AlexandrRayn

Десять лет Надя всю себя посвящала работе. Личный помощник директора фанерного комбината — это вам не это. Это ответственность, внимательность, пунктуальность и точный расчет.

Она была правой рукой начальника, а еще его левой рукой, ногами, позвоночником и чаще всего — головой. Без помощи Нади этот человек не смог бы руководить даже собственной ширинкой. И чем он ей отплатил за преданность? Состарился и ушел на пенсию, неблагодарный миллионер.

— Так вот чем ты занимаешься, пока я не вижу! — наигранно строго прогудела Надя, когда, придя домой во вторник днем, застукала мужа Андрея с пальцем в носу.

— Ну кто-то же должен грешить из нас двоих ―для баланса. Тебе-то вечно некогда, — улыбнулся с дивана влюбленный коллега по браку. — А ты чего в два часа дома? Отпустили пораньше?

— Да. Отпустили. Навсегда отпустили, — неуклюже плюхнулась на диван Надя. — Сынишка Валерия Петровича решил всё поменять, как только в должность вступил. Начал с меня. Говорит, что не хочет держать возле себя пенсионный фонд.

— Пенсионный фонд? Тебе тридцать девять, — удивился Андрей.

— А ему сорок один. Но у богатеньких детей возраст идет иначе. Короче, я вышла в тираж…

Надя хотела зареветь и накрыла лицо сумочкой. Но открытый дамский ридикюль осыпал ее своими дарами, и истерика была отложена.

— Да ладно тебе убиваться, найдешь работу. С твоей-то репутацией и ответственностью.

— Наверное, ты прав, выложу резюме. Только я не привыкла посреди недели дома сидеть…

— Ну а ты не сиди. Займись домашними делами.

— Какими делами? Дети у бабушки, прибирается клининг раз в неделю, готовит доставка. Я же всё сделала, чтобы ничего работе не мешало. О! Придумала! А давай я у тебя пока личным помощником побуду?! — просияла Надя и так вцепилась мужу в ногу маникюром, что любая кошка позавидовала бы ее хватке.

— Зачем мне помощник в отпуске? — попытался расцепить капкан мужчина. — Я и сам справлюсь с ничегонеделанием.

— Ну у тебя же планы какие-то были. Рыбалка там, пиво с мужиками выпить, в футбол погонять, чем вы там еще в своем мужском клубе развлекаетесь.

— Вот этим самым, да, — подтвердил Андрей. — А как ты мне тут будешь помогать?

— А я всё организую и буду следить, чтобы тебя ничто не отвлекало. А вообще, это не твоя забота, просто дай мне до выходных пар выпустить, иначе я просто с ума сойду от безделья.

— От безделья обычно в ум приходят. Ну ладно, давай попробуем… — согласился муж. — Только я сразу предупреждаю, у меня очень плотный график.

— А я тебе его оптимизирую!

Радостная Надя вскочила с дивана и принялась за дело.

***

— Андрей Сергеевич, просыпайтесь, вам пора вставать, — раздался вместо будильника из недр утра непривычно деловой голос жены.

— Что? Куда? Который час? — с трудом, скрипя всем своим существом, въезжал в реальность Андрей.

— Три часа тридцать минут. На рыбалку.

— Зачем так рано? — еле разомкнул глаза мужчина.

— Я вчера провела исследование: изучила форумы, пообщалась с рыбаками нашей широты и рыбнадзором, сравнила показатели государственного мониторинга рыб за последние десять лет и нашла оптимальное время для рыбалки. Через пятнадцать минут надо выезжать.

— Надя, ты сдурела?

— Надежда Васильевна, — деликатно поправила супруга.

— Я не успею за пятнадцать минут собраться, мне еще одеться надо, — кряхтел муж.

— Я вас уже одела.

Андрей скинул с себя одеяло и заметил, что уже облачен в чистый и выглаженный рыбацкий костюм. Оставалось только опустить ноги в болотники, что стояли рядом с кроватью.

— А ты своего директора тоже одевала? — подозрительно глянул он на жену.

— Пока я на работе, прошу обращаться на «вы». Нет, директор приходил уже одетый.

Андрей хотел было что-то сказать про завтрак, наживку и снасти, но не успел ― жена сама озвучила список того, что было ею приготовлено, расфасовано и подписано до его пробуждения.

Вскоре они уже ехали по направлению к озеру.

— Андрей Сергеевич, вам нужно следовать по маршруту, который я выставила в навигаторе, — время от времени подавала голос жена.

— Зачем? Я знаю, куда ехать. Мне Диман вчера сказал, где он сомика поймал, — зевал в ответ муж.

— Напоминаю, я провела анализ. Лучший клев будет сегодня с пяти до шести часов на западном берегу.

— Надь, сбавь обороты.

— Надежда Васильевна. А обороты надо сбавить вам, стрелка тахометра перевалила за четыре с половиной тысячи. И вам пора выпить витамин D, — совершенно спокойно сказала Надежда, протягивая мужу бутылку воды и таблетку.

Андрей хотел ослушаться и свернуть туда, куда ему подсказал друг-рыбак, но, заметив холодный и опасно-деловой взгляд жены, передумал.

— Вот тебе и отдохнул, блин…

— Вы что-то сказали?

— Погода, говорю, рыбная, дождик намечается, — кисло улыбнулся Андрей в ответ.

— Давайте сверим график, — Надя достала ежедневник и начала озвучивать план дня: — В половине второго у вас спортзал.

Андрей кивнул.

— В пять ― парикмахер.

— Ты… Простите, вы про тетю Катю с третьего этажа?

— Про Катерину Олеговну, да, я вас записала. В шесть часов вы встречаетесь с Дмитрием и Сергеем и идете в бар, пить пиво. Вы любите светлый классический лагер и стандартную закуску: гренки, картошка, сыр. Я забронировала для вас столик у окна с хорошим видом на телевизор. В двадцать часов тридцать минут у вас ужин с супругой. Напоминаю, завтра у вас годовщина свадьбы, но лучше всего будет вспомнить об этом уже сегодня за ужином. Ей будет приятно. Я заказала ее любимые цветы и открытку.

— А что, удобно, — обрадовался Андрей, — а то я забыл про эту годовщину очеред… Ой, — он вдруг осекся и, переведя взгляд на жену, увидел только профессиональную маску личного помощника. Но все же заметил, как губа у Надежды дрогнула. Это сущность жены пыталась пробиться через профессионала, но женщина с легкостью ее поборола.

На озере Надя организовала место для рыбалки, налила мужу кофе из термоса, а сама забрала его телефон и, отойдя на необходимое расстояние, начала принимать звонки.

— Зая!!! Смотри, че поймал! Ты была права, — прибежал через некоторое время Андрей с огромной рыбиной, болтающейся на крючке.

Надя тем временем вела какую-то серьезную беседу по телефону.

— У вас согласован звонок? Нет, Андрей Сергеевич занят. На какое время вас записать? Хорошо, я передам. Спасибо.

— Кто звонил? — спросил Андрей.

— Наталья Семеновна.

— В смысле ― твоя, прошу прощения, ваша мама? А чего вы мне трубку не дали?

— У вас отпуск, рыбалка. Лишний шум отпугивает рыбу, а несогласованные заранее разговоры пагубно влияют на продуктивность и настроение. Наталья Семеновна просила передать, чтобы вы заехали к ней в эту субботу и помогли прикрутить ручку шкафчика. Я внесла в ваше расписание.

Андрей еле сдерживал слезы радости. Никогда еще разговор с тещей не был таким лаконичным. Эта женщина с совершенно бескостным языком не знала слова «стоп». Стоило сказать ей «здрасти» — и можно было попрощаться с миром на полтора часа. Ходили слухи, что она заговорила до смерти двух своих бывших мужей. Но это, разумеется, были враки.

— Слушай, Надь, мы тут одни. Речка, рассвет… Может, это? Пошалим? — игриво улыбнулся Андрей и попытался приобнять жену за талию.

— Держите-ка себя в руках! Я вообще-то на работе, — резко отбила эту похотливую атаку помощница, и обиженный муж вернулся к своим удочкам, бубня себе под нос, что-то про «бессмысленное служебное положение». Через пять минут новая поклевка вернула утраченное расположение духа.

После рыбалки довольный Андрей отправился в спортзал, а Надя тем временем искала сбыт для улова, так как никто в их доме рыбу не ел.

Перед тренировкой Андрей снова заметил кое-какие изменения. Во-первых, удивил набор, который ему собрала Надежда. Он включал чистые носки, трусы и майку, а еще шампунь и гель для душа. Обычно Андрей носил с собой только высохший шариковый дезодорант. Также личный помощник продлил абонемент на следующий месяц и снова взял телефон, чтобы отвечать на входящие звонки.

Пока Андрей занимался, Надежда провела совещание с Диманом и Серегой, вводя их в курс вечернего мероприятия, и ознакомила с графиком Андрея Сергеевича.

После спортзала Андрея принимал парикмахер. Впервые в жизни мужчине не пришлось ждать, пока тетя Катя раскачается и подготовит место для стрижки. Обычно она сорок минут слонялась по квартире: подметала пол, мыла посуду, кормила попугайчиков… А тут всё уже было готово, и даже вопрос: «Как сегодня стрижемся?», на который Андрей никогда не знал правильного ответа, не прозвучал.

— Мне Наденька всё объяснила. Сзади покороче, виски прямые, челку оставляем, — сказала женщина, повязывая на шее Андрея простыню, и впервые в жизни предложила кофе. — Черный, без сахара, три ложки на турку.

Довольный Андрей всё больше погружался в роль начальника, хотя, в сущности, в его жизни не изменилось ничего.

***

В нужный час за всеми участниками вечерней встречи приехало такси и доставило на место, где их уже ожидали. Мужчин усадили за лучший столик, принесли напитки и тарелку с закусками, которую Надя заказала заранее.

— Слушай, Андрюх, а че это с Надькой? Она вроде не особо любила наши с тобой посиделки? Почему сейчас сама тебя отправила, да еще и организовала всё? На измене попался? — допытывались друзья, рассевшись по своим местам.

— Да нет, какие измены. Хотя, уверен, она бы и это смогла втиснуть в график и отмазать меня перед женой, — задумчиво произнес Андрей. — Она у меня временный личный помощник. Правая рука. Пока на работу не устроится.

— Личный помощник? Она и так твой личный помощник. Супруга называется, — никак не мог понять смысл этой метаморфозы Диман.

— Да не… Жена — это эмоции, долг, вся вот эта история с любовью и прочим, а личный помощник — это как бы совершенно другой уровень отношений. Я будто с малознакомым человеком общаюсь, но она та-а-а-к все организовывает!

— Да мы заметили. Нам обоим даже уведомления с напоминанием о встрече пришли, — засмеялся Серега, показывая сообщение.

— Кстати, смотрите, какого я сегодня сомика поймал, — достал Андрей телефон, чтобы похвастаться фотографиями.

— Ты поймал или Надя организовала? — еле сдерживали смех друзья.

— Да ну вас!

После бара Андрей приехал домой навеселе, ожидая встретить там свою новоиспеченную секретаршу, а встретил жену.

— Чего так долго? — начала с порога Надя. — Ты должен был в половине девятого дома быть!

— О, так ты снова прежняя? — заметно расстроился Андрей.

— Ну я же не круглые сутки работаю. Заходи, разувайся, мой руки, сейчас ужинать будем. И спасибо за цветы и открытку, мне очень приятно, — уже более теплым тоном сказала Надя, принимая от мужа поцелуй в щеку. — Я пойду пока детям еще раз наберу, узнаю, как они там.

