В середине 70-х годов я пионерствовал в Василеостровском районе города Ленинграда. Жили в большой (ха-ха) коммунальной квартире, наверное почти типичной для места и того времени. В нашей квартире присутствовало 42 комнаты, которые занимали 36 семей. Это было не семейное общежитие, а настоящая коммуналка, со всеми регалиями типа постоянной прописки и прочего. В квартирном туалете было 4 кабинки и 6 умывальников, горячая вода была только в мечтах - раз в неделю ходили в баню, что на 18-й линии. Кухня была самым большим помещением: 10 газовых плит и туева хуча столов. Мне больше всего нравился коридор, по которому мы, дети, катались на велосипедах, уворачиваясь от тазов, березовых веников и прочей херни, висящей по стенам. Контингент квартиры был тоже типичный: часть, это семьи военных, а прочие - остатки старой ленинградской интеллигенции, еще дореволюционной. Естественно, что как и в любой ленинградской коммуналке, в квартире проживал настоящий алкоголик, ветернан отечественнлй войны, бывший офицер, который не пережил хрущевское сокращение и спился. К нему каждую ночь приходили призраки, мужики с топорами и прочая нечисть. Но, при всем этом, мужик был очень скромным и порядочным, не смотря на все свои недостатки. Его подкармливала вся квартира. Пил он на свою пенсию. Тогда бутылка "семь в кубе" стоила чуть больше рубля, так что при его потребностях, можно было из бодуна вообще не выходить, а ещё и друзей угощать - а им было достаточно пробку от кефира понюхать, как приходил этот самый бодун. Что ветеран и делал.
Была еще бабка, которой в 1974 году исполнилось 106 лет. "Бабкатя", как её все называли. Дети её побаивались из-за внешности, уж больно она смахивала на персонаж Милляра - бабу Ягу. Бабкатю тоже вся коммуналка подкармливала, ведь, бабка, как говорили на кухне, почти не вставала последние лет 20 и никуда наружу не выходила. Пенсию ей приносил почтальон. Она только поздними вечерами тихо ковыляла к нужнику, шамкая что-то беззубым ртом, чтобы вылить свой горшок.
Рано или поздно, но это должно было случиться - Бабкатя не вышла на ежевечернюю процедуру. Утром к ней постучались, но привычного "Уууу, ироды!" не услышали. Вызвали участкового и дворника. Когда дворник с легкостью, надавив на дверь, вышиб замок, всем предстала ожидаемая картина: Бабкатя лежала на полу в обнимку со своим ржавым горшком. В комнате из мебели были стул, пустой шкаф (с норковой, скорее всего шубой, сшитой еще в XIX веке и гигантский кожаный диван, весь состоящий из заплаток. Возраст дивана не определялся напрочь. Знакомых и подруг у покойной не было, она их пережила лет на 30 минимум, поэтому её просто погрузили на носилки и увезли на скорой. Видимо похоронили за государственный счет где-то на общественном дальнем кладбище.
Дворнику Ивану Фёдоровичу участковый велел освободить комнату от мебели. Поскольку такая мебель никому была не нужна, то решили просто вынести её на помойку, на задний глухой двор, типичный питерский такой, безоконный и высоченный. Благо тут и рабсила подвернулась - к нашему знаменитому алкашу пришли гости. Им-то и велели отработать общественную еду. Со шкафом разобрались быстро - разломали и вынесли по частям, шубу на вытянутых руках сам Фёдорыч, кривясь от аромата, вытаскивал, а вот диван оказался на редкость крепким и неподъёмным. Пришлось разбирать двустворчатые двери в бабкатиной комнате и входные тоже. Вынесли с матом и наилучшими пожеланиями покойной.
О, дети... Милые сорванцы и пионеры 70-х... Будущие космонавты и пожарники. Мы не придумали ничего лучше, чем дождаться, пока наш дворник Фёдорыч, не ляжет спать, и не запалить бабкин диван во знаменование случившегося. Вот только диван поджигаться не хотел. Чудовищной толщины кожа и морёный дубовый остов категорически не желали закончить свой путь таким образом. Бензина мы не нашли, но смышлённый паренёк из соседнего дома, сказал, что у деда в гараже есть ацетон. Пошли в гараж. И правда - там стояло несколько здоровых бутылей, по запаху - он. Короче, затарились и облили весьма обильно диван, подождали с полчаса, чтоб пропитался и запалили. Дыма практически не было, но к нашему сожалению и пламени ожидаемого тоже. Просто бледно-синий огонёк, но жаркий. Понаблюдав это зрелище некоторое время, мы просто пошли по домам. Был тихий безветренный июльский вечер.
Основное действо развернулось в 5 утра, кода проснулся Фёдорыч.
Наверное его крик был слышен минимум в Пулково, а может и в Тихвине. Как не упал Медный всадник, не понимаю. Но это было жутко. С кроватей повскакивали жильцы и нашего дома и наверное вся улица - люди наверняка подумали, что на заднем дворе нашего дома Брежнева убили.
Фёдорыч стоял на коленях перед остатками монстра и рыдал. Можно было и сразу догадаться, но "знал бы прикуп..." - диван был ничем иным, как Бабкатиным банком и сейфом. Все сгорело, деньги всех времен и народов. Сколько их там было, видимо сама Бабкатя не знала. Она просто их зашивала в диван. Пачками и десятилетиями.
Запись без времени. Чтоб помнить.
