Посредственность

Осень роняет листву на дороги,
Мы в этой жизни вовсе не Боги.
Мы в этом мире лишь миг для Вселенной,
Все наши страсти для сущности бренны.

Мы проживаем тоскливые жизни,
Все эти люди на свете зависли.
Мы здесь ненужные части природы,
Все эти мерзости нашей породы
Напрочь разрушат, что созданно Богом,
И загрязнят весь Мир густым смогом.

Выпарят реки, озёра, моря,
Сожгут все леса во славу царя.
Даже зверьё понимает, как нужно,
А человечество не может жить дружно.

Вечно война, геноциды, убийства.
И через века пронесутся те зверства,
Что люди творили, друг друга стреляя,
А их кукловоды всегда понимая,
Что им нужны бабки, а люди как мусор,
Родятся другие, сожрут их со вкусом.

И мир так устроен, что звери лесные
Порой человечней, чем наши святые.

Когда толстый поп в святом одеяньи,
Грязнее, чем взрослые, мерзкие свиньи,
Что копошатся в навозе вонючем.
Когда вместо церкви такие же кучи.
Стоят вместо храмов иконные лавки,
Где продаются "святые" булавки.

Везде в каждой щели, куда ни глянь,
Виднеется гниль и зловонная дрянь.

И что же оставит потомкам
наш век,
Лишь лозунг кричащий:
"Я ЧЕЛОВЕК!".

А что это значит для тех поколений,
Которых не будут держать на коленях,
Которых не будут гнуть раком и силой,
И наша Планета станет красивой.

Уйдут все тираны, раздоры и дрязги,
Не будут слышны ракет стальных лязги.
Все в мире подружатся, будут добрей,
Но это лишь сказки, всё станет страшней.

И я не хочу знать, что будет дальше,
У власти уроды, и пусть их пораньше
К себе заберёт Сатана или Бог,
Если их социум исправить не смог.

Пусть их не станет, и Мир будет чище,
Ведь с ними пробьём мы последнее днище.

Надеюсь, в сценарий нашего Мира
Залатаны будут те чёрные дыры,
Что тянут нас глубже, чем можно представить.
Когда нас не станет,
Природа тогда всё сможет исправить.

Единственный выход - исчезнуть всем сразу,
Планета не может жить с этой заразой,
Которую кличат "Царём всех зверей".
Без нас, без людей, Земля будет своей.

Дон Рэба, дон Рэба! Не высокий, но и не низенький, не толстый и не очень тощий, не слишком густоволос, но и далеко не лыс. В движениях не резок, но и не медлителен, с лицом, которое не запоминается. Которое похоже сразу на тысячи лиц. Вежливый, галантный с дамами, внимательный собеседник, не блещущий, впрочем, никакими особенными мыслями…

Три года назад он вынырнул из каких-то заплесневелых подвалов дворцовой канцелярии, мелкий, незаметный чиновник, угодливый, бледненький, даже какой-то синеватый. Потом тогдашний первый министр был вдруг арестован и казнен, погибли под пытками несколько одуревших от ужаса, ничего не понимающих сановников, и словно на их трупах вырос исполинским бледным грибом этот цепкий, беспощадный гений посредственности. Он никто. Он ниоткуда. Это не могучий ум при слабом государе, каких знала история, не великий и страшный человек, отдающий всю жизнь идее борьбы за объединение страны во имя автократии. Это не златолюбец-временщик, думающий лишь о золоте и бабах, убивающий направо и налево ради власти и властвующий, чтобы убивать. (...)

Что он ни задумывал, все проваливалось. Он натравил друг на друга два влиятельных рода в королевстве, чтобы ослабить их и начать широкое наступление на баронство. Но роды помирились, под звон кубков провозгласили вечный союз и отхватили у короля изрядный кусок земли, искони принадлежавший Тоцам Арканарским. Он объявил войну Ирукану, сам повел армию к границе, потопил ее в болотах и растерял в лесах, бросил все на произвол судьбы и сбежал обратно в Арканар. Благодаря стараниям дона Гуга, о котором он, конечно, и не подозревал, ему удалось добиться у герцога Ируканского мира — ценой двух пограничных городов, а затем королю пришлось выскрести до дна опустевшую казну, чтобы бороться с крестьянскими восстаниями, охватившими всю страну. За такие промахи любой министр был бы повешен за ноги на верхушке Веселой Башни, но дон Рэба каким-то образом остался в силе. Он упразднил министерства, ведающие образованием и благосостоянием, учредил министерство охраны короны, снял с правительственных постов родовую аристократию и немногих ученых, окончательно развалил экономику, написал трактат "О скотской сущности земледельца" и, наконец, год назад организовал "охранную гвардию" — "Серые роты". За Гитлером стояли монополии. За доном Рэбой не стоял никто, и было очевидно, что штурмовики в конце концов сожрут его, как муху. Но он продолжал крутить и вертеть, нагромождать нелепость на нелепость, выкручивался, словно старался обмануть самого себя, словно не знал ничего, кроме параноической задачи — истребить культуру. Подобно Ваге Колесу он не имел никакого прошлого. Два года назад любой аристократический ублюдок с презрением говорил о "ничтожном хаме, обманувшем государя", зато теперь, какого аристократа ни спроси, всякий называет себя родственником министра охраны короны по материнской линии.

(с) Трудно быть богом

Добрейший день всем вам, мои великолепные читатели!

