Праиндоевропейский язык

Кое-что известно о религии праиндоевропейцев. Одним из наиболее важных божеств был некто *Dyḗus (*Dyḗus ph₂tḗr) — «небесный отец», бог неба (отсюда в дочерних индоевропейских культурах возникли Зевс, Юпитер, Диевас, Тюр, Дьяус). Его спутницей и главной богиней праиндоевропейского пантеона была *Dʰéǵʰōm (или *Pl̥th₂éwih₂) — «мать-земля», богиня плодородия, обитель всех живых и мёртвых (отсюда Теллус, Земес-мате, Жемина, Гея, Мать — сыра земля, Ёрд). Их дочь, богиня *H₂éwsōs, была богиней утренней зари (отсюда Эос, Аврора, Аушрине, Ушас, Остара). С меньшей степенью уверенности говорят также о богах-близнецах, богах солнца и луны, погоды, огня, воды и других мифических сущностях, которым могли поклоняться праиндоевропейцы. Миф был главным способом объяснить сложный и опасный мир в те времена. Кроме богов у праиндоевропейцев были свои мифические сюжеты, сакральные места, ритуалы и, разумеется, жрецы, которые отвечали за связь мифического и реального.

Сравнивая фольклор различных индоевропейских народов, учёные нередко обнаруживают похожие сюжеты, которые, очевидно, происходят из глубокой древности. Так, у многих народов от Индии до Скандинавии имеется легенда о хитром кузнеце и злом духе (дьяволе); кузнец соглашается на сделку с духом и обещает отдать ему свою душу в обмен на способность сковывать что угодно, а затем обманывает духа, приковывая его к дереву. Сюжет легенды не обязательно был именно таким в древние времена, однако в нём просматриваются некоторые особенности жизни предков: наличие металлургии, социальная роль кузнеца в обществе, вера в сверхъестественные силы, которые могут даровать способности. У праиндоевропейцев также были песни и сказки, загадки и шутки, которые до наших времён дошли в виде многочисленных сюжетов, переосмысленных и дополненных следующими поколениями и затем попросту растворившихся в отдельных фольклорных традициях современных индоевропейских народов.

С освоением колеса (*kʷékʷlos) и одомашниванием лошади праиндоевропейцы в IV-III тысячелетии до нашей эры стали быстро распространяться в разных направлениях, распадаясь на племена со своими диалектами. Ранние диалекты праиндоевропейского, став отдельными языками (основами современных языковых групп), продолжили дивергировать, порождая новые языки.

В первые века нашей эры отдельные индоевропейские народы заселили большую часть Евразии, подчиняя себе менее развитые племена или вытесняя их на периферию. Кельты освоили западную и центральную Европу, италийцы — Апеннинский полуостров, греки — Балканы, германские народы — север Европы, славяне — Восточную Европу, иранские народы — значительные территории Западной и Центральной Азии, индоарийские народы — Индийский субконтинент, тохары — западную часть современного Китая. Многие из этих народов создали свои государства, оставили глубокий след в мировой истории и культуре, стали основой современной цивилизации. Некоторые же ушли в прошлое, почти ничего после себя не оставив.

Фонетика, фонология, морфонология

Много споров было о том, сколько рядов согласных следует различать в праиндоевропейском языке и какого они свойства, сколько было рядов заднеязычных согласных, сколько спирантов и ларингалов. Эти споры не утихают и сегодня. Та модель, которой придерживается большинство учёных, может считаться компромиссной в том смысле, что она устраивает лингвистов как некий промежуточный этап реконструкции и вызывает меньше всего вопросов.

В данной модели различают четыре губных согласных *m, *p, *b, *bʰ; переднеязычные *n, *t, *d, *dʰ, *s, *r и *l. Три ряда дорсальных (заднеязычных): палатовелярные *ḱ, *ǵ, *ǵʰ, велярные *k, *g, *gʰ и лабиовелярные *kʷ, *gʷ, *gʷʰ. Кроме того, реконструируют полугласные *y [j] и *w и три ларингала *h₁, *h₂, *h₃. Такой типологически приемлемый инвентарь, как полагают, существовал в праиндоевропейском языке незадолго до его распада на диалекты, но в более ранние времена мог быть и иным.

Статус звонкого губного *b неясен, так как в реконструкциях он встречается весьма редко (например, из основы *bel- «сила», как считается, происходят древнегреческое βελτίων «лучше», русское большой, санскритское बल, bála «сила, мощь»). С одной стороны, он хорошо дополняет тройную серию взрывных вместе с *p и *bʰ, но с другой — может быть результатом развития какого-то сочетания согласных (типа *ml- > *bl-).

