Конкурс крипистори + Страшные истории

Дверь в кабинет открылась именно в тот момент, когда я с хлюпаньем втянул в себя очередную порцию лапши быстрого приготовления. На пороге стоял лейтенант Борис Молчанов, в коллективе – Борик, для своих – Борцун. Вошёл. Старчески кряхтя, хотя был всего на два года меня старше, сел на стул, поддёрнув форменные брюки. Швырнул фуражку на стол. Его коротко остриженные русые волосы упрямо встопорщились забавным ёжиком.

- Ещё один пропавший в гаражах на Жуковской, третий за неделю.

- У меня вообще-то обед – кивнул я на цветастое картонное ведёрко перед собой, исходящее густым духом говядины и специй – Не присоединишься?

Борик брезгливо поморщил нос:

- Фу. Как ты можешь это есть? Там же нет ничего натурального.

Супруга Борика была пэпэшницей и подсадила на это новомодное веяние и своего мужа. Все знали, что он таскал с собой на работу тормозки с какими-то правильными салатами и отварной рыбой, и за это над ним незлобно подтрунивали, ну а он в долгу тоже не оставался.

- Натуральное или нет, главное вкусно. Мы в училище и не таким питались – ответил я, беря из пакета новый ломтик «Бородинского».

- Я что говорю. Скворец тебя к себе вызывает. Сейчас. Хочет это дело тебе отдать.

- Я не могу. Я уже занят. Веду дело по щипачам в маршрутках. Так что пускай ищет другого – из-за того, что рот мой был занят, получилось несколько невнятно.

- Ромыч, ты же знаешь главную заповедь нашего отдела?

Я проглотил кусок хлеба, сценически закатил глаза и процитировал:

- На каждое самое важное дело есть ещё десять не менее важных, каждое из которых важнее всех остальных. Знаю, конечно. Но у меня обед – и я демонстративно отправил в рот очередную порцию лапши. Несколько капель бульона брызнули на стол.

- Нет. Я про другую заповедь – с некоторой брезгливостью взглянул на это Борик - Где начальство считает, что отпуска у нас всегда не вовремя, выходные слишком часто, рабочий день слишком короткий, а обеденный перерыв слишком длинный. Поэтому Скворец зовёт тебя к себе безотлагательно.

Я с сожалением отставил на сейф ведёрко доширака, смахнул крошки со стола, залпом влил в рот остатки холодного кофе и поднялся, вытирая пальцы и лицо салфеткой. Вышел в коридор и направился к кабинету начальника. Молчанов ковылял следом.

Подполковник Константин Ефимович Скворцов сидел в своём просторном кабинете, подставив лысину под струю воздуха из кондиционера. У него был очень живописный профиль, в котором просматривались черты античных скульптур Сократа или Зевса, сквозили нотки рыцарского благородства и отваги. Такое лицо было бы уместным где ни будь в театре или киноэкране, но никак не в казённом кабинете начальника отдела Уголовного Розыска. Был он человеком очень строгим, твёрдым, но справедливым и максимально честным, насколько позволяла ему должность.

- А, Горелов! Проходи, садись – его баритон был не менее благородным. Не хуже чем у оперного певца.

Я уселся в одно из кресел вдоль длинного стола для совещаний.

- Молчанов сообщил тебе суть того, зачем я тебя позвал?

Я кивнул:

- Сказал. Третий пропавший в гаражном кооперативе на Жуковской. Третий за неделю, если быть точнее.

- Всё верно. Третий пропавший. И снова ни следов, ни свидетелей. Я хочу поручить это дело именно тебе, ты толковый парень. Вон, как быстро с пропавшим пенсионером дело распутал. Так что опыт есть. И прошу – поменьше огласки. Нам ещё не хватало, что бы СМИ про всяких маньяков трубить начали.

- Константин Ефимович, но я уже веду дело…

- Это подождёт. А лучше я передам его стажёру, пусть проявляет свои таланты в работе, а не только бухгалтерии глазки строит.

- Никитину? Слишком молодой он для этого, не серьёзный…

- Вот пусть и тренирует свою серьёзность – хлопнул по столу Константин Ефимович, отрезая – Вот, возьми все материалы по твоему новому делу, – подтолкнул он ко мне папку с документами. - И можешь идти. Берёшь с собой в напарники Молчанова и выдвигаетесь сейчас на место, там с участковым проведёшь все необходимые мероприятия. Вопросы?

Не дожидаясь ответа, он снова повернулся ко мне своим монументальным профилем, подставив голову под кондиционер. А я, сжав папку под мышкой, полный «праведного гнева», вышел из кабинета. За дверью стоял Борик. Не говоря ни слова, кивнул ему «следуй за мной». Зашёл к себе, надел фуражку и куртку, взял необходимое для работы снаряжение, и мы вышли на стоянку служебного транспорта.

Минут через десять были уже на месте. Гаражный кооператив «Трек» ничем не отличался от сотен других, в других городах. Ряды железных и кирпичных боксов с двух и односкатными крышами и металлическими воротами. Однообразная синяя и красная, изредка – зелёная, цветовая гамма. Обязательным атрибутом были несколько ржавых скелетов автомобилей, стопки старых покрышек и кучи промасленной ветоши тут и там.

Участковый, невысокий парень, в мятой форме не по размеру, стоял в окружении пёстрой толпы владельцев гаражей, о чём-то с ними беседуя, и делая записи в блокноте. Его помощник стоял в отдалении, делая вид, что внимательно всё осматривает.

Мы подошли, и я закинул окурок в стоящую неподалёку бочку с мусором.

- Всем здравствуйте. Оперуполномоченный отдела уголовного розыска старший лейтенант Горелов, – представился я.

- Младший лейтенант Рузаев – ответил участковый, протягивая ладонь. Пожали руки.

- В общих чертах обрисуй суть дела.

- Да что обрисовывать? В третий раз похожая ситуация. Первым пропавшим был местный бездомный, вторым был сторож, а теперь один из владельцев. Вахрушев Сергей Наумович, пятьдесят шестого года рождения, пенсионер. Пропал, предположительно, позавчера вечером. Дома не появлялся, но там привыкли к его поздним возвращениям. Потом начали беспокоиться, звонить. Телефон оказался недоступен. Пришли сюда, поспрашивали других владельцев. Никто его не видел. Гараж оказался не заперт, инструменты и запчасти разложены так, будто хозяин только что отошёл. И ни каких следов. Всё, как и в прошлые разы. Вызвали полицию. Вот, проводим следственные мероприятия, опрашиваем местных…

- Хорошо, пойдём, осмотрим гараж пропавшего.

Мы направились между кирпичными коробками вглубь кооператива. Группа местных потянулись за нами. Бокс находился почти в самом конце территории, возле небольшого, заросшего бурьяном пустыря, с кучами щебня и мусора. Всё было, как и описал Рузаев – обстановка гаража выглядела так, будто хозяин должен вот-вот вернуться. Просто зашёл за угол отлить. Даже банка с недопитым пивом стояла так, будто её только что отставили в сторону.

Мы с Молчановым провели фотосъёмку внутренностей бокса и прилегающей местности, включив диктофон, поспрашивали мужиков. Никто ничего не видел и не слышал. Пропавший пришёл сюда позавчера вечером где-то в восемнадцать тридцать, поболтал с товарищами, пропустил с ними стаканчик - другой, и ушёл к себе в гараж, перебирать карбюратор своей старенькой семёрки. Допоздна он оставался довольно часто, и когда домой уходил последний из автолюбителей, то видел что свет в боксе у него горит, и слышались звон инструментов и музыка из магнитолы. Мы это тут же проверили и обнаружили, что радиоприёмник автомобиля был действительно включён, а аккумулятор разряжен в ноль, будто аппарат работал всю ночь. В общем, информации было крайне мало, а та, что имелась, вызывала в основном вопросы. Время от времени на меня накатывало ощущение чужого тяжёлого взгляда. Будто что-то недоброе тайно следило за мной, заставляя время от времени настороженно осматриваться.

Мужики уже разошлись, а мы с Молчановым стояли и курили у ворот кооператива. Участковый со своим помощником стояли рядом, переминаясь с ноги на ногу.

- Спасибо вам. Дальше мы сами – сказал я им. Рузаев облегчённо вздохнул, передал нам блокнот с показаниями свидетелей, попрощался и вместе с помощником удалился.

- Ну что? Какие идеи? – спросил я Борика.

Тот пожал плечами:

- Может забухал где- нибудь или к любовнице свинтил… Хотя, третья пропажа за неделю – это уже не совпадение.

- Ладно, давай в отдел. Посидим на месте, покумекаем, доклад напишем. Кофе хочется – умираю.

Прибыв на место, занялись рутиной. Писали доклад, перекачивали фотографии с фотоаппарата на рабочий компьютер, курили и пили растворимый кофе. Открыл папку с делом и стал перебирать документы по предыдущим исчезновениям в этом гаражном кооперативе. Там же был пакет фотографий с места и флешка с этими фото в электронном виде. Их я тоже перебросил в свой компьютер, так удобнее было с ними работать. Можно увеличить и внимательно рассмотреть любой интересующий участок. Борик забрал с собой часть документов и фотографий, что бы сделать себе ксерокопии. В общем – трудовые будни.

С чего бы начать? Я листал блокнот с записями показаний свидетелей. За что бы зацепиться? Нужно проработать несколько основных версий, а потом их по очереди проверить.

Провозились мы до вечера. Когда Борик уходил, я как раз просматривал фотографии со второго исчезновения, когда пропал сторож. В дверях он остановился и сказал:

- Съезжу-ка до гаражей ещё разок. Осмотрюсь внимательно. Вдруг, мы что-то упустили.

Я только головой кивнул, кликая мышкой на очередное фото. Что-то мне в этих фотографиях не нравилось. Я отобрал несколько наиболее подозрительных, и стал их пристально разглядывать. Взгляд мой зацепился за изображение красного железного гаража, стоящего как бы в отделении от других. На территории пустыря. И тут я понял, что дело именно в нём. Он был какой-то неправильный, с неуловимо нарушенной геометрией. Те поверхности, которые должны были быть ровными, где-то вспухали небольшими буграми, а где-то наоборот, втягивались внутрь.

Я нашёл все фото с этим гаражом. Невероятно, но и в деле с первой пропажей, этот гараж пару раз попал в кадр. Начал их сравнивать и обнаружил, что каждый раз форма гаража немного другая. Нет, в целом он оставался красной жестяной коробкой с двухскатной крышей, но какие-то нюансы формы, кривизна стен и изгибы углов неуловимо отличались. В конце концов, я наткнулся на одно из фото, которое сделал сегодня, где внезапно обнаружил, что ворота гаража чуть-чуть приоткрыты, а за ними - зловещая тьма. Я снова просмотрел все сегодняшние изображения этого строения, и на всех створки были закрыты плотно. Вернулся к кадру с приоткрытыми воротами. Ледяные мурашки пробежали по позвоночнику, словно что-то наблюдало за мной из тьмы. Именно это ощущение было у меня, когда мы копались на территории кооператива. Судя по изображению, это фото было сделано в тот момент, когда я находился ближе всего к таинственному гаражу. Будто из него что-то выглянуло, подстерегая нас, ожидало, что бы мы подошли поближе, и ждало момента… Момента чего? Э, брат. Что-то меня понесло, пора сделать перерыв.

Встал, открыл форточку, закурил. Лень было идти в курилку по тёмному пустому коридору. Да и всё равно в здании почти никого нет, кроме дежурных. Можно без палева покурить и в кабинете. Нужно позвонить Молчанову, пусть посмотрит на этот гараж поближе, раз он уже там. Сотовый сообщил, что аппарат абонента отключён или вне зоны. Ладно, чёрт с ним. Завтра съездим, посмотрим. Вернулся к показаниям свидетелей по первому делу, когда пропал местный бродяга. Нашёл те, которые давал сторож, пропавший вторым. Эх, если бы он тогда знал… Но вернёмся к показаниям. В них сторож сетовал, что стали пропадать сторожевые собаки. Сперва доберман, а потом овчарка. А после собаки вообще стали избегать территории кооператива. А по ночам он пару раз слышал странный шум, похожий на очень тихое ворчание, от которого вибрировало всё, даже зубы и кости, и сводило параличом мышцы. Но это вообще больше походило на мистику. Что можно было легко списать на последствия употребления сорокоградусных напитков. Тем более, в показаниях свидетелей после пропажи самого сторожа, о нём отзывались как о профессионале гранёного стакана.

Нашёл в папке ксерокопию плана территории кооператива. Стал внимательно её изучать, особенно, то место, где по фотографиям стоял странный гараж. Судя по документу, этот участок был пустырём. Возможно, там планировали строительство гаражей в будущем, или думали продавать эти территории желающим. И скорее всего, а точнее наверняка, этот гараж был построен уже позже открытия кооператива.

Посмотрел на часы. Ого, уже девять вечера! Пора домой. Ясно теперь от чего в голове сумбур, и уже всякие предположения в голову лезут, одно нелепее другого. Выключил компьютер, погасил свет. На проходной отдал ключи дежурному, и вышел в прохладу вечерней улицы. Вздохнул в полную грудь, закурил, и сев в машину отправился домой.