Через пятнадцать минут муж и жена сидели за столом, на котором стояли цветы. Букет, заказанный помощницей, действительно выглядел очень здорово. Андрей бы просто купил первый попавшийся и, как обычно, наполовину завядший.

— Слушай, у меня такой классный день сегодня был, просто замечательный, — хвастался разомлевший от усталости и счастья муж. — Мой личный помощник просто знаток своего дела, — подмигнул он.

— Везет тебе, — катая горошинку вилкой, ответила жена. — А мой начальник — какой-то несобранный, рассеянный и похотливый эгоист. Ой, прости, — улыбнулась она. — Ты же не обижаешься? Я просто слишком серьезно отношусь к работе и не могу иначе…

— Не обижаюсь. Даже наоборот, это было очень забавно. Мне понравилось иметь личного помощника. Завтра продолжим?

— Прости, Андрюш, завтра я на собеседование… — виновато вздохнула Надя.

— Как это — на собеседование… Мы же вроде до выходных договорились.

— Прости…

— Да всё хорошо, не переживай. Ну и кто тебе работу предложил?

— Да бывший директор, кто же еще. Сынок его взял в секретарши второкурсницу кулинарного техникума. Так они в первый день умудрились вдвоем так накомандовать, что в итоге конвейер остановили. Вроде мелочь, а все заказы на неделю сместились. А еще эта студентка заявила, что она уже беременна от шефа.

— Ловко она за одну смену. А я свою собственную жену даже приобнять не смог, — обиженно фыркнул Андрей.

— Не обижайся. Просто это непрофессионально. Зато теперь можешь, — подмигнула Надя.

— Слушай. Раз такое дело, а ты на две работы не можешь устроиться? Мне что-то так понравилось иметь помощника…

— Имейте лучше совесть, Андрей Сергеевич, — сурово посмотрела не него жена.

— Ладно. Ну замену хоть себе сможешь найти?.. Я прям чувствую, что стал намного лучше вести дела с помощницей. Да и сам уже не знаю, как справляться. Чувствую себя каким-то первоклассником.

— А я знаю и уже нашла, — неожиданно заявила Надя, и глаза ее как-то загадочно блеснули.

— Правда?

— Правда. Зовут Петр Афанасьевич. Бывший секретарь директора птицефабрики. Очень грамотный и серьезный дядька на пенсии. Пока он работал, даже куры неслись строго по расписанию. Так что завтра он приступает. Ладно, пойду я спать. День был тяжелый. Не забудь помыть посуду. Если что, я могу внеурочно выйти в смену и напомнить, — подмигнула Надя и послала мужу воздушный поцелуй.

— Ты же пошутила про секретаря, Надь? Пошутила ведь, да?

Александр Райн
Дорогие читатели, у меня тут до конца года планируется несколько выступлений, подробности можно найти у меня на канале

https://t.me/RaynAlexandr

В дверь администрации поселка имени профессора Утинского стучали с самого утра. Судя по звуку, стучали каблуками. Здание было двухэтажное, с заколоченными окнами; главный вход одновременно являлся пожарным, а фасад был щедро вымазан тройным слоем той же побелки, что и стволы деревьев вокруг.

Глава администрации Камышов частенько жил прямо на работе. Обычно это происходило в дни его ссор с женой или в результате каких-то культурных мероприятий со всеми вытекающими, вернее, затекающими в желудок главы напитками. Именно это и случилось накануне.

Стучали весьма настырно, словно пытались выбить чечетку, но не хватало таланта.

— Ну кого там принесло в такую рань?! — высунулся из единственного незаколоченного окна второго этажа Камышов.

— Месье президент, откройте свой «белый дом», я к вам с инициативой, — раздался снизу какой-то незнакомый голос с совершенно неместным акцентом. Без особых навыков вообще было сложно определить, что это был за акцент: то ли вологодский, то ли уральский, то ли французский с примесью болгарского, нотками уэльского и верхнесаксонского, приправленного тосканским.

Камышов протер глаза и увидел странное явление, повергшее его в уныние. Внутрь здания прорывалась кульминация шоу «Модный приговор» в лице дамы сильно усредненных лет: красный бархатный пиджак поверх асимметричной синей блузки, черный галстук и короткая юбка-платок, из-под которой выходили белые кожаные сапоги со складками, напоминающие двух шарпеев, нещадно натянутых на кривые ноги. На голове сидела огромная широкополая шляпа с пером, а на плече висела дамская сумка размером с армейскую плащ-палатку. Казалось, женщина обокрала цирковой гардероб.

«Ну всё, допился… Пугала приходят с огородов, да еще и с инициативой», — подумал Камышов и закрыл окно от греха подальше.

Стук не прекращался до самого вечера. И когда Камышов окончательно протрезвел и понял, что на галлюцинации это безобразие не списать, он снова выглянул в окно и увидел, как это неопознанное чудо продолжает лягать дверь двенадцатисантиметровым каблуком. Если бы у греков было столько энтузиазма, Троя пала бы без всяких гамбитов с конями.

— Кто вы? Что вы хотите? — спросил мужчина, чувствуя себя героем фильма про зомби-апокалипсис.

— Меня зовут Сильвия, Сильвия Бобикова, — каким-то приторно-сладким голосом представилась женщина. — Я продала свое имение в душном сити, чтобы перебраться поближе к агролайфу, но мне бы хотелось прежде кое-что здесь приукрасить, чтобы создать комфорт и лакшери. Думаю, вы как высший чин и местная знать должны предоставить мне эту возможность.

— Честно говоря, я ни слова не понял, — признался глава администрации, — подождите, сейчас я вас впущу.

Вооружившись на всякий случай вилами и библией, Камышов спустился и открыл двери. Гордо и победоносно, как Александр Македонский — в Египет, Сильвия вошла внутрь здания администрации. Из сумки она достала три килограмма глянцевой макулатуры и продекламировала свое коммерческое предложение.

Через полчаса Камышов решил, что умер и его сослали в ад за то, что он когда-то приворовывал из и без того скромной казны поселка. Сильвия рассказывала про торговые центры, поющие фонтаны, здание оперы, кинотеатры и дегустационные залы, которые, по ее мнению, были просто жизненно необходимы для светского общества и вообще любого населенного пункта, будь то город-миллионник или поселок имени профессора Утинского с населением две тысячи сто пятьдесят человек.

Лекция заняла четыре с половиной часа. По окончании Камышова пришлось реанимировать двумя ведрами холодной воды.

— Простите, но ничего из этого здесь не требуется, да и денег у нас нет, — сказал он, вернувшись в сознание.

Совершенно не огорчившись отказом, Сильвия спросила:

— Ну а где же тогда здесь по вечерам встречаются люди и обсуждают последние сплетни, делятся сокровенным?

— Обычно на автобусной остановке, когда приезжают с работы и уезжают туда же.

— Но-но, ц-ц-ц, это никуда не годится, — замотала головой женщина. — Тогда я прошу дать мне разрешение на открытие кофейни за свой счет.

— Кофейни? Здесь? Послушайте, — глава перешел на деликатный тон, — я всё понимаю, вы — птица высокого привета, в смысле полета, но у нас тут это не зайдет. Люди в поселке не будут платить деньги за кофе, который могут выпить у себя дома, понимаете? У нас тут уже ставили автомат «Кофе с собой», так его и унесли с собой вместе с кофе, а в итоге вообще переделали под самогонный аппарат. Откройте лучше магазин разливных напитков. Пиво там, лимонад, квас…

— Ах, какой вы шутник, — махнула рукой Сильвия, — скажете тоже, автоматы, пи-и-и-во, — она долго и противно хихикала, а потом спросила: — Так вы не против кофейни? Je vous prie!

— За свой счет открывайте хоть… — мужчина еще раз оглядел Сильвию с головы до ног и выдал: — Хоть кунсткамеру. Но я вас предупредил: только зря потратите деньги…

— Силь ву пле, mon cher, — сделала реверанс Сильвия и, больше не задавая вопросов, удалилась в танце.

Через пару недель Камышов решил, что эта встреча была плодом его разыгравшегося от дешевого коньяка воображения и никакой Бобиковой в действительности не существовало. Но тут он увидел пеструю вывеску на одном из старых заброшенных домов, который хозяева пытались продать уже лет десять: «Bon Oppétit». Написано было c ошибкой, коряво, от руки, но из приоткрытой двери пахло чем-то очень незнакомым, чем-то будоражащим и приятным, а из окон доносился легкий, ненавязчивый джаз.

Камышов поднялся по скрипучим ступеням, вытер ноги о коврик и, войдя внутрь, ахнул. Кофейня была готова: столики, стулья, френч-прессы, турки, кружки, меловая доска с ценами. За барной стойкой стояла сама хозяйка и вместо кассы использовала огромные старые счеты.

Несмотря на отсутствие какого-либо вкуса и совершенную несовместимость мебели, Сильвия смогла навести внутри какой-никакой уют в стиле прованс. Бобикова скупила у жителей поселка множество старинных вещей: занавески, стулья, настенные часы, ящички, цветочки, люстры… И всё это ей удалось гармонично расположить и покрасить в сочетающиеся тона. Должно быть, иногда женщина все же попадала в свою тему. А может, она просто наняла дизайнеров ― Камышов не знал и не хотел знать.

— А ничего так, уютненько, — похвалил глава администрации.

— Мусье желает кофе? — спросила Бобикова у гостя.

На секунду Камышов растерялся, но не успел ничего сообразить, как его уже усадили за стол и поставили перед ним кружку с дымящимся напитком.

— Патрон, будьте так любезны, расскажите о последних светских новостях, интригах, сплетнях, — расположилась на соседнем стуле Сильвия со своей чашечкой кофе.

— Эм, ну… я… это… — снова растерялся Камышов. — Ну Катька Самсонова вчера приходила ругаться насчет забора Марии Степановны, но там ничего особенного, обычное дело. Они уже двадцать лет эту тему мусолят.

— Как интересно! — опасно загорелись глаза у Сильвии. — А что же вы? Каким было ваше правильное и взвешенное решение, mon cher?

— Решение? Да никаким, послал ее. Потом Марию Степановну послал. Они же просто так приходят, поругаться.

— Так пусть приходят ругаться сюда! Нам нужна реклама!

— Слушайте, я же вам уже говорил… — он отхлебнул из кружки. — А ничего кофеек. Я, правда, обычно с сахаром и молоком пью, но этот тоже вкусный.

Тут на пороге возникла Клара Андреевна — бывший директор давно развалившегося клуба. К полу ее тянули две огромные сумки, а сама женщина обливалась по́том.

— Я принесла, как вы просили, вот.

Она наконец опустила сумки и начала выгружать из них блюда собственного приготовления, перечисляя названия:

— Какао-торт, — произнесла Клара Андреевна.

— Нежный брауни, — поправила ее Сильвия.

— Запеканка с сыром и тыквой, — продолжала кулинар.

— Флан наполитано, — кивнула Сильвия.

— Открытый пирог с ветчиной.

— Киш лорен.

— Кексики.

— Маффины, — улыбнулась Сильвия и, забрав все эти чудеса кулинарного искусства, налила взмыленному кондитеру воды и кофе.

— Клара Андреевна, вы куда столько наготовили? До Нового года еще пять месяцев, дни рождения у вас с Федором Петровичем уже были. Уж не на поминки ли? — встревожился Камышов.

— Господь с вами, Василь Василич, вот, захожу в бизнес. Сильвия Евгеньевна предложила мне стать ее поставщиком.

— А, ну это дело хорошее, но, знаете, я бы вам не совет…

— Не хотите, кстати, отведать киш с ветчиной? — перебила его Сильвия.

