— Жек, давай передохнём, не могу уже, — окликнул меня Коля. Лишний вес явно не шёл ему на пользу — он быстро уставал даже от небольшой физической нагрузки.
Я остановился, выдохнул и присел на сыроватую землю. Лес вокруг словно загустел за последние несколько часов: его кроны, высокие и мрачные, сплетались в какой-то извилистый узор, сквозь который едва пробивались первые утренние лучи, и их свет нёс в себе радость того, что ночь, наконец, закончилась. Раздавались птичьи трели, где-то вдалеке дятел долбил очередную дыру в несчастном дереве, может, конечно, и в счастливом. В детстве, помню, учительница говорила, что дятел выдалбливает червячков из коры и для дерева это польза. Сейчас её слова казались мне смешными и жестокими. Сомнительное, думаю, удовольствие для дерева быть издроблённым и продырявленным.
Колян, распластавшись на прохладной земле, пытался отдышаться. Его грудь тяжело вздымалась. В тёмно-зелёной куртке, покрытой росой, он чем-то напоминал жирную жабу. Мы провели в этом лесу уже ночь, отправившись собрать немного грибов вчера вечером. Не клевало, вот и решили, ну ведь действительно, не в первый же раз. Даже в нынешнем году мы уже ходили в этот лесок, правда, кроме сыроежек ничего и не нашли. А в этот раз грибов вообще не было. Только мухоморы, склизкие и ядовитые, словно чья-то насмешка.
Ночь застала нас внезапно, и темнота накрыла так плотно, что в ней невозможно было разглядеть ни тропинок, ни горизонта. Дважды мы пытались выбраться, но лес будто становился всё гуще. Деревья, казалось, передвигались вместе с нами, подставляя корявые ноги, преграждая нам дорогу. Ко второму часу ночи мы сдались и легли спать прямо на земле, но сон был беспокойным. Лес шевелился. Я слышал какие-то звуки — слишком тихие, чтобы разобрать, но слишком пугающие, чтобы игнорировать.
— Ладно, идём, — сказал Колян. — Я вроде чуть отдохнул. Не можем же мы здесь вечно блуждать.
Я всё так же молча встал и двинулся дальше. Не особо хотелось говорить, я думаю, из-за усталости, да и наболтались мы сегодня ночью вдоволь. А сейчас хотелось кофейку, да что-нибудь перекусить. Но еды с собой мы не взяли, не ожидая, что застрянем здесь так надолго, благо хоть каждый по полторашке воды прихватил. Теперь же, наполовину пустые, бутылки бились о края наших вёдер, которые изначально предназначались для разведения прикормки.
Мы шли ещё часа три. Но везде нас окружал только лес, казалось, он протянулся бесконечным извилистым коридором. Он не был непроходимым: идти, в сущности, можно было спокойно. Порой попадалась костяника, и мы с жадностью отправляли ягоды в рот. Сытыми они нас, конечно, не делали, да и жажду утоляли едва-едва. Но обмануть себя хоть на миг удавалось, хотя урчание в животе только усиливалось.
Старая заросшая железная дорога возникла перед нами неожиданно. Может, мы бы её и не заметили — настолько колею поглотила природа. Шпалы едва выглядывали из-под почвы, рельсы местами покрылись мхом, между ними росли деревца. Я споткнулся об один из рельсов и грохнулся на землю, чуть не впечатавшись головой во второй.
— Коля! — заорал я другу, который шёл далеко позади, но всё же был в зоне видимости. — Здесь рельсы!
Он даже ускорил шаг, хотя для Коляна это, наверное, был бег, с его-то пузом. Я уверен, что он достиг своей максимальной скорости.
Поравнявшись со мной, Коля остановился. Я к тому моменту уже не валялся между рельсами, а спокойно уселся на один из них. Тяжело дыша, Колян уставился на старую железную дорогу.
— Ну, хоть что-то, — хмыкнул он, всё ещё пытаясь унять одышку. — По-любому же она куда-то ведёт.