Развитие дорсальных согласных определило древнее разделение индоевропейских языков на сатемные и кентумные. Ранее считалось, что кентумными являются западные индоевропейские диалекты (будущие германские, кельтские, италийские языки, а также греческий), в которых палатовелярные *ḱ, *ǵ, *ǵʰ слились с велярными *k, *g, *gʰ; сатемные — это восточные диалекты (будущие славянские, балтийские, индоиранские языки, а также албанский и армянский), в которых лабиовелярные *kʷ, *gʷ, *gʷʰ слились с велярными *k, *g, *gʰ, а из палатовелярного ряда *ḱ, *ǵ, *ǵʰ родились фрикативы. Самой избитой иллюстрацией этого явления всегда было (и остаётся по сей день) праиндоевропейское числительное *ḱm̥tóm «сто», откуда, с одной стороны, происходят латинское centum, древнегреческое ἑκατόν (из более ранней формы *he-kətón), английское hundred (из прагерманского *hunda-radą, где *h происходит из *ḱ по закону Гримма), валлийское cant (из пракельтского *kantom), а с другой — санскритское शत (śatá), авестийское satəm (форма винительного падежа), литовское šimtas и русское сто (из праславянского *sъto). С открытием восточного тохарского (в тохарском А «сто» — это känt, в тохарском Б — kante), который оказался кентумным, стало ясно, что сатемизация — это несколько более сложное явление, чем это представлялось поначалу.

Кентумные (синие) и сатемные (красные) языки

Ларингалы *h₁, *h₂, *h₃ (неопределённый ларингал обозначают как *H) также являются предметом оживлённых дискуссий. Во-первых, никто точно не знает, как они произносились на самом деле: принято считать, что *h₁ — это гортанная смычка [ʔ], *h₂ — это звонкий фарингальный фрикатив [ʕ] либо глухой велярный спирант [x], *h₃ — лабиолизованный [ʕʷ] или даже звонкий велярный спирант [ɣʷ]. Во-вторых, никто точно не скажет, сколько их было на самом деле (некоторые выделяют четвёртый ларингал *h₄). Однако точно известно, что они когда-то существовали и иногда влияли на качество стоящего рядом гласного либо мутировали сами. Например, если мы сопоставим древнегреческое ἀντί «вместо; наравне; взамен; ради; из-за», санскритское अन्ति (anti) «рядом, около» и латинское ante «перед», то мы можем справедливо предположить для общего предка этих слов начальный гласный *a; в хеттском языке их когнат ḫants «перед» отчётливо демонстрирует наличие некоего согласного, который мы не учли бы в нашей реконструкции. Современная реконструкция этого слова в праиндоевропейском — *h₂énti «впереди». Сравнивая древнегреческое ὀστέον «кость», санскритское अस्थि (ásthi) «кость», латинское os «кость» и хеттское ḫaštāi «кость», мы можем наблюдать совсем иные рефлексы в латыни и древнегреческом, которые даёт совсем другой ларингал. Опираясь на санскрит, мы бы могли предположить неконкретную основу типа *HestH- «кость», однако начальное o в латыни и древнегреческом намекает на ларингал *h₃. Одна из вероятных реконструкций этого слова — *h₃ésth₁ «кость».

Согласные *r, *l, *n и *m в определённых позициях (обычно между согласными) становились слоговыми сонатами *r̥, *l̥, *m̥, *n̥. Например: *ǵr̥h₂nóm «зерно», *wĺ̥kʷos «волк», *ḱm̥tóm «сто», *dn̥ǵʰwéh₂s «язык».

Споры ведутся и по поводу системы гласных звуков в праиндоевропейском языке. Некоторые лингвисты считают, что в нём существовали только гласные *e и *o и их долгие варианты *ē, *ō. Другие прибавляют к ним гласные *i, *a, *u (и соответствующие долгие *ī, *ā, *ū), которые крайне редко встречаются в реконструкциях и иногда преподносятся либо как результат развития из ларингалов или сочетаний гласного *e с ларингалом, либо как заимствование из соседних языков. Гласные в сочетании с полугласными *w и *y образуют что-то вроде дифтонгов (*ey, *oy, *ew, *ow и др.).

Праиндоевропейское ударение свободное (могло падать на любой слог) и подвижное (в зависимости от формы слова могло перемещаться). Например: *pódes «ноги» (именительный падеж, множественное число) — *pedóHom «ног» (родительный падеж, множественное число). Лучше всего оно сохранилось в ведийском санскрите (पादः, pā́daḥ «ноги» — पदाम्, padā́m «ног») и древнегреческом (οἱ πόδες «ноги» — τῶν ποδῶν «ног»). Следы древнейшей системы ударений отчасти прослеживаются в некоторых балтийских и славянских языках. Нет единого понимания характера праиндоевропейского ударения: оно могло быть как тоническим (что демонстрируют древнегреческий и ведийский санскрит), так и динамическим. Компромиссная модель исходит из того, что первоначальное ударение было динамическим, но в процессе распада праязыка отдельные диалекты приобретали тоническое ударение.