— А чего ж не отведать, давайте. Мне нравится, как Кларочка печет!

Сильвия подала все на красивой ретро-посуде, выкупленной у семьи Тёсовых, которые приватизировали этот сервиз у столовой машинного комбината №3 сорок лет назад. После того как Камышов поел, хозяйка кофейни предложила гостям партию в преферанс.

— Простите, мне бежать надо. Дела, — встал из-за стола Камышов. — Можете мне еще с собой кофе сделать в картонный стаканчик?

— Фи! Попрошу при мне подобные слова не произносить, — сказала Сильвия и вместе со счетом протянула главе администрации первую в мире одноразовую фарфоровую чашку с фарфоровой крышечкой и круглой ручкой. Выглядело это забавно, но весьма аристократично. Сильвия заказала таких целую партию специально для своей кофейни по собственному эскизу.

— А не дороговата ли посуда для того, чтобы унести с собой? — удивился глава.

— Вы же интеллигент, будьте эстетом!

— У нас в поселке интеллигент — это оскорбление, а за эстета вообще можно в зубы получить, — сказал Камышов, а потом взглянул на рукописный чек и чуть не забыл, как дышать: — Тристаписят за кусок пирога с ветчиной и кофе?!

— Киш лорен, — напомнила Сильвия. — Вы в кофейне, мой дорогой Патрон.

— Клара Андреевна! Вы же их бесплатно нам носили! — сурово посмотрел Камышов на знакомую.

— Вы как из пещеры, ей богу, только что вылезли, — не приняла его сторону женщина. — Сказано же, это ко-фей-ня! А вы вообще мне навозу в прошлом году пожалели на грядки, — отвернулась она обиженно.

— Ну что ж, — нервно поправил ремень Камышов, — с таким ценником даю вам месяц ― больше не протянете. Ищите дураков!

Закончив свое выступление, мужчина расплатился и вышел. Клара Андреевна кинула встревоженный взгляд на Сильвию, но та никак не отреагировала: кажется, она вообще пропустила эти слова мимо ушей.

Через три дня стало понятно, что пророчество Камышова всё же сбывается.

— Нострадамус хренов, — бубнила себе под нос кулинар, скармливая испорченные пироги поросятам.

Бобикова по-прежнему была невозмутима и постоянно размышляла над тем, как увеличить количество посадочных мест для иллюзорных посетителей. В ее планах уже было возведение второго этажа и пристройки.

***

На четвертый день, с третьим петушиным криком, который был установлен как рингтон будильника, Сильвия подняла веки и начала собираться. В час дня пришла Клара Андреевна с новой порцией пирогов.

— Сколько вы уже краситесь? Часа полтора? — спросила женщина у Бобиковой, когда заметила, что та стерла уже третью косметическую кисть о свое лицо.

— Милочка, дама должна сиять так, чтобы ее красоту было видно из космоса. За пару часов такого эффекта достичь невозможно, — ответила Бобикова и так припудрила носик, что изменила ему форму и размер, нарастив вдвое.

После этого Сильвия смешала на своей шее и запястьях «Шанель номер 5», «Хьюго Босс» и «Красную Москву» и принялась за прическу. Закончила она к пяти часам вечера, когда из города начали возвращаться усталые сельчане.

Женщина приготовила свой фирменный черный кофе, перелила его в безразмерный термос, достала с полки фарфоровый сервиз, томик Байрона и три колоды карт, сложила это всё в сумочку и отправилась на миссионерский променад.

Незнакомку встречали с опаской и недоверием. Местные вообще не любили, когда на их пороге появлялся кто-то новый, особенно если этот кто-то выглядел как разорвавшийся внутри музея современного искусства фейерверк и просил поделиться, чем живет и дышит местная богема.

— Работой пять через два с восьми до пяти и огородом живет и дышит местная богема, — резко отвечали непрошеной гостье.

— Эскюзе муа, возможно, вы будете заинтересованы в легкой светской беседе, чашечке кофе и красивых стихах, — не сдавалась Бобикова и, не дожидаясь положительного ответа, приступала к церемонии прямо на крыльце хозяев.

Ей угрожали, на нее спускали собак и травили дихлофосом, но всё было тщетно. По сравнению с тем французским, что слетал с губ Бобиковой, сельский мат звучал как ангельский хор, а от запаха ее парфюма сбега́ли не только собаки, но и тараканы, которые плевать хотели на какие-то там дихлофосы.

В конечном итоге, дабы не сгореть от стыда, люди запускали ее в дом, где Сильвия с особым рвением начинала свою пиар-кампанию. Женщина говорила про оперу, про балет, про миланскую моду, про акции «Проктер энд Гэмбл», про Каннские фестивали и делилась последними сплетнями из мира звезд. В основном это был какой-то поток бессвязных слов, приукрашенный театральными охами и вздохами, но звучало всё так интересно и необычно ― гораздо увлекательнее, чем ежевечернее обсуждение чеков из продуктового магазина и чтение рабочего (или родительского) чата.

Потом Сильвия раскладывала карты и читала стихи. Это бесплатное шоу и смущало, и будоражило одновременно. Поначалу Бобикова напрашивалась сама, потом ее стали приглашать, позже ее необычного общества начали искать. Но в кофейню так никто и не приходил ― людям все еще казалось дорого, да и незачем.

— Может, сбавим немного цены и включим в меню алкоголь? — спросила как-то Клара Андреевна, которую Сильвия наняла своей управляющей, пока сама ходила по домам.

— Ma chérie, никогда не понижай цену. Иначе остановиться не получится до тех пор, пока ты сама не начнешь платить. Будьте терпеливы, люди это оценят.

— А если не оценят?

— Мы позовем других.

— Но где мы их найдем? Скоро весь поселок закончится…

— Все просто. Если никто не принимает твое предложение, начинай сам принимать чужие, — философия Сильвии казалась такой же нелогичной и малоэффективной, как мытье городских улиц в дождь, но эта женщина, кажется, знала, о чем говорит.

Она начала скупать по невыгодной для себя цене яйца у тех, кто держал кур, овощи у тех, кто ставил теплицы, и рыбу у тех, кто ходил на речку. Людям нравилось, что у них появился какой-никакой сбыт. Главным условием Сильвии было то, что продукты надо нести прямо в кафе, где Клара Андреевна сразу начинала готовить из них завтраки или бизнес-ланчи и мастерить различные сандвичи и прочие круассаны, которыми питались только она и Бобикова. Когда люди приносили свой товар, Сильвия брала их в оборот и, усаживая за столы, тут же включала в беседу.

— О, майн гот! Так значит, мадам Новикова не хочет менять безвкусный глухой забор между участками на прекрасный и благородный штакетник, чтобы на вашу чудесную землю падало больше солнечного света? — возмущенно цокала языком Бобикова, когда к ней пришла с огурцами Катя Самсонова. — Не переживайте, у меня очень тесные связи с нашим патроном, мусьё Камышовым, я попробую до него достучаться, опыт у меня уже есть. Только возьму каблук побольше на пару сантиметров, — подмигивала Бобикова сразу обоими глазами.

— О, слава богу, хоть кто-то меня, наконец, понимает! Спасибо вам, синьорина Сильвия. А можно вашего прекрасного кофе?

— Of course! Uno momento.

Через час Бобикова уже встречала в кафе Марию Петровну Новикову и снова возмущалась по поводу забора.

— Но-но, ц-ц-ц, какой моветон — этот штакетник, я вас полностью поддерживаю, ma chérie, и прошу: не сдавайтесь! Я поговорю с нашим главой, господином Камышовым, попробую его уговорить пообщаться с мадемуазель Самсоновой. Не желаете кофе и ягодный киш?

Как-то с самого утра в кофейню заползло что-то, что когда-то было Димой Павловым — трудолюбивым, но падким на всякие чревоугодия отделочником. От мужчины несло вчерашним «днем рождения» и неоперабельной похмельной усталостью.

— Это же кафе? Есть у вас чем восстановить бодрость? Грамм сто — сто пятьдесят. Мне на работу надо, — промычала жертва пагубных привычек.

— Ох, my darling, ну конечно, присаживайтесь, сейчас мы восстановим вашу жизнеспособность.

Сильвия заботливо разместила бедолагу на полу и, не спрашивая разрешения, сложила ему ноги в позу лотоса, а затем протянула тройной эспрессо и стакан воды.

Мужчина без задней мысли по привычке махом влил в себя напиток и стал ждать эффекта. Долго ждать не пришлось. Работающий до этого на низких оборотах сердечный мотор завелся так, что даже послышался его рёв. Если бы не завязанные узлом ноги, Дмитрий пробил бы головой потолок. Навернув несколько разгоночных кругов по кофейне, он вылетел прочь в сторону остановки.

В кафе начали подтягиваться люди. Сначала один-два человека в день, позже — пять, а бывало и так, что половина зала была заполнена посетителями. Иногда на двери даже появлялась табличка «Забронировано». Возвращаясь с работы, сельчане миновали собственные дома, алкомаркеты и шли прямиком в «Bon Oppétit».

Многим не хватало общения и понимания среди родных и близких. Одни шли в кофейню жаловаться госпоже Бобиковой, которая впитывала эти жалобы с особой страстью и постоянно цокала языком. Другие распробовали вкус светских сплетен в интимной обстановке за чашечкой кофе с эклером, третьи просто находили замечательным то, что в поселке появилось мало-мальски приличное место с душевными разговорами и хорошим меню, куда не стыдно привести супруга или супругу.

Постепенно начали раскупаться завтраки. Особенно их полюбил Дима Павлов, который часто забегал за бодрящим эспрессо перед работой, а также молодежь, которая клевала на утренние скидки и свежую выпечку. Все местные урны теперь были сплошь заполнены одноразовыми фарфоровыми чашками.

— Месье патрон, не проходите мимо, у нас сегодня на завтрак омлет из экологически чистых фермерских яиц и сандвич с курицей и помидорами. Вам скидка, — встретила как-то через месяц Бобикова главу администрации на улице.

— Я в курсе. Вы эти фермерские яйца у моей жены покупаете, а кур — у Романова, который у меня петуха украл год назад, — плевался тот в ответ. — Я к вам не приду, у вас дорого!

— Сервис не может быть дешевым, баста, — парировала Бобикова. — Я бы хотела обсудить с вами госпожу Самсонову и мадам Новикову, не уделите мне пять, десять, сорок минут? — говоря это, женщина утаскивала главу за локоть в кафе.

Прошло время. Один вдохновленный стартапом госпожи Бобиковой житель поселка решил-таки возродить старый клуб и с позволения бывшей директрисы открыл там кинотеатр на кредитные средства. Дальше — больше. Появился первый в поселке маникюрный салон «La Samsanova» и барбершоп под названием «U gospodina Stepanicha», открыл его бывший косарь. Это стало привлекать городских жителей. В поселке всё чаще стали мелькать неизвестные автомобильные номера и слышаться чужие голоса.

А потом случилось то, чего в поселке имени Утинского не случалось со времен крещения Руси. Дело в том, что вся эта микроэкономика начала раздражать чувствительные налоговые органы.

Оказывается, ни Бобикова, ни другие сельчане не стали заявлять о своих доходах, а вот расходы резко увеличились. Больше всех обнаглела Клара Андреевна, которая на своих пирогах смогла отстроить себе второй дом и купить спортивный мотоцикл для мужа-рыбака.

— Гер налоговик, вы не можете закрыть нас, — настаивала Сильвия, когда инспектор выписал ей постановление.

— Могу и закрою, пока не оплатите штрафы и не оформитесь официально.