Дома попробовал снова позвонить Молчанову. Опять недоступен. В душе закопошился противный червячок беспокойства. Никак не выходило из головы это ощущение пристально следящего взгляда из щели между створками заброшенного гаража. Проворочался половину ночи. Пару раз вставал, выходил на балкон покурить. Наконец сумел забыться тяжёлым сном, с тревожными сновидениями, которые почти сразу забылись после пробуждения.

Наутро, когда я уже сидел в своём кабинете за кружкой кофе, ожидая Борика, ко мне заглянул Володька Пожедаев.

- Ромыч, привет! Борцуна не видел? Его Скворец ищет – заявил он с порога.

- Нет – ответил я – сам его жду.

- Он не появлялся на работе, сотовый не отвечает, а домашние говорят, что не приходил ночевать. Подумал, может ты знаешь, где он?

Я почувствовал, как между лопаток пробежал холодок от плохого предчувствия.

- Понятия не имею. Сегодня с ним не связывался… Хотя, подожди – я встревожено посмотрел на Володьку – он вчера собирался по нашему делу на место преступления съездить, ещё раз посмотреть поподробнее. В гаражный кооператив на Жуковской.

Видимо Володька прочитал что-то такое в моих глазах, потому что тут же заявил:

- Зови Никитина, поехали!

На место мы добрались за пять минут, под непрекращающийся трёп стажёра. Начал уже жалеть, что согласился взять его с собой. Как я и предполагал, машина Молчанова – старенький синий Форд Фокус, стоял у ворот. Остановились рядом, вышли все втроём. На территории, у одного из гаражей, встретили компанию вчерашних мужиков. Я подошёл поздороваться, меня узнали.

- Мужики, вы моего напарника не встречали? Он вчера сюда приехал, машина его у ворот стоит.

Те пожали плечами, ответили отрицательно. Тогда мы направились к гаражу, который осматривали давеча. В нём всё было так же, как и вчера, ничего не изменилось. Мужики с интересом потянулись за нами следом.

- Борик! Борис! – зачем то позвал я, словно надеялся на ответ.

Взгляд мой упал на таинственный гараж, одиноко стоящий на пустыре, метрах в пятидесяти от нас. Даже при свете дня он выглядел зловеще. И сейчас я ясно мог разглядеть массивный навесной замок на его воротах.

- Мужики, а там чей гараж? – махнул я в его сторону.

- Да шут его знает – почесал в затылке один из них, пожилой детина с седыми усами, выправкой похожий на бывшего военного – давно стоит, а хозяина нету у него. Вроде как помер почти сразу после его постройки, а выкупить желающих не нашлось. Даже и не помню точно, когда его построили, лет семь или восемь назад.

Но я его уже почти не слышал, внимательно разглядывая лежащий в жухлой траве возле ворот таинственного строения слабо светивший предмет. Это был фонарик Молчанова. В этом я ошибиться не мог, ведь сам подарил его Борику на день рождения. Профессиональный, спецназовский, производства США. Не отводя от него глаз, вынул из кобуры пистолет и медленно двинулся в ту сторону. Все присутствующие затихли, с опаской поглядывая на меня. Володька Пожедаев, проследив направление моего взгляда, оценил всё верно, потому что тоже вынул оружие, и, взяв на прицел ворота загадочного гаража, двинулся рядом со мной.

- Что происходит? – осведомился вполголоса, Никитин, беспечно засунув руки в карманы, идя следом за нами.

Я не ответил, медленным шагом приближаясь к зловещему строению, и не отводя взгляда от его ворот. Ощущение тяжёлого недоброго взгляда отозвалось ледяными мурашками по спине. Володька тяжело сопел рядом, подняв пистолет по всем правилом стрельбы стоя. И это внушало мне уверенность в том, что он, если что, не дрогнет, не побежит, прикроет. Но всё равно, как бы я не был настороже, оказался не готов к тому, что ворота приоткроются. Несмотря на то, что на их дужках висел массивный замок. Резко, и совершенно бесшумно, между створками образовалась щель сантиметров в пятнадцать шириной, а за ними была тьма. И она бурлила словно кипящая жидкость. Сухая трава перед щелью колыхнулась, словно от исполинского вдоха, а потом колыхнулась обратно, как от выдоха. Мы с Володькой встали как вкопанные, но Никитин, возомнив себя бесстрашным голливудским копом, крикнул:

- Эй! Кто там! Выходи, руки за голову! Мы вооружены! – и шагнул из за наших спин вперёд.

- Никитин! Стой! – только и успел крикнуть Володька, прицеливаясь в живую тьму гаража.

Но стажёр был уже рядом, и потянул руку к воротам. Всё произошло в доли секунды. Створки, не издав ни звука, стремительно распахнулись, что-то чёрное, расплывчатое, метнулось к парню, захлестнуло поперёк туловища, и втянуло в жидкую, пузырящуюся тьму. Так быстро, что Никитин не успел издать ни звука. Ворота бесшумно захлопнулись, а мы с Володькой начали, как безумные, стрелять в металлические стенки гаража, высекая искры и пробивая круглые дыры.

Сзади кто-то заорал, послышались шаги убегающих ног. И тут нас накрыло волной низкого ворчания, от которого заныли зубы и завибрировали кости, а все окружающие звуки словно погрузились в вату. Казалось, на нас рухнуло всей тяжестью атмосферы небо. Пожедаев выронил пистолет и упал на колени, закрывая уши ладонями. Он что-то кричал, но его голос тонул в этом густом рыке, как муха в меду. Казалось, что у меня уже начали вибрировать зрачки, каждый нерв, каждая клетка тела. Я чувствовал, что совсем не могу шевельнуться.

Сколько это длилось, я не помню, словно заворожённый глядя на то, как ворота страшного гаража открываются, медленно и торжествующе. А к нам по жухлой траве языком тянется и струится сгусток тьмы, словно огромная вуаль из длинных чёрных волос, плывущих в стремительных водах ручья. Он постоянно колыхался, клубился и змеился отдельными прядями в десятке сантиметров над землёй, неумолимо приближаясь к своим парализованным жертвам. До нас оставались уже считанные метры, как вдруг из-за наших спин вышла высокая фигура с выправкой бывшего военного. В его руке что-то полыхнуло, бросок – и огненной кометой, оставляя дымный хвост, в распахнутые ворота полетела стеклянная бутылка с горючей жидкостью. Звякнуло, разбиваясь, стекло, взметнулось коптящее пламя. Парализующий гул мигом стих, язык тьмы стремительно втянулся в ворота гаража, как моллюск в раковину. А ещё через мгновение строение словно взорвалось неровными кусками жести. Они разметались в стороны, но застыли в воздухе, как на стоп кадре, удерживаемые липкими хвостами вскипающего чёрного облака, которое вскинулось на десяток метров над землёй, избегая жаркого алого пламени. Тьма клубилась, словно пряди чёрных волос в бурлящей воде, мотала, из стороны в стороны, со свистом рассекая воздух, огромными рваными кусками гаража, и было видно, что пучки этих тончайших щупалец вросли в металл, слились с ним в единое целое, и что гараж был всего лишь пустой скорлупой этой неведомой твари, её охотничьей маскировкой. А ещё было видно, что эти гигантские чёрные пряди вырастали из круглой ямы в земле, в том месте, где некогда был центр строения. Но самым нереальным было то, что само это бьющееся в пламени существо не издавало ни единого звука.

Огромный лист зазубренного металла с шумом пронёсся буквально в полуметре от нас, обдав ветром. Воздух наполнился вонью горящей резины и плоти. Рядом с нами, под аккомпанемент матерных ругательств, встали ещё фигуры в спецовках и спортивных куртках, в воздух взлетели новые бутылки с горючей жидкостью. Первый огненный снаряд тьма отбила куском своей железной скорлупы, но остальные попали в цель. Агония пылающей твари была страшной. Нам пришлось ретироваться, чтобы не зацепило хлещущими во все стороны щупальцами и рваными кусками жести, которыми монстр, громыхая, рубил всё вокруг. И внезапно он исчез. Резко втянулся в дыру в земле, лишь звонко ударились друг о друга остатки гаража, которые больше не удерживаемые ничем, рухнули следом в чёрноту провала.

Следом полетели ещё несколько бутылок с адским содержимым. После мужики деловито принесли несколько канистр с маслом и мазутом и вылили их в жерло подземного костра. Взвилось чадящее пламя, столб жирного чёрного дыма поднялся почти до неба. Мы с Володькой сидели рядышком на старых шинах, не обращая внимания на всю эту суету, молчали, и курили, пытаясь удержать сигареты в нервно дрожащих пальцах. Володька попытался мне что-то сказать, но потом замолк, и просто сидел, с отрешённым взглядом. Подходили мужики, что-то нам говорили, жестикулировали, но видя, что мы не реагируем, махали руками и вновь куда-то убегали. Я равнодушно наблюдал, как из уха товарища вытекала тоненькая струйка крови, на которую он не обращал никакого внимания, и капала на плечо форменной куртки. Сквозь чёрный дым зловеще светило солнце.

Само собой, в отделе нам никто не поверил. Так же как и не поверили свидетелям, мужикам из кооператива. Следов Молчанова и Никитина так и не обнаружили, а нам с Пожедаевым пришлось воспользоваться услугами психолога, по настойчивому требованию начальства. Коллеги сочувственно смотрели на нас, перешёптывались за спиной. В итоге подполковник Скворцов, стараясь избегнуть излишнего внимания СМИ, замял это дело, сделав основной версию, в которой мы с Пожедаевым стали свидетелями убийства стажёра Никитина безумцем, который до этого расправился с Молчановым, и после скрылся в заброшенном гараже. В ответ мы открыли огонь по зданию, и пуля попала в газовый баллон, что привело к взрыву и пожару. Вследствие чего были уничтожены все тела и улики. Конечно же, было дисциплинарное разбирательство. Меня, за некомпетентность, повлёкшую за собой гибель сотрудника, разжаловали до младшего лейтенанта и отстранили от всех дел. Но Скворцов Константин Ефимович, видимо в глубине души всё же поверивший нам, этим всё и ограничил.

Прошло уже три месяца после этих событий. Пару раз я приходил в гаражный кооператив «Трек», что бы постоять над ямой, которые местные мужики уже превратили в свалку, и там, вместе с пожилым детиной, с выправкой военного, которого звали Виктором, опрокидывал рюмочку, поминая своих погибших коллег.

После всего прошедшего я излазил весь интернет в поисках информации об этой чёрной твари. Но ничего так и не нашёл. Зато обнаружил множество сообщений о регулярно пропадавших, таинственным образом, людях. Из чего я сделал вывод, что это существо далеко не одно. Кроме того, я перечитал много литературы о применяемом ею способе охоты. В науке это называется мимикрия. Способность существа принимать вид безобидных и не привлекающих внимание, или отпугивающих вещей. Довольно распространённое явление в природе. Например, так поступают некоторые виды богомолов, палочников, бабочек и пауков. Это эволюционное соперничество между хищником и жертвой длится уже много миллионов лет, с доисторических времён. Но, судя по всему, подземные твари пошли в этом направлении значительно дальше. Возможно даже, что их эволюция проходила совершенно независимо от нашей, в мрачных подземных океанах, чьи неведомые волны плещут на глубине нескольких километров под землёй.

Кто знает, когда они впервые выбрались на поверхность из своих зловещих пещер, лежащих глубоко в недрах планеты, и когда впервые познали вкус человеческой плоти. Очевидно, что поначалу они охотились на животных, и для этого не нужно было особенно изощряться в маскировке. Но в какой-то момент, они поняли, что человек более лакомая добыча. И для его поимки нужно было менять стратегию. Совершенствовать методы маскировки, находить более хитрые способы для устройства ловушек. В итоге они научились использовать небольшие заброшенные одинокие строения, которые не вызывали подозрений у человека, в качестве маскировки и защитной раковины. И с тех пор эти твари потихоньку завоёвывают своё место под солнцем. Возможно, все эти легенды про дома с призраками, аномальные места, в которых пропадают люди, про демонов из теней, имеют под собой реальную основу. Сколько миллионов пропавших стали жертвами этих подземных монстров? Сколько людей попали в их хитрые ловушки, подошли лишком близко к их охотничьим засадам?

А может они не имеют никакого отношения к земной жизни, а были заброшены к нам из космоса, намеренно, или случайно, с каким ни будь метеоритом, тут можно только гадать. Огромное поле для гипотез и фантазий. Ясно только одно. Мы можем с ними бороться, и оно боится огня.

Так размышлял я, идя к себе домой, после долгого трудового дня. Работал я теперь в архиве, и работы было много. В последнее время взял привычку ходить домой пешком. Подышать свежим, морозным, декабрьским воздухом, полюбоваться предновогодней иллюминацией города, насладиться скрипом свежего снега под ногами. Ото всех этих размышлений и воспоминаний повеяло ознобом по спине и всплыло полузабытое чувство тяжёлого холодного взгляда наблюдающего из укрытия хищника. Захотелось закурить. Похлопал по карманам. Чёрт, сигареты закончились. Нужно купить. Вон, кстати, ларёк в переулке стоит, там и куплю. Странно, вчера его вроде там не было. Да нет. Чушь, просто, раньше я его не замечал.

Часть 1

Открыв дверь, ведущую в чрево коммуналки, Маслов увидел знакомого милицейского, собравшегося выходить.

– О, Лёха! Ты чего тут? – он пропустил человека в форме вперёд, так и не зайдя внутрь.

– Да я это… в гости хотел. Поговорить там, то-сё.

