. Это впечатление было самым ярким из всего моего детства. С тех пор с глубоким ощущением этой красоты я никогда больше не расставался... Дальше ходу не было. Выше, надо мной, были только пробегающие по небу облака да неправдоподобно огромный крест, чуть поблескивающий остатками своей позолоты... Налетал ветер, шпиль сильно раскачивался. Его ритмичное движение создавало радостное ощущение полета в необъятном голубом просторе. И небо, и земля слились в чуть дрожащей синеватой дымке... Укрепив как можно лучше ноги, я огляделся вокруг. И вот впервые испытал огромное, почти ошеломляющее чувство восторга, озарившего мой ум и сердце красотой родной псковской земли!.. Красота псковской земли, только что увиденная мной, поразила меня до глубины души. Я не отдавал себе отчета о глубине этого впечатления. Но мне было как-то необыкновенно хорошо идти сейчас по этой земле и впитывать в себя густой, почти одуряющий запах цветов и трав..."
2. [1942. Ленинград.] - Какое хмурое небо над Ленинградом!... Особенно если сравнивать ленинградское небо с псковским. У нас небо чаще яркое, голубое, с легкими белоснежными облаками... Воспоминания о Пскове дают мне надежду... Каждый обломок в этом городе хранит живую историю.
А вечером мы опять вместе.
- Пойти бы сейчас хотя бы в Русский музей, - говорит Юрий Павлович. - Посмотреть бы псковские иконы.
- А чем они отличаются от суздальских или новгородских? - спрашиваю я.
- Простотой и выразительностью, как и псковская древняя архитектура. Псковские живописцы даже краски сумели свои найти...
3. В самые жестокие дни осажденного Ленинграда Спегальский,.. истощенный голодом, больной, рисовал при тусклом свете коптилки. Рисовал карандашами, потому что акварель замерзала. В этих рисунках оживало далекое прошлое Псковского края, подымало над тяжкой действительностью, придавало надежду и силу...
Он встал из-за стола и, подойдя к полкам с книгами, достал альбом.
- Это мои блокадные рисунки.
Я стала рассматривать их. На плохой бумаге, линии неровны, порой исчезают... Передо мной возникали величественные средневековые сооружения, городские пейзажи, древние псковичи, в кафтанах и высоких шапках с темной оторочкой. Цветные рисунки были особенно хороши. Словно сквозь дымку времен проступали мощные башни и стены города, а с них открывались вольные просторы древней псковской земли.
4. [1944. Псков.] Юрий Павлович... повел меня на Завеличье, к храму Успения у Паромени. В куполе зияла огромная дыра от снаряда. Часть кровли была разворочена и сброшена на землю. Внизу лежали груды изъеденного ржавчиной кровельного железа, обломки дерева и известняковых плит. Юрий Павлович в этом хламе долго и упорно что-то искал. И вот какой-то предмет ярко блеснул в его руке.
- Голубь!..
Тот самый литой металлический голубь с креста Пароменской церкви, о котором он так загоревал, заметив пропажу на покосившемся от взрывной волны кресте.
Он нашел его. Глаза Юрия Павловича светились счастьем...
Как органично связывали псковские зодчие свои строения с окружающей средой и с природным рельефом местности! Например, выбор места для кремля - это ли не чудо!..
- Этому, - говорил он, - надо у них учиться и учиться!
5. Я знала, какие трудности переживает Псков. В городе не работали водопровод, канализация, не было света, топлива, не хватало продовольствия, жилья. Враг оставил замаскированные мины...
Бытовые условия скверные. С жильем плохо. Юрий Павлович обосновался в подвальном помещении. Спит на полу. Спасает полушубок. Одну полу кладет под себя, другой накрывается. Выглядит плохо, но... счастлив своим делом...
Весной 1945 года я приехала в Псков. Юрий Павлович встретил меня на вокзале. Он был худ и бледен. На лице его остались одни глаза. Зато цветом они спорили с лазурью псковского неба.
6. Мирожский монастырь, опоясанный речкой Мирожкой. В центре монастырского двора - собор. Против него - небольшой деревянный домик на высоком каменном подвале - бывшие кельи монахов и службы. В этом-то домике Юрий Павлович и получил долгожданное жилье. Окна небольшой однокомнатной квартиры смотрели на собор, который находился так близко, что белые стены его, отражая лучи света, создавали в нашей комнате какое-то призрачное освещение. Это мне очень понравилось...
Юрий Павлович находился в приподнятом настроении. Он усердно работал и верил в осуществление своих планов. Казалось, он не замечал тяжких условий нашего быта. Почти разутый (к весне валенки от сырости расползлись, пальцы вылезли наружу, а сапог достать было негде), он успевал повсюду. Облазил все памятники архитектуры от подвалов до чердаков, не страшась замаскированных мин, которые время от времени взрывались. Обмерял, зарисовывал, выявлял новые памятники архитектуры, имеющие историческую ценность, брал их на учет. Глубокое знание предмета позволяло ему широко видеть образ будущего Пскова, лежавшего пока в руинах.
7. Но в Пскове его ждали не только радости, но и огорчения. Например, он не нашел в Псковском музее собранную им драгоценную коллекцию печных изразцов XVII века и их обломков, которую перед своим отъездом сдал на хранение. По распоряжению директора музея Соловьева изразцы были выброшены на свалку. Юрий Павлович очень переживал эту утрату...
Оглядываясь теперь назад, я могу с горькой уверенностью сказать, что не только эти изразцы, но и многое другое, что Юрий Павлович так бережно хранил для будущего Псковского музея древней архитектуры, было без него уничтожено или расхищено. Хорошо, что многое сохранилось в его обмерах и зарисовках, например старинные железные кованые двери и ставни окон в древних зданиях, а также сделанные им эскизы керамической посуды.
