Евген Второй помнит адский запах двора ленинградского рок-клуба, но сейчас там, конечно, все не так. А как было тогда? Режиссер Сергей Лысенко первым снимал Виктора Цоя и группу "Кино" в кино. В дипломной работе "Конец каникул".
ЧАСТЬ-1:
- найди пасхалку в фильме "Конец каникул"
- кто был звездой фильма?
- почему клип снимали в гараже?
ВОПРОС: Как Вы познакомились с Цоем, и какое впечатление он на Вас произвел?
ОТВЕТ: Мы встретились с Цоем в легендарном кафе «Сайгон» в Питере, тогда Ленинграде, на Невском проспекте, и надо сказать, что он на меня сразу… Вот я не знал, как он выглядит, но вот когда он вошел, переступил порог этого кафе, я тут же понял, что это он. Потому что это был, ну, энергетический сгусток. Он настолько отличался вообще от такого, скажем, среднестатистического советского человека, что вот даже когда они были в Киеве уже, вот Цой шел по улице, и люди просто оглядывались. Это был очень необычный, очень такой своеобразный персонаж. И, конечно, остальные ребята были ему под стать. У них никогда не чувствовалось, что есть звезда и есть как бы бэкграунд. Они были все, ну, Цой был первый среди равных, и они были все очень как бы равноправны. И они вообще производили впечатление такого монолита, эта группа «Кино». Выглядели они, конечно, очень экзотично, из-за этого у меня были постоянные неприятности во время съемок. Я помню, мы снимали на студии, хотя это была моя дипломная работа, но производственную базу нам предоставляла студия Укртелефильм. Они особо так не лезли в наши дела, но все равно, когда директор… Я помню, приехала серая «Волга», он оттуда вышел, а Цой и другие ребята из «Кино», они сидели на ступеньках на входе, задумчиво курили, вот. Тот так прошел мимо, бросил косяк, и буквально через 5 минут запыхавшаяся секретарша прибежала ко мне и сказала: «Сергей, Вас срочно вызывают к директору». Я переступил порог этого кабинета, и директор спросил: «Это Ваши ребята? Это у Вас снимаются?». Я говорю: «Да». Он говорит: «В общем, постричь, побрить, переодеть и вот только тогда их снимать». И с этого момента я старался их на этой студии не особо светить, потому что я понимал, могут быть проблемы. Вот это то, как они выглядели и то, какое впечатление они производили на окружающих.
ВОПРОС: Группа играет в гараже песню «Дальше действовать будем мы». Почему не было ощущения безысходности?
ОТВЕТ: Ну, в этом эпизоде, там, где они поют, где Цой поет «Дальше действовать будем мы», там ведь не только гараж, там есть и линии высоковольтных передач. Мне хотелось создать ощущение какой-то такой машинерии. Там есть вот эти очки странные, где меняются линзы. Поэтому, честно говоря, не думаю, что гараж ассоциируется с какой-то безысходностью. Для меня это просто некий такой фон, некий бекграунд… Мы искали что-нибудь неживое, понимаете, не природу именно для этой песни, не воду, не небо, а какую-то индустрию. Конечно, там не стоят Хаммеры и Шевроле, - там стоят советские автомобили, но, тем не менее, железо – есть железо. Кстати, есть любопытный нюанс: там есть еще водители, которые смотрят в камеру где-то на втором плане. Я тогда еще, когда монтировал, думал, поставить тот другой дубль, где их нет, но решил оставить – пусть будут. Я думаю, что даже в этом контрасте что-то есть, то есть, вот такой вот «совок», и вот эти люди, необычно выглядящие, которые пришли что-то поменять в этой жизни и начать все с чистого листа. И так все и получилось.
ВОПРОС: Не строила ли группа из себя столичных звезд?