Я только что вернулся из клиники, где меня лечили от графомании. Как видно из первой строчке, проблемы еще остались - но, тем не менее, я хочу поделиться своим опытом излечения.

Как объяснил врач, графомания – это врожденное, а не приобретенное заболевание. Излечится от него невозможно, и остается только контролировать свои позывы к словоиспусканию.

Писать я начал где-то в 14 лет. И первое ощущение помню до сих пор – мне казалось, что писать легко! Мои пальцы летали по клавиатуре, текст рождался как бы сам собой, без всякого напряжения с моей стороны!

Как объяснил врач, именно такие ощущение являются основой для постановки диагноза. Правда, похожее иногда могут испытывать и НЕ графоманы. Но речь в этом случае идет о гениях…

Ну, ладно, движемся дальше. Созданный текст мне казался верхом совершенства. В нем все было идеально, он не требовал правок и доработок! Никаких шероховатостей и фальши – мои тексты казались мне частью меня самого!

Вы уже догадались?

Да.

Идеальный человек рождает идеальный текст

В моих рассказах я бичевал недостатки общества, глядя на них с высоты своего совершенства. Я писал о неадекватных бабках и тупых яжематерях. Я разносил в пух и прах быдлоганов за рулем. От меня доставалось гопникам и чиновникам…

Я спасал мир

Да, как сказал врач, это еще один признак графомании. Автор всегда «во всем белом», его роль – поучать, указывать верный путь и служить нравственным примером…

Ну ладно, пора и про лечение рассказать.

Нас поместили в палату на пять человек. Отобрали все ручки и бумагу. Так что вы думаете? Один из пациентов, самый запущенный, стал писать на стенах собственным дерьмом! Понятное дело, его сразу увели в палату для острых больных…

Мы остались вчетвером

Ломка была чудовищной!

Нам хотелось писать! Хотелось жечь глаголом! Хотелось получать лайки!

…вместо этого вечером нам принесли Чехова.

Да-да, того самого, у которого краткость сестра таланта.

Как нас мутило! Мы отказались его читать! Мы пытались бороться! Отбросив книжку, я предложил собратьям читать друг другу собственные сочинения. Идея была принята на ура!

Но уже буквально через час у нас наступило самоотравление. Тексты оказались настолько бездарными и длинными, что нас буквально затошнило…

В итоге, мы в полном отчаянии начали читать Чехова. Потом нам принесли Булгакова, затем – рассказы Шукшина. После – книги Сомерсета Моэма.

И знаете… как-то полегчало. Эти авторы словно бы гармонизировали нас, что ли… Простой слог, нет авторского тщеславия. Лаконичность. Отсутствие явной дидактики…

На следующий день с нами работал психолог. Он хотел узнать, для чего мы пишем, что мы испытываем в момент написания, как относимся к критике.

- Ха! Как можно относится к критике завистливых бездарей! – спонтанно крикнул я.

После этого меня поместили в изолятор и заставили прослушать целую подборку графоманов с Пикабу.

- Смотри – говорили мне. – Эти люди тоже не воспринимаю критику. И что – приятно тебе слушать их тексты?

- Нет! Я все понял! Выпустите меня отсюда! Это настоящая пытка!

В общем, по итогу выяснилось следующее. Я оказался графоманом самого распространенного – нарциссическо-инфантильно типа. У таких пациентов понижено чувство собственной значимости, и они пытаются компенсировать это своими текстами. Кроме того, у них по разным причинам велика детская обида на окружающих – вот с ними-то они и «расправляются» в своих текстах.

Я покорно принял весть о том, что графомания будет со мной всегда. Но, проявляя взрослое чувство ответственности, я могу воспитывать в себе адекватное отношение к критике. Я могу заставить себя дорабатывать и шлифовать свои тексты. Я могу перестать заискивать перед аудиторией (пытаться ей угодить)

- И вот тогда… - сказал врач. – Быть может, ты станешь автором краткого, интересного текста, написанного на основе реального жизненного опыта. Отказавшись от попыток «завоевать аудиторию» ты парадоксальным образом получишь новых подписчиков. Но помни – прежней радости это уже не доставит. Ты поймешь, как суетна и пуста «слава» в сети. Ты поймешь, что твои прежние "высокоморальные" тексты забывались уже через пару минут, после поставленного «лайка»…

Текст перестанет быть для тебя средством самоутверждения. Она станет средством выражения Выражения себя настоящего.

Черт меня дёрнул зайти в свежее. А там, там...поэты. Может весна наконец сделала свое дело, может просто так совпало, но минут за десять я ознакомился разом с четырьмя нетленками. Блин, ребята, я понимаю еще "она поймет-треснет лед", но сука "любовь-кровь"... Ну как так то. Вы же не совсем дауны, ну раз показываете что-то людям, ну напрягитесь, постарайтесь придумать что-то более оригинальное. А, хотя о чем я, проще же назвать эти пиздострадания душевным экзбиционизмом и продолжить, так? Типа люди вас просто не понимают, потому и критикуют? Ну не правда же, не нужно кривить душой. Пиздострадания близки если не всем, то многим. За что-то же любят лирику Есенина, Маяковского, да в принципе и всех остальных. За талант, надо полагать, за желание оттачивать свое мастерство. А то хуево нарифмуют, выложат свой высер и стонут, что их тонкую душевную организацию никто не понял. Не, это не люди глупы и черствы, это вы долбоебы.