Давно хотел обратиться к теме сказок, но не знал, с чего начать. Казалось бы, есть о чём написать, но сказки — это невероятно сложный клубок, за который непонятно, с какого конца браться. Недавно я наткнулся на пост в Telegram, где автор попытался проследить появление Снегурочки в отечественной культуре, и решил, что стоит попробовать написать про неё.
Сразу нужно отметить, что о Снегурочке известно действительно немного, и, когда я начал работать над этим текстом, стало понятно, что она имеет к традиционной сказке лишь косвенное отношение. Например, если ограничиться поверхностным поиском по Википедии, уйти вглубь веков не получится. В славянской мифологии Снегурочка отсутствует, а её следы ведут к народному фольклору середины XIX века, где они обрываются. Однако, основываясь на косвенных данных, можно попытаться заглянуть глубже — в сторону архаики, что я и попытаюсь сделать в конце статьи.
Сегодня, услышав слово «Снегурочка», мы представляем девочку в зимнем пальто — спутницу Деда Мороза, возможно, его внучку или дочку (по крайней мере в её детской версии). Этот образ был сформирован в советское время, когда создавались новые светские традиции, призванные заменить религиозные, но требовавшие яркой и живой мифологии. Снегурочка стала своего рода новым "демоном" советской мифологии. Почему именно она? Скорее всего, потому что верхушка большевиков проявляла серьёзный интерес к древности, где, по предположению Маркса, могли скрываться зачатки примитивного коммунизма. Снегурочка, будучи достаточно маргинальным персонажем городской мифологии времён царской России, вполне смогла эту древность представить.
Дело в том, что до Советской эпохи Снегурочка существовала лишь в устном народном творчестве. Из небытия её вывел А. Н. Афанасьев, впервые упомянув в своей книге «Поэтические воззрения славян на природу». В этой книге он описывал верования, обряды и мифических персонажей славян через их связь с природными явлениями. На основе одной из народных сказок о Снегурочке в 1873 году А. Н. Островский написал пьесу в стиле романтизма. В ней Снегурочка многое позаимствовала от афанасьевского "стихийного" подхода, но в то же время сохранила свойственную народному творчеству архаику (несчастливый конец, например, чем не признак архаики)
Тревожить нас не могут; Солнце знает,
Кого карать и миловать. Свершился
Правдивый суд! Мороза порожденье —
Холодная Снегурочка погибла.
Пятнадцать лет она жила меж нами,
Пятнадцать лет на нас сердилось Солнце.
Теперь, с её чудесною кончиной,
Вмешательство Мороза прекратилось.
Изгоним же последний стужи след
Из наших душ и обратимся к Солнцу.
Здесь, под занавес пьесы, мы видим нечто похожее на античную вакханалию с жертвоприношениями, блэкджеком и снежными девами. Именно поэтому в царское время, когда христианская традиция была сильна, образ Снегурочки оставался маргинальным: от него за версту веяло чем-то первородным и хтоническим. Островский вообще тонко уловил связь Снегурочки с языческой традицией.
Но какой была Снегурочка до того, как Афанасьев и Островский возродили её в городской мифологии? Каким был её изначальный облик в крестьянской среде?
Народное устное творчество представляет собой своего рода "бульон", где веками "варятся" обряды, ритуалы, сказки и мифы, переходя друг в друга и порой рождая новые формы. Однако такие формы, как в случае со Снегурочкой, часто оказываются неустойчивыми.
До XIX века, судя по немногочисленным сказкам, записанным в северных деревнях, восстановить, какой была Снегурочка до её "переезда" в городскую мифологию, сложно. Проведём небольшой анализ:
Сказочные сюжеты и их параллели
В сравнительном указателе сюжетов сказка о Снегурочке обозначена номером 703. Вот её каноническая версия:
Старик и старуха лепят куклу из снега, которая оживает. С приходом весны или лета Снегурочка тает.
Однако в фольклоре встречаются и другие версии, где мотив исчезновения героини развивается иначе. Например:
Сюжет «Чудесная дудочка» (№ 780):
Снегурочка погибает от рук завистливых подруг, на её могиле вырастает тростник. Из тростника делают дудочку, которая поёт, раскрывая убийц. В итоге дудочка разбивается, и из неё вновь появляется живая героиня.
