Первое воспоминание относится годам к пяти, когда меня осматривали в поликлинике. Среди прочего поставили к полосатому столбику и сказали что-то вроде: «Посмотрим, Андрюша, насколько ты вырос!» Я закатил такую истерику, что крупной медсестре пришлось крепко держать меня неприятно пахнущими руками. В какой-то момент она разозлилась, больно стукнула по макушке деревянным бегунком и рявкнула:
― Теперь навсегда останешься метр десять!
Надо ли говорить, что моей любви к процессу это не прибавило? Весь остаток дня я болтался по пустырю, лупил палкой крапиву и в слезах бубнил под нос разные числа. Лишь бы спутать, забыть, выкинуть из головы мой рост! Считать и писать я уже немного умел, но не цифры или буквы выжигались в моём воображении. Надо мной нависал кривой и узловатый столб, расчерченный багровыми линиями, за которым маячило неприятное лицо медсестры, каркающее одну и ту же фразу:
― Метрдесятьметрдесятьметрдесятьметрдесять!!!
Родители были уверены, что я просто дурачусь от недостатка внимания. Однако не знать рост своего ребёнка и не хвастаться перед другими взрослыми ― это нарушение всех возможных традиций. После того как я выскоблил отметки на дверном косяке, переломал все линейки в доме и едва не добрался до папиной финской рулетки, семья затеяла более хитрую игру. Меня, как бы случайно, фотографировали на фоне обоев в клеточку, лесенок на детской площадке и соседских «Жигулей». А если снимали с кем-то из друзей, то ставили нас спиной к спине, словно боксёров с плаката. Лишь годам к десяти я начал что-то подозревать.
Крупный скандал случился перед школьным выпускным. Время было непростое, однако бабушка категорично заявила, что внук «интеллигентов в пятом поколении» не пойдёт на такое важное мероприятие в чём попало. И выдала большую сумму на пошив костюма. Все мои возражения разбивались о бетонную стену родительского решения, из которой там и тут торчали острые арматурины:
― Положим тебя в психушку!
Я совсем отчаялся, поэтому против последнего аргумента не возражал. Наоборот ― пусть уже доктор скажет им, что я по-настоящему болен! А может, даже и вылечит. Но психиатр признал меня нормальным, а с уникальной фобией посоветовал бороться обычным методом ― встречать свои страхи лицом к лицу. Поэтому в назначенный день, наглотавшись валерьянки, я пришёл в швейную мастерскую.
Пошив одежды располагался в обшарпанном вековом здании. Весь центр нашего городишки состоит из таких. И почти все они в девяностые обрастали вывесками магазинов и услуг разной степени легальности. Рядом со старой советской надписью «Ателье» пафосно мерцало алым неоном «Казино» ― крохотный зал игровых автоматов, арендующий угол дома. У входа постоянно тёрлись мутные личности, заряженные дешёвым пойлом из пивнухи через дорогу. Ходить мимо в одиночку было боязно даже днём. Однако валерьянка с инъекцией безнадёги перед предстоящей пыткой имели сильный успокаивающий эффект. Бритый налысо парнишка в спортивном костюме вырос передо мной на бетонных ступенях и начал стандартную процедуру:
― Слышь, братан, есть сигаретка?
Я вытащил пачку, которую носил специально для таких встреч, хотя сам не курил. Собеседник затянулся и расплылся в фальшиво дружелюбной улыбке:
Я помотал головой, глядя на серую дверь «Ателье» с тоскливой обречённостью. Лучше лишиться пары зубов и всех бабушкиных денег, чем заходить в эту чёртову дверь.
― А чё припёрся тогда? ― логично рассудил собеседник, к которому уже подтянулась поддержка.
― Мерки снимать, ― ответил я тихо.
Лицо лысого скукожилось в гримасу непонимания, но один из друзей дёрнул заводилу за плечо:
― Да пойдём! Не видишь, он это… Ну его нах, короче.
Путь был свободен, но никакого облегчения я почему-то не испытал.