Возникло неловкое молчание. Алексей прислонился спиной к стене, как-то странно разглядывая лицо собеседника.

– Гулять ходил. Полезно, по словам врачей.

– Понял, – чуть помедлив ответил милицейский, – слышал же, что химика с вашей школы взяли?

– Да. Был там утром, ужасное зрелище.

– Ну, как есть. Не стоило лезть куда не следует...

Маслов задумался.

– А можно с ним поговорить? Нормально не попрощались…

– Разрешил бы, но, боюсь, с ним уже никто не побеседует. В камере убили. Видать, заказ от тех, с кем работал. Чтобы не заложил никого. Расправа прям жёсткая: язык отрезали, и кровища по всей камере!

– Боже мой…

Алексей достал сигарету и закурил. Запах табака привёл Валентина в чувство.

– Такая история! Это не книжки читать, друг. И ещё интересное кое-что… вчера найден убитым твой сосед, Верещагин Константин.

Маслов решил притвориться непросвещенным – подсказала интуиция.

– Час от часу не легче. Палёным спиртом отравился?

– Да нет, хммм… в крови промилле не нашли, что удивительно. А убили… да вроде кто-то камнем огрел в парке.

– Ясно… ничего необычного?

– Неа, – Алексей докурил, выпустив последнее облачно сизого дыма и отлип от стены, – странный ты человек, Валя. Люди вокруг тебя долго не живут.

Маслов напрягся, ощущая тяжелый взгляд, но продолжал молча смотреть в сторону парка.

– Да шучу я! – засмеялся милиционер, хлопнув Валентна по плечу, – ладно, не горюй, прорвёмся… От Борьки привет! На домашнем пока занимается. Способный мальчик, хоть и проблемы есть… Пора мне, пожалуй… не хворай.

– Угу.

Неспешной походкой, Алексей удалился, оставив Маслова в недоумении. Солнце погрузилось в царство смерти, и на город опустилась темнота.

Внутри пакета оказались карточки пациентов двадцатилетней давности, журнал посещений и небольшая ветхая тетрадь в коричневой обложке. В журнале одни инициалы, да и тех три штуки. «М.В.П., Куп. Д.Б., М.А.Г.» – и никаких подписей, никаких указаний, нет даже времени приёма. Больше походило на шифр или же перечень особенных пациентов. А вот полистав тетрадь, Валентин заметил кучу интересного.

Она представляла собой личный дневник. Страницы сильно обгорели, но отдельные предложения прочесть удалось. По большому счёту на бумаге раскинулись обычные врачебные записи. Однако физик сразу уловил обрывки, в которых присутствовали инициалы из полупустого журнала посещений.

«М.В.П. Показатели организма в норме… но как он выжил после встречи в море с …», «Куп. Д.Б. исключительный случай, необходимо обратиться к Источнику. Провёл кучу времени снаружи…» – теория о том, что сокращения — это особые дела из личной практики, подтвердилась.

Спустя пару листов всплыли последние инициалы. Записи будто бы размыла вода. В избытке зачёркнутого, чего не разобрать.

«Вчера осмотрел жену М.А.Г. До встречи с этим… созданием…» – далее текст обрывался в обилии чернильных пятен, – «…по-другому себе представлял. Горел энтузиазмом. Теперь понимаю! Поможет только «Семь углов Хногф». Её привёз отец М.А.Г. откуда-то из Южной Америки. Потерял сон, хотя видел и не такое… нужно убить тварь до того, как он поймёт…»

Собираясь закрывать тетрадь, Валентин случайно заметил, что один из листов немного отклеился с краю, а за ним обнаружился другой. Видимо, владелец закрепил для утайки важного от чужих глаз. Пришлось повозиться, чтобы не порвать хлипкую бумагу, но, слегка потягивая за краешки, Маслов добрался до скрытой информации. Куча непонятных символов, смахивающих на алфавит. На левой странице красовались искусно нарисованные глаза с прямоугольными зрачками, с усмешкой смотрящие из пространства за бумагой.

Справа, среди россыпи непонятных букв, было написано следующее: «Подойди и выпей. Пустоши Г’хэана манят чудотворцев. Вчера я принял книгу «Семи углов Хногф» и научился видеть сквозь мир. На далёких планетах, куда не проникает свет, я погрузился в тайны живой плоти. Но вместе с этими знаниями пришли и ужасы. Хирургия теперь просто игрушка, вмешательства выполняются проще некуда. Самая большая операция, истинная алхимия, происходит в душе…»

Маслова затошнило. Отложив бумаги, он прилёг на постель. В сознании сквозил белый шум, кровь стучала по ушам. Может, болезнь давала о себе знать, а может, эти записи... нет, думать об этом не хотелось. Выпив таблетку аспирина, физик стал ждать, когда полегчает, но не мог не рассуждать фоном о прочитанном. Доктор, кажется, сошёл с ума.

– Книга, открывающая тайны вселенной… бред! Какие ещё пустоши Гхэ… или как там… – Валентин еле слышно шевелил губами, бубня себе под нос, – Йенсен ударился в оккультизм… и повредился рассудком.

Советский хирург из захолустья получил настоящий магический гримуар. Проще поверить в бред умалишённого. «Но что же всё-таки подтолкнуло врача к поиску спасения в колдовстве? Он увидел необычную жену того пациента…» – физик принялся перебирать информацию, пытаясь составить более-менее стройную теорию.

«Двадцать лет назад Йенсен столкнулся с человеком, тем загадочным М.А.Г. Возможно, из-за связи маньяка с магией. От него хирург и получил книгу. М.А.Г. показал доктору свою жену, и тот решил её по непонятным причинам прикончить, но вида не подал. В этот момент скорее всего и началось помешательство! Вероятно, М.А.Г. убил доктора, когда заподозрил угрозу…» – получалось, что между событиями в прошлом и происходящим сейчас кошмаром была связь.

«Спустя двадцать лет, Верещагин узнаёт об этом деле. Он копает и находит фамилию хирурга, связанного с М.А.Г., идёт в архив, но его поджигают. М.А.Г. осведомлён о действиях Верещагина… Может он и спивался из-за того, что знал о чём-то страшном? М.А.Г продолжает игру и похищает людей с улицы… наверняка, для обрядов. Приглашает других участников, сделав из Верещагина билет на представление. Милиция заметает следы в комнате убитого. И химик тоже был посвящен в действия маньяка! И только встретив женщину из дневника, решил прекратить дело и подсел на наркотики. Александра Гордеевича убрали, чтобы не растрепал про деятельность секты…» – чувства притупились, в голову заползали цепкие лапы сна.

Осталось только послание – «Он указывает без всякого спирта».

«А у Верещагина не нашли промилле в крови! Выходит, руку покойнику отвёл в сторону тот, кто хотел помешать планам М.А.Г. Возможно, и раковину подложил он же. Надо посмотреть, куда направляет рука…» – сон забрал учителя быстро и незаметно. В сознании проходили образы, набившиеся в голову за день. Медленно проплывала в звёздном небе рука Верещагина, где-то на фоне раздавался мерный стук африканских тамтамов. Он нарастал, пока не достиг великой кульминации – прорвался в реальность. Весь в поту, Маслов вскочил и не сразу понял, где находится. Кто-то ломился внутрь.

– Эй! Вы чё там?! – пересохшее горло подвело.

Тишина. Словно за дверью никого. А затем стоящие по ту сторону начали дёргать за ручку, бить кулаками и чем-то острым с удвоенной силой. Других звуков не осталось. Валентин почувствовал, что сердце хочет сбежать из грудной клетки. «И ведь никто не придёт на помощь, коммуналка абсолютно пуста» – почему-то мысль сама проскочила в сознании. Он был уверен – внутри здания кроме него никого нет, хоть и звучало это абсурдно. В комнату пошёл запах осенних листьев и спирта. Гниющих желудей и сырой земли с лёгким налётом свечного воска. Дрожащими руками Маслов, сам не понимая, что делает, накинул куртку и ринулся в окно.

Прыгать невысоко, однако ногу подвернул. Быстро ковыляя, физик направился в сторону парка. Позади раздался хлопок. «Не оборачивайся, только не оборачивайся» – стучала в мозгу одна и та же мысль. Но у первых деревьев, на границе парковой зоны, он обернулся и посмотрел в сторону дома. В свете окна стояло нечто, напоминающее огородное пугало – с холщовым мешком на голове и нарисованной углём простецкой рожицей. Рукава старого пиджака развевались на ветру, шуршала сухая листва. А после чучело выпало из окна. До злосчастного фонаря оставалось рукой подать.

Место убийства Верещагина стало чистым, и ничего не напоминало о событиях недавних дней. Вспомнив расположение трупа и направление конечности, Маслов, припадая на больную ногу, решительно пошёл по пути руки мертвеца. Боль в голеностопе становилась сильнее, но дыхание неизвестности в затылок включило древний инстинкт выживания. Звуки пропали. Шарканье ботинок по асфальту и мерный стук позади, становящийся с каждой секундой ближе и ближе – и больше ничего.

На улице ни людей, ни собак, ни бродяг. Маслов взглянул на время перед тем, как нырнуть в подземный переход. Два ночи.

Внутри сыро и темно. Одна тусклая лампочка то и дело мигала, выхватывая из тьмы чей-то силуэт. Оглянувшись назад, Валентин прислушался и уловил знакомый звук. Ночной гость гончей бежал по следу. Выбора не осталось.

На бетоне, поджав ноги, сидела негритянка, закутанная в грязную дутую куртку. Её взгляд, направленный куда-то в сторону, не выражал ничего, мужчину перед собой она не замечала.

– Вы… поможете? – сказал Валентин первое пришедшее на ум.

Никакой реакции не последовало. Сообразив, физик вытащил из кармана брюк ракушку.

– Предмет ваш?

Женщина заторможено повернула голову. Мясистые губы растянулись в улыбке, хотя глаза источали неясную угрозу. Медленно вытянув руку, сжатую в кулак, она раскрыла её прямо перед лицом Валентина. На ладони лежала горка порошка чёрно-белого цвета. Позади раздавался тревожный стук, отдающийся эхом внутри бетонных стен.

Негритянка дунула на пудру, и лицо Маслова погрузилось в полотно из мельчайших летающих частиц. Пахнуло перцем и золой. Внезапно запахи испарились. Мир потерял краски, пространство превратилось в монохромное немое кино. Валентина повело в сторону из-за сильнейшего головокружения. Он почувствовал, что падает. «Зря в детектива начал играть» – последняя мысль мигнула фонариком в угасающем сознании.

Его куда-то волокли. Внутренности скрутило в тугой узел. Тошнило. Слёзы на глазах мешали видеть, но он постепенно приходил в себя. Коридор. Двое держат под руки. Кожа у них чёрная, как смоль. Из открытых дверей смотрят удивлённые тёмные лица. Шёпоты на каком-то из африканских языков разлетаются вокруг. Доносится негромкое песнопение, и плывёт аромат супа с большим количеством специй.Одурманенного заносят в одну из комнат и укладывают как куклу в кресло. Мозг выключается.

– Человек брать вода… – настойчивый женский голос врезался в ухо.

Валентин еле разлепил веки и увидел склонившуюся перед ним женщину, держащую миску с жидкостью. Плохо слушающимися руками он принял посуду. Горько. Какой-то отвар, а не вода. Но ссохшееся горло обрадовалось и такому. Он жадно глотал, кашлял и снова глотал. Жительница удалилась и кого-то окрикнула.

Отвар растекался по жилам, и к Маслову возвращалась жизнь. Он с удивлением осматривал незнакомое место. Советская мебель, шкаф-стенка, тёмные засаленные шторы слегка приоткрыты, через окно видны огни завода. На полу ковры с этническим узором, и повсюду развешены вязанки красного перца. На столике рядом курятся благовония, отчего воздух становится густой, как кисель. Протерев глаза, физик попробовал встать, но силы ещё не вернулись полностью.

– Сиди-сиди, – в помещение зашла полная негритянка в красном платке, повязанном на манер банданы, – пришлось тебя… запеленать в смесь кох-нга.

– Какая-какая смесь? И вы… Вы кто вообще?

Она взяла старый венский стул, стоящий в углу, и села напротив Валентина. В её ушах сверкали массивные золотые серьги, а на угольных пальцах красовались различные цветастые перстни.

– Меня зовут мама Болэйд. Я хорошо говорю на русском. Это общежитие для эмигрантов. Здесь у нас… свои порядки, – женщина мягко улыбнулась, бархатный голос успокаивал, стекая тягучим мёдом, – смесь кох-нга – это особый состав, чтобы спрятать человека от лебе, злого духа.

– Бред… чем-то накачали и теперь рассказываете сказки… – Маслов нервно тёр ладони и ёрзал в кресле.

– Сам видел. Лебе шёл за тобой, король лета. Ведь ты избран для ритуала.

– Знаете о секте?!

– И не только. Круг возглавляет опасный человек, только недавно стало понятно, кто он на самом деле и чего хочет. Поэтому я вторглась и изменила церемонию. Поэтому ты здесь.

– Вы положили ракушку в рот Верещагину? – Маслов слабо понимал происходящее, мозг отказывался верить во всю эту паранормальщину.

– Да. Злой человек открыл ритуал, выбрав короля осени. Маг владеет книгой «Семи углов Хногф»,и он знал – ты примешь эстафету, станешь королём весны. Как бы объяснить… – она задумалась и продолжила, – в европейской магии многое опирается на времена года. Вместе с сезонами меняется течение энергий. Весна стоит против осени. Я изменила время, ты нашёл то, чего быть не должно – каури.