8. Говоря о необходимости изучения архитектуры Пскова, он настаивал на необходимости бережного отношения к красоте города. Постройки XX века часто не украшали, а портили его вид. Писал: "Псков - город, имя которого не выбросишь из истории русской культуры... Века прошли над этим городом, совсем стерев с лица земли одни из его памятников и полуразрушив и исковеркав до неузнаваемости другие. И все же он остается городом-музеем русской старины, хранилищем пусть пока не изученных и изуродованных, но тем более ценных для нас остатков творений псковских каменщиков, остатков, по которым мы еще многое сможем узнать о народном русском творчестве прошлого и его особенностях. Конечно, читать эту "книгу", страницами которой служит случайные остатки сооружений, давно потерявших свой облик, не просто. Для этого нужно немало времени на изучение и реставрацию памятников, надо вложить в это дело и знание, и упорство, и кропотливую добросовестность, и творческое воображение, и остроумие, и любовь к делу..."
В 1946 году Спегальский говорил: "Изменяя и приспосабливая планировку Пскова к современным требованиям, нужно бережно отнестись к красоте Пскова и его памятникам, потому что то "кое-что", что осталось от древнего Пскова, имеет такую ценность и такую силу, что именно оно украшает и делает его Псковом... Мы должны не только восстановить памятники Пскова, но и возродить красоту Пскова, чтобы он был именно Псковом, чтобы не померкла красота, ему одному присущая!"
Но его слова не доходили. Многие... думали совсем иначе. Они выступали с идеей: уничтожить все памятники старины, оставив два-три "для колорита". Эту порочную мысль прикрывали теорией: старое не должно мешать новому. Идея Ю.П. не нашла поддержки: "Спегальский хочет вернуть Псков в семнадцатый век, а мы хотим сделать его социалистическим!"
9. Юрий Павлович не переставал следить за реставрацией псковских памятников архитектуры. Его тревога росла. Грубой реставрацией уже были искалечены церковь Богоявления с Запсковья, корпуса, примыкающие к колокольне церкви Михаила Архангела в Городце (колокольню Юрий Павлович успел отреставрировать сам), "дом Печенко" и другие.
На одном из заседаний секции охраны памятников ЛОСА Юрий Павлович заявил:
"...Плохо, когда какой-либо памятник искажается неумелой, небрежной, грубой "реставрацией", но если большинство окружающих людей все же отдает себе отчет о неполноценности и недопустимости такой реставрации, то все же это еще поправимо. Ужасно, когда такая "реставрация" становится единственно возможным видом "восстановления" памятников, когда искажение памятников становится законным, нормальным, когда совсем перестают даже представлять себе, каким должно быть настоящее восстановление памятников и какой они должны получить облик. В таком случае, по моему мнению, лжереставраторы уродуют их, распространяя про них неправду, позоря нашу культуру, как прошлую, так и настоящую... Реставрация, в которой есть неточности, даже мелкие, уже перестает быть реставрацией, а переходит в разряд фальшивок. Умение реставрировать, охранять памятники недаром служит признаком высокого уровня культуры народа. Для этого недостаточно одного желания, если нет соответствующих знаний и отношения к памятникам старины."
[1956.] - Все время думаю о Пскове, - говорил он тогда. - Теперь начали реставрировать колокольню Козьмы и Дамиана с Примостья. Если это так, то не завидую я этой колокольне... Теперь я понял, в чем расхожусь с моими "скопскими друзьями". Им нужно омертвить псковские памятники, а я хотел их сделать живыми.
10. Все острее мучила его тоска по Пскову. Псков был неотступно с ним, днем и ночью, наяву и во сне.
"...Сегодня ночью снилась война, и я все искал наш псковский старый дом, - писал он в одном из своих писем ко мне. - Всегда во сне, если вижу войну, я ищу его и, если найду, успокаиваюсь, мне кажется, что в нашем доме со мной не может случиться ничего худого."
11. [1969.] Он умирал в Псковской городской больнице. Когда стрелки часов стали подходить к часу ночи, наступили последние мгновения его жизни. Он впал в не объяснимое земными представлениями состояние. Казалось, он в памяти. Но говорил мне, что поднимается вверх и чувствует себя таким легким, как в детстве, когда взбирался на шпиль колокольни Снетогорского собора. Сейчас с тем же чувством озарения он поднимался все выше и выше на какой-то неведомый ему прежде, гигантский шпиль. И вот он уже на самой его вершине! Здесь сияло ослепительное солнце, но его лучи меркли перед тем светом, который сверкал еще выше и манил его с такой силой, что он не выдержал, шагнул в это голубое ослепительное пространство и полетел над древним городом...
Это было его последним счастливым видением.
12. На рабочем столе Юрия Павловича осталась его последняя рукопись, которую он не успел закончить.
"...В настоящее время далекая псковская старина как бы приближается к нам. Труд археологов, исследователей архитектуры и искусствоведов возвращает нам и делает все более понятным многое из того, что, казалось, было уже бесследно утрачено и забыто. Псковским памятникам суждено теперь не разрушаться и не исчезать с лица земли, а возрождаться к жизни, с тем чтобы послужить еще многим людям. Это закономерно. Народ, взявший в свои руки власть, не может относиться безразлично к культурным ценностям, созданным в прошлом наиболее одаренными его представителями, сумевшими в условиях феодализма с удивительной полнотой выразить в своем творчестве взгляды народа на искусство и архитектуру, на отношение искусства и жизни, художественных форм и приемов архитектуры с ее технической и практической стороной, бытом и гигиеническими требованиями. Эти вопросы народ разрешал в..." (Текст обрывается.)
источник цитат
