Предметы бытового серебра были неотъемлемой частью жизни в монастырях. Эта публикация рассматривает произведения из коллекции Троице-Сергиевой Лавры, ранее входившие в уникальную сокровищницу монастыря, а сейчас находящиеся в Сергиево-Посадском музее-заповеднике.
Особый интерес вызывают предметы древнерусского бытового серебра, в частности, питьевые и пиршественные сосуды. Это типичные и выразительные образцы русской национальной посуды различных времен и социальных слоев. Наиболее ценные экземпляры хранились в царских и монастырских сокровищницах.
Такая посуда была ценной и хранилась в специальных государственных и церковных хранилищах, где каждый предмет учитывался детально. Исходя из сохранившихся изделий и письменных источников, вес каждого предмета оценивался в денежных единицах того времени. С течением времени эти предметы становились ценными артефактами и семейными реликвиями, передаваемыми по наследству или пожертвованными в монастыри. Владельцы таких вещей часто старались увековечить свои имена на них.
Изделия, которые сегодня можно увидеть в различных музеях страны, преимущественно относятся к XV — XVII векам. Среди них особое место занимают ковши — одни из древнейших питьевых сосудов. По археологическим находкам они использовались уже с XII — XIII веков, а первые упоминания о них в письменных источниках встречаются с XIV века. Ковши были предназначены главным образом для питья и разливания напитков. В зависимости от этой функции они различались по форме, размеру и украшениям. Со временем их использование становилось более разнообразным, что нашло отражение в различных названиях ковшей: «питьи», «выносные», «хоромные», «жалованные», «ковши-лебеди», «погребные», «медвяные», «винные», «водосвятные» и другие. Редкими образцами ковшей «питьи» являются два известных сосуда из бывшей коллекции Троице-Сергиевой Лавры: ковш посадника новгородского Григория Кирилловича Посахно (1428 — 1436) и ковш московского боярина Петра Михайловича Плещеева (конец XV — начало XVI века). Несмотря на различное происхождение (новгородское и московское), эти ковши мало отличаются друг от друга. Их плавная округлая форма и выразительные силуэты напоминают очертание ладьи или водоплавающей птицы. Скромные украшения на ручках (пелюстях) в виде литой ажурной пластины на новгородском ковше и двух словно плывущих навстречу резных рыбок — на московском подчеркивают их особенности. На обоих предметах указаны имена их владельцев. Позолоченная резная надпись на новгородском ковше «А се ковш посадника новгородцко Григорья Кюриловича» проходит по венцу тулова и воспринимается как украшение изделия; а надпись на московском ковше, состоящая из двух слов: «Петр Михайлович», находится внутри на плоской мишени.
Во Вкладной книге Троице-Сергиева монастыря 1673 года упоминаются ковши с названиями «плавкий», «плавный» или «плавной». Например, ковш «плавной» был передан в Троице-Сергиев монастырь княгиней старицей Киликией Ушатой в 1551 году (илл. 3). К сожалению, со временем этот ковш претерпел значительные изменения, так как его переделали, добавив много новых украшений, включая поддон, геральдический щит на ручке, литой бюст на носике, круглую мишень с растительным орнаментом внутри ковша и фигурку литого льва на мишени. Выполненный в форме ладьи, с носиком и ручкой, он выглядит очень изящно. Ковши с названием «плавные» или «плавкие» неоднократно упоминаются среди вкладов в монастырь. Например, в 1537 году два «плавких» ковша и один «питий» были вложены ростовским архиепископом Кириллом, а в 1552 году ковш «серебрян плавной» был принесен Власом Григорьевым сыном Селезневым. Различие между ковшами «питьи» и «плавными» или «плавкими» нам неизвестно. Ясно одно: ковш «питьи» в форме ладьи был удобен как для черпания жидкости, так и для питья из него.
Помимо малых ковшей существовали и другие типы, известные как «выносные». Эти ковши были большие по объему и более нарядные, на них также указывалось имя владельца. Характерным примером такого изделия является «выносной» ковш первой трети XVI века, принадлежавший московскому князю Василию III (илл. 4). Имя владельца было выгравировано в четырех крупных, симметрично расставленных клеймах.
Вероятно, подобные ковши использовались при провозглашении «заздравных чаш» или «здравниц». Великокняжеские и царские столы обычно угощали медом в круговую после обеда, а в монастырях это делали на братских трапезах. Иногда это подтверждают надписи на ковшах, например, как на упомянутом ковше Киликии Ушатой: «Ковш для питья из него на здравие, моля Бога, хваля государя, поминая друга миловидного».