– Но зачем этому ненормальному я?

– Завершить обряд. Валентин… ты собрал отрицательную энергию, пока искал ответы. Он хотел такой результат. Подчинить легион демонов, используя накопленную тьму. А сколько невинных жертв… пора прекратить насилие!

Маслов пытался уложить в голове услышанное. Некий человек, возможно, сам М.А.Г., с помощью сатанинского гримуара «Семь углов Хногф» решил вершить судьбы мира. В черепе звенело.

– Хорошо, пусть будет… Я поверил. В ваши эти оккультные символы, энергии, демонов, но! – сложив пальцы в замок, Валентин посмотрел внимательно в глаза мамы Болэйд. – Как остановить это зло?

– Человек не знает, что пошло не по плану. Съешь это, – она вложила в ладонь Маслову сушёные корешки, – и иди на старый элеватор. Все уже собрались.

– Действо будет сорвано?

– Да.

– А человек?

– Отправится в ад, к своим духам лебе.

Больше нет сил, чтобы сопротивляться событиям. Раз уж всё это время он был пешкой в чужой игре, пусть финал будет сыгран по его правилам. Коренья быстро распадались во рту, оставляя неприятный горький травянистый привкус. Сознание замутилось, мозг стал как будто работать медленнее.

Дальше разум погрузился в туман. Маслов выбрался из общежития, полного чернокожих, поскальзываясь и спотыкаясь шёл по размытой дождём земле, пока не набрёл на громаду заброшенного элеватора. Здание наблюдало за явлением Маслова выбитыми провалами окон, в которых завывал порывистый ветер. Из внутренностей здания пахнуло тухлятиной, смешанной с солёным и йодистым ароматом моря.

Путь освещён горящими факелами, выхватывающими из темноты облупленные стены, куски паутины и мусор, раскиданный повсюду. Свет вёл через огромные помещения в одну каморку, откуда вниз спускалась бетонная лестница. Валентина слегка шатало, но он быстро преодолевал пролёт за пролётом, плохо помня себя в постоянном размытом движении. Запах тухлятины становился сильнее, к нему прибавился отчётливый дух сырого мяса.

Дорога вывела в здоровенный зал. Повсюду чадили восковые свечи. Слабый свет рождал ползающие по стенам тени, танцующие точно под музыку. На другом конце располагались ангарные железные ворота, закрытые на массивный замок. Посмотрев под ноги, Маслов заметил кровавые разводы. Пройдясь взглядом по следу, он увидел различные фрагменты тел, сваленные у стены. Особенно выделялась маленькая детская ручка, торчащая на вершине. Его стошнило. Глаза опять слезились, размывая образы вокруг. Кто-то неторопливо приближался, стуча каблуками по бетонному полу.

– Доброй ночи, Валентин.

Этот голос. Невозможно. Маслов сразу понял, кому принадлежат слова.

– Не может быть… профессор Королёв… как же…

Маньяк хлопнул в ладони и вздохнул, встав в двух метрах от бывшего ученика.

– Эх, придётся объясниться. В гримуаре описывается метод получения камня глупцов. Слышал что-нибудь про философский камень? Так это полная противоположность! Не даёт жизнь, а забирает. Валентин… прискорбно, но ты всего лишь ингредиент.

– Вы просчитали целую партию, – Маслов нашёл в себе силы заглянуть в холодные серые глаза, которых он старательно избегал эти годы.

– Да. Видишь ли, алхимия происходит в душе, поэтому многие ингредиенты сложно раздобыть. Следует правильно подготовить Ртуть! Прикончить кучу бродяг и беспризорников…

– Ртуть?

– Это алхимическая субстанция, – Королёв развёл руками и поджал губы, – постоянно забываю… ты не знаком с оккультизмом… она тоже требуется для камня. Как и сумрачная опухоль, что растёт в тебе. Да-да, болезни и субстанции могут объединяться, усиливая свойства финального вещества!

– Да вы… вы просто больной на голову… – руки физика дрожали от страха и злости, по щеке побежала слеза.

– Вовсе нет. Я только вывел тебя на путь судьбы, открыв ритуал. Тяга к криминалистике, поглощение трагичных историй… М-м-м… Именно твой разум работает как фильтр – пропускает через себя мрак и концентрирует полученное вещество отдельно от души.

Только сейчас Валентин заметил, что наверху, стоя на стальных платформах, находятся люди. Знакомые лица тоже были там. Работник архива в старомодном свитере, Арсений Павлович, школьный биолог, двое милицейских. Кажется, даже девушка из парка, обнаружившая труп Верещагина.

– Превосходный спектакль, урод! – сквозь зубы произнёс физик и сплюнул на пол. — Не удивлюсь, если в секте половина города повязана.

– Ну нет… Точно нет. Валь, пойми… Нужно сделать как я говорю. Необходимо! Иначе положение не исправить. И только тогда жертвы будут не напрасны.

Наверху раздались удивлённые возгласы. На верхнюю платформу вышел капитан Морозов.

– Все в сборе! Можно начинать, профессор, – выглядел он не лучшим образом: весь какой-то дёрганный, помятый и нервный.

Друг оказался предателем. Хотя Валентин чувствовал нечто нехорошее, исходящее от приятеля, он до конца не верил в связь капитана с культистами.

– Да-да! Конечно, коллега… – Королёв полез в карман пиджака, а затем резко выхватил пистолет откуда-то из-за пояса и несколько раз выстрелил.

Капитан рухнул вниз, милиционеры стекли на пол платформы,раскрасив стену позади содержимым черепной коробки. Оставшиеся сектанты сбились в кучку и со страхом наблюдали за происходящим. Капитан попытался встать, зажав пистолет в руке, но профессор ударом ноги выбил оружие. Морозов медленно перевернулся, громко крича от боли и зажимая кровоточащую рану в животе.

– Сука… не… зассал… Бориса не тронь…

– А ты рассчитывал, на иное? На победу, да? Наивный дурак! Мне ведомы тайны пустоши! – Королёв залился безумным смехом. – Ты хотел, чтобы Валентин сюда не добрался, подчищал следы. Ха! Попытки создать против меня оружие с помощью того несчастного школьного химика – это вообще верх идиотизма. Ах, Борис… ущербный выродок вашего ложного божества?

Со всего размаху профессор ударил лежащего на земле ногой в бок. Раненый заорал от боли, посылая эхо по округе.

— Его ждёт смерть, как и всех ваших черномазых ублюдков!

С другой стороны железных ворот нечто с силой ударило по металлу. Запахло гнилыми водорослями.

– Что… что происходит? – Валентин попятился к выходу, ощущая как с каждым ударом о металл холодеет внутри.

– Всё просто, Валя! – Королёв хищно улыбнулся и указал пальцем на распластавшегося капитана, – с моей помощью этот дурак желал выпустить чудовище в мир. Чудовище, которое принимает за свою жену уже двадцать лет. Тварь, родившую двух ублюдков. Если бы пораскинул мозгами, то понял бы… М.А.Г. в моих записях это Морозов Алексей Геннадьевич!

Мир Валентина перевернулся. Страх липкими руками обнял за шею. С потолка посыпалась пыль.

– Вы…

– Генрих Йенсен, собственной персоной! – профессор театрально поклонился.

– Вас же убили двадцать лет назад…

– Тогда Морозов впервые пришёл ко мне, – рука Йенсена вновь указала на капитана, продолжающего стонать в луже крови, – молодой мужчина нашёл нестандартного врача, готового на осмотр. Чудо прям! Это чудовище, совсем маленьким, привёз отец юноши. Да, я глянул… и сказал – смогу помочь, так, мол, сяк. Сделать, чтобы приплод гадины рождался не мёртвым или ущербным, а нормальным. Соврал…

– А потом решили тайно провести ритуал и уничтожить… – Валентин не верил своим ушам. Судя по рассказу Йенсена, всё это время хирург пытался остановить безумие.

– Именно. В итоге бравый страж прозрел, а затем решил убить меня. Но я же хороший алхимик. Выжил, используя знания из гримуара. Сменил лицо. Внедрился в культ почитателей твари, ломящейся сейчас сюда… и решил стереть в порошок ублюдков изнутри!

– А Морозов?

– Без хорошего оккультиста, Алексей никогда бы не смог выполнить задуманное. Я стал идеальной кандидатурой. Естественно, с новым лицом никто не узнал меня. Когда Морозов засомневался, что результат улучшит потомство чудовища, он начал действовать тайно. Спелся с химиком, желая самолично создать необходимые компоненты для алхимической трансформации, – профессор глубоко вздохнул и прикрыл глаза, явно наслаждаясь агонией давнего врага, – а когда бедолага узрел воочию, для чего работает, нервы кончились и в дело пошли наркотики.

– Иными словами, вы собирали камень глупцов, а с его помощью планировали покончить с монстром… любовницей капитана?

– Да, чёрт возьми! Пришлось убивать бездомных… теперь части тел, пропитанные особым раствором, служат приманкой. Благодаря сумеречной опухоли внутри тебя, Валентин, мы остановим зло раз и навсегда.

– Если вы не собирались выпускать демонов в мир, то почему тогда мама Болэйд так сказала? – Валентин вплотную приблизился к лже-Королёву, наблюдая, как бледнеет лицо собеседника.

– Я думал, тебя затащил дух, посланный мною для защиты… а ты… пришёл сюда от Болэйд?! – дрожащими губами произнёс Йенсен.

– Да…

Профессор истошно заорал и ударил себя кулаком в лоб. А затем ещё раз. И ещё. Под напором чего-то гигантского, с разрывающим скрежетом, ворота на том конце помещения прогнулись. Раздался душераздирающий рёв. Лежащий на земле Морозов расплылся в кровавой улыбке.

– Его жена… Кретин… Это чудовище их божество!

Оглушительный хлопок ударил по ушам. Одна из металлических створок вылетела и грохнулась на пол. В помещение вползло нечто напоминающее гибрид девушки и кивсяка. Чёрное хитиновое тело извивалось на множестве ножек, человеческую часть усеивал ковёр мелких щупалец. Гигантская тварь стуча лапками по бетону, добралась до сваленных в кучу фрагментов тел. С треском неестественно широко раскрылся рот, позволяя вывалиться здоровенному лиловому языку, тотчас принявшемуся забрасывать в пасть мясо.

Верхом на чём-то уродливом, отдалённо похожем на трилобита, выехал отсталый капитанский сын Борис. Откуда-то изнутри чудовища вылезла голова мальчика и присоединилась к трапезе рядом с матерью. Борис слез с брата и стал играться с чьей-то ногой.

Последним, что донеслось до физика, были слова Йенсена:

– Конец… ритуал завершается…

Пространство заволокло белой дымкой, и Валентин больше ничего не видел и не чувствовал.

В глубинах заброшенного элеватора пели и танцевали люди, чья смоляная кожа блестела в неярком огне свечей. Они праздновали преобразование своей богини, наконец-то обрётшей новую форму и способной принести много живучих отпрысков. На почётном месте, в собственном троне, сидел парализованный лысеющий человек. Голову украшал венок из экзотических цветов и дубовых листьев. Нелепые толстые очки съехали на бок, но он видел и осознавал. Впереди, на верёвке, покачивался труп известного советского хирурга, набитый кокосовым волокном. Весело стучали барабаны. По щекам нового короля текли солёные слёзы.

***
Если вам понравилось, приглашаю на мою страницу автор.тудей. Там я буду публиковать работы в различных жанрах, в том числе и хоррор.

Краткая энциклопедия криминалистики опять лежала не там, где её оставляли. Жизнь в коммунальной квартире развивает полезный навык замечать всякие мелочи. Похоже, пьяница Верещагин из соседней конуры опять здесь рыскал в поисках денег. Каждый раз по возвращению домой Маслов испытывал жгучее желание сменить замок, догадываясь, что алкоголик каким-то образом сделал дубликат ключа. Хотя, кажется, сосед уже несколько дней не объявлялся.

Зацепив на криво вбитый гвоздь старенькое пальто, Маслов уселся на диван, довольный окончанием дня. Удалось найти ещё одну редкую книгу, по насильственными преступлениями. Для школьного учителя физики он имел почти нездоровое пристрастие к изучению вещей, связанных с маньяками и убийцами. На часах восемь вечера. Настойчиво постучали в дверь.

– Да… Войдите! – крикнул Маслов, не отрываясь от скорого просмотра содержимого новой книги.

– Добрый вечер. Сотрудник уголовного розыска Кировского РУВД, Морозов Алексей Геннадьевич, – в тесную комнатушку зашёл человек в форме, – по имеющейся информации, вы, Маслов Валентин Петрович, обвиняетесь в совершении целого ряда преступлений.

Большие глаза физика, увеличенные эффектом толстенных линз, казалось, стали ещё больше.

– Таких, как, – продолжил сотрудник милиции, – порча государственного имущества, то есть, собственного зрения, убийство… да, конечно, убийство времени за чтением! И самое тяжкое – уклонение от дружеских посиделок!

– Ты чего пугаешь, Лёх?! – Маслов привычным движением вытер пот со лба и провёл ладонью по залысине, как бы успокаиваясь.

– А чё не пришёл сегодня? Выпили бы по-человечески. Ай, ну тебя… — Алексей махнул рукой и приземлился на диван.