— Но-но, вы не поняли. Вы буквально не сможете нас закрыть, потому что мы и не открывались. Это не кафе, это клуб по интересам. И мы не берем плату, мы берем членские взносы.

— И что у вас тут за клуб по интересам такой?

— Литературный, mon cher, — улыбнулась своей самой эксклюзивной улыбкой дама. — Мы поклонники поэзии Байрона.

Несколько гостей согласно закивали.

— Что вы говорите! Может, тогда кто-то зачитает мне стихотворение вслух?

На удивление налоговика, стихотворения Байрона знали абсолютно все присутствующие. Сильвия читала их так часто и так громко, что некоторые забыли, как зовут их родных и близких, зато с легкостью и без запинки могли процитировать до шестнадцати четверостиший поэта за раз.

— Браво! Это потрясающе, — аплодировал инспектор, когда пять столиков подряд смогли прочесть стихи, не пользуясь подсказками и телефонами. — Я вам, конечно, всё равно не верю, но, так и быть, могу закрыть глаза на штрафы, если вы все оформитесь в течение недели.

— Слово леди, — согнулась в реверансе Сильвия. — Grazie, mio caro.

— Ага, сильвупле, бонжур. А вообще молодцы, подняли поселок за такой короткий срок. Я бы даже прикупил здесь участочек. Ну что ж, адьёс.

Мужчина откланялся и пошел в сторону своего авто.

— Сильвия Евгеньевна, вы собираетесь открыть ИП? — спросила этим же вечером Клара Андреевна, когда Бобикова закрыла дверь за последним клиентом.

— Не я, ma chérie, а вы.

— Я???

— Да. Дело в том, что у меня нет удостоверения личности.

— Как это?! Хотите сказать, что вы живете без паспорта? Как это вообще возможно?

— Ни один фотограф не может сделать удовлетворительное фото, а рукописные портреты, увы, не принимают, — пожала плечами Сильвия. — К тому же, я что-то устала от деревенской жизни. Думаю, мне пора возвращаться в город. Мне не хватает суеты. Да и там, я уверена, по мне уже соскучились.

— И чем же вы собираетесь заниматься?

— Я пока не решила, — таинственно улыбнулась Сильвия, — пусть это будет сюрприз для меня и для тех, кто окажется на моем пути.

Александр Райн

Я вас приглашаю в свой тг канал https://t.me/RaynAlexandr

— Пап, нам сегодня должны привезти новую стиралку, а чуть позже — забрать старую на помойку. Ты можешь подождать у нас дома грузчиков и проконтролировать? — позвонил с утра сын Олегу Васильевичу.

— Что за вопросы инженеру технического надзора? Да я сорок кубов бетона и КамАЗ арматуры могу принять на глаз, без пересчета и доп. замеров! — обиделся мужчина.

— Пап, арматуру не надо. Надо стиралку. Мне точно не стоит переживать после тех случаев?..

— Своим недоверием ты делаешь мне больно!

— Хорошо, пап, я тебе верю, — сказал сын тоном инспектора, возвращающего права алкоголику в третий раз.

Отношения Олега Васильевича с семьей сына были натянутыми. Мужчина становился рассеянным: то внучку забудет из садика забрать, то утащит домой телефон невестки. А однажды пришел из больницы в бахилах и с присосками от электрокардиографа на груди ― так сильно спешил посмотреть футбольный матч на смарт-телевизоре сына. Впервые в истории за человеком гналась машина скорой помощи с включенными мигалками.

Так уж сложилось, что сегодня тоже шел футбол, и Олег Васильевич был только рад рухнувшей на него ответственности.

Грузчики приехали без опозданий. Мучина принял машинку по всем правилам. Нацепив на лицо профессиональную гримасу, он снял упаковку, разогнал рукой барабан, проверил на сколы и потертости корпус, подергал за шланги и, расписавшись в документах, вернулся на диван с чувством выполненного долга.

— Тоже мне, велика задача, — бубнил он себе под нос.

Через пятнадцать минут в дверь снова позвонили.

— Проходной двор какой-то! — рявкнул мужчина, высвобождаясь из мягкого капкана, в который угодил задницей с самого утра.

— Грузчики, — не очень бодро представились двое из ларца с сомнительными чертами лица. — Че там у вас забирать?

— Стиралку. В ванной. На помойку, — раздал краткие указания мужчина затылком, пытаясь при этом наблюдать за матчем из прихожей.

— Кто играет? — без интереса спросил грузчик.

— Да кривоногие обезьяны какие-то, — цыкнул Олег Васильевич, не поворачивая головы. — Дверью хлопните, когда уходить будете.

— Буитсделано, — послышалось уже из ванной.

Через пять минут хлопнула входная дверь. Все дела на сегодня были сделаны, и Олег Васильевич уже сочинял про себя фразу, которой поставит сына на место, когда тот увидит, какой его отец ответственный и деловой человек.

Но внезапно в голове у мужчины что-то засвербело. Какое-то нехорошее предчувствие заставило его оторваться от штрафного удара и пойти в ванную комнату.

— Вот же **************…

Говорят, что слова, произнесенные в тот момент Олегом Васильевичем, могли бы заставить покраснеть электромоторный завод. Грузчики не стали занимать свои головные процессоры ненужной логикой ― из двух машинок, находившихся в ванной, эти оболтусы взяли ту, что была ближе к выходу. Старушка с дырявым барабаном и накипью в механических почках рыдала от счастья: молодую разлучницу забрали, так и не поженив с водопроводом.

Быстро сообразив, что теряет драгоценные секунды, Васильевич бросился к окну. Возле подъезда стоял грузовик. Двое подозреваемых, которых мужчина из любви к футболу разглядел лишь периферическим зрением, закрывали кузов и собирались уезжать.

— Стоять! Куда-а-а?! Верните машинку, гады-ы-ы! Вы не ту взяли! — от волнения мужчина забыл открыть окно, и его крик остался слюнями на стекле и эхом в голове попугая с седыми перьями.

Бегуны всего мира не смогли бы побить рекорд этого престарелого спринтера. Без помощи лифта, перепрыгивая через три ступени, как в детстве, Олег Васильевич преодолел пять этажей. По пути, запутавшись в ногах, он разбил лицом горшок с бегонией, каким-то чудом не потерял скорость и, выбив дверь лбом, успел разглядеть последнюю цифру и буквы номерного знака скрывающегося за поворотом грузовика.

Добежав до мусорных баков, Олег Васильевич пинками разогнал бомжей.

— Ну да, какой идиот, кроме меня, новую машинку будет выкидывать?! — рычал он, как лев, раскидывая по углам доски, коробки, июньские новогодние елки и прочий хлам.

Нужно было что-то срочно решать. Олег Васильевич достал из кармана записную книжку и нашел телефонные номера бывших коллег, заказчиков и начальства.

— Жора! — кричал в телефон мужчина. — Помнишь долг за партию в шашки?

— Олежа, ты про какую партию? Это было лет тридцать назад, — раздался удивленный голос в динамике.

— В девяносто восьмом! — прочитал запись Олег Васильевич. — Пора возвращать долги. Ты сам говорил, что человек слова.

— Ладно-ладно, жук-злопамятник, что там у тебя? Кому-то ребра пересчитать?

Плюясь и теряя нить повествования от стресса, мужчина кое-как изложил суть.

— Понял, попробую найти этих пентюхов, но это на твоей совести…

— Я готов, — жестко ответил Олег Васильевич и сбросил вызов. Затем он попытался поймать такси «с руки», но никто не останавливался ― все уже везли своих клиентов.

«Передовые, мать их за ногу, технологии», — ругался дядька, а тем временем грузовик с его репутацией все дальше устремлялся в неизвестном направлении.

Мимо на электросамокате проезжал курьер. Молодой человек даже не заметил, как сзади него приземлился еще один пассажир.

— Не сбавляй скорость! — грозно промычал ему в ухо Олег Васильевич и подставил к затылку футляр для очков, имитируя оружие. Парень кивнул, на всякий случай не оборачиваясь.

Олег Васильевич заставил его кружить по всем дворам, надеясь застать грузчиков за работой. Параллельно он продолжал звонить своим знакомым.

— Товарищ майор… Уже подполковник? Поздравляю! Помните тот склад под квадроциклы и лодки, который я принял, несмотря на нарушения? Вы тогда еще обещали содействие, если настанет случай по вашей части. Так вот, случай настал.

Олег Васильевич никогда никого ни о чем не просил так, как просил сегодня. Уж больно не хотелось ему признавать поражение, наносимое старостью, и правоту своего отпрыска.

Через час поисками злосчастного грузовика занимались все возможные городские структуры: полиция, мафия, строительные и культурно-просветительные организации. Каждый постовой, вор и подсобный рабочий следили в оба, докладывая командованию о грузовиках и мужчинах с подходящими приметами.

В этот день было задержано около сорока машин, допрошено около ста грузчиков и курьеров разных возрастов, национальностей и музыкальных предпочтений, осмотрено пятнадцать стиральных машин, семь холодильников и несколько духовок. Срывались сроки, десятибалльные пробки возникали даже на проселочных дорогах. Это был черный день в истории служб доставок. Но нужные грузчики и нужная стиралка пропали где-то в четвертом измерении.

— Василич, мы сделали все возможное в рамках уголовного кодекса. Дальше будет жесть. Не проще ли остановиться и заказать новую стиралку? — отвечали те, на кого мужчина возложил надежды. Это было не проще, потому что Олег не помнил ни модель, ни даже магазин, где была куплена машинка.

Он потерял надежду ближе к семи вечера, когда стало понятно, что даже самые серьезные связи и самые горячие паяльники не смогут сотворить невозможное, и лучше признать поражение, чем до смерти загонять себя и еще половину города. Усталый и морально выжатый, он оплатил курьеру доставку своей персоны до дома и зашел в лифт. Не поднимая стыдливого взгляда на кнопки, мужчина ткнул пальцем, и кабина понесла его вверх, на Олимп позора.

Когда двери лифта распахнулись, Олег Васильевич увидел ее — стиральную машину. На секунду мужчина решил, что это благодатный маразм снизошел до него и теперь можно не переживать за свою оплошность. Но нет, всё было реально: он перепутал этажи и поднялся на один выше.

Стиралка стояла возле приоткрытой двери, а из чужой квартиры доносились знакомые голоса. Позвонив в квартиру, Олег Васильевич принялся ждать. Через минуту перед ним предстала пожилая женщина в замасленном переднике. От нее несло радушием и ванилином.

— Здрасти, — улыбнулась соседка.

— Добрый вечер, вы не в курсе, что тут делает эта машинка? — спросил Олег Васильевич, который от усталости еле стоял на ногах и едва шевелил губами.

— В курсе, — кивнула женщина. — Это мой племяш приволок утром. Он спину потянул, ждем, когда отпустит, чтобы затащить в квартиру.

— Спину? Потянул? Племяш? — еле сдерживая слезы счастья, Олег Васильевич погладил устройство по корпусу. — А можете позвать его? На минутку…

Как выяснилось, грузчики даже не покидали пределов подъезда. Не желая уподобляться зажравшимся гражданам, они не стали разбрасываться новыми вещами и решили «подарить» машинку по сходной цене нуждающейся родственнице.

Через десять минут машинка уже ехала в лифте на родной этаж. Олег Васильевич нанял каких-то пацанов на улице, чтобы те помогли ему с доставкой до квартиры, а заодно вытащили старый агрегат к мусорным бакам.

Будучи уже в режиме энергосбережения, измотанный Василич вернулся на диван и собирался проспать до полной зарядки, но тут явилось семейство сына.

— Пап, ну как всё прошло? Нормально?