ОТВЕТ: Надо сказать, что ощущения от того, что они звезды, у них было. Хотя это был 86-ой год, и они тогда еще мало, кому были известны. Просто у них был уже некий звездный статус внутри определенной тусовки, то есть, ленинградского рок-клуба и, скажем так, шире – советского какого-то вот неформального народа: всех этих панков, хиппи, бродячих музыкантов, художников и т.д. Я думаю, что они понимали, что они как бы звезды в потенциале, у них был звездный статус. И так и получилось, уже буквально на следующий год, в 87-ом Цой собирал, начал собирать стадионы. Мне было с ними сложно поначалу, потому что во-первых, я был студент, мне было 20 лет, 21 год, если точнее. И это была первая моя работа, где снимались такие необычные персонажи, понимаете? Не актеры, а рок-музыканты. И при этом с очень таким своим, очень таким необычным отношением ко всему. Они уж точно не были советскими людьми. У них внутри был какой-то… Знаете, они были как будто выключены из всей этой жизни, ну совершенно непохожи, как я уже говорил, на советских людей. И при этом они как бы не принимали правил игры вообще,- они одеты были иначе, они как-то разговаривали даже иначе. Все это было для меня не… ну, в диковинку и в новинку. Но я не могу сказать, чтобы они там включали каких-то звезд, капризничали, ставили ультиматумы – ничего этого не было. Просто они сами по себе достаточно ребята такие были сложные. До них сложно было достучаться, - они как бы были такие замкнутые из своей тусовки, из своей среды. И человеку со стороны туда хода особо не было. Но при этом, надо отдать должное Цою, он был очень разумный парень, - рациональный, разумный, понимающий. Он прекрасно понимал, что от них зависит, как будет выглядеть кадр, поэтому в пространстве кадра проблем никаких не было. Они все делали то, что я их просил. Может, за исключением Густава. Вот Густав был наиболее проблемным. Густав был и капризный, и своенравный, очень часто неуправляемый. Была история, как на ровном месте, не предупредив меня, он взял и постригся. И если внимательно… Ну, зритель, слава Богу, этого не замечает, но если внимательно присмотреться, то в разных кадрах он по-разному выглядит: он то с шевелюрой, то без шевелюры. Ну и что я мог сделать? Вот он пришел лысый на съемку, парик уже не сделаешь – это неделя работы, - пришлось его таким снимать. Так что проблемы, конечно, были, но самое главное – не было вот этой пошлости, связанной со столичными штучками. Они ничего этого не включали, были совершенно другие сложности, просто связанные с тем, что никогда раньше таких людей я не встречал.
ЧАСТЬ-2:
- каким сегодня был бы Виктор Цой?
- когда Цой мог подпустить к себе незнакомого человека близко?
- чем Цой мог удивить?
ВОПРОС: Каким был бы Цой сейчас?
ОТВЕТ: Я иногда об этом думаю. Кем был бы Цой сейчас и какую позицию он бы занимал? И у меня, честно говоря, нет ответа на этот вопрос. Это как раз вот то самое сослагательное наклонение: если бы, да кабы, которого не терпит история. Могу сказать только одно, что меня бы не удивило ничего. Он мог бы стать диджеем, он мог бы уйти в буддистский храм и стать отшельником, он мог вообще переехать куда-то на необитаемый остров, он мог быть по-прежнему успешным рок-музыкантом. Мне кажется, что его будущее только-только начало формироваться, и вот эта нелепая смерть, она прервала. И никто не знает, куда бы он… Мне кажется, что он был просто на старте, на этом взлете, и просто его, знаете, как птицу подстреливают, когда он взлетает. Но единственное что мне кажется, что вот эта эпидемия 90-х годов, когда многие артисты, музыканты начали уходить в политику, что это поветрие его бы обошло. Он вряд ли бы дал бы себя эксплуатировать политикой. И вообще, честно говоря, не смотря на всю его социальную активность, это не была политическая активность. Он просто, он заявлял громко о своей какой-то позиции гражданской, но она никак не была связана там с политическими течениями, нюансами, какими-то там полутонами. Он просто был внутри свободным человеком, и он хотел, чтобы вокруг него все были свободными.
ВОПРОС: Как близко Цой подпускал к себе людей? В каких случаях открывался?