Внутри оказалось чисто, не слишком светло, и странно пахло. Даже не знаю, с чем сравнить этот запах, но я решил, что так должно пахнуть во всех швейных мастерских. С плакатов на стенах смотрели красотки в устаревших нарядах советских времён. Напротив входа расположился длинный прилавок, заваленный рулонами ткани. Ещё больше свёртков лежало позади, на полках. Там же была дверь в помещение мастерской, откуда зловеще стрекотала швейная машинка. Я старался быть максимально тихим и невидимым, мечтая затеряться в окружающем полумраке и простоять незамеченным до закрытия. Но из задней двери уже показалась немолодая женщина в очках:
― Здравствуйте, что хотели?
― Костюм. Выпускной. Здрасти, ― выдавил я севшим голосом.
Из-за спины начальницы вынырнул молодой человек лет двадцати с широкой улыбкой. Лица я толком не рассмотрел, потому что на его шее шипела и извивалась зелёной змеёй портняжная измерительная лента… Конечно, мне это только показалось. Я задал один из самых идиотских вопросов в своей жизни:
― А как без этого? ― удивился подмастерье. ― Семь раз отмерь, один раз отрежь!
Он весело подмигнул и достал из кармана блокнот с карандашом. Сердце заколотилось в голове так оглушительно, что я, наконец, вспомнил о маленькой заготовленной хитрости. Озвучив инструкцию бабушки о фасоне и ткани костюма, я попросил паузу и долго распутывал дрожащими пальцами наушники кассетного плеера. Пожилая портниха презрительно фыркнула и удалилась в мастерскую. Пусть думают, что хотят. Там, где не справляется валерьянка, поможет музыка. Да, мерки будут неизбежно сняты, цифры ― неумолимо записаны. Но хотя бы я их не услышу. Это как операция под местной анестезией. Безумно страшно и некомфортно, но ничего не ощущаешь. Почти…
В тот день я понял две важные вещи. Во-первых, никаких больше выпускных костюмов! Куда бы я ни поступил! Во-вторых, здорово иметь родственников в военкомате. Мне заранее выдали «военник» и забыли о моём существовании, избавив от всех возможных медкомиссий. Даже не знаю, во сколько моей семье это обошлось. Я с детства был худым и абсолютно не спортивным, а на бегу заметно прихрамывал. Возможно, что-то было не так с моими ногами, и меня бы в любом случае забраковали. Вот только ноги пришлось бы измерять…
В следующий раз я встретился со своим страхом через много лет. За плечами уже был местный вуз по неприбыльной специальности и с десяток разных работ. Кое-как налаживалась личная жизнь. Когда дело дошло до оформления брака, я вспомнил известный стереотип. О том, что выбирают жену, похожую на мать. В моём случае, скорее, на бабушку ― умную, строгую, но красивую преподавательницу из города на Неве. Алина тоже работала педагогом, тоже была худенькой изящной блондинкой в больших очках. И тоже заявила мне, что я не пойду в чём попало на такое важное мероприятие. Помню, я с трудом сдержал смех. Очень хотелось добавить про «интеллигентов в пятом поколении».
О моей особенности будущая супруга знала. Поначалу, конечно, подшучивала и играла в психолога. До первой своей истерики на даче при виде маленького мышонка. После этого мы договорились больше не обсуждать чужие фобии.
Свадьба ― дело и вправду незаурядное. Да и мне самому было интересно, не притупился ли страх с возрастом. Ведь с самой школы не выпадало случая это проверить, только разговоры и воспоминания. Алина вызвалась сопровождать меня к портному, потому что любила всё контролировать. Ну и для поддержки, наверное, тоже.
Мы так никуда и не уехали из родного городка, и та самая швейная мастерская располагалось по прежнему адресу. Только старинный дом закатали в безликий бежевый пластик. Советскую вывеску «Ателье» заменили названием какого-то цветка, а на двери появилась наклейка с режимом работы. Внутри немного осовременили, добавили освещения и тихой фоновой музыки. За длинным прилавком улыбалась симпатичная рыжеволосая девушка. Выслушав мои пожелания, она позвала кого-то из мастерской, дверь в которую располагалась в привычном месте. Вышедший худощавый мужчина лет тридцати в старомодных очках и с большими залысинами на голове показался смутно знакомым. Но, как и в тот страшный день моей юности, всё внимание сразу же захватила зелёная змея, обвивающая тонкую шею… Я слишком самонадеянно не принял успокоительных. И теперь чувствовал, что задыхаюсь, а все вокруг смотрят только на меня. Ведь я превратился в подростка, который в ужасе пялится на безобидный портняжный метр и пытается распутать наушники онемевшими пальцами. Я чуть не подпрыгнул, когда моей руки коснулась чужая. Алина! Мой спасательный круг.