Корень в праиндоевропейском языке всегда начинается на согласный или на ларингал, гласный звук обычно зажат между согласными и ларингалами. Например: *h₁es- — корень со значением «быть», *steh₂- — корень со значением «стоять», *bʰer- — корень со значением «нести». Корень присоединяет суффиксы, образуя различные части речи, и окончания, выражающие определённые грамматические значения. Внутри корня при изменении формы слова происходят регулярные чередования, которые называются аблаутом (часто можно встретить чередование *e/*o, *ē/*ō, полное выпадение гласного также является ступенью чередования). Например: из корня *steh₂- с присоединением специальных суффиксов образованы формы *stéh₂-ye-ti (откуда в дальнейшем возникло праславянское *stati «становиться»), *sth₂-éh₁-ti (отсюда праславянское *stojati «стоять»), *sth₂-éh₁-ye-ti (отсюда латинское stō «стоять»), *sth₂-dʰló- (отсюда латинское stabulum «стоянка; прибежище; логово; стойло»), *steh₂-l-o- (отсюда прагерманское *stōlaz «стул»), *sth₂-e-lo-m (отсюда праславянское *stolъ «стол») и т. д.

Морфология

В праиндоевропейском языке были все те же части речи, что и в большинстве современных индоевропейских языков. Сложную систему склонений и спряжений современные языки по большей части утратили. Древние языки в этом отношении показывают лучшую сохранность, что и позволило лингвистам создать относительно полное грамматическое описание праиндоевропейского языка.

Праиндоевропейские существительные обладали категориями рода (мужской, женский и средний; есть версия о том, что до отделения анатолийской ветви существовала двухродовая система), числа (единственное, двойственное и множественное) и падежа (обычно насчитывают восемь падежей: именительный, родительный, дательный, винительный, звательный, творительный, местный, отложительный).

Склонение существительных в праиндоевропейском языке (как и в случае с глаголами) определялось отношением к тематическому (с *o на конце основы, как в словах *gʷʰer-mó-s «тепло» и *h₂ŕ̥tḱ-o-s «медведь») или нетематическому классу (с суффиксом на согласный или без всякого суффикса, как в словах *swésōr «сестра» и *dṓm «дом»). Тематическое склонение более простое и предсказуемое, нетематическое — сопровождается изменениями ударения и аблаутом. Пример тематического склонения: *h₂ŕ̥tḱos «медведь» (именительный падеж, единственное число) — *h₂ŕ̥tḱom «медведя» (винительный падеж, единственное число) — *h₂ŕ̥tḱoey «медведю» (дательный падеж, единственное число) — *h₂ŕ̥tḱe «медведь» (звательный падеж, единственное число) — *h₂ŕ̥tḱoes «медведи» (именительный падеж, множественное число). Ударение фиксировано на первом слоге, меняется только окончание. Пример нетематического склонения (по тем же падежам и числам): *swésōr «сестра» — *swésorm̥ «сестру» — *susréy «сестре» — *swésor «сестра» — *swésores «сёстры». В зависимости от основы парадигма атематического склонения будет различной.

Прилагательные изменялись по падежам и числам, а также по родам и степеням сравнения. Как и существительные они могли быть тематическими и нетематическими. Пример тематического прилагательного: *weh₁ros «верный» (именительный падеж, единственное число) — *weh₁rom «верного» (винительный падеж, единственное число) — *weh₁roey «верному» (дательный падеж, единственное число) — *weh₁roes «верные» (именительный падеж, множественное число); в женском роде форма именительного падежа будет *weh₁reh₂ «верная», в среднем роде — *weh₁rom «верное». Пример нетематического склонения (те же падежи): *méǵh₂s «великий» — *méǵh₂m̥ «великого» — *m̥ǵh₂éy «великому» — *méǵh₂es «великие»; форма женского рода — *méǵh₂ih₂ «великая», среднего — *méǵh₂ «великое».

Довольно сложна тема местоимений в праиндоевропейском. Реконструкция системы местоимений затруднена из-за разнобоя в языках-потомках, поэтому нередко можно встретить различные варианты реконструкции одного и того же местоимения. Например, личное местоимение первого лица единственного числа «я» может быть реконструировано как *eǵh₂óm (откуда санскритское अहम्, ahám), как *éǵh₂ (откуда праславянское *(j)azъ или хеттское ūk) или как *eǵoH (латинское egō, древнегреческое ἐγώ). Местоимение «мы» также реконструируется в двух вариантах: с начальным *w (это прагерманское *wīz, хеттское wēs, санскритское वयम्, vayám) и с начальным *m (праславянское *my, древнепрусское mes, древнеармянское մեք, mekʿ).

Различают личные (*éǵh₂ «я», *túh₂ «ты», *wéy «мы», *yū́ «вы» и т. д.), возвратное (*swé «сам, себя, себе»), указательные (*só «этот, тот», *h₁énos «тот»), относительные (*yós или *Hyós «что, который») и вопросительные (*kʷís «кто, что») местоимения. Они склонялись по числам и падежам, некоторые также по родам. Отдельные падежные формы местоимений различали ударные и энклетические формы.

Самой сложной частью речи, как водится, был глагол, который обладал грамматическими категориями лица (первое, второе, третье), числа (единственное, двойственное, множественное), времени (настоящее, имперфект, аорист, перфект), залога (актив и медиопассив) и наклонения (индикатив, императив, конъюнктив и оптатив). Вид глагола мог быть стативным, совершенным и несовершенным. Инфинитива как формы не существовало, зато были причастия. Довольно сложной была система окончаний. Многое, что известно о праиндоевропейском глаголе, восстанавливается на материале древнегреческого и ведийского санскрита.