– Да это…

– Опять шатался по барахолкам в поисках новых книжек. Не осуждаю! Но с тебя причитается. Во-первых, за то, что не пришёл, а во-вторых, за это, – человек в форме открыл кожаный портфель и извлёк оттуда пачку затёртых бумаг.

Облизав обветренные губы, Маслов сел поближе к собеседнику. Уставшие глаза принялись с жадностью впитывать новую информацию.

– Друг из Москвы привёз копии старых дел. Интересно? Знал, оценишь.

– Спасибо, – заставив себя оторваться от чтения, Валентин бережно сложил документы на небольшой лакированный столик.

– Как там успехи у Бориса в школе?

– Твой сын… в общем, он старается, – было неловко говорить о ситуации. Чаду Алексея он ставил пятёрки только ради того, чтобы отсталого ребёнка не исключили из школы. С Лёхой и познакомился на этой почве два года назад.

– Ну и хорошо. Ладно, я забежал так… чисто символически, да макулатуру занести, – милиционер поднялся, отряхнул форму, будто успел запачкаться, и заторопился к выходу, но, уже стоя наполовину в коридоре, добавил, – а, это… не слышал ничего странного?

Поразмыслив, физик ответил:

– Вроде нет… а что?

– Херня… слухи, мол бомжи пропадать стали. Это ли проблема? Наоборот, хорошо. После девяносто второго бродяг на улицах развелось, у-у-у!

– Это точно, много людей потеряли всё…

– Короче, чёрт с ним. Приятно… Спустя два года популяция бичей начала сокращаться. Ладно, бывай!

Каждая встреча с Морозовым оставляла в душе Валентина неприятный осадок. Часто он списывал это на свои завышенные ожидания от морали сотрудников госучреждений.

Решив отвлечься на чтение, Маслов взял со стола кипу бумаг, чтобы погрузиться в заключения экспертов и показания свидетелей. Не пошло. Из головы никак не вылезали тёмные образы, нарисованные словами Алексея. Люди, которым не повезло, бесследно исчезают, и всем вокруг наплевать. Процветает эгоизм, нет сочувствия. Моя хата с краю – девиз, живущий в головах. А ведь на месте бомжа мог оказаться любой.

То ли из-за переживаний, то ли из-за болезни, Валентина затошнило. На часах десять вечера, за окном непроглядная темнота, но подышать воздухом, выбравшись из душной конуры, стало просто необходимо.

Тихо хлопнув слегка покосившейся деревянной дверью, лысеющий учитель вывалился наружу. Втянул крючковатым носом прохладный осенний воздух, прислонившись к шершавой стене. Он только прикрыл глаза, как вдруг вечернюю тишину спального района разорвал женский крик. Пронзительный голос звучал со стороны небольшого парка, где деревья особенно сильно сгущали тени. Маслов рванул на звук, перебежав узкую улицу, и влетел в бегущую навстречу женщину. Та ещё больше разоралась, выпучив глаза, полные ужаса.

– Эй! Успокойтесь! Да хватит уже визжать! – Валентин машинально оторвал от себя напуганную женщину и встряхнул за плечи.

– Шла домой… с работы… – вокруг как будто не хватало воздуха, поэтому она старалась ухватить побольше.

– Глубоко вдохните и выдохните. Вот так. На вас напали?

– Нет… там просто лежит… о, ужас-то какой…

– Ладно, сейчас разберёмся. А вы, – сделав небольшую паузу, Маслов критически осмотрел заплаканное лицо собеседницы, – вызовите милицию.

Он похлопал девушку по плечу и зашагал в темноту парковой аллеи. Долго идти не пришлось. Под единственным тусклым фонарём, выделяясь на общем фоне, валялось тело. Смерть успела обезобразить и без того не самое красивое лицо пропойцы. Сомнений не было – распластавшись в осенней листве, слегка приоткрыв рот, здесь нашёл свой последний приют Верещагин. Беззаботный алкаш, абсолютно бестактный, но вечно смеющийся и излучающий неподдельную радость – сосед частенько заглядывал к Маслову, травя бородатые анекдоты и расспрашивая о жизни.

Первое, что бросалось в глаза – корона из жёлтых кленовых листьев. Искусно связанный венок украшал лоб покойного, все острые вершинки направлены строго вверх. Торс голый, рубашку сняли. Внимательно осмотрев труп, Валентин не нашёл видимых повреждений. Правая рука вытянута на всю длину в сторону, левая опущена вдоль туловища. На ботинках, кажется, обычная земля, но с примесью чего-то серого, смахивающего на пепел. Глаза покойника открыты, видны признаки трупного высыхания, появились пятна Лярше. В зеркалах души навеки застыл ужас. Попытки отвести челюсть ниже, чтобы осмотреть рот, не привели ни к чему.

– Смерть наступила как минимум 5 часов назад… — тихо произнёс физик, убирая руку. Вдруг изо рта мертвеца выкатилось нечто.

Он осторожно поднял предмет. Ракушка со спиленным краем.

– Вот те номер…

Завернув находку в носовой платок, Валентин ещё раз внимательно прошёлся взглядом трупу, и, не найдя никаких зацепок, двинулся домой обходным путём. Позади зашумела сирена милицейской машины.

«Похоже на ритуальное убийство. Чёрт, да не похоже, а так и есть! Преступления этого типа большая редкость, сложно сравнивать…» – Маслов прикрыл глаза, удобно расположившись на пыльном диване, и принялся судорожно перебирать в голове случаи, хотя бы отдалённо связанные с деятельностью сект. «Дело Бейлиса в дореволюционной России. Нет, не то…» – потерев виски, уставший учитель поднялся и стал беспокойно расхаживать туда-сюда.

– Что имеем? Если бы мертвец лежал в парке с утра, то давно бы обнаружили. Трупное окоченение наступило ранее… А ещё глаза… Значит, убили в другом месте, потом подбросили!

Неожиданно, Валентин поймал себя на мысли – неплохо бы проверить комнату убитого. Пришлось поругаться с совестью, но в итоге решился. Осторожно ступая в темноте коридора, надеясь, что никто из жителей коммуналки не будет бродить ночью, он желал поскорее закончить с поиском. Особенно не хотелось встречать ту мерзкую старуху, вечно пристающую с расспросами.

На ободранной двери отсутствовал замок, прежнему жильцу было на это по барабану. Сильно лез в ноздри затхлый воздух с запахом спирта и лекарств. Щёлкнул выключатель, на потолке зажглась пыльная лампочка без плафона. В тусклом свете стол, заваленный стеклянными бутылками, казался осознанной конструкцией, а не просто барахлом. В углу старый фанерный шкаф и небольшая тумбочка – ящики наполовину пусты, а наполовину забиты мусором. Пол устлан окурками.

До слуха донеслось хлопанье входной двери – кто-то зашёл в коридор с улицы. Валентин среагировал мгновенно – погасил свет и заглянул в небольшую щель, придерживаясь за косяк. Тихо шоркая туфлями, в его сторону двигались два человека в форме. Похоже, милиция времени даром не теряла, пробили убитого и сразу в гости.

— Твою ж мать…

Нужно было срочно что-то делать, иначе придётся в изоляторе доказывать свою непричастность. Самое простое решение – окно. Валентин стал нервно дёргать задвижку, но та ни в какую не поддавалась, намертво сросшись с подоконником. Шаги приближались. Покраснев, обливаясь потом, физик не переставал тянуть проклятый шпингалет вверх, но без толку.

Внутрь зашли сотрудники. Включился свет. Стараясь дышать тихо, Маслов притаился в шкафу, среди старых курток.

– Да уж, натуральная помойка… – уныло произнёс служитель закона.

– Насрать. Сказали проверить, не осталось ли следов. Типа, которые могут к нему привести. Мы и проверили! Нет тут ничего.

– Ага, реально, отходы одни.

– Слышь, может шкаф пошмонаем? Хоть одежду урода приберём.

– А чё, идейка хорошая.

Учитель сжался в комок, желая раствориться среди курток. Загородившись кожаным плащом, он крепко стиснул пахнущую костром материю. Очки запотели, и видимость упала до нуля. В кромешной тьме Валентин чувствовал только собственное дыхание и стук сердца.

С той стороны раздался старушечий голос:

– Эй, вы хто будете?

Тишина.

– Гражданочка, вы мешаете работать милиции. Идите… спать.

– А бумажечку покажешь?

– Какую ещё бумажечку?! – голос первого человека сквозил недовольством и возмущением.

– Ну, ето самое… почём знать, что ты малицейской?

– Документы в машине…

– А? Громче говори, милок! Я ж не слыхаю.

– В машине документы! – заорал второй сотрудник, а затем, сменив тон на более дружелюбный, стал забалтывать, – ладно, бабуль, нам с коллегой ехать надо. Простите… побеспокоили, разбудили. Убийство расследуем, работа такая.

– Бох ты мой… что случилось-то, а, миленький?

– Лучше не будем об этом. Да и не положено…

Захлопнулась дверь, и голоса постепенно затихли. Не сразу придя в себя, Маслов смахнул пот со лба, обильно стекающий по лицу. Вывалившись из шкафа, первым делом он протёр бумажкой очки. Зрение вернулось. Глупо таращась на зажатый в руке кусок, вырванный из тетради, Валентин не мог понять, откуда тот взялся. Кажется, ладонь случайно попала в карман кожаного плаща. Видимо, там он и сжал от страха этот лист, да так и не выпустил. Развернув смятую бумагу, Валентин увидел запись, сделанную кривым почерком – «Йенсен Г.К. 1974».

Лёжа в постели, горе-детектив мысленно рассуждал о прошедшем дне. Желание, притаившееся в пучине сознания, теперь выплыло наружу. Раскрыть особенное дело. Тайные грёзы, которые он лелеял и скрывал, могли стать реальностью. К тому же, терять особо нечего.

Информации не хватало, но какие-никакие итоги напрашивались. «Ритуальное убийство, причём показательное, иначе бы тело не стали выставлять на всеобщее обозрение. Свет фонаря в композиции только подчёркивает открытость намерений, точно выхватывая актёра на сцене театра. Если так рассуждать, то убийца приглашает на представление, и впереди будут новые жертвы. Записка – интересная деталь… но пока не ясно, на что наведёт. От одежды Верещагина пахло костром, а на его ботинках налип пепел. Стоит поискать свежие пожарища в городе. А те милицейские? Их наниматель заинтересован зачистить следы. Кто он и как связан с Верещагиным…» – от усталости и размышлений еле заметно побаливала голова, постоянно хотелось зевать.

«Раковина… надо будет проведать Арсения Павловича в школе, уж он-то должен разбираться в моллюсках…» – мысль пробежала уходящим трамваем, и Валентин Маслов провалился в сон.

Холодное осеннее утро началось с противного мелкого дождя, постоянно оседающего на лице. Ещё издалека Валентин заметил народ, толкающийся возле небольшого серого здания школы. Просочившись сквозь толпу негодующих промокших людей, учитель всё-таки добрался до дверей. Вход блокировали сотрудник милиции и школьный охранник.

– Стоять! Вы куда лезете?! – по недовольной мине было понятно – поток желающих попасть внутрь не иссякал.

– Я работник данного учреждения. Маслов Валентин Петрович, преподаватель физики старших классов.

– Угу… а подтвердить можете?

– Смеётесь? Обратитесь к директору, там данные есть. Она сюда и вызвала, так-то у меня… внеплановый отпуск.

Лицо сотрудника заиграло новыми оттенками, мыслительный процесс шёл вовсю.

– Остапенко Александра Гордеевича знаете?

– Ну конечно! Это ж химик наш.

– Тогда проходите, заодно показания запишем.

Охранник повёл Валентина по знакомым коридорам, в которых сейчас стояла тревожная тишина. Проходя мимо кабинета химии, он успел заметить, как техничка стирала надпись с доски. «Он указывает без всякого спирта». Не дойдя до учительской, физик услышал доносящиеся оттуда крики. Дверь резко распахнулась, и наружу вывалились два амбала в форме, крепко вцепившиеся в Александра Гордеевича. За прошедший месяц, что они не виделись, преподаватель сильно изменился. Нет, волосы у химика не отросли, даже старенькая клетчатая рубашка из фланели осталась та же, но лицо… Лицо переменилось кардинально. Синие круги под веками, искривлённая линия рта и бледно-лунная кожа. Пленник упирался, не желая идти дальше.

– Вы не понимаете! Боже, вы бы видели его жену… разве такое уродство бывает вообще? – глаза химика бешено вращались, рот растянулся в мученической гримасе.

– Заткнись и иди, сука! – заорал здоровяк справа.

– Нет! Ошибка! Это надо прекратить… я говорю правду, богом клянусь! Их дитя… всякое видел, но оно… отвратительно! Не должно рождаться на свет! Не должно!

Бедный Александр Гордеевич извивался как мог, но получил удар пистолетом по затылку и вырубился. Бугаи отволокли тело дальше по коридору. Физик не мог пошевелиться, пребывая в оцепенении. Перед отключкой пленник бросил на него взгляд полный мольбы и отчаяния.

– К чёрту… – Маслов смахнул наваждение и решительно пошёл к кабинету биологии.

Арсений Павлович пил чай, сидя за учительским столом, и нервно поглядывал в окно. Руки педагога дрожали так, что маленькая ложечка то и дело стучала о край кружки. В кабинете пахло мелом, геранью и почему-то водкой.

– Можно?