Пока я с закрытыми глазами пытался расслышать любимую песню сквозь оглушительный грохот сердца в ушах, моя невеста объясняла мастеру, какой требуется костюм. При каждом прикосновении портного к моему телу я изо всех сил старался не отскочить или не ударить ни в чём не повинного человека. Не поддаться искушению вырвать из его рук чёртову зелёную гадину и затягивать её узлом на тощей шее, пока они оба не сдохнут!..
Откуда вообще в моей голове такая дичь?! В конце концов, я давно уже вырос! Снимаю квартиру, хожу на работу, живу с женщиной. Я не ребёнок! Своих пора заводить. Что за отец из меня выйдет, если продолжу бояться такой глупости? Я почувствовал, как панику вытесняет злость и какой-то хулиганский азарт. Да к чёрту!
Я открыл глаза и уверенно посмотрел на портного, царапавшего в блокноте карандашом. Зелёной змеи поблизости видно не было. Наверное, где-нибудь в тёмном углу заглатывает несчастного юношу, который просто хотел выпускной костюм… Я тряхнул головой и дёрнул за провод на груди, освобождая слух. Наушники повисли в руке, электрогитары в них зажужжали обиженными шмелями. Портной повернулся ко мне и вопросительно поднял брови. Неужели это был тот самый подмастерье из девяностых? Собственно, почему бы и не спросить? Я улыбнулся, открыл было рот и поймал боковым зрением что-то лишнее на своём левом плече. Дождавшись поворота головы, зелёная змея разинула пасть и вцепилась в моё лицо. Я почувствовал, как яд проникает прямо в мозг, отключая все ощущения и звуки, кроме скрипа карандаша по бумаге.
В тот день я впервые в жизни потерял сознание.
Очнуться от обморока ― довольно забавное ощущение. Только что ты стоял, и вдруг лежишь, а вокруг тебя какая-то суета, у окружающих встревоженный вид, хотя ничего не произошло. Правда затылок почему-то болит. Отходить от наркоза ― совсем другое дело. Ты, вроде, и не полностью отключался. Просто попал ненадолго в иное измерение. Здесь пространство, свет и звуки каким-то образом делятся на кубы разного размера, но тебе это нравится. Пробуешь собрать из них что-то знакомое, пока не начинает получаться. Хотя, скорее всего, ощущения у каждого свои.
Аппендицит прихватил меня за неделю до тридцатилетия. Я не фанат больниц, где с детства любят всех измерять, поэтому тянул до последнего, убеждая жену и себя, что просто съел чего-нибудь. Дотянул до критической температуры, поездки на скорой и операции под общей анестезией. Но не столько этим запомнились мне больничные приключения.
Пока моё сознание ещё играло в кубики, я то ли пару минут, то ли целую вечность забавлялся звучанием своего голоса. Кажется, этот эффект называют «реверберацией» ― когда звук наслаивается сам на себя много раз, неистово вибрируя. Слышится одновременно и жутко, и притягательно. Вдруг я понял, что на мои фразы кто-то отвечает. Когда, наконец, кубики сложились в плавно вращающийся белый потолок, я начал осматриваться. В палате, кроме моей, была ещё пара занятых коек. Надо мной склонился некто в белом халате. Лицо украшали стерильная маска и очки, сдвинутые на высокий лоб. Мужчина ― вероятно, анестезиолог ― начал задавать мне стандартные вопросы и показывать пальцы. Мои ответы он записывал в какой-то бланк на потёртой планшетке, одобрительно кивая головой. Закончив процедуру, он пожелал всем здоровья и направился к выходу. Моя койка была в дальнем от коридора углу, под окном. У самой двери доктор обернулся и посмотрел на меня:
― Да, кстати. У вас правая нога немного короче. На два с половиной сантиметра. Наверное, поэтому не служили? Я в карточку запишу.
Он похлопал по нагрудному карману халата, откуда выглядывала пара карандашей, и вышел в коридор.