— Конечно, — кивнул я, уже успев поразмыслить над тем, куда может тянуться эта колея. — Скорее всего, она идёт к какому-нибудь заброшенному заводу или шахте, но другой конец может указать нам путь к людям.
Колян стоял, глядя то вправо, то влево, пытаясь выбрать, в какую сторону нам двинуться. Выбор действительно был сложный. Если мы пойдём в неверном направлении — мы, конечно, куда-нибудь дотопаем. Да даже до заброшенного завода, а ещё лучше, если там будет населённый пункт, если же нет, то придётся идти в обратную сторону.
Мы немного поспорили, обсуждая, куда направиться. В конце концов решили, что будем двигаться направо, если смотреть на рельсы со стороны, с которой мы пришли.
Дорога вдохнула в нас надежду на то, что вскоре мы наконец выберемся из этой странной чащи. Лес словно раздвинулся, уступив место рельсам, которые, пусть старые и поросшие мхом, могли вывести нас хоть к какой-то цивилизации. Шлось легче, даже радостнее. Оставалась лишь пара глотков воды, комариные укусы зудели, постоянно напоминая о себе, но всё это уже не имело значения. Мы начали разговаривать, обсуждать что-то на ходу. Настроение потихоньку улучшалось.
Надежда наша подпитывалась простой истиной: у дороги всегда есть начало и конец. А значит, где-то впереди нас ждёт спасение. Или что-то ещё.
Вдалеке, на границе видимости, возникли тёмные очертания чего-то внушительного. Поезд? Или лишь игра воображения? Во мне вспыхнула надежда, но её гасили сомнения: не могло же быть всё так просто…
— Смотри, поезд! — крикнул я, всё ещё не веря своим глазам.
Колян, плетущийся позади, вытер пот со лба и поморщился.
— Да какой там поезд… — выдохнул он, но всё же прибавил ходу.
Мы ускорили шаг насколько это возможно. Однако отвалившаяся подошва, которая совсем-совсем отвалилась от моей обувки уже как час назад, не позволяла двигаться особо быстро. По этим гадским шпалам мы с Коляном плелись уже больше двух часов. И до этого момента не было ни намёка на то, что мы скоро покинем лес.
Когда мы приблизились к тёмному объекту, иллюзия спасения рассеялась. Это был не поезд. Лишь один-единственный вагон. Давно брошенный на произвол времени. И корпус, заржавевший и покрытый грязью, убивал все наши надежды.
— Ох, Евгений Андреич, тут, кажется, без вариантов, — крикнул сзади Колян, тоже заметив, что этот заброшенный вагон нам не помощник. — Пошли обратно, может, хоть к утру куда-нибудь дойдём.
Его слова звучали логично, но я не мог так просто уйти.
— Погоди, давай хотя бы заглянем внутрь, — моя жажда утолить любопытство пересилила здравый смысл. — Может, в нём и заночуем, а с утра в обратную сторону двинемся.
Колясик только что-то пробормотал себе под нос, я не разобрал, что именно, но друг продолжил шагать за мной. Что меня сильно обрадовало, потому что, если б он развернулся и пошёл обратно, я бы последовал за ним, забив на нашу находку.
Мы обошли вагон. Его стены, когда-то выкрашенные зелёной краской, теперь были изъедены ржавчиной. Краска местами облупилась. На боку едва можно было различить надписи: «Мест 54» и «Тара 50,0 т».
— Давно он тут, — пробубнил Колян, тяжело дыша.
Дверь на сцепке была закрыта. Впрочем, попытки её отпереть выглядели бы смешно — коррозия превратила дверь в часть корпуса. Окна ничего не показывали: они были покрыты таким слоем грязи, что казались абсолютно слепыми. Дверь, через которую обычно входят пассажиры, также практически слилась с корпусом, настолько проржавели даже стыки. Табличку с маршрутом следования поезда и номером вагона мы не нашли или просто не смогли разглядеть за пластами грязи. Но на другом конце вагона, к нашему удивлению, обнаружилась открытая дверь.