ОТВЕТ: Не подпускал. Цой не подпускал к себе людей, с которыми он не был близко, давно и хорошо знаком. Я это почувствовал на себе, я, правда, и не навязывался. И в общем-то у меня и не было ни времени, ни желания заводить с ним дружеские отношения, потому что мне нужно было, чтобы он хорошо выглядел в кадре. Всё. Это мои были к нему требования. Но я чувствовал, что некая стена, ну, такая мягкая, она существует. То есть, знаете, иногда вот бывает, знаете, съемки – это долгая история, иногда там хочется просто там пошутить, может быть, даже поговорить по душам. С ним это не прокатывало. У него было что-то такое самурайское, он был интроверт, но, что любопытно, - прошла неделя, наверное, может, 10 дней, ребята из группы «Кино» уехали, а он остался здесь один,- нужно было доснимать некоторые сцены. И он как-то немножко растопился. Очевидно, незнакомый город, нету своих таких близких людей, они уехали, - и он как-то помягчел, мы стали больше общаться не по делу, он начал мне рассказывать о своих музыкальных вкусах много, он начал рассказывать о каких-то там кино, о фильмах, которые он смотрел. У него тогда был Брюс Ли тогда. И очевидно его смягчила сама эта обстановка и ощущение, что ты все-таки один, а нужно на кого-то опереться. И вот этим «кем-то» стал я и другие ребята из съемочной группы. Но вообще он умел держать дистанцию четко.
ВОПРОС: Можно ли объяснить появление этой дистанции приходом славы?
ОТВЕТ: Я еще раз повторяю, что никакой славы в 86-ом году у Цоя не было. Это была слава ну, в пределах ленинградского рок-клуба и тусовки, которая по количеству насчитывала 100 человек в Киеве и там 50 человек где-нибудь еще, и там пару тысяч в Москве. Не более того. Хотя, с другой стороны, Вы знаете, вот первый съемочный день в Киеве был сорван просто благодаря тому, что эта вот тусовка, эти 100 человек – все об этом узнали. Они пришли на съемочную площадку, все его дергали, хотели с ним поговорить и просто стояли и как зеваки смотрели и, в результате, мы почти ничего не сняли. Но возвращаясь к вопросу о славе, настоящая его, подлинная слава была впереди. И я думаю, что это желание держать дистанцию, способность держать дистанцию, она связана не столько со славой, сколько с каким-то его личностными качествами.
ВОПРОС: Удивил ли Вас чем-то Виктор с человеческой точки зрения?
ОТВЕТ: Я не знаю, мне сложно ответить на этот вопрос. Он меня удивил самим фактом. Цой удивил меня самим фактом своего существования, - что на белом свете есть такие люди, непохожие ни на кого. Это было самое основное удивление, потому что ну…каких-то, знаете, - котенка он при мне не спасал и каких-то таких супер-поступков не совершал. Я могу сказать, что он был вполне адекватный, разумный, и в общем-то, хороший парень. Вот чувствовалось, что на него можно положиться.
ЧАСТЬ-3:
- почему французские кинематографисты хотели снимать Цоя?
- зачем люди вставали на колени перед экраном?
- что такое эталон звезды?
ВОПРОС: Действительно ли Цой был органичен для киноиндустрии?