Наверное, моё лицо так ярко выразило недоумение, что мужичок с заклеенным глазом на соседней койке решил пояснить:
― Пока ты в отрубе был, он тебя мерил. Лентой зелёной такой, знаешь?
― Какого хрена?! ― выдавил я, чувствуя знакомую барабанную дробь в ушах.
― Вот и я у него спросил, только потактичнее. А он засмеялся. Хирургия, мол ― дело тонкое. Семь раз отмерь, один отрежь…
Позабыв, где и почему нахожусь, я попытался встать с кровати. Острая боль загорелась в паху, расползаясь по позвоночнику. Повязка на животе резко потемнела и заструилась багровыми змейками на постель. Одноглазый сосед подскочил и уложил меня обратно:
― Друг, ты так не чуди! Я позову кого-нибудь!
Он поспешил в коридор, цепляя тапками драный линолеум. А я лежал, кривя от боли рот, пересохший то ли от наркоза, то ли из-за паники.
И здесь нашёл меня со своей змеюкой, ублюдок!
Эти и другие подобные случаи я записывал в особый дневник. Тот, который теперь читала моя жена, скептически изогнув красивую бровь. После операции прошло только два года, но поводы для записей появлялись всё чаще. Пора уже было что-то сделать. Первым делом ― поделиться с самым близким человеком.
Когда я вернулся из кухни с двумя кружками кофе, Алина закрыла толстую растрёпанную тетрадь и положила на диван рядом с собой. Внимательно посмотрела на меня сквозь очки холодными серыми глазами:
― Похожа на твою бабушку, значит?
Я разочарованно вздохнул и уставился на неё в ответ:
― Серьёзно? Ты только это заметила? Даже половины не прочитала.
― Мне достаточно, ― супруга отвернулась к окну и продолжила после небольшой паузы. ― Андрюш, тебе бы к специалисту.
Я почувствовал горечь досады и раздражения. Женщина, которую я считал своим «спасательным кругом», отказывается меня понимать. Ведь я ничего не выдумал! Вот они, факты ― один за другим изложены на бумаге! Бери и складывай из них целую картину мира!
На секунду мне показалось, что голос Алины расслоился на сотни дублирующихся тонов. Совсем как после наркоза.
― Ладно, давай подведём итоги, ― сказала она, принимая учительский вид со сложенными на коленях руками и строгим взглядом поверх очков.
Я уселся в кресло напротив её дивана и приготовился к долгому трудному разговору.
― Итак, ― начала Алина, ― ты не помнишь лица, но уверен, что это всегда один и тот же человек?
― Тогда давай по порядку. Пару раз это был портной. Логично. Город маленький, мастерская одна и та же. Дальше кто? Доктор?
― Фальшивый! ― уверенно кивнул я. ― Халат, маска, вот тебе и «доктор»! В нашей больнице порядка не то чтобы много.
― Читать надо было, ― усмехнулся я. Но, в конце концов, это ведь мне требовалась поддержка. ― Дальше ремонт, помнишь?
Алина прикрыла глаза и слегка улыбнулась:
― Кажется, поняла. Тот мужик из бригады? Еле оттащила тебя тогда.
― А с хера ли он своей рулеткой ко мне полез!
― Андрей! ― снова её голос и мимика напоминали мудрую учительницу, которая мягко, но настойчиво объясняет провинившемуся мальчишке, в чём он не прав. ― Мы же двери заказали. Он просто убедился, что ты плечами за косяки не будешь цеплять.
― Да я, вроде, на качка-то не похож! А он подкрался со спины, втихаря… Жаль, не врезал я ему…
― Ну и объяснял бы полиции, за что избил работягу.
― Настолько невинного, что сразу сбежал, ― усмехнулся я.
― А кто бы не сбежал от такого психа? ― усмехнулась в ответ супруга.
Я понял, что пора включать сарказм, подхватил с дивана дневник и начал картинно перелистывать страницы.