Спряжение глагола могло быть тематическим (для основ, оканчивающихся на *e/*o). Например, для основы *bʰer- «нести» тематическое спряжение в настоящем времени будет следующим (без двойственного числа): *bʰéroh₂ «я несу», *bʰéresi «ты несёшь», *bʰéreti «он несёт», *bʰéromos «мы несём», *bʰérete «вы несёте», *bʰéronti «они несут». Нетематическое спряжение для основы *peh₂- «охранять; пасти» будет таким (также без двойственного числа): *péh₂smi «я пасу», *péh₂si «ты пасёшь», *péh₂sti «он пасёт», *ph₂smós «мы пасём», *ph₂sté «вы пасёте», *ph₂sénti «они пасут».

Праиндоевропейские количественные числительные также реконструированы удовлетворительно. Известно, что праиндоевропейцы пользовались понятной нам десятичной системой. Ряд числительных от одного до десяти такой: *(H)óynos, *sḗm «один», *dwóh₁ «два», *tréyes «три», *kʷetwóres «четыре», *pénkʷe «пять», *(s)wéḱs «шесть», *septḿ̥ «семь», *oḱtṓw «восемь», *(h₁)néwn̥ «девять», *déḱm̥ «десять». Числительные от двадцати до ста образуются по схеме, близкой к русской («два + десять», «три + десять»), но с небольшими мутациями: *wídḱm̥ti «двадцать», *tridḱómt «тридцать», *kʷétwr̥dḱomt «сорок», *pénkʷedḱomt «пятьдесят», *swéḱsdḱomt «шестьдесят», *septḿ̥dḱomt «семьдесят», *oḱtódḱomt «восемьдесят», *h₁néwn̥dḱomt «девяносто». Числительное сто — это *ḱm̥tóm (вероятно, означало «десять десятков» и связано с *déḱm̥), тысяча — *ǵʰéslom (в древнегреческом, латыни и санскрите) или *tuHsont- (в германских, балтийских и славянских языках).

Наречий в праиндоевропейском языке как части речи не обнаруживается. Роль наречий могли выполнять частицы (они же предлоги) типа *h₁én «в», *h₁eǵʰs «из», *h₁entér «между», *h₁n̥dʰér «под», *h₂éd «к», *h₂pó «от», *ḱóm «с, рядом», *tr̥h₂és «через», *upér «над, сверх», *upó «под» и т. д. Также роль наречий могли выполнять падежные формы некоторых существительных и прилагательных.

Синтаксис

Интерес к праиндоевропейскому синтаксису возник у лингвистов ещё в XIX веке. Базовым порядком с конца XIX века (с подачи швейцарского лингвиста Якоба Ваккернагеля) считался порядок SVO (субъект — глагол — объект), который был в ведийском санскрите и существует во многих современных индоевропейских языках.

Современные индоевропеисты (с подачи американца Уинфреда Лемана) считают базовым порядок SOV (субъект — объект — глагол), на который намекает, например, древний хеттский язык.

Поскольку праиндоевропейский язык точно был флективным, порядок слов в предложении не играл существенной роли и на самом деле мог быть относительно свободным, как в русском или латыни.

Праиндоевропейский язык и современность

Трудные лингвистические выкладки для большинства людей, наверное, покажутся «шумом в вакууме». Удивлюсь, если вы дошли до этой части моей скромной статьи, не пролистав с ужасом на лице добрую половину того, что я написал выше. Уж поверьте, я утрировал как мог, ибо полная картина просто чудовищна и заслуживает труда объёмом в полное собрание сочинений Ленина. Изучать все тонкости метода реконструкции, фонетические, морфонологические, морфологические и синтаксические особенности праязыка в здравом уме возьмётся далеко не каждый. И всё же, оказывается, есть энтузиасты, которые не просто изучают его, но и пытаются внедрить в массы.

Праиндоевропейский язык — это язык мёртвый, но уже со времён Шлейхера (того, который любил писать басни) его потихоньку реанимируют, создавая какие-то тексты. Существуют проекты, которые претендуют (ни много, ни мало) на роль языка международного общения. Самым известным, наверное, является так называемый «современный индоевропейский» (Europaio), разработанный в 2004-2006 годах несколькими лингвистами Университета Эстремадуры на основе преимущественно западных индоевропейских языков. Также существует искусственный язык уропи (Uropi), созданный в 1986 году французским учителем Жоэлем Ландэ. Оба языка известны небольшому кругу лиц и едва ли играют ту роль, на которую рассчитывали их создатели.

Праиндоевропейские штудии нашли своё применение и в искусстве. Басня Шлейхера, к примеру, звучит из уст андроида по имени Дэвид в фильме Ридли Скотта «Прометей» (2012). В 2016 появляется видео-игра «Far Cry Primal», в мире которой одно из племён говорит на языке винджа — ещё одном искусственном языке на основе праиндоевропейского. Существуют попытки петь на праиндоевропейском (самая известная — композиция Кристофера Тина «Water Prelude» из альбома «The Drop That Contained the Sea», 2014).