Помимо ковшей, заздравные «чаши» также использовались в обряде, а позднее — братины и чарки. Одной из широко известных чаш была чаша, вложенная в Троице-Сергиев монастырь царем Иваном IV Грозным в 1654 году. Эта великолепная чаша, изготовленная в мастерских Московского Кремля, представляла собой сосуд полусферической формы на высоком стояне с яблоком и поддоном. На тулове чаши была чеканная надпись, в которой указывалось, что царь Иван Васильевич, всея Руси великий князь, подарил эту чашу в 1564 году. В надписи также упоминался вес чаши — 5 гривенок и 7 золотников.
Сегодня сохранившиеся заздравные чаши — большая редкость. Даже в древнем собрании Троице-Сергиева монастыря их всего две. Вторая чаша, датируемая XVI — XVII веками, возможно, местного происхождения, имеет гладкий тулово в форме слегка сплющенного полушара, соединенное непосредственно с поддоном. Единственное украшение этой чаши — круглая мишень на дне с пятью самоцветами, обведенная резными узорами.
В конце XVI — XVII века братины — сосуды округлой формы или в виде горшочков на поддоне — начали выполнять функции более древних заздравных чаш. В монастырях они использовались для питья в круговую с провозглашением здравниц или заздравных чаш. Например, известна братина 1592 года из коллекции Троице-Сергиевой Лавры, которая была богато украшена орнаментальными узорами и имела надпись по венцу тулова. Такие сосуды имели важное значение в религиозных и бытовых практиках.
Из коллекции Троице-Сергиева монастыря происходит еще одна роскошная братина с изысканным чеканым и резным орнаментом, включая как реальные, так и мифологические мотивы. Среди них изображены кентавр, стреляющий из лука, единорог с рогом на лбу, всадник на звероподобном животном, и лев с единорогом, стоящие друг против друга в геральдической позе. Позже появилась фигура бородатого воина в латах с щитом и пикой на крышке братины. По венцу тулова четко проставлена именная надпись: «Братина Корнилия Федоровича Апраксина». Эта семейная реликвия была вложена в Троице-Сергиев монастырь в 1633 году государевым дьяком Федором Никитичем Апраксиным в память о своем сыне Корнилии, имя которого сохранено на братине.
Самым распространенным видом питьевой посуды были чарки, предназначенные для индивидуального использования при питье меда и вина. В основном они были однотипными по форме, размеру и украшениям. Это были небольшие низкие сосуды, чаще всего плоскодонные, с литыми полочками-ручками, которые и служили их основным украшением. Иногда чарки мисюрские, выполненные по восточному образцу, или небольшие чаши также использовались как чарки. Примером типичной мисюрской чарки является чарка конца XVI — начала XVII века, принадлежавшая знаменитому келарю Троице-Сергиева монастыря, писателю и автору "Сказания" об осаде монастыря в 1608 — 1610 годах, Авраамию Палицыну. Во времена архимандрита Дионисия (Зобниновского) на чарке была наведена надпись с его именем. Эта чарка — массивная, низкая, без поддона, украшена изящным резным орнаментом. Внутри, на дне, — круглая мишень с резным орнаментом, заполненная синей эмалью.
Чарками в надписях называются две из шести золоченых ложчатых чаш, которые принадлежали царю Ивану IV Грозному и его сыну, царевичу Федору Ивановичу. Все шесть чаш выполнены по единому образцу и отличаются утонченным изяществом. Внутри на мишенях изображены одинаковые орлы с коронами над головами. Эти сосуды, возможно, были изготовлены русскими мастерами по образцу молдавских чаш.
Чарки использовались различными слоями населения. Чарка царя Ивана IV Грозного, особенно нарядная, относится к числу выдающихся. По форме она традиционна, с килевидной полочкой и сквозным орнаментом в виде плетенки. Отличительной чертой является ее богатое орнаментирование и позолоченные элементы. Внутри среди орнамента видны три чешуйчатые рыбки, словно плывущие друг к другу. Имя царя Ивана Грозного также присутствует на других двух чарках, которые позднее перешли в собственность его племянницы Марфы Владимировны Старицкой. После выхода замуж за датского принца Магнуса, она стала королевой Ливонии, что отражено на надписях на чарках при их вложении в Троице-Сергиев монастырь.
Все сохранившиеся до наших дней чарки относятся к XVI — XVII векам. Ранние образцы, датирующиеся XVI веком, представлены небольшим числом. Особенное внимание заслуживают чарка 1549 года владимирского епископа Алексея и чарка середины XVI века, принадлежавшая стремянному конюху и государеву охотнику Петру Никитичу Никифорову. Обе чарки небольшие, с высокими полочками-ручками, на которых изображены сцены с верхом на звере, похожем на льва. Этот мотив напоминает изображение Самсона, раздирающего пасть льву. На чарке Петра Никифорова присутствует надпись, продолжающая традицию «здравниц».