― Ты удивишься, но там дальше написано, что я ездил в их контору и узнавал. И никого похожего у них в штате не оказалось. Да, лица я не помню. Бывают такие лица, которые сразу стираются из памяти. Удобно для разведчиков. Или маньяков… Но рост, комплекция, голос, очки и залысины! Ни-ко-го! Там подробно весь разговор описан. Но это ж столько читать…
Я смотрел на жену, чувствуя, что начинаю побеждать. В холодном серебристом взгляде засверкала колючая раздражительная искорка. Она сложила руки на груди и сухо проговорила:
― Если бы! Помнишь свадьбу Людки с Игорем?
Супруга прищурилась. Возможно, она ещё не верила мне, но хотя бы настроилась на волну моей логики.
― Именно! Фотосессия друзей жениха.
― Андрюш, ну это ж Людка сама придумала. Жених ― бывший оперативник, все оценили прикол. Кроме тебя.
― Не спорю, занятно. Бандитский прикид, таблички с именами, стена с линейкой… Ростомер, что ли, называется?
― Ну а в чём проблема? Тебя же у той стены не снимали. Только на улице. Людка в курсе твоих «загонов».
Я молча извлёк из дневника фото и протянул девушке. Изящные брови удивлённо вспорхнули над верхним краем очков:
― Хм… Ну прифотошопил тебя за компанию. Что такого?
― Слишком уж постарался. Масштаб и пропорции идеальны. Считай, этот гад меня снова измерил!
Алина вернула фото и поинтересовалась:
― Зачем ему это всё, по-твоему?
Я откинулся в кресле и положил голову на спинку, разглядывая потолок.
― Понимаешь, это не просто мои «загоны». И совсем не шутки. Я это понял ещё в больнице. Помнишь, липовый доктор спросил про армию?
― Ну в документах же указали причину негодности. Какой-то диагноз. Вдруг доктор не липовый? Просто проверил?
― Анестезиолог, Алин, ― устало ответил я. ― Его дело давать наркоз и следить, чтоб коней не двинули. А не ноги мерить и уклонистов выявлять! Этот гад знает обо мне слишком много. И я уверен, что не к добру. Эта его поговорка… Семь раз отмерь, один ― отрежь… Пять раз я запомнил и записал. Возможно, ещё один где-то упустил. Не хочу знать, что будет после седьмого.
Алина долго молчала и думала. Потом наконец, спросила:
― И что ты планируешь делать?
«Ты»… Внутри снова кольнуло разочарование. Значит, придётся без её помощи. Я поднялся с кресла, собирая в кучу рассыпавшиеся из дневника листочки и фотографии. Грустно улыбнулся супруге:
― Обращусь к специалисту. Как ты и советовала.
Муж Людмилы, бывший оперативник, внешне выглядел человеком не слишком надёжным. Такой легко затеряется на рынке среди самых ушлых торгашей. Круглая голова с остатками тёмных волос, пивное брюхо при довольно мощных руках, не очень опрятная одежда. Игорь был старше Людки на добрый десяток лет. Выйдя на пенсию по выслуге, он поддерживал отношения в органах и активно их использовал. На частного детектива не претендовал, но разыскать человека, вернуть пропажу или объяснить кому-нибудь его неправоту частенько брался. Выслушав меня и полистав мой дневник, он, как ни странно, не рассмеялся и не послал к чёрту. Наверное, соскучился по настоящей оперативной работе. Других вариантов у меня всё равно не имелось, а с Игорем я был хотя бы давно и неплохо знаком.
Всё лето бывший оперативник, по его словам, «рыл, следил и подтягивал связи». И кое-что выяснил. Сидя на облезлом диване в их гараже, где мы иногда собирались на пиво и «мужские разговоры», я перелистывал бумаги в объёмной папке. Порой попадались фото и копии разных документов. Внутри меня бурлили сразу два вулкана противоречивых эмоций. И чем больше я с ехидной радостью убеждался, что не был параноиком, тем сильнее становился страх от того, что угроза реальна.
Виктор Сболтин был на пять лет старше меня. В детстве приехал с матерью откуда-то из Средней Азии. Окончил школу с медалью, затем было медицинское училище, но на «вышку» по специальности денег не нашлось. Работал где придётся, в том числе в швейной мастерской, но увлечения медициной не оставил. Особенно с развитием доступного интернета. История его подписок и просмотров сделала бы честь любому интерну хирургии. Или маньяку. Чаще других Виктора интересовала тема ампутации конечностей.