Худощавый преподаватель затравленно взглянул на гостя, застывшего у входа. Серый пиджак местами помялся, на щеках красовалась щетина.

– Заходи, Валь.

Маслов взял стул с первых парт и сел рядом. Некоторое время они просто молчали, глядя, как ветер снаружи треплет пожелтевшие кленовые листья.

– Что творится вообще?

– Говно собачье творится, вот что! – устало махнув рукой, Арсений Павлович приложился к кружке.

– Успокойся, – Валентин слегка похлопал собеседника по плечу, – почему взяли Сашку?

– За наркотики, как говорят. Якобы, отследили и нашли дома лабораторию. В последнее время он действительно был потерянный какой-то …

– Например?

– Нервничал часто, психовал, под нос себе нашёптывал, лицо… не свежее. Говорил, бессонница мучает. И ведь я знал – дело нечисто! А помочь… эх… – биолог закрылся за сухощавыми руками.

– Никто бы не подумал… Не вини себя. Времена нынче радикальные, деньги нужны людям.

Возникло многозначительное молчание. Арсений Павлович нервно отбивал дробь пальцами по столу.

– Знаешь… не верю я! Чушь сплошная…

– Понимаю, – Валентин задумался о вчерашнем визите милиции к соседу, связав это с сегодняшним инцидентом.

– И момент ещё интересный. Подслушал, как гады при погонах между собой переговаривались. Один другому заливал, что больно странная лаборатория... не похожа на такую, где наркотики делают, – Арсений придвинулся к Валентину и заговорил шёпотом, – мол, символы непонятные на стенах, отрывки из ветхого завета. А второй отвечает – «Вещества нашли? Нашли. Место сдал. Дальше не суёмся, условия договора.»

– Ого. Всё не просто…

– Говорю же, тёмное дело! Кто-то натравил следаков на Саньку, а наркотики… нет, может употреблял, но точно не продавал.

– Он пережил сильный шок, веществами глушил… — физик нечаянно сделал вывод вслух, смотря в глаза коллеги.

– Возможно, – Арсений прервал зрительный контакт и уставился в стол.

– Слушай, вопрос есть… По твоей части.

Валентин достал носовой платок и, бережно развернув, положил найденную во рту Верещагина раковину на стол. Биолог сдвинул брови и поджал губы, напрягшись пуще прежнего.

– Это ципрея. Или каури. Моллюск, обитающий в тропическом климате.

– А почему край подпилен?

– Без понятия, – собеседник явно дал знать, что больше не хочет продолжать.

Поднявшись со стула, Валентин так же аккуратно свернул платок и спрятал в карман брюк.

– Ладно, пойду. Крепись тут, приятель!

– Спасибо. И ты… ммм… не сдавайся. Рак в наши дни успешно лечат, как биолог говорю.

Выйдя из кабинета, Маслов испытал неприятный букет чувств. Жалость со стороны людей, знающих о болезни, всегда вызывала обжигающий внутренности стыд и желание провалиться сквозь пол. Снова накатило: по телу разливался ядерный коктейль из переживаний, ладони стали скользкими, закрутило живот. Больше в школе делать нечего, и, постепенно отходя от эмоций, он двинулся на выход, благо оперативников не наблюдалось.

Неприятная картина складывалась. Раковина не из этих северных краёв, достать такую в Октябрьске практически невозможно. Предмет культовый. Детали мог знать один давний коллега. Его бывший научный руководитель из института. Из-за череды разногласий общение особо не вязалось, учитывая, что Валентину пришлось покинуть рабочее место и выбрать путь обычного школьного педагога. Физик заторопился к будке таксофона и набрал номер. Долгие гудки.

– Добрый день, приёмное отделение Октябрьского НИИ ЭМ, чем могу помочь? – усталый голос на той стороне принадлежал Верочке, давней подруге, к которой после диагноза он заходил редко.

– Привет, это Валя Маслов.

– Ого… а лично чего не зашёл? – в тоне женщины засквозили нотки обиды.

– Долго описывать…

– Ты в порядке? Как здоровье?

– Слушай… – Валентин пытался объясниться как можно мягче, – не до этого. Мне нужен Королёв.

– Вот как… хорошо, подожди.

Маслов терпеливо ждал, таращась в кучу царапин, оставленных на пластике. Тишину на том конце разорвал ещё один знакомый голос.

– Владимир Королёв на линии.

– Здравствуйте. Это Валентин Маслов. Простите, что отнимаю ваше время, профессор, но нужно экспертное мнение по одному вопросу.

– Ээээ… конечно, слушаю.

– Вы с давних пор увлекались изучением различных культов и религий мира, возможно, знаете, кто использует в качестве ритуального предмета ракушку каури со спиленным краем?

– Вопрос интересный! Могу сказать – круг широкий. В основном это различные афро-карибские культы, религия сантерия, кимбанда… воудун. В простонародье вуду. Расписывать долго, но раковины каури применяют для прорицания.

– Спасибо, Владимир Сергеевич. Обязательно загляну при случае.

– Да, конечно… заходи… постой, а зачем… – остатки слов оборвались с щелчком.

Валентин повесил трубку, не дослушав профессора до конца. Необходимую информацию он получил, а большего и не надо. Отношения с Королёвым натянутые, поэтому мозолить глаза не хотелось.

На трупе корона из листьев, символизм больше к европейской мифологии, с вуду мало общего. Голяк. И тут пришло озарение! Есть же зацепка по Верещагину. Возможно, в городе случался пожар, и сосед побывал там.

Закупившись в ларьке несколькими новостными газетами за эту неделю и за прошлую, физик отправился на автобусную остановку, чтобы хоть чуть-чуть закрыться от вездесущей мороси. Приземлившись на покосившуюся лавочку, он вдохнул аромат бензина и сырого асфальта, торопливо раскрыв первую газету.

В основном страницы хранили всякий мусор – объявления кооперативов, поиск работников, городские новости, где бандитские хари гордо открывали очередной ресторан. Внимательнее прочего он высматривал криминальную сводку, но её сплошь забили случаи домашних разборок. Часто встречались сообщения о пропаже людей.

Пройдя половину стопки, Валентин всё-таки нашёл подходящий заголовок и, прогоняя усталость с глаз, погрузился в чтение.

«Сгорел городской архив! Вчера, пятнадцатого октября, вспыхнуло здание старого городского архива, расположенного на улице Некрасова. По предварительной версии следствия, причиной возгорания стала неисправность проводки. Власти уже неоднократно говорили о переносе документов и реставрации объекта, но до дела обещания не дошли…».

Есть! Оставив газеты раскиданными по лавочке, Маслов запрыгнул в подошедший автобус. Через стекло он заметил бродягу в драной кожаной куртке, который шёл, придерживаясь за стену дома.

Окраина города – гниющий хвост большой рыбины. Дороги есть далеко не везде, а там, где они имеются, это сложно назвать дорогой. Тёмные дела здесь происходили даже при свете дня. Искомое одноэтажное здание разительно выделялось среди остальных побитых жизнью построек. Почерневший фасад идеально сочетался с налитым свинцом недобрым небом. Неподалёку слышались голоса рабочих, разбирающих завалы. Пахло гарью. Он не до конца знал, что ищет, но чутьё подсказывало – именно сюда ходил Верещагин.

Позади здания нашлись длинные столы, расставленные прямо на траве. Вокруг суетились люди, заботливо укрывающие плёнкой от дождя коробки с документами. Видимо, уцелевшие в пожаре данные. Никто не обращал на невысокого лысеющего мужчину внимания, поэтому Валентин просто подошёл поближе и стал наблюдать.

Сзади донеслось:

– Ребят, я ещё принёс!

С бетонной лестницы спускался человечек в старомодном свитере, еле удерживая в руках сразу три обгоревшие коробки. Маслов поспешил на помощь и принял из рук часть груза. Уложив несчастные бумаги, весившие целую тонну, на столы, они отошли в сторону.

– Благодарствую, – отдышавшись, рабочий пригладил небольшую растрепавшуюся бородку, – я вас раньше тут не видел.

– Да я приехал, значит, запрос сделать, а тут вон как…

– Аааа… – человек вытащил помятую пачку сигарет и закурил, – ну, теперь в курсе. Настоящая трагедия, да. И что? Работаю чёрт знает сколько лет, и с электричеством проблем ни-ка-ких, так-то.

– Думаете, поджог? – физик почесал затылок, притворяясь обычным праздным зевакой.

– Ещё бы! Олигархи эти сраные… им бы землю отхапать, на остальное плюнуть и растоптать! Кому охота возиться с реставрацией? Эх… проще под снос и новое отстроить… что деньги будет приносить, так-то!

– Верно говорите.

Молчание продлилось недолго, и работник архива вежливо спросил:

– Может быть, я всё же смогу помочь?

– Понимаете, вопрос деликатный… нужна информация о моём дальнем родственнике. Пытаюсь раскопать семейное древо… сейчас, – Валентин вытащил из кармана бумажку, найденную в шкафу, – Йенсен Г.К., фамилия достаточно редкая.

– Так… а подробнее?

– Ах да, есть ещё год – тысяча девятьсот семьдесят четвёртый.

Бородач задумался, уперев взгляд куда-то сквозь землю и нервно потирая руку. Что-то в нём не нравилось Маслову, слишком уж странно выглядел собеседник, дёргано говорил и двигался.

– Есть известный городской хирург Йенсен Генрих Константинович. А год… кажется, в озвученный год его убили.

– Поразительно, вы прекрасно знаете, о чём речь… – Маслов убрал помятый листок в карман.

– Ерунда! Фигура известная, так и запомнил, да. Очень талантливый хирург, проводил кучу сложнейших операций. Убийцу не нашли, да… но подозревали, что это сыскавшийся недовольный пациент, сами понимаете… профессия сложная.

– Точнее не скажешь.

– Кажется, документы тех лет уцелели, но в этом бардаке надобно поискать. Подождёте вон там?

Сидеть пришлось долго. Пару часов он точно проторчал на ветхом стуле под уцелевшим навесом, наблюдая, как люди то и дело носят архивные коробки разной степени черноты. Наконец возник мужик в свитере и передал небольшой пакет. С клятвенным обещанием вернуть документы до следующего понедельника, Маслов отправился домой.

В пути он рассуждал о связи между Верещагиным, архивом и пожаром. Хотел ли он спасти бумаги или же желал уничтожить? В любом случае, сосед больше не заговорит, а значит, таинственный убийца внакладе не остался. Закатное солнце освещало густым янтарным цветом полупустые улицы и одиноких людей, разбредающихся по норам. Все они могли быть под угрозой, но каждому плевать на другого. Бомжей в округе больше не осталось.

Часть 2

Мафусаиловы хляби (часть 1)

Мафусаиловы хляби (часть 2)

Мафусаиловы хляби (часть 3)

Мафусаиловы хляби (часть 4)

Мафусаиловы хляби (часть 5)

Мафусаиловы хляби (часть 6)

Мафусаиловы хляби (часть 7)

Мафусаиловы хляби (Часть 8)

Вдруг она почувствовала, что кто-то потянул ее за волосы. Она оглянулась и завизжала, увидев склонившееся к ней лицо, наполовину закованное в камень. Открытыми оставались лишь половина носа и один глаз, глядящий на нее с немым изумлением. И рука, крепко ухватившая ее за волосы.

Дарья вырвалась, оставив в скрюченной руке клок волос, заметалась меж фигур, бросилась наутек, слыша, как вокруг зашевелились, осыпаясь песком и мелкими камушками каменные фигуры. Они глухо смеялись ей вслед, что-то говорили на странном, шепчущем наречии, пытались до нее дотянуться. Мерзкое солнце, словно желая их поддержать, лизало ей затылок, обвивалось слизистыми лучами вокруг запястий, вдруг накрепко прилипло к футболке и потянуло назад. Дарья, не раздумывая, вывернулась, скинув ее, и запетляла меж выросших вокруг гор. Увидев крошечную темную пещерку, она забилась в нее, как лисенок в нору, и затаилась, тяжело дыша и мелко трясясь. На какое-то время сознание под хлесткими ударами панических плетей, ушло на глубину.

Внезапно она вынырнула на поверхность, понимая, что сидит, сжавшись в комочек в кромешной темноте и заунывно воет, прерываясь лишь затем, чтобы набрать полные легкие воздуха. Лицо было мокрым, то ли от слез, то ли от крови, то ли дождь снова пошел… Дождь? Но этот дождь не мочит…

Это была первая здравая мысль, и она умолкла. Что там, снаружи? Сколько времени прошло? Кто она? Зачем здесь?

Какие-то секунды она не могла ответить ни на один из этих вопросов, но вместо ужаса, почувствовала странное удовлетворение. Вот и славненько. Ничего там нет. Можно остаться на месте и продолжить… выть? Но постепенно воспоминания – рваные и дерганные возвращались. Липкое солнце… лес каменных изваяний, потерянная футболка, погоня, нора… Боже, какая еще нора?! Ведь это вовсе не горы!

Замирая и каждый миг боясь быть растоптанной чьей-то исполинской каменной стопой, она тихонько выползла из своего укрытия и огляделась. Солнце еще шарило вокруг, оставляя на верхушках скал гнойные следы, но до Дарьи уже не могло дотянуться. Обернувшись, она поняла, что укрытием ей служила пустая глазница огромного, окаменевшего черепа. Он наполовину врос в землю, чуть ниже переходя в возвышение плеча. Остальное давно поглотила земля. Когда череп внезапно подмигнул ей почти истлевшим, осыпающимся веком, она уже не закричала, только подмигнула в ответ.

