- Маша, Машенька, а меня на пароход кататься зовут. Да-да, Игорь Сергеевич сам позвал! Да, Машенька, надо конечно, надо, как я на пароход и без костюма в полоску? – Андрей Тихонович повесил трубку и победно оглянулся по сторонам. Офисная жизнь текла своим чередом: шуршали бумаги, скрипели принтеры, звенели телефоны, только Андрею Тихоновичу казалось, что все в офисе слышали о том, что сам Игорь Сергеевич позвал его, Андрея Тихоновича на пароход, где будут… Где будут Они: совет директоров, акционеры и даже Он – владелец завода, Петр Петрович Бздых!
- Ой, ну Машенька, ну что-то же надо делать? – Андрей Тихонович потерянно посмотрел на холодный блеск циферблата настенных часов, а потом вниз, туда, где на округлом с растопыренными крылами глаженной рубахи животике, никак не хотела сходиться ширинка, - Ну что-то же делать надо, Машенька! Опоздаю же, а там Игорь Сергеевич!
Машенька, пухлая дама, не лишенная своей особой пышной прелести, всплеснула белыми сдобными руками, и охнула, округлив буквой «О» красно накрашенные губы.
- Андрюшенька, да поправился ты, ничего тут не поделаешь.
- Помочи! – решительно сказал Андрей Тихонович, вздохнул, махнул рукой и припечатал окончательно, - И иголку с ниткой. Зашьем!
- Да как же, а по нужде если?
Огни палубы слепили, и мир за ними: берега темные, чахлые, сбегающие вниз, к реке, домики с прицепами тщедушных огородиков, рощицы – все это сливалось общей чернотою и только небо с луной было пронзительно полным глубокой, почти черной синевой.
Андрей Тихонович стоял у перил и смотрел щенячьими глазами на блестящее великолепие столов, на надменных, словно вытесанных из белого мрамора официантов, что с каменным спокойствием на лицах и бесконечно вкусной снедью на подносах, мерно барражировали меж гостей, а внутри у него, в стесненном сшитыми брюками, животе урчало некультурно и даже как-то похрюкивало. Андрей Тихонович, украдкой, вздохнул, отер блистающую лысину специально заготовленным платочком, и снова вздохнул.
- Э-э, - остановился рядом с ним Игорь Сергеевич, - Тихонович, а ты чего тут? А?
Лицом Игорь Сергеевич был уже весел, краснощек и даже слегка потен.
- Да я, Игорь Сергеевич, - Андрей Тихонович улыбнулся подобострастно, спина его чуть прогнулась, задок в полосатых брюках оттопырился, - что-то… вот так… значит…
- А, ну и правильно, правильно Тихонович. – и Игорь Сергеевич, по-царски хлопнул Андрея Тихоновича по плечу, да так, что тот аж вздрогнул и тут же испуганно притих, услышав, а вернее даже почувствовав, как тихо-тихо треснули нитки на зашитой ширинке…
И ушел – Игорь Сергеевич развернулся к Андрею Тихоновичу широкой спиной и, мерно покачиваясь то ли от легкой качки, то ли не от качки, зашагал к таким манящим и таким недоступным столам. На ходу он то и дело отвешивал кивки, пожимал кому-то руки, а то и, как некоторое время назад Андрей Тихонович, останавливался, глупо улыбался, прогибая спину и выпячивая зад, и шея его смиренно надламывалась в подобострастном поклоне.
- Вот, - сказал в никуда Андрей Тихонович, вздохнул, ощутив крепкую хватку брюк, и тоже двинулся к столу. На ходу он, стесняясь и едва ли не рассыпаясь в просьбах и извинениях, взял у одного официанта с подноса высокий фужер с шампанским и замахнул его, будто водку, крякнул. Пузырьки ударили в нос и он едва не чихнул, но удержался, стоило лишь представить, как после чиха с громким треском разорвутся все нити и обнажатся миру его полосатые, как колорадский жук, семейные трусы.
Мимо прошла дама, высокая, статная, и на манящей, колыхающейся груди ее лежал будто клочок утреннего тумана полупрозрачный газовый шарф. У Андрея Тихоновича даже дыхание сперло, а дама едва окинув его взглядом, сморщила надменно тонкий носик и, вкусно перекатывая округлостями и спереди и сзади, двинулась прочь по палубе. Андрей Тихонович не глядя хватанул с подноса еще бокал с чем-то горячительным выпил, и почувствовал, как крепко и задиристо сначала обожгло горло, а после и нутро.
- Однако, - только и сказал он, и хотел было спросить у официанта, что это было, но тот уже, словно ледокол, шел дальше, раздвигая белоснежностью своего пиджака цветастые, шумные воды гостей.
В голове у Андрея Тихоновича от выпитого натощак зашумело, качка стала сильнее, будто тихий белый пароходик вышел на полноводные морские просторы, все вокруг стало ярче, звонче, а дамы еще красивей, еще желанней, еще аппетитней. Уже не стесняясь и не извиняясь, он нагло схватил с подноса какой-то бокал, нюхнул, хмыкнул, да и выпил!
Смешалось все! Лица, алые губы, чей-то смех, и помнится он рвался к колыхающимся грудям и даже говорил им «Лизочка», а они все отвечали, что совсем-совсем не Лизочка, а даже совсем наоборот, а потом доказывал он кому-то, что Игорь Сергеевич без него, без Андрея Тихоновича – есть никто, и, вроде бы, даже дрался, и слышалось ему как громко хлопают оттянутые его помочи, и трещит предательски крепко сшитая ширинка его, и уносят его, а он рвется в сильных руках, бьется как рыба об лед и все кричит и кричит: «Лизонька! Лизуся! Лиза!»…
- Андрюшенька, ох, кто же тебя так? – белые сдобные руки, мягкие и прохладные, щечки круглые, не лишенные особой пухлой своей прелести, красный помадный рот.
- Машенька, ты ж голубка моя, - не узнал Андрей Тихонович своего голоса и, оттого, простонал жалостно и сипло. Маша не ответила, а лишь вздохнула, как только она и умела: громко, жалостно, по бабски слезно и густо.
- Ой, Машенька, кабы ты знала. – Андрей Тихонович приподнял голову, и простонал, - Кабы ты знала, какие там шалавы! Ой, Маша, все напоказ, и там, и тут, и вешаются прям…
- Ах! – белые полные руки легли испуганно на полные же трепетные груди.
- Да, Маш, а я… Я не поддался, а она, Маш, в крик и… А Игорь Сергеевич, - Андрей Тихонович сглотнул, оглянулся испуганно, шею втянул и прошептал, - а Игорь Сергеевич подхалим и рвач! Да-да, я сам видел, как он перед начальством лебезил. И костюм он мне порвал…
- Ох, Андрюшенька, голубь ты мой.
И оглаживала Машенька ему лысую его голову, и целовала в блестящий, битый вчера кем-то лоб, а Андрей Тихонович лежал и блаженствовал, чувствуя, какой он верный супруг и принципиальный работник.