Сказка «Снегурушка» (1948г, село Ахлыстино):
Завистливые девочки убивают Снегурушку и закапывают её. На её могиле вырастает прутик, который становится чудесной дудочкой, оживляющей героиню. Убийцы наказаны — их отдают на растерзание зверям.
Таким образом, образ Снегурочки в народном творчестве выглядит достаточно жутким. В первой версии она буквально снежный голем — трансцендентное существо, появившееся от престарелых родителей (что отсылает к теме непорочного зачатия) и уходящее из мира, едва соприкоснувшись с человеческими чувствами. Этот переход — типичный элемент обрядов инициации, связанных с языческими верованиями. В других версиях Снегурочка — это человек из плоти и крови, напоминающий о своём снежном происхождении только именем. При этом переход из одного состояния в другое также происходит, но уже в противоположную сторону: сначала Снегурочка умирает, затем возвращается в мир живых.
Здесь можно было бы провести сравнительный анализ, чтобы увидеть, как Снегурочка соотносится с образами из сказок других народов. Но даже приведённых примеров достаточно, чтобы установить, что образ Снегурочки до середины XIX века — это подвергшиеся художественному переосмыслению обряды инициации и представления о цикличности времени, где антропоморфный снежный персонаж приходит из иного мира зимой и возвращается в иной мир летом.
Святочные гадания и фольклор
Все эти варианты на самом деле очень сильно перекликаются с сюжетом «Морозко» (как минимум система остается той же), где бедную падчерицу отправляют в лес, и она своим терпением преодолевает холод, возвращаясь домой с приданым. Часто рассказчиками подобные возвращения интерпретировались как символическое соединение с потусторонним женихом, что напрямую отсылает к святочным мистическим обрядам.
Обряды первой кудели и месячного очищения, зафиксированные на Русском Севере, предоставляют контекст, который помогает осмыслить мотивы, связанные с Снегурочкой. Например, девочка, во время первых месячных, должна была сидеть на снегу, пока горела сотканная ею пряжа. Соответственно, чем хуже и толще была пряжа, тем дольше приходилось сидеть, и наоборот. Эти ритуалы подчеркивают связь холода и снега с очищением, обновлением и переходом. Если вглядеться ещё глубже, то в подобных обрядах нетрудно увидеть заместительное жертвоприношение, что, по Рене Жирару (известный французский культуролог), может означать следующее — Снегурочка — реальная девушка, когда-то давно принесённая в жертву славянскими (не обязательно) пращурами, впоследствии мифологизированная. Но мы так далеко вглядываться не будем, потому что это чистой воды спекуляция.
Святочные гадания, популярные в деревенской культуре, тоже создают контекст для понимания образа Снегурочки. В этих ритуалах девушки не только вызывали суженых, но и вступали в условное взаимодействие с потусторонними сущностями. Испытания холодом, такие как надевание мокрого чулка и его замораживание, сопровождались контактом с демоническими персонажами, ряжеными или «дедами калеными». Во всех этих действиях звучал эротический подтекст — своего рода пробуждение женской природы, переход из состояния девичества во взрослое состояние, что также отражается в сюжетах о Снегурочке.
Таким образом, Снегурочка, как персонаж, изначально воплощала переходный обрядовый смысл. Она связана с очищением и инициацией, с мистическим контактом и циклическими элементами деревенской обрядности. В процессе своего развития образ вобрал в себя как архаические элементы, так и романтический подтекст, впоследствии успешно перешёл в современную нам мифологическую эпоху. Даже после утраты прежней мистической глубины в советское время, Снегурочка осталась символом преображения, дуальности жизни и смерти, человеческого и нечеловеческого, по крайней мере в своем более "зрелом" облике, как, например, в стихах Ахмадулиной (1958):
Как чисто с воздухом смешалась
и кончилась её пора…
Играть с огнём — вот наша шалость,
вот наша древняя игра.
…………………………………..
Но пуще мы огонь раскурим
и вовлечём его в игру,
и снова мы собой рискуем
и доверяемся костру.
Вот наш удел ещё невидим,
в дыму ещё неразличим…
То ли из него живые выйдем,
то ли навсегда сольёмся с ним.
Тут, согласитесь ощущение некой первородности, даже первобытности ощущается вполне отчетливо.
На этом свою попытку расшевелить образ Снегурочки заканчиваю, тем кто дочитал до конца большое спасибо за внимание.