— Я не полезу туда, глянь сам, раз тебе интересно, — проворчал Колян и уселся на рельс. — Но если воды найдёшь — делись. Хотя какая, к чёрту, вода, вагон тут минимум лет тридцать как стоит, вся вода высохла.
Вот опять мне про воду напомнил. Она у нас давно закончилась, а пить хотелось всё сильнее и сильнее, но ни ручейка, ни лужицы за всё это время мы не обнаружили. Пока мозг задумался о воде, моя нога уже оказалась на ступеньке, ведущей в открытую дверь вагона. Я выключил мыслю́ о воде в своей голове и попытался представить, что же увижу сейчас перед собой. Может, меня встретят иссохшие скелеты, подпугивал я сам себя, хотя прекрасно понимал, что внутри всё будет намного тривиальнее. Пыльные пустые полки, либо гадкая и вонючая помойка, если крыша проржавела и продырявилась. По количеству мест сразу было понятно, что вагон плацкартный.
Ступив в тамбур вагона, я машинально оглянулся назад: дверь за мной уже была закрыта. Что за хрень? Приколы Коляна? Да не маленький же! Я толкнул дверь. Не поддалась. Рука потянулась к мутному стеклу, и я попытался протереть маленькое окошко, но грязь снаружи не давала ничего разглядеть. Со злости я с силой пнул дверь своей единственной подошвой.
— Колян! Ты там? Открой, мать твою! — завопил я. Мой голос был неожиданно свирепым, но сколько бы я ни кричал и ни колотил в дверь, друг не откликался.
Подёргав все рычаги в тамбуре, я ещё попинал дверь и поорал на Колю, хотя уже понимал, что он меня не слышит. Бред какой-то. Словно я оказался в запертом сейфе: ни звука, ни света — ничего, даже воздух сквозь щели не задувает. Дверь на сцепке тоже не поддавалась, сколько бы я ни бился в неё.
Устав воевать с наружной дверью, я наконец посмотрел на дверь, ведущую в вагон. Она была чуть приоткрыта, словно подразнивала меня.
Поддалась она мне легко и мгновенно открылась. Следующая дверь из предтуалетной зоны, ведущая в сам вагон, была распахнута настежь, её подпирало что-то вроде кирпича, завёрнутого в грязную промасленную наволочку.
Было ощущение, что этот вагон люди покинули буквально пару минут назад: на многих полках была расправлена постель, на одной из них висело чьё-то жёлтое полотенце, в проходе стояли тапки, один был перевёрнут подошвой вверх.
Все вещи в вагоне не были тронуты временем. Я решил двигаться крайне осторожно, словно боясь нарушить всю эту непонятную обстановку. Первая боковушка была собрана в два сидячих места, на столе стояла белая пустая и чистая металлическая миска с цветочным рисунком. Рядом было аккуратно разложено клетчатое полотенце. На нём лежали два яйца и шелуха от уже очищенных и, видимо, съеденных яиц. Тут же валялась чайная ложка, на её поверхности виднелось пятно от засохшего чая. На крючке над сиденьем висела мужская спортивная куртка с эмблемой Олимпиады-80. Рядом, в открытом сетчатом бардачке, лежала газета «Труд». Газета не выглядела старой, потрёпанной, пожелтевшей, она была абсолютно свежая. Даже запах типографской краски всё ещё чувствовался. Я было потянулся к ней, но, не успев коснуться, резко отпрянул, услышав неожиданный звук.
Отчётливый, противный звук. Где-то в следующем купе.
Писклявый и тягучий, как будто кто-то медленно вёл обслюнявленным пенопластом по стеклу.
Николай сидел на рельсе, тяжело дыша и устало отирая пот со лба. Ноги ныли, будто после изнурительного марафона, хотя он знал, что не способен пробежать даже ста метров. Лишний вес был его вечным проклятием. Ещё со школьных времён Коля пытался похудеть, но диеты всегда кончались обжираловками и мечты о лёгкости в теле так и оставались недостижимыми. Он всё же встал и направился ко входу в вагон, хотя желания лезть туда никакого не было, но, как говорят, друзей не бросают, а Жека что-то притих, не слышно было, чтоб он там шарохался в вагоне.