ОТВТЕ: Знаете, есть такая категория актеров, которые, на самом деле, не актеры. Их трудно себе представить, например, в театре, где они каждый вечер выходят на сцену и играют сегодня Гамлета, а завтра какого-нибудь полководца, а послезавтра – космонавта. Цой таким не был. Он не актер, безусловно, он не умел перевоплощаться, то есть он даже не то, чтобы не умел, - у него вот этого лицедейства не было в помине. Он играл самого себя. Просто в разных предлагаемых обстоятельствах. Даже в «Игле», - ну, я там думаю, он еще примерил на себя своего любимого Брюса Ли. Но даже в «Игле» это был свой, но просто вот, попавший в такую историю, где ему пришлось вступить в схватку с наркомафией, как сейчас бы сказали. И я думаю, что ничего актерского, лицедейского в нем не было, но в нем была совершенно потрясающая какая-то органичность, понимаете. Он заходил в кадр – и всё, - от него невозможно было оторвать глаз. И такие актеры есть, - я не хочу их ставить на одну доску, - это разные совершенно люди, ну, например, Хамфри Богарт, Жан Габен – они вообще не играли. Лицо не менялось, особых эмоций они не транслировали в зал, но, тем не менее, человек появляется в кадре - и ты раз, - и ты уже не можешь оторвать от него взгляд. Я думаю, что дело здесь в какой-то такой внутренней энергетике, в киногеничности. И еще в том, что к моменту, когда фильмы вышли на экран, особенно «Асса» и «Игла», мой-то не был в широком прокате, уже все знали, кто такой Цой. И многие ходили смотреть на своего любимого певца и музыканта, нежели на актера.
ВОПРОС: Говорят, что после гастролей во Франции, местные режиссеры планировали снять Цоя в кино. Как Вы думаете, почему?
ОТВТЕ: Он был просто очень и очень интересный персонаж, вот его хотелось снимать дальше. Я вот жалею, что по ходу дела не придумал еще каких-то эпизодов с ним. С ним хотелось ... вот хотелось его все время запечатлевать на пленке. Такой вот удивительный персонаж, энергетически очень заряженный и вызывающий в людях эмоции. Можно, знаете, можно быть прекрасным актером, а зал останется холодным. А можно не быть вообще никаким актером, вот как Цой, но вот я помню, в 91-ом году меня пригласили в тогда еще Ленинград на вечер, посвященный годовщине гибели Цоя. Я вышел, я сказал там несколько слов об этом фильме, и у меня вот вообще есть такая привычка: я, когда идет мое кино, в большом зале, я обычно иду к киномеханику и смотрю оттуда. И вот, когда началась последняя песня «Дальше действовать будем мы», нет, не «Дальше действовать будем мы», когда началась его песня «Попробуй спеть вместе со мной» финальная, весь зал, а это вечер проходил в таком огромном Доме Культуры, такой вот еще сталинская архитектура, огромный, со сценой, и весь зал встал, - все зажгли свечки, зажигалки, и люди пошли на сцену, встали на колени перед экраном, где пел Цой, и всю эту песню они стояли с зажигалками, со свечками и смотрели вот так вот. Ну, кто еще может вызвать такую реакцию у зала, вот скажите мне. Какой актер? Вот такой просто был человек.
ВОПРОС: Вы говорили однажды, что Цой – это эталон звезды. Что это значит?
ОТВЕТ: Когда это я говорил? Нет, ну, все может быть. Кстати, я прав. Он действительно эталон звезды. Он эталон звезды, потому что он, во-первых, загадочный, во-вторых, необычайно талантливый, и в-третьих, очень привлекательный как личность. Вы знаете, в нем не было ничего свойского такого, это был не тот парень, которого можно похлопать по плечу и сказать: «Ну, как ты там поживаешь?». В нем была вот эта вот, знаете, такая…звезды же они обычно далеко, мы понимаем, что до них не дотянуться, они где-то там, в ночном небе, смотрят на нас сверху, а до них, на самом деле, там миллионы и миллионы световых лет. И вот что-то подобное олицетворял собою Цой. Он, казалось бы, вот здесь вот, он рядом, мы сидим вот вместе, а на самом деле, он где-то далеко, где-то там, в этих сферах, куда прочим смертным ходу нет. И в этом смысле он, пожалуй, эталон. И еще в том, что он очень как-то, знаете, грамотно, я понимаю, что тут уже есть некая игра со зрителем, но есть очень грамотное выстраивание своих отношений и с окружающим миром, и со зрителями, и с шоу-бизнесом. Вот он как-то очень правильно все делал, и благодаря этому он сразу ворвался в высший эшелон артистизма, скажем так. Он сразу стал номер один и до сих пор им остается, продолжает им оставаться, потому что рядом с Цоем даже не знаю, кого поставить.
