Раскидистый куст сирени за окном, листья ещё зелёные, но скрючены холодом, и слепящие лучи солнца уже не в силах их расправить. Ровно середина осени.
Над землёй в развилке толстых веток сидит камышовая кошачья сущность. Вроде бы, "Он". Такая же неподвижная, как и оставшиеся тяжёлые и заскорузлые листья, захваченные ночным морозом. Тоненькие штырьки молодой сиреневой порасли качаются на ветру и исчезают глубоко в кошачьей распухвинившейся к холодам шубе. Это, наверное, неприятно, но кот застыл, словно изваяние. Он ждёт синичек.
Синички качаются на самых верхушках, разительно отличаясь от листьев округлыми формами, и ждут кошку. Все вместе напоминают стеклянный шар, с кошкой внутри и синичками снаружи. Я пью кофе за стеклом кафе и жду, чем закончится это противостояние душ. Судя по их медитативным физиономиям, это давно заведённый ритуал, и я жду напрасно.
Я ошиблась. Из черного окошка в подвале дома "заносчиво и гордо" выскочил столь же черный котенок. И ринулся общаться. Камышовое изваяние повело себя как педагог, за долгую и трудную профессиональную жизнь заработавший по неврозу от каждого из своих подопечных и забравшийся в поисках покоя на край света. Стремительно поменяв местами попу и морду, он издал смесь ультра и инфра. Звук, который при всем желании сложно приписать живому существу. Черного отрикошетило прямо в полете. Территорию он покидал, пятясь задом и, почему-то, на задних лапах, выставив передние в совершенно человеческом защитном жесте. Выбравшись за пределы действия магического верещания, он пару минут тёрся лбом о соседний куст и побрел приходить в себя под защиту солнца. Птичек на верхушках куста стало заметно больше. Камышовый, заткнувшись, некоторое время пытался продолжить быть изваянием, но сидеть попой кверху было неудобно,- лапки сползали, Синички вели себя совсем уж неприлично. Зрителей тоже прибавилось: под соседним кофейным столиком сидела такса, она смотрела в балконную дверь часто дышала и улыбалась.