— Жека, ну ты чего там? — крикнул Николай, подходя к купе, но неожиданно остановился.
Дверь, через которую зашёл его друг, была закрыта. Закрыта намертво. Словно не отпиралась десятилетиями.
— Ты издеваешься, что ли? — проворчал Коля и, подняв камень, кинул его в окно вагона. Стекло не дрогнуло. Ничего. Полная тишина. Николай обошёл вагон кругом, пытаясь найти другой вход, но ни открытой двери, ни разбитого окна не обнаружил. Пути внутрь не было. Как не слышалось и не виделось никакого движения в самом вагоне.
Николай в растерянности остановился, чувствуя, как его охватывает страх.
«Может, разыгрывает? — подумал он, но в это трудно было поверить. — Не до шуток же нам сейчас, в конце концов».
Ещё и пить Коле хотелось до жути, рот, кажется, весь иссох.
Облокотившись на стену вагона, Николай пытался осмыслить ситуацию, но мозг даже не успел придумать адекватное объяснение, как что-то мокрое и склизкое коснулось Колиной ноги. Матюгнувшись, громко и чётко, он отскочил в сторону.
Кряхтя и рыча, из-под вагона выползало нечто отдалённо похожее на человека, но без ног и рук, а тело было уродливо вытянуто и покрыто чёрной кожей, будто выжженной. Волосы, напоминающие грязную лыковую мочалку, торчали клочьями из обнажённого черепа. Как это существо умудрялось двигаться, Николай не понял, да и вряд ли хотел в этом разбираться.
Коля отбежал на несколько шагов, поднял крупный камень размером с пару кулаков и швырнул его в существо. Булыжник отскочил от уродливого тела — чудовище только издало дребезжащий рык и начало выпрямляться, будто пытаясь встать на свои несуществующие конечности.
Выбора не было. Колян рванул от вагона в сторону леса и в этот раз мчался словно Форрест, будто в последние десять лет он ежедневно бегал по утрам, а не пролёживал бока в кровати. Лес мелькал перед глазами тёмной полосой, ветви хлестали по лицу.
Тяжело и надрывисто дыша, Николай остановился уже далеко в лесу. Отдышавшись, огляделся по сторонам, внимательно всматриваясь во все мелочи, но вокруг были просто сосны и берёзы, неподалёку лежало поваленное дерево, надломленное чуть выше Колиного роста, земля была покрыта прошлогодними испревшими листьями, а в воздухе звучал лишь тихий шелест деревьев, да редкие голоса птиц. Коля немного успокоился, но теперь нужно было придумать, где встречать ночь, потому что солнце близилось к закату. Жажда всё решила за Николая, отправив его искать хоть какой-то ручей до наступления темноты, хотя разум осознавал, что найти воду сейчас практически нереально. Коля наугад выбрал направление и медленно двинулся вперёд, вслушиваясь в каждый шорох.
Не пройдя и десяти минут, он напоролся на жуткую полянку. Она была не слишком большая, размером с половину футбольного поля. Но на этом крохотном клочке земли без деревьев странным и пугающим было абсолютно всё.
Каменные стулья, высотой метра в три и в количестве четырёх штук, стояли вокруг не менее высокого идеально круглого стола. Эта необычная мебель словно была высечена из монолитных кусков больших камней. Чуть поодаль из земли торчали деревянные столбы, по бокам и сверху которых были разложены ветки таким образом, что получалось некое подобие шалаша, но входа Коля не наблюдал, по крайней мере, с той стороны, с которой он смотрел на всё это.
Приближаться к этой столовке великанов, как уже мысленно окрестил странное место Коля, ему не хотелось. Но вроде всё было спокойно, и интерес брал верх. А ещё больше Николая туда тянула жажда: он мечтал сделать хотя бы глоток прекрасной, божественно сладкой воды, которую рассчитывал здесь найти.