— А что, могло быть иначе? — сохраняя достоинство, промямлил еле живой мужчина с дивана.

— Слушай, ну не дуйся. Прости, что сомневался в тебе, — протянул руку сын, и Олег Васильевич со снисходительным видом пожал ее.

И всё было хорошо, пока голос не подал попугай, у которого на фоне перенесенного стресса jон впервые за четыре года прорезался:

«Стоять! Куда-а-а?! Верните машинку, гады-ы-ы! Вы не ту взяли! Стоя-а-ать!»

Александр Райн
у меня тут гастроли по Сибири и Уралу намечаются, подробности в телеге

Сэр Дастин только что вернулся в родной замок после похода, повесил на крючок шлем, поставил в угол копье и бросил ключи от лошади в тарелку.

— Ну и почему меня ни одна сволочь не встречает? — крикнул в пустоту рыцарь, пытаясь расстегнуть ремни на доспехах. Плюнув на это дело, он кое-как стянул с себя сабатоны и латные ноги и, дойдя до спальни, уселся на край кровати, где сидел так минут пять. Затем, достав из кармана свитки, начал лениво их просматривать.

— Хоспади ты боже мой, Дася! Ты бы хоть кирасу снял, прежде чем на чистое садиться! Не успел войти, уже в свои свитки уставился, — ворчала жена, собирая с пола части доспехов.

— Отстань, не видишь, я только с работы, — буркнул рыцарь, вынимая стрелу из ноги. — Есть че пожрать?

— Гусь вчерашний и греча на свином жиру, я сегодня не в ресурсе, поэтому никуда не выходила.

— А что, посыльного нельзя было в V-чку отправить? Или он тоже не в ресурсе? — паясничал Дастин.

— Я бы отправила, но ему крестьяне телегу сломали за то, что как угорелый по дворам и пешеходным мостам носится. Задолбали эти посыльные. Хоть бы госномерами их обременил кто, чтоб штрафов боялись, собакины дети. Снимай кольчугу, я в стирку заброшу.

— Не надо. Нормально еще, не пахнет…

— Не пахнет?! Это в поезде Москва ― Владивосток не пахнет по сравнению с твоей одеждой! Снимай, сказала!

Снял.

— Только смотри, снова со знаменем вместе не постирай, опять потом всё кроваво-розовое будет, мужики засмеют.

— Не учи ученого, съешь гуся печеного.

Мимо комнаты проходит какой-то бородатый мужик в одних кальсонах и не сводит глаз со свитков.

— Это что за Джигурда?! — вскочил с кровати рыцарь и обнажил кинжал.

— Ты дурак? — постучала жена по голове. — Это сыняра твой оболтус, Гильдерберт Дастинович.

— Гиля? Я когда на работу уходил, он мне об колено головой бился. Откуда борода?

— Так ведь десять лет на той неделе стукнуло.

— Как десять?! Уже?!

— Меньше надо по крестовым походам шарахаться. Растет как на дрожжах, а толку… Дурень и безотцовщина, в голове ветер, в заднице дым. Латынь не учит, меч в руки уже месяц не брал, целыми днями на телегах рассекает, в свитках своих залипает, да с крестьянскими детьми у базара трется. Купят одну флягу миндальной браги на восемь человек и горланят, как бакланы, на всю средневековую. Прости хоспади это поколение.

— Сына, Deus Vult!

— Кринж, скуф, ауф!

— Во, слыхал, че несет еретик пубертатный? Дай хоть розог отцовских или на цепь посади. Меня не слушается. Я и свитки отбирала, и распятия, а ему хоть бы что.

— Ничего, через год с собой в Иерусалим заберу, там булавой мозги вправят.

Рыцарь наконец снял доспехи и подошел к окну, чтобы посмотреть на очередную серию закатного солнца.

«Да-а-а уж, раньше закаты были лучше. Сейчас дрянь какая-то. Интересно, а стекольщик двойной стеклопакет сможет выдуть?» — размышлял про себя сэр Дастин.

Тут из кулуаров замка раздался противный до боли в редких зубах голос:

— Каталиночка, это там твой хреноносец приехал?

— Крестоносец, мама!

— Скажи ему, пусть в моей комнате шкуру медведя повесит на стену.

— Мама, что ты как из раннего средневековья! Сейчас уже гобелены вовсю выпускают, скоро фабрики построят. Ступай в ногу со временем!

— А еще лучше — в ногу с коклюшем, — добавил вполголоса Дастин.

— Я всё слышала, — вошла в комнату без дверей теща, прихрамывая на обе ноги. — Не дождетесь, я еще вас всех переживу.

— Да вы, Гертруда Карловна, самого короля переживете, с вас потом в Луврах и Эрмитажах пыль стирать будут перед экскурсиями.

— Поговори мне еще, — бубнила теща, — я тебе в свекольную похлебку крысиного яду накрошу.

— Да любой крысиный яд, мама, по сравнению с вашей похлебкой — это манна небесная. Как всегда, очень приятно вас видеть и слышать.

— Не свисти, — усмехнулась женщина. — Доживешь, как я, до тридцати восьми, будешь так же брюзжать. — Как там ваши командировки? Весь Константинополь разграбили? Когда там уже османы придут? Я в Турцию хочу на месяцок…

— Да идите вы к праотцам! — не выдержал рыцарь. — Катя, скажи ей!

— Мама!

— Молчу-молчу.

Через полчаса всё семейство собралось за столом.

— Гиля, ты от свитков, может, оторвешься хоть на минуту? — спросила Каталина у сына.

— Не учи меня жить, — огрызнулся тот. — Будешь трогать, я в монахи постригусь!

— Боюсь, сам папа римский не допустит такого позора.

— Сына, ты мать слышал? Свитки убрал! — рявкнул отец и ударил мечом по столу.

— Вы все меня достали! Я вас ненавижу!

С этими словами бородатый мальчик убежал из-за стола в слезах.

— Бедного ребенка закошмарили, — причитала Гертруда Карловна. — Он вас потом всю жизнь ненавидеть будет, яду в трудный момент не подаст.

— Зато вас-то все любят, — съязвил сэр Дастин.

— Представь себе, — зеркально ответила теща. — Каталиночка, что ты в нем нашла вообще? Я же тебе тогда нормального скульптора советовала, сейчас бы жили душа в душу, бед не знали. Нет, надо было выбрать этого вахтовика сомнительного. Прохвост бесячий. Чем он там занимается в этих своих святых землях?..

— Ну хватит! Выключите свой приемник, пока я вам радиоволну узлом не завязал! — не выдержал Дастин.

— Дася! Не говори так с мамой! Она права! Я понятия не имею, что ты там годами делаешь!

— О, горе мне…

Раздался скрежет дверных петель.

— Сэр Дастин! — донесся голос посыльного. — У меня заказное письмо из Ватикана. Только паспорт приготовьте, пожалуйста, или другой удостоверяющий документ.

— Что там? — жуя, спросил рыцарь.

— Кажется, вас призывают в новый крестовый поход!

— Дася! Ты же не поедешь? — побледнела жена.

— Не хочу, родная, но надо!

Не доев гречку, сэр Дастин вышел из-за стола и побежал в сторону выхода, где расцеловал посыльного и, схватив ключи от лошади, выскочил на улицу.

— Говорю же, прохвост бесячий.

— Он меня любит! — утирая слезы, сказала Каталина.

— Ага, так любит, что без униформы убежал.

Александр Райн
приглашаю вас в свой тг кагал https://t.me/RaynAlexandr

«Личный враг. Помогу преодолеть неуверенность в себе, подниму ваш социальный статус, увеличу количество друзей, подписчиков, поклонников или избавлю от оных по желанию. Быстрый результат. Работаю круглосуточно. Пенсионерам и малоимущим скидки. Предоставляю гарантию и всю отчетность для налоговой». Такое объявление попалось сегодня Ирине Валерьевне, когда она искала подержанный холодильник.

В родном ателье популярность Ирины была как у безголового манекена. Про нее вспоминали, только когда случайно натыкались или когда была нужна жертва для шутки.

После ухода мужа к молодой продавщице сахарной ваты женщина превратилась в хамелеона и разлюбила сладкое. Она буквально растворялась в любом интерьере и обществе. В автобусе на нее часто опирались, путая с поручнем; в книжном клубе ее мнение и выбор литературы всегда браковали, называя дурным вкусом, а соседи по подъезду воровали коврики и использовали ее почтовый ящик как корзину для общего спама.

Любой шпионский отдел всё отдал бы за такого агента, но даже они не замечали эту заурядную личность.

— Алло, это Аноним Сергеевич?

— Смотря кто спрашивает, — раздался в ответ прокуренный баритон.

— Мне нужна помощь личного врага. Я в отчаянии… — смущенно произнесла Валерьевна и начала свой рассказ. С каждой минутой эмоции всё больше захлестывали женщину, и вот она уже выдает факты из своей биографии, как хлебозавод куличи в пасхальную неделю.

— Я вас услышал, — подал голос Аноним, когда у Ирины закончился воздух. — Помогу, не волнуйтесь. Главное, следуйте инструкции, которую я вышлю после аванса.

Понимая, что ее впервые за долгое время кто-то слышит и готов помочь, Валерьевна так воодушевилась, что перевела Анониму всю сумму сразу по указанному номеру, и только среди ночи до нее дошло, в какую глупость она поверила…

***

Следующее утро ничем не отличалось от предыдущего. Соседи по привычке оставили зловонный мусорный пакет возле двери, в автобусе женщину прищемило дверью, а контролер прошел мимо, ступая прямо по носкам ее туфель и даже не проверив оплату за проезд.

Подходя к работе, Ирина мысленно смирилась с бездарной утратой денег, но как только пересекла порог родного ателье «Аннушка», поняла, что перемены все же нагрянули.

— Ир, ты только не волнуйся, тут кое-что произошло. Лучше присядь, — встретила ее на пороге встревоженная коллега, которая никогда раньше даже не здоровалась.

— Что случилось? — побледнела Валерьевна и от волнения присела на поломойное ведро.

— Тут какой-то подозрительный тип расспрашивал про тебя.

— Что расспрашивал? — дрожа, как выпускник на госэкзамене, спросила женщина.

— Про твои слабые стороны, привычки, навыки и про твои связи. Ира, а что у тебя за связи такие? — коллега говорила шепотом и постоянно оглядывалась по сторонам.

Ирина Валерьевна уже собиралась рассказать про свою двухлетнюю связь с физиотерапевтом и про слабое колено, которое он ей лечит, а заодно про навык засыпать в любом положении, но тут до нее наконец дошло, что происходит.

— Что ты ему рассказала? — внезапно очень строго спросила Ирина, вспомнив инструкцию Анонима Сергеевича.

— Ничего… Я же совсем ничего про тебя не знаю…

— Вот и хорошо, — женщина встала вместе с ведром, которое не позволяло полностью разогнуться. — Это был мой враг.

— Вра-а-а-г?.. — прокатилась волна тревожного шепота по ателье, и даже в парикмахерской через стенку умолк фен. — У тебя есть враги?

— Да, — задумчиво произнесла Валерьевна, снимая ведро с пятой точки, — есть. Очень серьезные. И я бы не советовала делиться с ними информацией. Кто знает, кого они выберут следующим… — она медленно обвела ателье взглядом, затем села на свое рабочее место и зачем-то начала точить иглы. Весь коллектив наблюдал за женщиной, не в силах спокойно заниматься своей работой. Напряжение стояло такое, что, лопни поблизости воздушный шарик, могло бы случиться непоправимое.

Ближе к полудню в ателье зашел клиент, протянул Ирине джинсы для штопки и конверт, сказав, что его передал какой-то странный мужчина в черном.

