У очередной бубликовской пассии на завтра было намечено празднество кавырнадцатилетия. И Бублик хотел сразить ее наповал. А чем сразить – еще не придумал. А придумать, по словам Бублика, было нужно припадочно-срочно. И оригинально.
– Цветы… хули цветы? Их хоть купить, хоть нарвать – легко можно! Надо что-то поглобальнее. Чтоб восхитить девочку, понимаешь?
– Понимаю. – Сказал я, а сам подумал, что понимаю еще и то, что Бублик просто так не успокоится.
– Плюшевую игрушку? – продолжал разговаривать Бублик сам с собой – Так это тоже как-то банально. Какую-нибудь цепочку с кулончиком? Не-е-е-е-е… ты видал, сколько сейчас золото стоит?
– А она ж у тебя сирень любит, да? – попытался я свернуть Бублика в приземленное русло, кабы чего не вышло. – Может сирени ей огромный букет наломать в довесок к подарку? А подарок, чисто симовлический.
Лицо Бублика приняло задумчивое выражение, взгляд стал отрешенным на несколько секунд, а за тем он стал прямой противоположностью себя – эдакой пружиной, которая внезапно смогла распрямиться.
– Ты гений! – взвопил Бублик и пританцовывая отправился куда-то на кухню.
Не нужно быть гением, чтобы знать реакцию Бублика на идею, которая, как он полагает, является решением проблемы – идею нужно обмыть.
И я не ошибся. Из кухни Бублик вернулся, все так же пританцовывая, держа в руках начатую, оставшуюся с последней рок-н-ролл пати, семисотку водки, две рюмки и тарелку с ножом, торчащим из куска вареной колбасы.
– Мы с тобой такое сегодня сделаем! – почти пропел Бублик.
Ну всё... пиши пропало. Будет конечно весело, вспоминать потом, о том что мы сегодня сделаем. Но это, как всегда с Бубликом, будет потом. А сейчас – несколько рюмок добавят +50 к харизме, потом еще несколько – прокачают смелость с упорством и начнется квест.
– Так что ты задумал-то?
– Все просто! Ей такой хуйни еще ни кто не дарил!
Мдя, формулировочка. В том, что это будет «необыкновенная хуйня», я и не сомневался.
– Какой?
– Ну, точнее, не то чтобы совсем подарок, но сюрприз. – Бублик налил по первой – И, доложу я тебе, весьма оригинальный!
Мы дзынькнули рюмками, выпили. Бублик закусил и тут же, наливая по второй, продолжил:
– Мы ей дерево под окном посадим!
Вы думаете, мы пошли в какой-то цветочный магазин за саженцами?
Бублика это было бы слишком просто. Мы пошли на кладбище, за уже цветущей сиренью. План был прост как дважды два – выкопать цветущий куст, под покровом темноты перенести его через весь город, в частный сектор и вкопать перед окном любимой, живущей в своем доме.
Если вы считаете, что сирень – это куст, значит, вы никогда не пытались выкопать этот блядский куст вместе с корнем. Это дерево, блять! Дерево с неглубокой, но охуительно разветвленной корневой системой. И выкапывали его мы, часа три, время от времени останавливаясь, чтобы перекурить, отхлебнуть и снова приняться за дело.
Когда яма вокруг этого чудо-дерева была уже диаметром метра два с половиной и около полуметра в глубину, Бублик выразил мнение, что орально он имел дерево, каждый цветочек на нем, яму, лопаты, день рождения, свою пассию, романтику, подарки, группу пинк-флойд (чем она ему не угодила?) и километраж, который еще предстоит намотать, для того чтобы пересадить этот двухметровый саженец в почву.
И завершил свое сольное выступление фразой:
– Руби корни нахуй!
Два человека машут лопатами, как топорами, стоя в яме, из которой растет дерево. У того кто мог увидеть нас в тот момент на краю кладбища, с двумя лопатами, роющих яму, было два варианта: вызвать милицию или обосраться.
Потом, часа полтора, мы его несли быстрыми перебежками, темными закоулкам. Напугали бомжа, вылезшего из какой-то подворотни стрельнуть сигаретку на наши голоса.
– Дайте сига…
Это единственное что мы от него услышали. Когда я оглянулся метров через пятьдесят – силуэт бомжа стоял у стены в той же позе. Наверное, переваривал увиденное.
Потом заставили охуеть ночного продавца в ларьке.
Ну я б наверное тоже охуел, если б ко мне в ларек в третьем часу ночи постучались два пьяненьких кренделя в обнимку с деревом и двумя лопатами. Да и Бублик, зараза, добил его фразой:
– Нам бы ноль-пять, а то деревце сохнет.
В глазах продавца отражалось начало тихого помешательства. Единственное, о чем он думал в тот момент, и эта мысль тоже отражалась у него в глазах, было «Не поверит ведь ни кто!».
Вот так, пугая редких прохожих, мы и дотянули «саженец» до пункта назначения.
С горем пополам перемахнув через забор, и перекинув через него дерево-сирень мы принялись вкапывать его напротив окна бубликовской зазнобы.
Вкапывали дерево тихо, быстро и виртуозно. В тот момент мы могли дать фору всем американским ниндзя и Тимуру с его командой вместе взятыми. Буквально через час кропотливой и идиотской работы мы утаптывали ногами землю вокруг дерева, телепортированного с кладбища при помощи водки и двух дурных голов в один отдельно взятый дворик, одного отдельно взятого частного дома.
Перебираться обратно через забор, после такой феерии сил почти не было. Идти домой с лопатами на плече тоже. Но, не будешь ведь ложиться спать прямо под забором, фактически на месте преступления, с орудием преступления в руках. А потому, изредка отхлебывая остатки допинга, мы побрели восвояси.
Окончание эпопеи с сиренью, наверное, логично рассказать от имени Бублика.
– Я конечно, понимаю, что долбоебическое начало во мне заложено на генном уровне, но когда я вошел к ней во двор и увидел творение рук своих, то мне сразу расхотелось говорить, что, мол, вот я такой молодец, видела какой сюрприз, моя милая? Видели б вы это – тоже промолчали бы.
Кривая как пизанская башня, обтрепанная как старый банный веник сирень (а чё б ей не обтрепанной быть – мы ж ею всю ночь по городу размахивали, как Брюс Ли нунчаками), стояла посреди утрамбованной грядки с помидорами. Одинокая и страшная.
Взглянув на творение рук своих, я понял от кого защищает природу гринпис. Но не это самое страшное. Был еще и контрольный выстрел. Она разбила мне сердце своими словами:
– Представляешь, Жень, я просыпаюсь сегодня, и вижу за окном вот это! Интересно, какой дебил потоптал весь огород и эту хуйню вкопал сюда? Папа сказал, что узнает – яйца оторвет. Все настроение испортили в мой праздник.
Врала она все – не нравится ей сирень.