И последнее…

Праиндоевропейский язык мёртв, полностью оживить его в том виде, в каком он существовал когда-то, просто невозможно. Но наследие праиндоевропейского языка живо — прежде всего в современных языках, которые продолжают пользоваться тем, что сумели унаследовать от своего древнего предка. Мы никогда не сумеем поговорить на настоящем праиндоевропейском (да и нужно ли это), но мы уж точно можем соприкоснуться с ним, представить, каким он был, увидеть, как он изменился в каждом современном его потомке: хинди, русском, английском, ирландском, греческом — таких непохожих друг на друга, но всё же родных.

Ныне существующие индоевропейские языки делят на группы: балто-славянская, кельтская, германская, индоиранская и италийская (из неё происходит романская); отдельно выделяют греческий, албанский и армянский языки.

Вымершими являются анатолийские языки (хеттский, лидийский, палайский, лувийский) и два тохарских языка (обозначаются буквами А — восточный тохарский и Б — западный тохарский). Индоевропейскими также считают вымершие фригийский, фракийский, дакский, пеонийский, иллирийский, мессапский, элимский, либурнский, лигурский и лузитанский языки, о которых известно очень немного.

У самых истоков

Лингвистический реконструкт — это почти всегда что-то очень неконкретное, неточное, приближённое к реальности, но никогда с ней не совпадающее. Строго говоря, мы ничего не знаем наверняка о праиндоевропейском языке, но, подобно детективу, исследующему каждую маленькую улику, принимающему во внимание каждый факт языка, обрабатывающему всё это строго по методологии, мы создаём картину этой самой лингвистической реальности. Аналогией может послужить латынь, которая является праязыком по отношению к романским языкам. Если бы латинский язык вымер, а мы не имели бы ни единого написанного слова на нём, то мы бы всё же могли частично реконструировать его фонетику, грамматику и словарь, опираясь на современные романские языки. Кое-что, конечно, мы бы упустили, потому что латинское спряжение и склонение в современных романских языках почти утрачено, и всё же мы были бы очень близки к исконному состоянию народной латыни на момент её распада на диалекты.

Тот факт, что некоторые языки как-то похожи друг на друга, был замечен уже давно. Уверен, что и древние племена, разделившиеся на многие столетия и при каких-то обстоятельствах столкнувшиеся вновь, не без удивления обнаруживали, что их языки во многом схожи. Славяне находили немало знакомого в языке балтов, германцы обнаруживали знакомые слова у кельтов, римляне — у греков. Древние не знали, как объяснить такие сходства, поэтому выдумывали всяческие мифы. Были среди них и вполне разумные представления о «некогда едином языке» и «разделении народов». Лишь в Новое время, когда европейские языки стали изучаться систематически, родились первые теории праязыка и даже возникли кое-какие попытки его реконструировать.

Уже в XVII веке нидерландский учёный Маркус ван Боксхорн обнаружил сходство большинства европейских языков и решил, что у них был общий предок — «скифский язык». Идея понравилась другим учёным мужам, и они принялись фантазировать о том, как он мог выглядеть. И всё же эти робкие шаги на пути к подлинной индоевропеистике нельзя считать прорывом. До конца XVIII века эти идеи были известны узкому кругу лиц и мало походили на научные теории. Родоначальником индоевропеистики обычно считают английского филолога Уильяма Джонса, который одним из первых указал на сходство не только европейских языков (чем было трудно кого-то удивить), но и таких языков, как санскрит, персидский, латынь и древнегреческий. Вот это уже всерьёз заинтересовало просвещённые головы, и десятки филологов и лингвистов со всей Европы принялись рыться в языках Европы и Азии, чтобы разобраться в том, кто откуда произошёл.

Немецкий учёный Франц Бопп в начале XIX века заинтересовался новомодным санскритом и принялся штудировать его грамматику. Он обнаружил, что в санскрите имеется не только пласт знакомых слов, но и большое количество схожих грамматических форм. Бопп сравнивал санскрит с латынью, греческим, немецким, армянским, литовским, старославянским и другими языками. Позднее появилась его работа о связи санскрита с кельтскими языками. Круг индоевропейских языков становился всё более отчётливым.

В то же самое время в Дании над загадками индоевропейских языков ломал голову Расмус Раск, увлекавшийся одинаково германскими и индоиранскими языками. Широкий кругозор, знание языков и внимательность к деталям позволили ему открыть несколько важных методологических принципов, без которых современная индоевропеистика просто немыслима. Во-первых, он обратил внимание на необходимость сравнивать «наиболее существенные, необходимые, материальные и первичные слова, составляющие основу языка»; по сути, он определил понятие «базисная лексика», с которой уже в середине XX века будет работать американский лингвист и создатель глоттохронологии Моррис Сводеш. Во-вторых, Раск указал на необходимость установления регулярных фонетических соответствий. Расмус Раск раньше, чем Якоб Гримм, выявил соответствия между германскими и индоевропейскими согласными: германский f развился из согласного p (ср. латинское pecu «скот» и санскритское पशु, paśu «домашнее животное; скот» с древнеанглийским feoh «скот; деньги» и готским faihu «собственность, владение»), þ развился из t (ср. древнегреческое τρεῖς «три» и латинское trēs «три» с древнеанглийским þri «три» и готским þreis «три»), h — из k (ср. древнегреческое καρδία «сердце» и латинское cor «сердце» с древнеанглийским heorte «сердце» и готским hairtō «сердце»). Эти наблюдения, однако, не были оформлены в какую-то общую систему.