Обойдя стол и стулья со стороны шалаша, Николай увидел огромное костровище. Угли и головёшки, коих там было много, не тлели и не дымили. Видимо, постояльцев этого места не было как минимум несколько часов. Костей и прочих страшных кусков, которые ожидал увидеть Николай, не оказалось. Это хоть немного успокоило Колю, но мысль о том, что великаны могли всё съедать целиком, в голове всё-таки была.
Николай вглядывался в шалаш, пытаясь найти вход. С одной стороны он обнаружил что-то вроде огромной двери, сделанной из переплетённых веток. Она была прислонена к шалашу, просто закрывая вход. Приложив все свои силы, Коля сдвинул её, и она с грохотом упала на землю, чуть не придавив мужчине ногу.
Внутри шалаша было достаточно темно, лишь немного света проникало сквозь плотно уложенные ветки. Когда глаза Николая более-менее привыкли к сумраку, он, стоя на пороге, разглядел внутреннее убранство.
В центре стоял массивный каменный стул. Хотя он был чуть меньше тех, что снаружи, его размеры всё равно казались неимоверно огромными для человеческого тела. У ножек стула виднелось грубое громадное ведро, вырезанное из цельного куска большого дерева. Немного в стороне возвышалось нечто, напоминающее экран, только вместо привычного стекла и пластика он был сделан из природных материалов: поверхность его была покрыта шкурами животных, натянутыми на деревянный каркас и сшитыми между собой толстыми волокнами.
Николай зашёл в шалаш, хрустя мелкими обломками веток, попадавшимися под ноги. Каменный стул притягивал взгляд. Коля приблизился к нему, чтобы рассмотреть детали. Седалище находилось как раз на уровне его глаз, а на широких, грубо отёсанных подлокотниках, до которых можно было дотянуться только на носочках, располагались две выпуклые кнопки тускло-красного цвета, словно выкрашены они были очень и очень давно. Но куда больше внимания привлекало ведро. Колян заметил внутри него жидкость, блеснувшую в слабом свете. Вода!? Мужчина, оглянувшись с опаской на вход, подошёл к ведру, обмакнул в него палец и с лёгким недоверием облизал. Действительно вода! Она была странной, с лёгким привкусом металла, но от этого казалась ещё более манящей.
Не удержавшись, Николай нагнулся над ведром и начал жадно черпать воду руками. Однако это быстро показалось неудобным — он опёрся грудью о край ведра и стал, как зверь, лакать прямо из него, так алчно, будто хотел выпить всё. Вдоволь напившись и выпрямившись, Колян смачно отрыгнул. Рык получился настолько резким, что заставил Николая вздрогнуть. С жаждой было покончено. Одной проблемой стало меньше.
Вдруг на экране из шкур возникла мутная картинка, словно кто-то неожиданно врубил проектор: замелькали неясные точки и полоски, но постепенно изображение обретало чёткость.
— Эй, кто здесь? — крикнул Николай строгим голосом.
Никто не отозвался. Коля ошеломлённо смотрел на экран, на котором транслировалось то, что было внутри вагона. Видеоряд шёл рывками, словно невидимая камера передавала чьё-то зрение. Тело и руки, мелькающие в кадре, Николай узнал мгновенно — по одежде. И принадлежала она Жеке.
Кадры показывали, как Жека осторожно передвигается внутри вагона, внимательно оглядывая его. Звук с экрана был вполне различим: вначале слышалось сбитое дыхание, а затем неприятный, режущий ухо писк.
Пассажирский поезд №127 «Свердловск–Адлер» отправился в путь ещё до полудня. Теперь же, в глубокую ночь, он размеренно постукивал колёсами, убаюкивая пассажиров. Почти все в седьмом плацкартном вагоне спали, уютно укрывшись ватными одеялами. Лишь в самом конце, в последнем купе не прекращалась тихая болтовня. Все четверо попутчиков увлечённо о чём-то спорили.
— Да быть такого не может, сынки, — говорила ещё не совсем старенькая, но всё-таки бабулька с пучком седых волос.
— Клянусь вам, баб Маш, я эти места как свои пять пальцев знаю, ещё только второй год на пенсии — не мог я забыть, — уверенно басил высокий мужчина с густыми усами. — По этому маршруту раньше часто меня отправляли. Сами понимаете, каждый кустик приметил.