Я отложил папку, уставившись перед собой и физически ощущая, как в голове бегают и сталкиваются друг с другом тревожные мысли. Протянул руку и залпом проглотил полную кружку холодного разливного. Игорь довольно хмыкнул и заулыбался:
― Впечатляет? Талант не пропьёшь, как говорится…
Я отдышался, посмотрел на него и серьёзно сказал:
― Это же настоящий маньяк! Неужели ничего странного за все годы не всплывало? Никакой… расчленёнки, что ли?
― Ну мы ж не Питер, в конце-то концов!
Видя, что заезженная шутка меня не повеселила, Игорь закурил и задумчиво помолчал. Потом выдал:
― А знаешь, было кое-что. Я как-то зимой в отделе сидел, отчёты разгребал. Участковый с Восточного привёл бомжа. Мол, очень уж бредит забористо. Бомж как бомж ― грязный, лохматый, отзывался на Саныча. Однорукий. По глазам было видно, что «кукуха» давно не на месте. Заявление требовал принять. Мошенник деньги какому-то Брёху не выплатил. Суть такая, что некий доктор за руки и ноги предлагает большие деньги. Саныч вот левую руку ему продал и дом свой в деревне выкупил. Ненадолго, правда. А тот самый Брёх решил банк сорвать ― заложил обе ноги. Пожить красиво захотел, пускай и на коляске. Но компенсации не дождался, помер. Как доктора найти, Саныч не знает. Дескать, он сам всех находит. А с кем договорится ― везёт в свою «больничку» с завязанными глазами. Строго с согласия пациента.
Игорь сделал паузу, достал из маленького холодильника вторую полторашку и разлил по кружкам пенящийся напиток. Снова закурил, вглядываясь в свои воспоминания. А я чувствовал, что стою на пороге чего-то по-настоящему большого и опасного. Но развернуться и убежать, пока ещё можно, совсем не планировал.
― Ну, а дальше? ― спросил я.
― Спровадили мы Саныча, поржали над его россказнями. Но я для себя всё же проверил. В морг и правда поступал некий Брехов. Асоциальный элемент с ампутированными ногами. Поди знай ― может, отморозил. Хирурги в больнице говорят, что не их работа. Возможно, родня какая-нибудь нашлась, возила в другой город на операцию…
― Или Саныч не бредил, ― перебил я, чувствуя, как в голове набирают силу тревожные барабаны. ― Не видел его больше?
― Видел, ― скривился Игорь. ― Всплыл по весне. В прямом смысле. Из воды достали, в разлив рекой к огородам вынесло. И уже без обеих рук. А через неделю я на пенсию двинул и обо всём забыл. Из-за тебя вот вспомнил теперь.
Я вскочил и вышел из гаража подышать воздухом. Вечерело, сентябрьская прохлада приятно наполняла лёгкие и немного остужала рассудок. Игорь появился рядом и протянул мне сигарету, которую я машинально закурил. С непривычки и на лёгкий хмель никотин сразу закружил голову, но немного успокоил. Мой собеседник довольно кивнул и хлопнул меня по плечу:
― Знаю, о чём ты думаешь. Я лично всё проверил. За последние годы ― никаких странных трупов и таинственных исчезновений. Ну а каждого бомжа с культяпкой допрашивать ― они такого наплетут, лишь бы сотку им кинули!
― А я бы допросил, ― мрачно отозвался я.
― Не учи отца… это самое! ― огрызнулся Игорь. ― Бомжи нас к «доктору» никак не приведут. Даже Саныч бы не привёл. Там всё продумано и подчищено. И связать Сболтина с этим никак не получается.
― Но что-то же должно быть!
Мы вернулись в гараж и прикрыли дверь, чтобы не выпускать остатки дневного тепла. Игорь вынул из кармана куртки смартфон, порылся в нём и посмотрел на меня так, словно оставил главное блюдо на десерт.
― Сболтин после смерти матери живёт на даче. Шабашит по мелочи. То санитаром, то в такси, то ещё где-нибудь. Пишет статейки на медицинских сайтах. Самообразование ― мощная штука, я тебе скажу! А ещё вот…
Он показал экран телефона, и барабанщик в моей голове дождался своего соло.