Упомянутый выше Якоб Гримм (тот самый, один из немецких братьев-сказочников), занимаясь фольклором и составляя «Немецкий словарь», обратил внимание на работы Раска и принялся их штудировать. Именно он в 1822 году и систематизировал сопоставления своего датского коллеги, обнаружив в них кое-какие ошибки. Закон, который известен сегодня как «закон Гримма», или первое передвижение согласных, правильно было бы называть «законом Раска — Гримма», понимая при этом, что основную работу над ним проделал именно Гримм. Спустя полвека другой датчанин, Карл Вернер, сумел объяснить некоторые исключения из «закона Гримма» особенностями ударения, создав, по сути, новый закон — «закон Вернера».

В конце XIX века учёные Лейпцигского университета (Карл Бругманн, Герман Остгоф и некоторые другие) создали новое лингвистическое течение, известное как «младограмматизм». Представители этого течения, воодушевлённые тем, что фонетические расхождения между языками можно так легко и изящно объяснить фонетическими закономерностями, заявляли, что фонетические законы не знают исключений. Это, надо сказать, весьма спорное утверждение даже для того времени. Ничего идеального в мире нет и быть не может. На язык оказывают влияние многие факторы, поэтому объяснить всё в истории языка простыми и безукоризненно работающими законами просто невозможно. Сами младограмматики, говоря о «безисключительности», всё же были вынуждены признавать, что иногда картину портят диалекты, и поэтому некоторые явления языка трудно объяснить законами. Современные лингвисты, опровергая категоричные тезисы младограмматиков, называют целый перечень причин, по которым некоторые изменения в языке могут происходить вопреки всяким законам. Такие нерегулярные изменения будут изучены уже в XX веке.

В первой половине XIX века, можно сказать, уже были сделаны главные шаги на пути к праиндоевропейскому языку. Определён круг родственных языков, выявлены некоторые важные закономерности их развития, начинают осмысливаться причины нерегулярных изменений. Будучи весьма распространёнными по планете, индоевропейские языки привлекали гораздо больше внимания учёных, чем, скажем, языки уральские, тюркские и даже семитские. Вот почему индоевропеистика стала локомотивом сравнительно-исторического языкознания, сформировала методологию, которой будут пользоваться в дальнейшем исследователи других языковых семей.

Остался, однако, один важный вопрос: а как выглядел этот праиндоевропейский язык? Уверен, что этот вопрос интересовал многих лингвистов XIX века. Ответ на него попытался дать один из гениальнейших учёных своего времени — Август Шлейхер. Увлечённый ботаник, Шлейхер стремился создать стройную теорию происхождения индоевропейских языков из общего праязыка, используя образ «языкового древа», от которого отрастают крупные «ветви» (группы языков) со своими веточками и листиками (подгруппами языков и собственно языками). Такой способ представления языковых семей сохранился и поныне (хотя его существенно подтачивает «теория волн» Хуго Шухардта). Больше всего Шлейхер запомнился миру своей очаровательной басней «Овца и кони», которую он написал на реконструированном им самим праиндоевропейским языке в 1868 году, незадолго до своей смерти. Это была первая известная попытка записать небольшой рассказ на языке, от которого до наших дней не дошло не единого слова.

Взглянем на первую строчку этой басни: Avis, jasmin varnā na ā ast, dadarka akvams «Овца, на которой не было шерсти, увидела коней». Слово avis «овца» — это древний предок древнегреческого οἶς, латинского ovis, санскритского अवि (ávi), английского ewe, литовского avis и русского овца; слово varnā «шерсть» — это древнегреческое λῆνος, латинское lāna, санскритское ऊर्णा (ū́rṇā), английское wool, литовское vilna, русское во́лна; слово akvams «кони» — это древнегреческое ἵππος, латинское equus, санскритское अश्व (áśva), литовское ašva. Шлейхер производил реконструкцию, опираясь прежде всего на древнейшие засвидетельствованные формы. В XIX веке могло показаться, что именно так и говорили праиндоевропейцы много тысяч лет назад. Однако в XX веке, с учётом новых данных и открытий, появятся новые реконструированные формы, а вслед за ними — новые версии этой же басни.

