В тот морозный зимний вечер я в очередной раз заступил в караул. Замечу, что далеко не всех брали в этот наряд. После того, как один из наших черепов (Те, кто призвался на полгода раньше. В разных частях им дают разные названия, на флоте их зовут карасями, во внутренних войсках - лимонами, кое-где - черпаками, а у нас они гордо и мрачно звались:"черепами") отходив 180 караулов шмальнул прямо среди бела дня с вышки в колпак фонаря освещения и объяснил свой поступок тем, что ему стало грустно - туда определяли наиболее выдержанных и спокойных бойцов, которые не сходили с ума от постоянной бессонницы и одновременно с этим обладали достаточной реакцией, чтобы вовремя взвести затвор и пальнуть в воздух. Исполненный чувства гордости от того, что я не тормоз, блуждая вдоль транспортных боксов автопарка, я размышлял о том, что на самом деле, вовремя выстрелить в воздух это единственное, что требуется от часового прежде, чем он умрёт. Поднять тревогу. Именно поэтому в Уставе Караульной Службы есть положения про оборону караульного помещения, но нет ни одной страницы про оборону поста часовым. Развлекая себя такими ободряющими размышлениями где-то через час я обнаружил, что мороз усиливается и, независимо от темпа моего хождения, я начинаю натурально замерзать.
"Нужно было бушлат под шинель надеть" - ругал себя я. Начкаром был мой череп, Олег Кочетков, носивший почётную кличку: "Ухо", которая была обусловлена анатомическим строением его ушных раковин. Они торчали в разные стороны отходя от головы строго под 90 градусов. Олег был дружелюбным и мягким парнем, за что его призыв часто дружески подтрунивал над ним. "Позвоню начкару, узнаю сколько времени" - подумал я. Дойдя до одного из караульных телефонов прямой связи я поднял трубку. Раздался гудок, а затем заспанный голос Олега: "Чё те, Сосед?"
- Ухо, сколько до дембеля? - подколол его я. По армейским понятиям, черепа отвечают на этот вопрос: "Сто раз повеситься!" Олег ответил иначе: "Пошёл на хер! Че звонишь-то?"
- Долго мне тут ещё коченеть, Ух? - не обращая внимания на его ответ продолжил я. - Чё-то пипец, замерзаю натурально. Бушлат поддеть забыл.
- Ну и мудак - лаконично ответил Олег. - Стоять тебе ещё час двадцать.
- Копать-колотить. Ладно, отбой. - сказал я и повесил трубку. Перспектива коченеть на морозе полтора часа мне совсем не улыбалась и я решил поступить как мудрый воин, а именно, чулкануться куда-нибудь в тёплое место. Под словом "чулкануться" или "зачулковаться" в нашей части понималось одно - устроиться поудобнее, вдали от посторонних глаз и продолжать стойко переносить тяготы и лишения армейской жизни. Желательно в паре с банкой сгущёнки или, на худой конец, овощного салата.
Так как хорошо отапливаемые транспортные боксы были закрыты и опечатаны на ночь, вариант отогреться там отпадал. Дежурным по КТП стоял незнакомый мне сержант, который вряд ли был бы рад ночному знакомству. Поэтому оставалось одно - труба котельной. Эта труба стояла в небольшом отдалении от котельной, соединяясь с ней бетонным коробом метров 20 длиной. В коробе была небольшой люк, размером примерно метр на сорок сантиметров, закрытый алюминиевой заглушкой. Именно через него я и решил пробраться в котельную.
Подцепив люк штык-ножом, который был пристёгнут к калашу, я без труда извлёк его наружу. Из короба доносилось громкое пение сверчков. Засунув руку внутрь я ощутил потоки тёплого воздуха, который выдувало из котельной в трубу. "То, что надо" - подумал я - "Главное, закрыть люк за собой." Я протиснулся в узкое отверстие ногами вперёд, держа в одной руке калаш, а в другой крышку люка. Внутри пение сверчков казалось ещё громче. Повесив калаш на плечо, я осторожно закрыл люк изнутри. Теперь никто не мог выпалить места, где я зачулковался. Довольный этим я уселся на пол. На полу был тёплый и сухой песок. Из одного конца в тоннель соединительного короба пробивался тусклый свет дежурного освещения котельной. Дежурная смена котельной, состоявшая из гражданских, мирно спала. Ничто не предвещало беды.
Я отогрелся и, несмотря на почти полную темноту вокруг меня, чувствовал себя прекрасно. Казалось бы, только что я замерзал, а сейчас нашёл такую шикарную нычку, что главное не заснуть, а то найдут меня только утром. Внезапно, что то пробежало по моей руке. По ощущениям, это было нечто маленькое, но когтистое и быстрое. "Мышь!" - подумал я. Не то, чтобы я боялся мышей. Но не очень приятно, когда по тебе бегает незнакомая мышь, особенно в полной темноте. И снова что-то когтистое пробежало по мне, на этот раз по другой руке. Я насторожился и замер, внимательно прислушиваясь. Ни шороха, только громкое пение сверчков нарушало тишину. Я засунул руку в карман шинели, нащупывая зажигалку, чтобы пустить её в ход, когда по мне снова кто-то пробежит. И вот, опять это ощущение, но на этот раз оно пробежало прямо по моему лицу! Я чиркнул кремнем зажигалки, и оказался в небольшом кругу света. Впрочем, в полной темноте этого света было достаточно, чтобы увидеть: "Сверчки!" Нет, не так: "СВЕРЧКИ!!!" Я в жизни не видел такого количества сверчков. Они просто кишели в этом тёплом тоннеле, который стал для них прекрасным зимним домом. Подобно муравьям, они были повсюду, стены были настолько плотно покрыты из телами, что казались чёрными. Мои штаны, шинель, сапоги и шапка также были покрыты плотным слоем сверчков.
Несмотря на то, что отверстие люка было всего около сорока сантиметров в ширину, уже через секунду я вылетел наружу, выбив крышку головой. Я катался по снегу, как горящий человек, сбивая облепившую меня кучу насекомых, пока не почувствовал уверенность, что ни одного сверчка на мне не сидит. Подобрав калаш и отряхнувшись, я закрыл люк теплового короба и пошагал в сторону караульной вышки.
Подошло время моей смены. Я стоял возле вышки и, наблюдая как начкар и караульные вышагивают вдоль ограждения автопарка, думал, что пожалуй, стоит оставить это ночное приключение моей маленькой тайной.