Несмотря на уговоры перепуганных коллег не открывать, женщина резко оторвала край конверта, достала письмо и с вызовом во взгляде молча прочла его. Затем, не зная, как добавить драматизма, съела послание. Впервые в жизни Валерьевна была в центре внимания, а не на его обочине. Слухи о ней зарождались быстрее и стремительнее гастрита в привокзальной шаурмячной.

В обед девушки из ателье, как обычно, скинулись на доставку из ближайшей столовой. Валерьевна не спешила притрагиваться к еде и попросила курьера отведать ее блюдо, прежде чем приступать к трапезе.

— Не отравлено, — резюмировала Ирина, когда парень прожевал.

Все остальные девушки тут же накинулись на бедного посыльного и, угрожая распарывателями и ножницами, требовали отведать и их еду тоже. Шведский стол из макарон, картошки, гречки, борща, крабового салата, трех видов морса и капучино оказался чист. Изжога курьера была малой жертвой за спокойствие женского коллектива.

— Ир, тебя точно не нужно провожать? Не боишься одна? Может, тебе такси вызвать или в полицию сообщить? — спрашивали наперебой швеи, резко ощутившие необходимость дружеского плеча и командного духа.

— Справлюсь, — все так же таинственно сказала Валерьевна и ушла в закат.

***

У входа в родной подъезд женщину окликнул плюгавенький низкорослый сосед по лестничной площадке ― тот, что оставлял пакеты с отходами.

— Стойте! Минуту! — кричал впопыхах вечно потный мужчина.

— Что случилось? — небрежно бросила Ирина Валерьевна через плечо.

— Возле вашей двери сегодня терся какой-то странный индивид…

«Страннее вас?» — хотела спросить она, но задала другой вопрос:

— Чего хотел? Может, его мусор у двери привлек, ну, знаете, как енотов привлекает.

— Нет-нет, какой мусор, что вы, — покраснел потный. — Понятия не имею, я через глазок наблюдал.

«Каков храбрец, — подумала про себя Ирина. — А как с женой ругаться ― так все пять этажей слышат».

— Это всё?

— Потом он был замечен роющимся в вашем почтовом ящике. Кажется, расспрашивал у Софьи Андреевны про вас. Вы не знаете, кто это был? — заикался перепуганный до чертиков дядька.

— Враги, — блеснула глазами женщина, и сосед отпрянул от нее, как от прокаженной. — И я бы не советовала вам кидать что-то постороннее в мой ящик ― мало ли, что он туда положил. Может и сдетонировать случайно, — произнося все это, женщина испытывала сильнейшее волнение и старалась не дрогнуть голосом. Важно было сохранить образ.

— Да я и не думал кидать, да вы что, как вы могли подумать?.. — оправдывался мужчина. — А кто, простите, у вас враги?

— Династия Гедиминовичей, — отшутилась Ирина. — Поверьте, лучше вам не знать, — закончив фразу, она исчезла в чреве подъезда, оставив ошеломленного соседа на улице.

Весь вечер под окнами Валерьевны вспыхивал и затухал огонек сигареты. Кто-то таращился из темноты на ее занавески, заставляя взволнованных соседей перешептываться.

Ближе к полуночи Ирине позвонил Аноним Сергеевич и спросил, как все прошло. Получив массу благодарностей, он озвучил новую инструкцию.

***

Через пару дней состоялся очередной слёт книжного клуба, на который Валерьевна притащила сразу три любимые книги. Участницы облепили ее еще на входе в кафе. Любительницы бульварных детективов были перевозбуждены, словно разбавили кофе Ред Буллом.

— Во что ты ввязалась? Кто твой преследователь? У тебя есть алиби? Ты обращалась за помощью к констеблям? — бредни изливались нескончаемыми потоками. Ситуация напоминала встречу терапевта и очереди из бабок в коридоре поликлиники.

Валерьевна молча прошла к столу и прежде всего заказала чай с мелиссой. Четыре пары любопытных глаз буквально пожирали женщину. Каждой из них этим утром пришло сообщение от некоего анонима, объявившего себя кровным врагом Валерьевны и предлагающего встать на его сторону в борьбе с непопулярной теткой. К слову, две из четырех участниц клуба согласились.

Выпив чаю, Ирина Валерьевна начала свой рассказ, параллельно отвлекаясь на обсуждение любимых книг. Сегодня ее с радостью и замиранием сердца слушали все присутствующие. Валерьевна пересказывала сюжет какого-то малоизвестного нуарного детектива, который ей с вечера посоветовал глянуть Аноним Сергеевич.

Женщинам так понравился пересказ, что ее пригласили на остальные слеты, проходившие в другие дни, о которых она ничего не знала.

Впервые жизнь Ирины оторвалась от оси абсцисс и по ординате поползла вверх, переливаясь красками. Аноним Сергеевич влиял на все сферы ее жизни. Он воздействовал на автобус, который каждый день забирал женщину с остановки. Как правило, водители, пассажиры и контролеры попадались одни и те же. Вскоре все они знали и про Валерьевну, и про ее таинственного противника, уступали бедной жертве место, протягивали руку, сочувствовали и желали удачи. На работе ее делами интересовались и приглашали обсудить чужие. Соседи перестали вести себя как поросята и проявляли осторожность. Тот, у кого есть настоящий личный враг, должно быть, очень неординарная личность — считал каждый.

Одного не мог Аноним Сергеевич — вернуть мужа или хотя бы воздать ему по заслугам.

— Оденьтесь сегодня в свое лучшее платье, сделайте прическу, маникюр. Встречаемся в шесть часов в парке у фонтана, — выдал новую инструкцию «враг», когда Ирина в очередной раз вспомнила вслух о бывшем супруге.

— Я больше не хочу играть в эту игру, — призналась женщина, — у меня все хорошо, спасибо вам.

— Мы должны закрепить материал, иначе все зря, — ответил Аноним и сбросил вызов.

Ирина Валерьевна не стала брать пожеванное молью платье и купила новое. Прическу и ногти ей помогли сделать подружки из книжного клуба. Женщина ничего не знала о том, как должно пройти закрепление материала, и была вся на взводе.

В шесть часов вечера она стояла ровно на том месте, которое указал ее личный враг. В 18:05 женщина начала нервничать, потому что новых вводных не поступало, а она не любила неизвестность. А в 18:07 какой тип в небесного цвета рубашке протянул ей букет цветов и сказал, что она прекрасно выглядит.

— Простите, я тут занята, — отмахнулась Ирина, даже не взглянув на букет.

— Ждете, наверное, кого-то, — улыбнулся мужчина.

Его голос показался Ирине ужасно знакомым, но она не могла понять, откуда знает его. Щурясь от яркого солнца, женщина разглядела незнакомца: приятной наружности человек в выглаженной одежде таинственно улыбался.

— Позвольте представиться, — поклонился мужчина, — Антон Сергеевич.

— Вы хотели сказать, Аноним Сергеевич? — еле сдерживая волнение, спросила Ирина.

В ответ мужчина просто подмигнул.

— Ну что, пойдем за сахарной ватой? — он вручил цветы Ирине и, взяв под руку, повел к автомату, где Валерьевна обронила мужа в прошлый раз.

Бывший супруг как раз оказался там ― аноним специально провел расследование и выбрал нужный час.

— Ты всю жизнь этой ватой торговать собираешься? Я вообще-то нас двоих не планирую на своем горбу тащить!

— Я тебе вообще ничего не должна, старый ты козел! — донеслись до Ирины и Антона обрывки ссоры.

— Овца!

— Олень!

— Разве по вашему плану мы не должны покрасоваться перед ними? — спросила Ирина.

— А вам охота лезть в этот живой уголок? Может, лучше мороженого и на карусели? — предложил Антон Сергеевич.

— А это всё часть вашей работы, да? — с грустью в голосе спросила Ирина, подозревая, что отныне вся ее жизнь — это лишь театральная постановка.

— Нет, — улыбнулся Аноним. — У меня сегодня выходной.

Александр Райн

Друзья, подписывайтесь на телеграм! Там я выкладываю новости о своих книгах и о будущих гастролях https://t.me/RaynAlexandr

Это раньше Юрий Косточкин был на всех голубых экранах страны. Первые строчки хит-парадов, заглавные темы к фильмам. На «Евровидение» даже звали как-то, но не срослось.

Никто не знал, в чем секрет великого певца, потому что это был самоучка с чистейшим, как хрусталь, и мощнейшим, как судоходная река, голосом, который рвал эстрадные колонки с одного «ля». От его песен и романсов рыдали глухие, влюблялись бессердечные и роняли слезы даже самые бесчувственные.

Десятилетиями его преследовали поклонники разных возрастов и достатка, мечтавшие, чтобы великий тенор взял их в ученики, но тот никого не учил, даже собственных детей.

Увы, но по закону эстрады даже самые маститые уходят в забытье с наступлением старости. Косточкину стукнуло восемьдесят. Его звезда давно сошла с небосвода славы, и мужчина забрал бы тайну голоса с собой в могилу, если бы не наткнулся однажды на Пожарова.

Юрий ковылял домой от внуков. Стояла темная безлунная ночь. До дома было меньше километра, и Косточкин решил прогуляться. Оказавшись в одной знакомой с детства подворотне, он услышал чей-то голос, незаслуженно назвавший его чепушилой.

Косточин посмотрел на тень, из которой появился огромный детина. На тупом небритом лице незнакомца невооруженным взглядом читались самые плохие намерения.

— Деньги есть? — вопрос бандита не отличался оригинальностью.

— Денег нет, — спокойно ответил старик.

— Че в пакете? — кивнул небритый.

— Торт-безе. Угощайся, я все равно эту дрянь не ем, — поморщился Косточкин и протянул пакет.

— Раз налички нет, то переводи с карты, — не успокаивался верзила и опустил руку в карман.

— Да нет у меня денег, сказал же. До пенсии еще три дня. Внуки, вон, продуктов дали, торт, вернее, — раскрыл пакет Юрий, пытаясь оправдаться, потому что чувствовал, что вот-вот по его седой голове будут стучать, как по арбузу, проверяя на зрелость.

— Звони внуку, пусть переводит, — надвигался мужчина, достав из кармана что-то блестящее.

— Слушай, погоди, — сдался Юра, поставив пакет на землю. Он поправил очки и внимательно посмотрел на обидчика. Тот хоть и выглядел устрашающе, но по сути своей был совершенно беспомощным, как оголодавший медведь, что вышел к людям на дорогу. — Есть у меня кое-что.

— Если очередное безе, то я тебе его знаешь куда затолкаю?

— Да угомонись ты, толкатель, — голос Косточкина сделался таким жестким, что мужчина растерялся и умолк. Он даже не представлял, какое трудное решение собиралась принять бывшая звезда эстрады.

— Я могу дать тебе так много денег, что ты будешь пиво вместе с пивзаводами покупать. Ну как, интересно такое предложение?

Сквозь сумрак бандит увидел, как засветились глаза у старика.

— Да че ты меня лечишь?!

— Лечить я тебя буду, это правда, но не сейчас, а когда протрезвеешь, — продолжал Юрий. — Я вылечу твой голос, твою голову и твою душу. Я научу тебя петь!

Тут бандит потерял остатки терпения и только было собирался сделать с Косточкиным то же самое, что делает стиральная машинка с бумажными деньгами, оставленными в кармане джинсов, как вдруг старик достал из-за пазухи небольшой пузырек, глотнул из него и запел.

Бугай остановился и испуганно огляделся по сторонам. Фасады домов загорались со скоростью три окна в секунду. Замолкли коты, затеявшие драку у мусорки, затихла музыка в чьей-то машине, сердце грабителя заныло есенинской тоской.