В 1939 году немецкий лингвист Герман Хирт предлагает такой вариант реконструкции первой строки басни Шлейхера: Owis, jesmin wᵇlənā ne ēst, dedork'e ek'wons. В его версии праиндоевропейского языка возникают гласные *o и *e, которые Шлейхер просто отбросил; обозначены палатовелярные и лабиовелярные согласные. Спустя сорок лет Уинфред Леман и Ладислав Згуста представят такую версию с ларингалом и некоторыми заменами в лексиконе: Gʷərēi owis, kʷesjo wl̥hnā ne ēst, ek̂wōns espek̂et. В 2007 году нидерландский лингвист Фредерик Кортландт предложит такой вариант: ʕʷeuis iosmi ʕuelʔn neʔst ʔekuns ʔe 'dērkt. В нём учтена глоттальная теория, можно наблюдать появление гортанной смычки (ʔ) и фарингальных фрикативов (ʕ, ʕʷ). Наконец, в 2013 году появляется одна из последних нашумевших версий, принадлежащая американцу Эндрю Бёрду: h₂áu̯ei̯ h₁i̯osméi̯ h₂u̯l̥h₁náh₂ né h₁ést, só h₁éḱu̯oms derḱt. Здесь, помимо прочих фонетических заморочек, можно увидеть два ларингала (h₁ и h₂), хотя в общепринятой модели индоевропейской фонетики их обычно выделяют три.

Думаю, эти примеры наглядно демонстрируют, что индоевропеистика и реконструкция праиндоевропейского языка претерпели немало изменений за последние полтора столетия. То, что написал Шлейхер, есть всего лишь наивная попытка приблизиться к языку предков, но важно то, что он стал первым на этом пути. И теперь, используя его басню, мы можем наблюдать реальное развитие наших представлений о праиндоевропейском языке с XIX века и до наших дней.

История индоевропеистики в XX-XXI веках полна всяких интересностей. С открытием хеттского и тохарского языков появилась возможность подтвердить или опровергнуть многие гипотезы о фонетике и грамматике праиндоевропейского языка. Например, ларингальная теория, выдвинутая ещё в 1879 году Фердинандом де Соссюром и постулирующая существование в праиндоевропейском так называемых ларингалов (те самые странные буковки h₁, h₂, h₃, которые никто толком не умеет читать), была подтверждена в XX веке именно на материале хеттского языка, где следы этих особых согласных сохранились. Это показывает, как много зависит от полноты наших знаний, о которой в случае с праязыками говорить обычно не приходится. Успехи в области диалектологии, этимологии, типологии, фонетики, морфологии, синтаксиса также помогли привести систему в порядок и получить более или менее компромиссную модель. Важным этапом было появление словарей основ праиндоевропейского языка, на которые ориентируются этимологи. И хотя до сих пор учёные спорят о частностях, в общем и целом они едины: современная реконструкция системы праиндоевропейского языка, может быть, и не соответствует на сто процентов лингвистической реальности, но уж точно к ней близка.

Для тех, кто хочет побольше узнать об истории индоевропеистики и тех открытиях, которые были сделаны уже после Шлейхера и младограмматиков, я порекомендую обратиться к моей книге «Диалог о словах и языке». В ней вы можете найти больше информации по этому вопросу.

(вторую часть поста можете найти у меня на странице)

Сразу скажу, что интуиция подвела @vika.dark. Во-первых, всегда надо помнить, что внешне похожие друг на друга слова не обязательно родственны, сходство может быть и случайным (см. отдельный пост об этом). Во-вторых, нельзя рассматривать языковые факты изолированно, системный подход – это наше всё.

Что это значит на практике? Для начала то, что если учёный хочет установить этимологию русского слова, он обязательно проверит, как оно выглядит в древнерусском и в диалектах, а также то, есть ли у этого слова родственники в других славянских языках.

Сразу выясняется, что в древнейших русских памятниках мы находим форму снъха. Например, в надписи №307 (1170-1180 гг.) из киевского Софийского собора:

многопечалнаѧ андрѣева снъха

Напомню, что буква ъ в раннем древнерусском в отличие от современного русского обозначала особый гласный звук, который в одних позициях исчез, а в других перешёл в о. Например, сънъ > сон, мъхъ > мох.

Теперь заглянем в другие славянские языки. Родственники нашей снохи там вполне представлены: словенское snaha, сербохорватское снаха, польское диалектное sneszka /снэшка/ с закономерным отражением *ъ (ср. слвн. mah, схр. мах, пол. mech /мэх/ «мох»). Это даёт нам основания восстанавливать праславянскую форму *snъxa.

На первый взгляд, проблематичны болгарская и чешская формы: снаха и snacha /снáха/ соответственно. Ведь в этих языках мы бы ожидали снъха и snecha /снэха/. Объясняется это тем, что в обоих языках это заимствования из сербохорватского. В болгарских диалектах мы находим закономерное снъха, а в чешский snacha попало лишь в XIX веке, когда будители чешского народа активно тянули лексику из других славянских языков (о заимствованиях из русского я делал отдельный пост).

Уже на этом этапе мы можем попрощаться с мыслью о родстве снохи и сношать. Первое – потомок праславянского *snъxa. Второе явно родственно носить (праславянское *nositi), на что напрямую указывает глагол сноситься «входить в сношения, переговоры, устанавливать связь», и законы историческое фонетики не позволяют считать сноху и сношать родственными.