— Сан Саныч, ну вы ведь машинистом были. А там у вас другой ракурс, так сказать, сейчас-то вы в качестве пассажира едете, — вмешался молодой студент в больших очках.
— Ну, раз человек говорит, что он всё тут знает, значит, так и есть, — вставила своё веское слово пухлая дама средних лет. — Надо доверять профессионалам.
— Да тише вы там! — буркнул мужчина с верхней боковушки напротив, отворачиваясь к стенке. — Поспать дайте, уважать надо всех людей, а не только профессионалов.
Баба Маша прислонила палец к губам, показывая остальным, чтобы тише общались, и ещё более тихим шёпотом спросила, глядя на Саныча:
— Может, к проводнику пойдём, да у него и спросим, куда это нас везут?
— Давайте. Только не всей гурьбой. Вы тут посидите, а мы с баб Машей сходим, — предложил Сан Саныч, поднимаясь. Его высокий силуэт казался одновременно пугающим и мягким в тусклом свете ночного поезда.
Студент и дама, особо и не желая идти, остались в купе. Бабуля с боевым настроем пошла впереди, ловко уворачиваясь от свисающих с полок ног, простыней и матрасов.
Стучать в купе проводника баба Маша и Сан Саныч не стали, а просто открыли дверь, она была не заперта. Проводник дремал на заправленной полке.
— Товарищ, — позвала старушка негромко, но настойчиво, трогая проводника за ногу. — Проснитесь, у нас вопрос!
Мужчина вздрогнул, резко сел и тут же встал на ноги. Его голубая форменная рубашка была измята, галстук расслаблен и болтался как тряпка.
— Граждане, вы чего так пугаете? Постучались бы хоть, — недовольно пробурчал проводник.
— Да не до стука нынче, — заговорил Саныч. — Я ж машинистом здесь работал, эту линию как облупленную знаю. А тут, смотрите чего, не туда нас везут, — указал он в сторону окна.
— Как это не туда? — Проводник взглянул на наручные часы. — Скоро Чапаевск будет. Через двадцать минут. Всё по расписанию.
— А я тебе говорю, не туда нас везут. Я эти пути впервые вижу — абсолютно незнакомая местность, — настаивал на своём Саныч.
— Да вы, граждане, спать идите, — проводник замахал руками. — Никакой паники. Всё в порядке.
Пятясь назад, бабуля хотела было закричать, но прежде подумала: ведь действительно, может же Саныч этот ошибаться, а может, он вообще никогда и не был машинистом, а только из дурдома вышел, например.
— Довольно, Саша, — бабуля взяла под руку «машиниста». — Видите, нам тут не рады. Пойдёмте. А то и вправду…
— Сейчас, погоди, баб Маша, я скоро, — буркнул Саныч и, убрав её руку, отправился в сторону первого вагона, на разговор к машинисту. Всех сменщиков Саныч знал, если конечно никого новенького не добавилось.
Сан Саныч вышел в тамбур и обомлел. За окном двери, ведущей на сцепку вагонов, сквозь сумрак ночи мелькали шпалы, одна за другой скрываясь под колесами поезда. Решив, что теперь их вагон последний, а локомотив толкает, а не тянет, Саныч отправился стремительным шагом к концу вагона. Баба Маша уже вернулась в купе и общалась со студентиком. Саныч только бросил на них быстрый взгляд, и пошёл в задний тамбур. Но и то окно показывало шпалы, на сей раз уплывающие вдаль.
Саныч прижался лбом к стеклу двери, пытаясь рассмотреть хоть что-то ещё, но густая ночь обволакивала вагон, одиноко мчащийся по рельсам. Снаружи послышался странный шум, будто что-то скреблось по корпусу вагона.
Я уже свыкся с этим противным писком. Поначалу он не давал покоя, но постепенно слух мой притупился. Откуда писк раздавался, найти так и не удалось: каждый раз, когда я подходил ближе, как мне казалось, к источнику звука, он замолкал и через несколько секунд начинался в другом месте вагона. Уверен, этот писк был насмешкой надо мной, либо способом быстрее прогнать меня. В какой-то момент я решил просто его игнорировать.