Косточкин постарел, но голос его был так же молод, силен и необуздан, как ветер. Это была баллада. Слова Юрий помнил не все и иногда просто тянул какую-то гласную, но это было так душевно, что через минуту что-то звонко ударилось об асфальт.

Косточкин взял последнее «ля». Несмотря на поздний час, из окон вместо угроз и требований соблюдать тишину раздались аплодисменты. Грабитель сам в какой-то момент поймал себя на мысли, что неуклюже хлопает в ладоши, а его нож валяется под ногами.

— Завтра в восемь тридцать жду у себя. Будем учиться петь, — сказал старик и продиктовал адрес.

— Да я раньше обеда не встаю! — ответил ошеломленный мужчина, которого эта музыкальная атака выбила из состояния равновесия.

— Второго шанса у тебя не будет, — хмыкнул Косточкин и, забрав пакет, спокойно поковылял дальше, оставив грабителя наедине с ночью.

***

Утром в квартире Косточкина раздались домофонные трели. Через пару минут на пороге возник вчерашний бандит, который сегодня выглядел как виноватый и прилизанный пес. В глаза бросались последствия самостоятельного груминга: щеки выбриты, ногти обкусаны, голова мокрая и пахнет мылом; вместо спортивного костюма — брюки и рубашка без трех пуговиц. Если бы не перегар, можно было бы решить, что пришел свататься.

— Опоздал, — не ответив на рукопожатие, Юрий пошел в комнату, и гость проследовал за ним.

— Рубаху чистую искал, — оправдывался мужчина.

— Меня не волнует. Иди в ванную, бери ведро, тряпку и начинай мыть пол.

— В смысле? Ты че, дед, берега попутал? — набычился гость.

— Пошел вон тогда! Не хочешь слушаться, катись. У меня тут камера, если что, — показал Косточкин на автоматический освежитель воздуха под потолком.

— А как же пение? — справился со злобой гость.

— Пение должно идти изнутри. Чистый голос не может рождаться в грязной голове, квартире, в грязном рту. Так что освобождай мысли, мой пол, и ждем, пока перегар выветрится.

Мужчина виновато опустил голову и направился в ванную. Юрий улыбнулся. Этот гоповатый мустанг все же поддавался усмирению, а значит, всё получится.

— Как зовут-то тебя?

— Вася Пожаров, — раздался грустный голос из ванной, заглушаемый напором воды.

— А меня Юрий Косточкин, для тебя Юрий Саныч.

Пока Пожаров мыл полы, Косточкин сел за пианино и начал выбивать из ученика перегар при помощи старой бригады: Моцарта, Балакирева и Шопена.

Вася страдал. Голова его гудела, к горлу подступала тошнота, но хозяин не прекращал играть, даже когда Пожаров его умолял. Через два часа полы засияли, и Юрий Саныч принес ученику таблетку аспирина и стакан воды.

— А теперь будем петь? — жалобно спросил Пожаров.

— Теперь поговорим, это важно, — ответил Косточкин и начал расспрашивать Васю про его жизнь.

Поначалу гость неохотно рассказывал о себе. Все его истории были короткими и состояли из фраз: «Да там, короче», «Что-то в этом роде» и «Как-то так». Но чем больше Юрий просил его углубиться в свои воспоминания, тем складнее и насыщеннее становилась речь. Пожаров рассказывал про трудное детство, про родителей, про погибшего брата, про свою первую любовь, про то, как друзья в школе учили курить и подставили его перед завучем, про армию. Его язык и горло все больше размягчались, голова прояснялась, уходила зажатость; в речи появлялись примитивные эпитеты, из глаз текли слезы.

— Отлично, просто отлично, — восхитился Косточкин, заметив, как его гость расчувствовался и полностью расслабился. — А теперь попробуй спеть это, — он протянул Пожарову лист с текстом какой-то детской песенки.

— Что это за х?..

— Тихо! Не теряй своего состояния, просто пой как получится.

Юрий сел за пианино и начал играть. Пожаров открыл рот и смущенно пропел. Мужчина стеснялся, и голос его сильно дрожал и ломался.

— Чуть не забыл самое главное, прости. Никогда никого не учил.

Косточкин встал из-за пианино и ушел на кухню, а вернулся со стопкой, в которой плескалась мутная жидкость.

— Это что? — спросил Вася.

— Этой мой секрет. А теперь и твой тоже. Так что держи язык за зубами, ― строго сказал Косточкин.

Вася кивнул и профессионально осушил рюмку. По горлу растеклось что-то мерзко-сладковатое.

— Препарат не будет работать, если его не запустить. Нужно снова вспомнить всё, о чем мы говорили, вывернуть душу наизнанку. Думай о том, что ты мне рассказывал: о брате, о том, как вас гонял отец, о Юльке из восьмого «Б»; думай о первой дискотеке и о стихах, которые ты писал втайне от друзей… — скомандовал Косточкин и вернулся за инструмент.

Образы сами замелькали в голове Пожарова. Странное зелье придавало сил и уверенности, приятно стекая по пищеводу. Голос вырвался из Васи, как вода из пожарного шланга.

— Хорошо, хорошо, давай еще! — подбадривал Косточкин, и Вася давал.

***

— Ну как себя чувствуешь? — спросил Косточкин после первого занятия.

— Просто ох… отлично! — резко поправил себя Пожаров. — Ваше снадобье — просто бомба!

— А то, — подмигнул Юрий, и они распрощались.

Мужчины теперь встречались два раза в неделю. Начинали с уборки, потом разговаривали, потом принимали по тридцать граммов снадобья и пели. Пели до самой ночи.

Каждый раз Юрий Саныч становился все более требовательным. Он просил являться в глаженом. «Когда гладишь одежду — гладишь свою душу», — говорил он. За сквернословие давал пощечину и требовал подбирать звучные и певучие синонимы, заставлял учить ноты. Но больше всего он настаивал на том, чтобы человек перед началом практических занятий проникал в собственную душу и искал в ней то, что и называется голосом, потому что без этого чудо-препарат не давал эффекта. «Голос — это не навык и не умение правильно дышать или открывать рот. Прежде всего — это твое сердце, боль, радость, это твои переживания. Они делают тебя сильным! Нужно расслабиться и стать собой. Расскажи миру о своей душе, открой ее», — требовал Юрий Саныч, протягивая рюмку.

***

— Васян, ты че-то совсем братанов забыл, — предъявили как-то Пожарову старые друзья. — Пропадаешь где-то, не звонишь, не пишешь.

— Да я там, это… — оправдывался Вася.

— В субботу у Толяна днюха, давай, подтягивайся в караоке. Выпьем, закусим, споем нашу!

У Пожарова как раз было занятие в это время, но Косточкин дал добро.

— Сходи, тебе пора на сцену, — сказал по телефону Юрий и откашлялся.

— Всё нормально, Юрий Саныч?

— Всё хорошо. Ступай. Только не забудь заскочить ко мне за препаратом.

На день рождения Толяна братва забронировала целый зал в караоке. Ну как забронировала… С ними просто никто не хотел рядом находиться.

— Васян, ну ты пижон, конечно, — подначивали друзья Пожарова, когда тот появился в пиджаке и со стильной прической.

Принесли выпивку, потекли разговоры; колонки страдали от лиричного рева именинника. Васе было некомфортно и плохо, он чувствовал себя палтусом в гороховом супе.

— Слышь, дружбан, пойдем споем? — предложил Пожарову разомлевший друг, с которым они когда-то отнимали деньги у лохов.

— Может, ну его? — мялся Вася.

— Пошли, говорю! — товарищ схватил здоровенного Пожарова за шкирку и выволок на сцену.

Зазвучал проигрыш, на экране начался отсчет. Пожаров жутко страдал, но это-то ему и было нужно. Уроки Косточкина не прошли даром. Он достал флягу, глотнул, вытер губы рукавом и за пару секунд переработал все страдания внутри себя. Он вспомнил, как плохо ему было с этими людьми, как жизнь постоянно мяла ему бока, как все пошло по наклонной из-за этой компании и… запел. Это был фальстарт, но никто не заметил. Друг Пожарова так и не открыл рот, потому что был поражен в самое сердце.

Вася пел про ушаночку, про сибирский холодок, про колесики, но, несмотря на текст и репертуар, каждый, кто слышал его в этот момент, включая егосамого, почему-то представлял разное. Кто-то думал о любви, кто-то — о своих детях, третьи тосковали по морю. Какая-то бодрая тоска прокатилась волной по залу, отрезвила, а потом сразу же опьянила всех присутствующих. Рыдали все, даже диджей, который терпеть не мог свою работу, а от подобных песен чувствовал несварение.

Пожарову аплодировали, его просили спеть еще, кормили и наливали, но он отказывался от всего, кроме песен. Ему и самому хотелось петь еще.

Жанры были не важны. Вася пел всё, что знал. Слух работал идеально, голос струился, как весенний ручеек. Пожаров был счастлив. За вечер он высосал всю флягу до дна.

***

— Это хорошо, — сказал Косточкин, когда Вася показал ему видео из караоке, — но ты только в начале пути. Главное — не бросать занятия.

— А вы научите меня готовить ваше зелье?

— Прости, дружок, но эта тайна уйдет со мной в могилу. Но не переживай, я о тебе позабочусь.

Вася расстроенно кивнул, и они продолжили.

***

Вскоре Пожарова стали звать петь на свадьбах и юбилеях, на торжественных вечерах. Его часто приглашали выступить в караоке, и Вася никому не отказывал. Популярность певца росла со скоростью инфляции в Аргентине. Появились спонсоры, Пожарову дарили стихи знаменитые певцы, кредитная карта впервые показывала плюс. Правда, на пиво деньги Вася больше не тратил ― он вообще перестал пить.

Всё было хорошо, кроме того факта, что Косточкин начал сдавать позиции. Старость и болезни брали свое. Пожаров переживал, очень сильно переживал, потому что Юрий Саныч стал для него вторым отцом, только нормальным, а не тем, который сыплет угрозами, бьет и разбавляет чай портвейном. А еще он боялся, что человек уйдет и оставит его без эликсира, поэтому часто поднимал эту тему, но ответ всегда был один: «Нет».

Начались хит-парады, радио, фестивали. Пожаров взлетал стремительно, как фейерверк, готовясь взорвать небо со звездами.

А потом Косточкин умер. Его смерть была такой же ожидаемой и такой же внезапной, как любая другая. Пожаров никак не мог поверить в случившееся. Вся его жизнь буквально рушилась и рассыпалась, как дешевая китайская игрушка в руках ребенка. Конечно, он сам организовал похороны. Дети и внуки, которым певец оставил всё свое наследство, неохотно принимали участие в подготовке церемонии. Васю родственники Юрия Саныча ненавидели всей душой, а самого Косточкина всегда воспринимали исключительно как источник дохода, особенно когда мать Юриных детей забрала их к своему новому мужу. Но певец тогда никого не бросил и продолжал помогать помимо алиментов.

Уже после смерти учителя Пожаров получил письмо.

«Я сделал хорошее дело ― дал тебе шанс, а ты сделал правильный выбор и воспользовался им. Я горжусь тобой. Мой уход — это мой подарок тебе, сынок. Память о нашей дружбе должна стать для тебя главным толчком в карьере. Помни всё, о чем мы говорили, помни о том, кто ты и какой прошел путь, помни о душе. Я оставил тебе канистру с эликсиром, она у моего соседа. Пей с умом и тебе хватит до конца дней».