Также я должен напомнить, что «сексуальное» значение у сношаться и сношения – вещь поздняя, совсем недавняя. Первоначально сношение – это «связь, общение», чаще всего дипломатическое. Первые примеры известны с XVIII века:

И, едучи Полшею, чтоб король ни с кем сношения с поляками не имел, також бы полякам обид никаких не чинил и все потребное покупали б от поляков за свои деньги. [А. М. Макаров (ред.). Гистория Свейской войны (Поденная записка Петра Великого) (1698-1721)]

Хотя так знатной город Оренбург строить начат, токмо без всякого архитектурнаго порядка, того ради сим императорской Академии наук почтенно представляю, чтоб химика по сношению с Медицинскою коллегиею, живописца и архитектора искусных благоволила приискать, а между тем хороших на немецком языке архитектурных книг, купя, прислать. [В. Н. Татищев. Письмо в Академию наук (1737)]

И всего каких-то сто лет назад М.М. Бахтин употреблял слово сношаться безо всякого сексуального подтекста:

Ибо наружность должна обымать и содержать в себе и завершать целое души ― единой эмоционально-волевой познавательно-этической установки моей в мире, ― эту функцию несет наружность для меня только в другом: почувствовать себя самого в своей наружности, объятым и выраженным ею, я не могу, мои эмоционально-волевые реакции прикреплены к предметам и не сношаются во внешне законченный образ меня самого. [М. М. Бахтин. Автор и герой в эстетической деятельности (1920-1924)]

Но вернёмся к снохе. Какова этимология праславянской формы *snъxa? Идём тем же путём: проверим, есть ли родственные слова в других индоевропейских языках. И они есть: санскритское snuṣā́ /снушáа/, латинское nurus, древнегреческое νυός /нюóс/, армянское устаревшее նու /ну/, немецкое устаревшее Schnur /шнур/ и другие. На первый взгляд они на нашу сноху не очень похожи, но здесь опять же надо знать законы исторической фонетики.

Так, нам известно, что праславянский звук *ъ продолжает более старый *u, а *x – из *s в определённых условиях. Это значит, что в раннем праславянском наш корень звучал как *snus-.

Теперь возьмём латинское nurus. Известно, что в латыни -s- между гласными перешёл в -r-. Об этом сообщал, например, Варрон:

Во многих словах, в которых древние произносили s, позже стали произносить r: foedesum – foederum «союзов», plusima – plurima «величайшая», meliosem – meliorem «лучшего», asenam – arenam «песок».

Это значит, что nurus вполне может быть из *nusus. Идём дальше. Звук s- исчезал в латыни и греческом в начале слова перед рядом согласных, включая n. Пара примеров:

Получается, что мы можем продолжить ряд: nurus < *nusus < *snusos. К тому же *snusós можно легко возвести и греческое νυός /нюóс/, поскольку s в греческом выпадал между гласными, а всякий u переходил в ü.

Как я уже писал выше, наша *snъxa тоже из *snus-. Отличия в окончании между праславянским с одной стороны и латынью и греческим с другой объясняются легко. В латыни и греческом существительные на -us / -ος были по большей части мужского рода, но могли быть и женского (это как раз случай nurus / νυός), праславянский же несколько упростил картину: все подобные существительные были переведены в более обычное для женского рода склонение на -a.

Выходит, что долгие тысячи лет (6-7 минимум) наши предки называли жену сына одним и тем же словом, которое не так уж сильно изменило свой облик за это время: *snusós > *snъxa > сноха. И лишь распад традиционной модели семьи привёл к тому, что это слово постепенно стало уходить из нашего обихода. По сравнению с этой древностью слово сношаться появилось будто вчера.

Реконструкция праиндоевропейских терминов родства (Mallory J.P., Adams D.Q. The Oxford Introduction to Proto-Indo-European and the Indo-European World. Oxford, 2006. P. 217):

Но можно ли пойти дальше, и найти дальнейшую этимологию праиндоевропейского *snusós? С этим уже сложнее: родственников этого слова на более глубоком уровне мы не знаем. Было сделано несколько попыток связать его с другими праиндоевропейскими корнями, но они скорее гадательны. Наиболее любопытных отсылаю к следующим источникам:

Трубачёв О.Н. История славянских терминов родства и некоторых древнейших терминов общественного строя. М., 2009. С. 131-133.

Wodtko D.S., Irslinger B., Schneider C. Nomina im Indogermanischen Lexikon. Heidelberg, 2008. S. 625-626.

Краткое резюме:

1. Сноха и сношать никак не родственны. Сходство случайно.

2. На самом деле русское слово сноха является потомком праславянского *snъxa (ъ – особый гласный), а то – праиндоевропейского *snusós.

3. Сношаться и сноситься образованы от носить. Первоначально эти глаголы не имели «сексуального» значения, его они приобрели сравнительно недавно.

Но что же делать человеку, который просто размышлял об этимологии того или иного слова, и его внезапно осенило? Во-первых, помнить об эффекте Даннинга-Крюгера. Во-вторых, осознавать, что уже двести лет специально обученные люди в поте лица двигают вперёд индоевропейскую и славянскую этимологию. Поэтому пришедшую вам в голову идею следует сверить, скажем, со словарём Фасмера. Сошлось? Отлично! Не сошлось? Ничего страшного, этимология – это не столь лёгкое занятие, как кажется на первый взгляд.