Надписи часто встречаются на чарках и приобретают нравственно-этический характер. Например, на чарках, принадлежавших представителям рода московских дворян, они содержат мудрые советы о смирении и истинной любви. Также сохраняется традиция провозглашения «здравниц».
Чарки были очень востребованы в монастыре. Некоторые из них, принадлежавшие старцам Троицкого монастыря, были персонализированными. Среди обладателей таких чарок были и заметные личности, например, известный келарь Арсений Суханов, который управлял огромной хозяйственной службой монастыря в период с 1655 по 1659 годы. Интересно, что он также был автором нескольких сочинений о русских и греческих церковных обрядах, а во время своей поездки на Восток в 1649 году привез для России около 700 греческих рукописей, которые сегодня составляют половину всех сохранившихся греческих книг в стране. У него было три чарки, выполненные в стиле XVII века.
Другой известный старец, Леонтий Дернов, руководивший казначейской службой в 1666 — 1675 годах, владел двумя уникальными чарками, у которых тулово состояло из четырнадцати выпуклых перламутровых пластин в серебряной оправе. Изделия из перламутра и других поделочных камней были высоко ценными на Руси.
Большой спрос на чарки и малые братины, используемые для пиршественных обедов в монастырях, стимулировал развитие местного производства серебряной посуды здесь. Чарки и братины, по всей видимости, созданные местными мастерами-серебряниками Троицкого монастыря, составляли более половины всех предметов, принесенных в монастырь в качестве пожертвований. Эта группа изделий тесно связана между собой как по стилю, так и по форме. Чарки были одинакового размера и формы, без поддона, с гладким туловом и характерными ручками, напоминающими миниатюрные арочки. Одни имели перехваты по сторонам и ажурный вырез у основания, другие — ажурные края.
Чарки были очень востребованы в монастыре. Некоторые из них, принадлежавшие старцам Троицкого монастыря, были персонализированными. Среди обладателей таких чарок были и заметные личности, например, известный келарь Арсений Суханов, который управлял огромной хозяйственной службой монастыря в период с 1655 по 1659 годы. Интересно, что он также был автором нескольких сочинений о русских и греческих церковных обрядах, а во время своей поездки на Восток в 1649 году привез для России около 700 греческих рукописей, которые сегодня составляют половину всех сохранившихся греческих книг в стране. У него было три чарки, выполненные в стиле XVII века.
Другой известный старец, Леонтий Дернов, руководивший казначейской службой в 1666 — 1675 годах, владел двумя уникальными чарками, у которых тулово состояло из четырнадцати выпуклых перламутровых пластин в серебряной оправе. Изделия из перламутра и других поделочных камней были высоко ценными на Руси.
Большой спрос на чарки и малые братины, используемые для пиршественных обедов в монастырях, стимулировал развитие местного производства серебряной посуды здесь. Чарки и братины, по всей видимости, созданные местными мастерами-серебряниками Троицкого монастыря, составляли более половины всех предметов, принесенных в монастырь в качестве пожертвований. Эта группа изделий тесно связана между собой как по стилю, так и по форме. Чарки были одинакового размера и формы, без поддона, с гладким туловом и характерными ручками, напоминающими миниатюрные арочки. Одни имели перехваты по сторонам и ажурный вырез у основания, другие — ажурные края.
На всех чарках по верхней части корпуса одинаковые надписи: «Чарка Троицкого Сергиева монастыря». То же самое можно сказать и о братинах. Они в основном имели шаровидную форму с гладким корпусом и резными надписями по краю, которые повторяли надписи на чарках. Вероятно, они были изготовлены по общему образцу, как и две более ранние изящные братины, которые были переданы в Троицкий монастырь Марфой Владимировной Старицкой в 1599 году и троицким старцем Евстафием Головкиным в 1602 году. Интересно, что именно троицкие братины использовались для государственных приемов, то есть выставлялись на особо торжественных мероприятиях в монастыре.
К сожалению, сохранившиеся предметы из бывшей коллекции Троице-Сергиевой Лавры, которых сегодня насчитывается более 100 штук, не представляют всего разнообразия изделий, поступавших сюда за несколько столетий. Часть из них была подарена знаменитым гостям, часто посещавшим монастырь, некоторые были переплавлены на металл или просто исчезли, особенно во время национализации художественных ценностей Троице-Сергиевой Лавры в начале XX века. Самые ценные экспонаты оказались в столичных музеях. В целом сохраненная часть коллекции дает представление о ее характерных национальных особенностях.