Вася смахнул слезы, убрал конверт и отправился к соседу Юрия Саныча. Он продолжил следовать заветам Косточкина и очень скоро превзошел учителя. Он пел так, как не пел никто до него, и достиг таких высот, что Косточкину и не снились. Мировые турне, концерты с легендарными группами, премии. Вася пронес через всю жизнь боль и память о своем друге и наставнике, но сам так и не стал ни для кого учителем, потому что так и не узнал секрет зелья. Пока однажды, когда он сильно простудился, жена не дала ему какое-то лекарство от горла.

— Ты где это взяла? — набросился постаревший Пожаров на супругу.

— В аптеке, а что? — испуганно отшатнулась она.

— В аптеке? Да это же зелье для голоса! Откуда оно у них?

— Вася, это солодка обычная! Ты о чем вообще? — нервно хихикнула супруга.

— Солодка? — в глазах у Пожарова потемнело, и он рухнул на диван.

Получается, все это время никакого зелья не было. Работало только то, о чем говорил Косточкин. Голос — это душа человека. Его боль и переживания. Его прошлое и настоящее. Мужчина улыбнулся и снова мысленно поблагодарил учителя.

***

Когда Пожарову стукнуло восемьдесят, он приехал отметить юбилей в родной город. Прогуливаясь ночью после встречи со старыми друзьями и знакомыми, он свернул в подворотню, где из тени раздался чей-то незнакомый голос.

— Деньги есть?

— Нет, — улыбнулся Пожаров. — Но есть кое-что другое.

Александр Райн

Друзья, не забывайте подписываться на мой тг канал https://t.me/RaynAlexandr

— Кать, ну почему ты не следишь за ней? Я же сто раз просил, чтобы у меня в столе ничего лишнего не было! Что за мутанты ушастые? — Никита махал перед лицом жены рисунком дочери.

— Это зайцы, — ответила супруга и, откусив от морковки, продолжила нарезать поджарку для супа.

— Да хоть бегемоты! У меня там документация, чертежи, всё разложено по порядку! А если я заказчику вместо сметы этих зайцев отправлю, как, думаешь, он отреагирует?

— Посмеется, наверное, — обернулась жена и улыбнулась своей самой милой на свете улыбкой с кусочками овощей на зубах. — Ты постоянно кладешь всякие бумажки в стол, вот и ей хочется. Жалко тебе, что ли?

— Да ну тебя, — он хлопнул дверью и направился в комнату дочери. — Оля-я-я! Я сколько раз говорил, чтобы ты в мой стол не лазила? — появился отец на пороге детской комнаты.

Пятилетняя Оля сидела на полу, задумчиво меняла местами головы динозавров и кукол и делала вид, что не понимает, о чем речь. Отцу пришлось войти в комнату и сесть напротив своего потомка с косичками.

— Я не хочу портить стол и врезать замки, но, если ты продолжишь мне подкладывать свои рисунки, я это сделаю, — строго посмотрел он на дочь, но та не подняла глаз, продолжая играть. — Слышишь меня? Стол ― для взрослых. Не нужно туда ничего класть. Я ругаться буду, — он отобрал тираннозавра с шикарным бюстом, и только тогда дочка подняла на него красное от стыда лицо.

— Прости, пап, я не буду больше…

— Хорошо, — все еще борясь с раздражением, улыбнулся Никита и вернул игрушку на место, а затем покинул комнату.

***

— Тебе точно нужно ехать? — схватила Катя за руку мужа, когда тот складывал документы в портфель. — Я смотрела прогноз: там, где вы будете ехать, до минус шестидесяти передают. А если машина встанет? Я в интернете читала, как люди замерзают насмерть прямо на дороге...

— Кать, ты интернет меньше читай ― жить станет проще. Лучше рубашку мне погладь.

Никита закончил разбираться с портфелем и, прежде чем закрыть его, отправился за паспортом.

— Почему на самолете нельзя? — не отставала жена, раскладывая гладильную доску и пытаясь одновременно попасть адаптером утюга в узкие ноздри розетки. Когда она волновалась, то всегда включала режим многозадачности, с которым справлялась как старенький смартфон — кое-как.

— Потому что фирма мне не оплачивает перелет, раз у нас машина все равно едет на объект, — он объяснял это таким тоном, каким врач объясняет пациенту, почему нельзя заниматься самолечением при диабете.

— Давай сами билеты купим!

— Ну и смысл тогда мне в эту командировку ехать? Ради билетов?! — вспыхнул Никита, запихивая паспорт и закрывая портфель. — Всё, закрыли тему.

Через пятнадцать минут он уже был по ту сторону двери. Они даже не успели посидеть на дорожку, так сильно он спешил. Катя поежилась, словно ощутила дуновение морозного ветра, и без всякой надобности пошла готовить вторую кастрюлю супа.

***

— Всё, ля! Приехали, ля… — ударив по рулю, водитель откинулся на спинку сиденья, когда машина начала отрывисто хрипеть и задыхаться.

— В каком смысле — приехали? — выдавил из себя Никита, глядя на пустую трассу, уходящую в белое марево горизонта.

— В прямом, ля! Вот тебе и присадки в топливо, ля…

После этих слов грузовик в последний раз кашлянул, дернулся, проехал накатом несколько метров и уснул.

— Мне в девять надо уже быть на месте! — глянул Никита на электронные часы, закрепленные на панели.

— Ага, будешь. Вот только не знаю, в каком виде и в какие именно девять. Возможно, в девять утра и в виде эскимо.

Закутавшись поглубже в пуховик и натянув рукавицы, шофер выскочил из кабины, оставив Никиту наедине со своими мыслями. Мужчина глянул на быстро разряжающийся телефон и понял, что сеть в этих краях ― такое же редкое явление, как, скажем, ананасы.

Через час, когда мороз принес отнюдь не новогодние подарки, а ощущение безысходности, Никита начал паниковать.

— Нет у меня связи со спутником. Не знаю я, как тут ездят машины, может, никто и не проедет мимо. Нет, у меня нет с собой специальных обогревателей и эскимосских костюмов, — лениво отвечал шофер на вопросы пассажира, когда тот вылез к нему на улицу.

— А что тогда будем делать? — приплясывая на месте, спросил Никита.

— Кабина не поднимается, фильтр не заменить. Сейчас я дожгу еще полбаллона, и если кисель в баке не разогреется, то начнем жечь.

— Чего жечь? — испугался Никита.

— Всё, что под руку попадется, главное… — водитель не успел договорить, как снова сорвался на крик. — Всё, приехали, ля! — он с силой пнул паяльную лампу, — газ закончился. Теперь и огонь разводить нечем.

— Вы в первый раз, что ли, в таких местах?! — никак не мог поверить в безвыходность ситуации Никита, чьи конечности уже начинали превращаться в хрусталь.

— Второй. Я предупреждал начальство, что надо подождать, пока мороз спадет. А вы, думаю, сами знаете, как у нас, ля, бывает, — он посмотрел на Никиту своими заиндевевшими глазами. — Надо огонь разводить, чтобы не окочуриться.

— Так что будем жечь? — повторил Никита вопрос, глянув по сторонам и не обнаружив посреди степи ни одного дерева.

— Всё будем жечь, — подтвердил его подозрения водитель, — только у нас газ закончился раньше времени, ля. Нужна бумага или топливо какое.

Удача сегодня отвлеклась на что-то более интересное, совсем не обращая внимания на замерзающих путешественников ― Никиту и его неподготовленного водителя. Достав запасное колесо и обложив его какой-то ветошью из салона, водитель смочил тряпку остатками моторного масла, что нашел у себя в ящике, и попытался поджечь, но колючий ветерок то и дело задувал кисточку огня.

— Я видел у вас там целый портфель с бумагами, — обратился он к Никите ослабевшим голосом.

— Еще чего. Там оригиналы документов со всеми печатями. Проще замерзнуть прямо тут, чем приехать хотя бы без одного из них.

— Ты дурак, ля? Твоя мечта вот-вот сбудется! — не выдержал водитель.

Никита еще некоторое время постоял на месте, надеясь на чудо. Тем временем вечно сонное зимнее солнце уже падало под одеяло и собиралось как следует вздремнуть.

Забравшись в кабину, Никита непослушными пальцами достал из портфеля папку с документами. С белых страниц на него коршунами смотрели самые серьезные имена и автографы, которые только можно было представить. Никита судорожно выбирал самый безобидный из листов, надеясь сохранить не только жизнь, но и доверие начальства. Пока не наткнулся на солнце.

Удивлению и радости не было предела. Среди черного леса бездушных букв и цифр появилось самое настоящее лето: зеленая травка, синие облачка; почему-то красный дым валил из оранжевой печки кривого прозрачного домика, и всё это согревалось лучами овального желтого солнца. Казалось, что даже в кабине на пару секунд воцарился настоящий июльский зной.

— Эх, Оля, в стол нельзя, значит, а в портфель можно, — не без труда растянул в улыбке свои треснувшие губы Никита, а затем поцеловал рисунок и поспешил к водителю. Он столько раз ворчал на Олю, что та лезет со своей мазней, а тут впервые почувствовал стыд за свои слова и мысли. Ребенок, возможно, спас его. От этих мыслей слезы сами наворачивались, но тут же залепляли глаза полупрозрачным стеклом. Как же ему сейчас хотелось оказаться дома и извиниться за всё перед родными! Через пять минут небольшое солнце озарило участок трассы, где двое мужчин грелись в его лучах и купались в его магнитных волнах.

Вскоре удача искоса взглянула на черную копоть, поднимающуюся к небу, и решила-таки сжалиться над коченеющими страдальцами ― индейский сигнал был замечен.

Бригада спасателей приехала до того, как водитель открутил последний болт от пассажирского сиденья, чтобы бросить его в костер. Всё остальное, что можно было открутить или снять, уже было переварено голодным пламенем.

***

— Ну ты и тип, конечно, Верещагин! Как ты умудрился документы-то спасти? Я бы не раздумывая бросил их в топку в первую очередь, — восхищался по телефону хозяин фирмы, когда Никита добрался до места и рассказал о часах, проведенных на ледяном пороге смерти.

— Как можно, Пал Борисыч! Вы же сами говорили, что за эти бумаги можно головы лишиться…

— Ну не до фанатизма же доводить. Обратно самолетом полетишь. И еще… Ну, в общем, потом решим с твоей премией. Ты молодец!

***

— Ты идиот! — накричала Катя по телефону на мужа, когда он рассказал о произошедшем. — Я же тебя предупреждала, говорила, чтобы ты не ездил! Ты же мог… мог замерзнуть насмерть! Совсем насмерть, понимаешь?

— Кать, ну логично, что совсем насмерть, ― по-другому и не бывает. Но я бы все равно не замерз.

— Откуда такая уверенность?

— У меня с собой обогреватель был в виде солнышка. Оно меня и грело.

— Какого еще солнышка? Ты там точно мозг не отморозил?

— Точно, — улыбнулся Никита сам себе. — Ты можешь одну просьбу для меня выполнить?

— Да хоть сто… Господи, слава богу, ты живой. В жизни больше не поедешь никуда…

Он дождался, когда последнее ее слово растворится в тишине и только потом заговорил:

— На шкафу лежат ключи от стола, можешь открыть все ящики?

— Ящики? Так Оля только этого и ждет… Она же тебя в прошлый раз так и не послушала. Приедешь, а у тебя всё будет забито рисунками.

— Я надеюсь. И передай ей спасибо за солнце. Я до сих пор чувствую, как оно греет мои щеки.

— Странный ты какой-то. Но как хочешь. Я передам.

Александр Райн
Приглашаю вас в свой телеграм канал https://t.me/RaynAlexandr