Больше ничего сверхстрашного в вагоне не обнаружилось, но странным, нелогичным и необъяснимым было абсолютно всё. Как этот вагон оказался здесь? Почему брошен в один миг? Почему так прекрасно всё сохранилось? И как мне вообще выбраться отсюда?
В центре вагона, в купе, на столе, среди газеты с семечками, варёной курицы и складного ножа, я нашёл фотографию. Чёрно-белый снимок, слегка заляпанный жирными пятнами. На фоне какой-то массивной статуи динозавра — церапторса, кажется, — стояла семья: мужчина, женщина и мальчик. Обычный снимок, сделанный на память. Но что-то меня в нём смутило. Я пристально вглядывался в лица на фотографии. Я знал их. Видел их именно такими, как на этом снимке, словно ничего с тех пор не изменилось. Но где и когда? Меня охватило этакое чувство дежавю, но в отношении людей.
— Ладно, — пробормотал я вслух, сам не понимая зачем. — Надо выбираться отсюда.
Я ещё раз пробежался по вагону, пытаясь найти хоть какие-то ответы на свои вопросы. В каждом купе было что-то, но это никак не приближало меня к разгадке, не объясняло той странной ситуации, в которой я оказался. Мне встречались то детская игрушка, то газета с советскими заголовками, то кружка с чаем, который не успел остыть. И писк… Он преследовал меня, замолкая ровно тогда, когда я делал попытку отыскать то, что могло бы издавать этот звук.
Аварийного молотка я нигде не нашёл, но кирпич в простыне, которым кто-то подпёр дверь в вагон, теперь сгодился и мне. Естественно, я ожидал, что окно не разобьётся, но, достаточно сильно размахнувшись и швырнув кирпич в раму, я легко и просто пробил выход на улицу. Всё стекло покрылось частой паутинкой, а на месте удара зияла прекрасного размера дыра. Остатки стекла я выдавил наружу, предварительно обмотав руку одеялом. Путь к свободе был открыт.
Вылезать оказалось проще, чем я думал. К моему счастью, никакие зомби и подобная чертовщина мне не встретились. Что ещё меня обрадовало, так это то, что не изменился ни сезон года, ни время суток, хотя, надо признаться, мысли были всякие. Вылезу я, а там зима. Или ещё хуже — ночь, пурга и минус сорок. Но всё оставалось таким же, как прежде: тёплое лето, полуденный свет. Я обернулся на окно. Конечно, оно снова было целым, будто я никогда его не разбивал. Этого я и ожидал. Всё здесь было каким-то неправильным, но эти странности мне казались уже неважными. Я был снаружи.
Я с облегчением выдохнул и осмотрелся по сторонам в поисках своего друга. А ведь Колян, наверное, даже не заметил моего исчезновения.
— Колян! — позвал я приятеля достаточно громко.
— Коля! — снова крикнул я, сворачивая к тому месту, где видел его в последний раз, прежде чем залез в поезд.
— Чего разорался? — спокойно спросил Николай, сидя на рельсе как ни в чём не бывало, лениво ковыряя носком ботинка камешек.
— Да ничего, — растерянно хмыкнул я, даже как-то опешив от его безмятежности. — Вагон, кажись, проклятый. Пойдём от него подальше.
Мы медленно пошли по шпалам в обратную сторону, а по пути я рассказывал Коляну всё, что повидал в вагоне, друг преспокойно слушал, ничему не удивляясь, и отвечал абсолютно без эмоций. Видимо, стресс, решил я, не стоит пугать Коляна ещё больше. Глядишь, сердце не выдержит, я ж потом себя винить-то буду.
— Ты точно в порядке? — спросил я его в какой-то момент.
— Да, всё нормально, — ответил друг так спокойно, что мне стало не по себе.
А в это время в «логове великанов» настоящий Коля орал в экран:
Естественно, никто его не слышал.