На шее болталась какая-то дрянь, и она некоторое время разглядывала кожаный ремешок, на который было нанизано что-то вроде выгоревших деревяшек.

«Бусики», - вспомнилось ей, и она усмехнулась, снимая их, - «Машка что ли на трудах постаралась…?»

Дарья сунула Машкину поделку в карман и двинулась дальше, то и дело отмахиваясь от надоедливых стрекоз, напевая и «отдавая честь» слившимся в единый горный массив далеким предкам. Лица, руки, ноги – сплошное нагромождение исполинских тел. На некоторых еще сохранились одежды, налобные обручи, на костлявых ступнях угадывались ремешки кожаных сандалий. За толщей камня чувствовалось движение. Тут и там раздавался оглушительный грохот, земля дрожала, скалы осыпались, обнажая то огромный, жадно вращающийся глаз, то гигантскую, длиннопалую руку в перстнях, то щерящиеся в приветливой улыбке черные губы.

Дарья старалась ответить каждому. Прикладывалась губами к пахнущим землей рукам, почтительно улыбалась в ответ на улыбки, приседала в реверансах перед преграждавшими путь ступнями. И во время одного из таких реверансов, из кармана ее что-то выпало. Измятый, прозрачный сосуд со странной надписью на боку - «Pulpy».

Дарья подняла его и огляделась в ожидании пояснений, но предки озадаченно притихли. Крышка долго не снималась, пока она не додумалась ее крутить, а не выдергивать. Пахнуло…

Дарья застыла, почувствовав подкисший апельсиновый аромат и, закрутив крышку, решительно двинулась дальше. «Смотреть только под ноги, идиотка! - забилось в голове, - только под ноги!»

Внезапно скалы расступились, открывая глазам абсолютную пустоту, среди которой возвышалась огромная гора, отдаленно напоминающая присевшего передохнуть старика. Среди монолита угадывалась плешивая голова с темными провалами глазниц, сгорбленные плечи, устало опирающиеся на костлявые колени руки.

Глазницы мокли маслянистой, мутной водицей. Большая ее часть тут же впитывалась в многочисленные морщины, трещины и пещерки, а за достающие до земли редкие капли дрались… люди. Самые отчаянные забирались наверх, цепляясь альпинистскими кошками за «брови» старика и подставляя под глаза фляги. То и дело кто-то срывался, оглашая округу предсмертными воплями, а кто-то благополучно достигал земли и тут же начинал отбиваться от наваливающейся на него толпы, требующей справедливости и равенства.

В голове окончательно прояснилось. Дарья встала было в конец очереди, но тут же отошла в сторону, смутно понимая, что до цели она дойдет… ох, как не скоро. А если еще придется биться за добычу с остальными психами… Нет, она слишком устала.

«Сколько же их тут! Откуда?! И сколько уже прошло времени?» - думала она, наблюдая за далеким побоищем. Смутно припомнилось, что время по дороге к Мафусаилу отсутствует, торопиться необходимо только на обратном пути. Значит, можно передохнуть и подумать. Она осмотрелась и приметила неподалеку группу сидящих у скал людей, видимо, таких же, как она – ожидающих, когда очередь рассосется. Она двинулась к ним и вдруг в веренице одинаково безучастных лиц заметила знакомое. Чибисов!

Он сидел, с потерянным видом подтянув колени к подбородку. Совершенно такой же, как на фото из Википедии, разве что яйцеобразная голова была не обрита, а на скулах произрастали мохнатенькие бакенбарды.

По коленке его похлопывала древняя, жилистая старуха в халате и косынке, по-деревенски подвязанной под подбородком. Сморщенное лицо, птичьи лапки, острые коленки в коричневых хлопковых колготах…

- Баба… Надя?! – спросила онемевшими губами Дарья. Старуха замерла, а потом закрутила маленькой, какой-то голубиной головой, оглядывая окружающих.

Дарья подошла и, потеснив какого-то юнца с гидроцефальной головой, уселась рядом.

- Баба Надя? – снова позвала она, вглядываясь в старухино лицо. Она ожидала, что внутри ее немедленно что-то взорвется, потребует вцепиться ногтями в эту беззубую сморщенную физиономию. За себя, за Машку, за Мишу Альхова, за всех остальных… Но внутри пенилось лишь удовлетворенное, злорадное любопытство.

Старуха слепо повела головой на ее голос и продолжила успокаивающе похлопывать мужчину по колену.

- Нишего-нишего, - прошамкала она и мелко сама себе закивала, - Мафушаил шкашет, што делать… Долшен быть выход.

- Я не хочу… не хочу…, - бормотал Чибисов, - Отпусти меня, мама!

Дарья с интересом разглядывала старых знакомцев, потом произнесла:

- Оставь его… он труп уже давно…

Старуха снова закивала. Выцветший платок сполз с головы, обнажая почти лысый череп.

- Омманули меня, девощка. Омманули глупую штаруху… Пыталашь шыну помощь, а шын давно-о уше щервей кормит. Штолько вершт тут отходила… ноги до колен штощила… Ондавала вще до капельки наверх, этому ущителю, детей приводила. Бошился, что для Витали моего. А Виталя – вот он, сердешный, таракан запешный.

Дарья непонимающе тряхнула головой, нахмурилась.

- Так получается, что ты… думала, что он жив?! И старалась для него?..

- Откуль мне было жнать, что нет боле шына. Поругались мы, я убежала вниж, а дверца вожьми да жакройся. Так и ошталась тут бродить, как эти горемыки… А как дверца вжадь открылашь, так ущитель сказал, что болен шибко мой Виталька, и очень ему нужна шлежа… А потом ешшо и ешшо. Вот и ташкалась туды-шуды, как пашкуда.

- Так… тридцать лет прошло, бабушка..., - растерянно произнесла Дарья и умолкла. Здесь что тридцать лет, что тридцать столетий… Как точно посчитать, особенно если в голове каша? Кстати, это касалось и ее самой…

Дарья поднялась и встревоженно поглядела в сторону источника. За время разговора ни один не прошел обратно, и очередь не сдвинулась ни на метр.

- Пойдем-ка, баба Надя, - она потянула старуху за желтую, птичью лапу, - Ему уже никакая слеза не поможет, а мне вы еще можете помочь.

Старуха выдернула руку и покачала головой.

- Я ждешя, с шыном. Шлущайно нашла. Боюшя шнова потерять…

- Послушай меня, старая калоша…, - Дарья склонилась к старухе и ноздри ее гневно затрепетали, - Ты сейчас же поднимешься и поможешь мне штурмовать эту крепость. Или, ей-богу, я выволоку тебя наверх и всем расскажу, как ты заманивала в душегубку бедных детишек. Судить тебя, конечно, никто не станет по причине полного маразма, но поверь, полиция вполне может случайно выпустить тебя на расправу скорбящим родителям!

Дарья замолчала, но окрестные скалы еще несколько секунд на разные голоса повторяли ее слова насмешливым эхом. Баба Надя подняла на нее водянистые глаза, и в них засветилось что-то вроде здравого смысла. Дарья решила было, что та испугалась, но старуха неожиданно спросила:

- Так ты за шлежой штоле суды притопала? Дак я тебе дам!

Она полезла за пазуху и вскоре вытащила маленький пузырек со стеклянной крышкой. В таких когда-то давным-давно женщины хранили духи. За потускневшим стеклом плескалась серенькая, мутная жидкость. Дарья, не веря в такую удачу, выхватила пузырек и сжала его в трясущейся ладони.

- Там ешшо много, - успокоила баба Надя, - Я токма капельку на ентого охламона и потратила. Да, как окажалошь, беш толку.

Она отвесила сыну подзатыльник.

- Мама, просто оставь меня! – взвился тот, - Просто… оставь… меня…

Крепко сжимая склянку, Дарья бросилась бежать обратно, но через несколько шагов затормозила, вернулась и в порыве смутной благодарности сообщила: «Тамнаргун скоро закроет портал. Может, вам лучше вернуться?».

Но старуха, уже позабыв про нее, продолжила поглаживать сына и шамкать:

- Нишего… Мафушаил мудрый, он подшкашет… А покамешт… пошидим…

Только на обратном пути Дарья в полной мере поняла, от чего ее прежде спасало Тамнаргуново ожерелье. Стоило оказаться рядом с одной из блуждающих фигур, как она с головой погружалась в его безумие.

Вот она прячется среди смердящей горы трупов, еще теплой, подергивающейся, испускающей соки и газы. Вжимается в них, старается закопаться поглубже и, среди веселой немецкой речи, слышит короткие, резкие автоматные очереди. Тела рядом дергаются, принимая в себя новый свинец, закрывают собой ее, маленькую, беззащитную, хрупкую…

А следом без перерыва она оказывается в крошечной, обитой войлоком палате, без конца вытягивая и вытягивая из себя тонкие, звенящие нервы. И накидывает их на поскрипывающее веретено, и отмахивается от надоедливых людишек, что светят ей фонариками в глаза и поправляют пальцами дужки очков на потных переносицах. Не понимают они, не понимают…

Захлебываясь слезами, она попыталась держать дистанцию от блуждающих безумцев, но чем ближе к стене и к выходу, тем это становилось труднее. Толпа сгущалась, снова становилась все энергичнее и оживленнее. В какой-то момент она увернулась от размахивающего бритвой старика, выкрикивающего «Боже! Царя! Храни!» и тут же чуть не угодила прямо под колеса «Золушкиной» кареты. В глазах замельтешило от самоварной позолоты, по лицу протащились теплые внутренности, кто-то из несчастных животных больно укусил ее за плечо.

Она завизжала, отползая на локтях, готовая бежать, куда глаза глядят, но вдруг заметила всего в нескольких метрах от себя аккуратный прямоугольник входа в «электричку». Подобралась и в один прыжок преодолела расстояние. На нее тут же обрушилась благословенная тишина. Хотелось лечь на прохладный, разномастный пол, отдышаться, но она через силу поднялась и, не поднимая глаз, дошла до развилки.

Зеркальное озеро пошло слабенькой, ленивой рябью, когда она коснулась его поверхности вытянутыми руками. Наощупь она была как тонкая, теплая резина, и Дарье представилось, как это выглядит с той стороны. В точности, как вчера, во время «возвращения» старой пионерки… Она встала на цыпочки и надавила сильнее. Ее тут же затянуло и потащило вверх. Ощущение мухи в смоляной капле вернулось, только теперь, казалось, капля собралась с земли и стала втягиваться обратно в ветку дерева. Будто время повернулось вспять.

...

- Ты… быстро…, - прошептал спекшимися губами Тамнаргун, когда Дарья, вся осыпаясь побелевшей, стеклянной крошкой, свалилась рядом на колени и бережно протянула ему драгоценную склянку, - Я не… удержу… Сама…

Трясущимися руками она выдернула стеклянную крышечку, полила ему глаза и, едва дыша, наблюдала за тем, как они сначала разгорелись неземной лазурью, а потом померкли до обычного светло-карего цвета. Тамнаргун задышал ровнее, кровавая пена на губах подсохла, и он в облегчении вытянулся на кушетке. Дарье показалось, что он стал больше и старше, и в то же время, моложе, свежее. «Теперь он неподвластен времени…» - внутренне трепеща, подумала она

Через несколько минут он встал с кушетки и приблизился к Зерцалу.

- Я не смогу спасти их всех, как бы мне этого ни хотелось, - произнес он, - Ты понимаешь?

- Понимаю…

- Когда я вытащу ее, Зерцало снова станет нестабильным и может закрыться в любой момент. Я могу рискнуть и попробовать достать еще кого-нибудь, но… вероятнее всего, тоже останусь без головы, - он помолчал, - Но… мы можем опустить их вниз. Если сделаем все быстро, то… у них будет шанс выбраться. Где-то в другом месте. Иллюзорный, но он будет…

Дарья кивнула. Она припомнила вереницу паломников к коленям Мафусаила. Откуда-то они все пришли и куда-то вернутся…

- Я пошел за твоей дочерью, а ты приготовься. Как только я ее достану, сразу сталкивай их вниз.

Он надел на голову странные очки, окуляры которых, закрашенные красной краской, почему-то располагались на висках, выпил какой-то дряни из покрытой патиной фляги и затих на некоторое время со склоненной головой. Может, молился?

Затем лег на живот и погрузил голову в Зерцало. Его тут же потащило внутрь, и Дарья кинулась к нему, чтобы задержать, но он справился с неведомым течением сам и застыл.

Долгое время было тихо. Когда она уже уверилась, что его воли не хватило, и он превратился в такую же несчастную «батарейку», Зерцало пошло рябью, а потом на его поверхности вздулись огромные пузыри, которые тут же полопались со звоном разбитого стекла и осыпали Дарью острыми осколками. Дети начали суматошно дрыгать ногами и биться, норовя порвать путы. Дарья подскочила и заметалась, не зная, что делать и как реагировать, но вскоре все стихло. Шевелился только Тамнаргун, отчаянно выдергивая голову из Зерцала. Дарья ухватилась за его ноги и потащила.

