Год 1980 от Рождества Христова. Кронштадт, зима, Усть-Рогатка. Ветер несет лютый мороз. Мы, экипажи двух белых пароходов Аджарии и Полюса, построены лицом к пришвартованным к кнехтам, кормой, судам. Стоим на пронизывающим до последней косточки ветру, заледенев до такой степени, что язык во рту уже не шевелится. Мы ждем адмирала. Нас выстроили на смотр, который он будет проводить. Адмирал задерживается. Мы стоим. На нас шинели и легкие, хромовые ботинки. На руках вязаные перчатки. Ни кальсон под брюками, никакого дополнительного, теплого белья. Все по Уставу. Стоим третий час. Уйти нельзя, когда точно прибудет адмирал, никто не знает. Офицеры также стоят в одной с нами шеренге. Наконец, в начале Усть-Рогатки появляется процессия. Нам всем уже все равно. Адмирал стар. И изрядно выпивши. Обходит каждого, стоящего в шеренге, моряка и задает один и тот же вопрос: Жалобы и предложения есть? Язык не ворочается от холода ответить коротко и четко: Моряк такой-то, жалоб и предложений не имею. Вместо ответа какое-то мычание. Адмирал никого не слушает и идет дальше. Еще час длится этот смотр. Затем команда: Разойдись и все, с трудом, расползаются по кораблям. Как результат, две трети экипажей попали в санчасть с циститом и орхитом. Мне этот смотр аукался лет двадцать неожиданной, выключающей сознание болью… В следующий раз, к приезду этого престарелого адмирала, мы красили заледеневшие кнехты угольной чернью и белилами закатывали лед в акватории порта. Надеюсь, где-то там, когда пришло его время, ему также устроили что-то подобное…