- Вытаскивай ее! Живо! - прохрипел он, сдергивая «очки» и отплевываясь. Из ушей и носа у него хлестала кровь, руки мелко тряслись. Дарья приняла у него Машку, потянула и вскоре вместе с дочерью повалилась на бетон. Из головы тут же вылетело, что надо спасать детей. Все, что ее интересовало – ее дочь. Она принялась оттирать ее лицо от зеркальной пленки, искать в нем что-то, заглядывать в глаза. Внезапно Машка засучила ногами, перевернулась на бок и ее стошнило. А потом старое школьное бомбоубежище огласил громкий, надрывный плач. Дарья тут же разразилась бессвязной молитвой, признав дочь, прижала ее к себе. Тамнаргун что-то кричал ей, но она его почти не слышала, не в силах оторваться от дочери. Машка! Ее Машка!

Краем глаза она улавливала какие-то движения. Это Тамнаргун из последних сил ползал по кругу и сталкивал детские тела в портал. Когда последние ноги скрылись под зеркальной поверхностью, поверхность озерца затрепетала, затвердела, покрылась трещинами и вдруг оглушительно взорвалась. Дарья оттащила плачущую и цепляющуюся за нее дочь поближе к выходу, привалилась к стене и, наконец, виновато посмотрела на Тамнаргуна.

Покачиваясь и вычищая краем рубашки кровь из уха, он стоял на том самом месте, где минутой ранее было Зерцало, а теперь поблескивал битым стеклом лишь старый советский бетон.

- Спасибо тебе, - одними губами произнесла Дарья и расплакалась.

Мальчик рассеянно кивнул и указал на тело Олега.

- Надо было и его отправить в Мэдэ Угэй, но я бы просто не успел…

- Прости, что не помогла… Я просто…

Тамнаргун задумчиво отмахнулся.

- Его найдут.

- Да, и найдут мои отпечатки и прочее… Но это все не важно. Главное, Машка вернулась.

- Как она?

- Лучше, чем было…

- Пойдем, я помогу тебе ее вынести.

...

Они стояли на крыльце «Лечебной физкультуры». Веяло весной и оттепелью, с ветвей рушился подтаявший снег.

- Я тебя отвезу, - произнесла Дарья.

- Ну уж нет!

- Прости, я опять забыла, что ты потомок первого медведя, а не пассажир…

- Дело не в том, - Мальчик устало рассмеялся, - сесть в машину, которой правит безумная женщина…? Я все-таки потомок первого медведя, а не… самоубийца.

Он поправил на голове мохнатую шапку и протянул Дарье руку. Она пожала ее.

- Я… теперь я сойду с ума, да? – спросила она и покорно улыбнулась.

- Ты с самого начала была чокнутой, поэтому… как знать.

Он склонился к Машке и вгляделся в ее растерянную, усталую мордашку.

- Если вдруг что-то заметишь не то, сразу к Алтанаю, поняла?

Дарья кивнула. Тамнаргун поправил рюкзак и двинулся по глубоким сугробам прочь. Дарья спохватилась, что он идет не в ту сторону, собралась крикнуть ему, что там забор и тупик, но так и не крикнула. Скрипучие шаги как-то разом оборвались и больше не возобновились.

«Он все-таки прямой потомок Первого Медведя…», - напомнила она себе, взяла Машку на руки и стала пробираться к машине.

Эпилог.

Мария нервно барабанила ногтями по столешнице, то и дело поглядывала на часы, вздрагивала от каждой новой фигуры, появляющейся в дверях уличного кафе. Когда детектив вошел, она подскочила, расплескав кофе, и жадно вгляделась в его лицо. Он кивнул, снял темные очки и уселся напротив, достав из-за пазухи плотный конверт.

Девушка тут же завладела им, надорвала край и высыпала содержимое на стол. Несколько фотографий и тонкая пачка сшитых между собой листов.

Мария коснулась подрагивающими кончиками пальцев верхней фотографии.

- Это она… Боже!

Детектив молчал, а Мария боязливо и, одновременно, жадно разглядывала фото матери. Казалось, ее окликнули, а потом сфотографировали. Так она и застыла в пол-оборота. В точности такая, какой ее запомнила Мария, но при этом совсем другая. Она не постарела, но словно… задубела. Крепкая, жилистая, с резко очерченными скулами, выдающими постоянное внутреннее напряжение, с цепким, подозрительным взглядом. Волосы коротко острижены и выкрашены в черный цвет. Она стояла на грунтовой дороге, стиснутой с двух сторон высокими кедрами, одетая в короткие шорты, кеды и мужскую майку. Такие вроде называют «алкоголичками».

- Что это? – спросила Мария, прищурив глаза на фотографию.

- Альпинистское снаряжение, - ответил детектив, - Правда, зачем оно ей в таежной деревушке, я так и не понял?

- В таежной?... Расскажите мне все, пожалуйста, - попросила она и видя, что он недоуменно поглядывает на свой отчет, пояснила, - Я обязательно все очень внимательно прочитаю. Потом, когда немного приду в себя. Сейчас я не хочу остаться с этим один на один. Впрочем, если вы торопитесь…

- Не слишком, - детектив коротко улыбнулся, - Но только баш на баш.

- Как это?

- Вы мне тоже расскажете. Вашу историю я знаю, но мне не дает покоя пара вопросов, на которые ответ можете дать только вы.

Мария некоторое время настороженно изучала его, и, когда он уже уверился, что она пошлет его ко всем чертям, неожиданно улыбнулась и кивнула.

- Я понимаю, что это не слишком профессионально – лезть в личную жизнь клиента, но… Зачем это вам?

Маша непонимающе приподняла плечи.

- У вас прекрасная семья, крупный бизнес, благополучие и достаток. Зачем вам эта проблема?

- Это не проблема, это – моя мать…. Вы же знаете, когда я была маленькой, то очень долго… болела. Если бы вы почитали мою карточку из психдиспансера, то бежали бы прочь без оглядки. А потом я внезапно выздоровела, но в то же время заболела мама… Словно, ну… словно…

- Словно, приняла вашу болезнь на себя? – детектив скептически скривился, - Вы же понимаете, что просто пытаетесь оправдать ее безумие некой мистической составляющей? Жертвоприношение…

Девушка молчала, отвернувшись в сторону расположенной рядом детской площадки, на которой под ласковым майским солнцем резвились малыши.

- Я подробно изучил то дело. Какая-то бесспорно странная история с поселковыми маньяками, одного из которых ваша мама грохнула, судя по всему, прямо на ваших глазах.

- Это только домыслы… Я ничего такого не помню…

- Останки многих пропавших за 30 лет детей были найдены в том бункере, но судьба большинства так и остается неразгаданной. Когда ваша мать предстала перед судом, то была уже совершенно невменяема или только притворялась таковой, но всплыла ее медкарта, которая подтверждала, что дебют ее психических нарушений произошел еще в детстве. Вполне вероятно, что прежде «спящая» болезнь, проснулась и стремительно усугубилась на фоне пережитых потрясений. Принимая во внимание характеристику индивида, которого она прикончила, и широкую поддержку общественности, суд приговорил ее к году принудительного лечения, а после – на усмотрение лечащего врача. Она добровольно продолжила лечение в стационаре и лечилась около 5 лет, а потом…

- Потом пропала, - продолжила за него Мария, - После того, как маму положили в больницу, папа забрал меня к себе, в Москву, хотя бабушка страшно этому сопротивлялась и даже грозилась подать в суд. Мы жили с папой, Эллой и маленьким братиком. Жили хорошо… Два раза в год папа привозил меня в Красноярск, к маме. Он же и оплачивал ей «достойный» уход. Она была плоха, с трудом узнавала меня… Но врачи говорили, что это в основном от таблеток…

А потом… мама неожиданно выписалась. Даже в свои четырнадцать я понимала, что в таком состоянии она не могла бы выписаться без… поручителя, который оформил бы над ней опеку. Бабушка была не при чем и так же напугана, как мы… Папа пытался добиться от главврача имя этого «опекуна», но тот как воды в рот набрал, а ее личное дело было тщательно подчищено. Как-то папа обсуждал это с Эллой, а я подслушивала за дверью. Они оба были страшно озадачены. Мама не была немощной, одинокой старухой, которую могли бы пустить в расход, например, черные риелторы, чтобы завладеть жилплощадью… У нее и жилплощади-то никакой не было. Вообще ничего не было. Даже та квартира была записана на папу… Так кому и с какой целью могла понадобиться психически нездоровая женщина?

Папа некоторое время вел собственное расследование, но толком ничего не добился. Думаю, он не слишком то и усердствовал. Я тоже стала постепенно смиряться и забывать ее… Мы все были уверены, что она уже мертва… Но в день, когда мне стукнуло восемнадцать, прямо в ресторан, где мы праздновали, курьер принес письмо. Мне!

Мария задрожала и взяла фото матери в руки.

- Там были какие-то непонятные бумаги и открытка, подписанная, несомненно, маминой рукой: «С Днем Рождения, дочка!». Пока я билась в истерике, папа с Эллой изучили бумаги. Оказалось, что это банковские документы. На мое имя был открыт счет и пополнен просто астрономической суммой. Астрономической даже для папы. Сразу после этого я вернулась в Красноярск, купила квартиру. Не то, чтобы мне было плохо в Москве. И папа, и Элла изо всех сил старались, чтобы я не чувствовала себя с ними бедной родственницей. Но мне хотелось быть поближе к маме. Я мечтала найти ее. Вы же понимаете? Всем, что у меня есть, я обязана ей. Она позаботилась обо мне, а ведь из туманных папиных и бабушкиных рассказов у меня сложился образ потерянной и слабохарактерной женщины, которой даже кошку нельзя было доверить…

Они помолчали. Маша несмело отодвинула верхнюю фотографию и всмотрелась в следующую. Аккуратный забор с гостеприимно распахнутыми воротами, над которыми старомодной аркой изгибалась табличка «Мафусаиловы хляби».

- Я не нашел информации об этом селении, - произнес детектив после паузы, - Его нет ни на одной карте. То ли это название деревни, которую они заняли, то ли название секты. Я долго искал, но так и не нашел ни малейшего упоминания ни в старых, ни в современных источниках.

- Секты?! Не может быть! Вы уверены?

- Я не уверен, но других версий у меня нет. И я объясню, почему. Деревня довольно большая и густо населенная. Я долго наблюдал и, в конечном итоге, смог пройти ее, не привлекая к себе пристального внимания… вот только, кхм… для этого мне пришлось блеснуть актерским талантом…

Маша оторвалась от разглядывания фотографий и непонимающе уставилась на детектива.

- Пришлось прикинуться умалишенным, - пояснил он.

- Что вы такое…?

- Там вся община состоит из психов, беременных баб, которые в большинстве тоже не в себе, и мелких детишек лет до пяти с откровенно плохой наследственностью. Старше ни одного не видел. Как и ни одного… нормального. Впрочем, нормальные там должны быть, потому что организация быта на высшем уровне. Чистота, порядок… Люди живут в общежитиях, дети содержатся отдельно. Из того, что я видел, институт семьи или отсутствует полностью, или искажен до крайности. Я не специалист по генетике, но… подозреваю, что там процветают близкородственные связи.

Детектив покопался в фотографиях, вытащил одну и показал Марии.

Сначала ей показалось, что на фото запечатлен среднестатистический детский сад. Двухэтажный домик с большой лужайкой, огороженной низким плетеным забором. На лужайке играли дети. Но это было только первое впечатление. Приглядевшись, она не заметила ни «грибочков», ни каруселей-качелей, ни бдящего воспитателя. Голый, вытоптанный двор, на котором кучками и по одиночке расположились явно нездоровые дети. Серые одежды, явные физические и умственные уродства… Больше походило на загон для овец. Уродливых и непригодных даже для стрижки. Разве что дешевую колбасу крутить….

- Чем же они там живут? – спросила она, - В тайге много золота… может?.. Дешевая сила…

Она осеклась. По тем суммам, которые почти еженедельно падали на ее счет, дешевая рабочая сила явно отменялась.

- А вот этого я не знаю, - детектив поднялся, - Может, и золото. Все координаты в моем отчете. Добраться сложно, но вполне возможно. Впрочем, вам бы я советовал держаться от этого места подальше. Странная там атмосфера.

Он застегнул пиджак и протянул Маше руку. Она благодарно кивнула и пожала ее. Когда его спина затерялась среди гуляющих по набережной, она просмотрела оставшиеся фотографии. В основном, нехитрый быт сибирской глубинки. Длинные бревенчатые бараки, палисадники, какие-то хороводные пляски. Несколько фотографий были сделаны с воздуха. Мужчины и женщины жидкой, сутулой вереницей двигались куда-то вглубь тайги и на выходе из поселения терялись среди густых зарослей.

- Мааа-мааа, - услышала Маша и оторвалась от фотографий.

Дашка, слегка прихрамывая, выбралась из бассейна с разноцветными мячиками, встала рядом и с рассеянным интересом оглядела заваленный фотографиями стол.

- Что ты делаешь? – спросила она.

- Я нашла нашу бабушку, - ответила Маша неестественным, нарочито бодрым тоном, - Скоро мы пойдем с тобой в настоящий поход! Ты ведь хочешь познакомиться с ней?

Дашка пожала плечами. Бабушку со стороны мамы она никогда не видела, и ей было наплевать. Куда больше ее беспокоило другое.

- Маа-мааа, - снова плаксиво затянула она и склонила голову, - я сандаль потеряла! Ремешок расстегнулся, и теперь я не могу найти!

Мария с сомнением поглядела на кишащий ребятней бассейн.

- В машине есть сменка – кроссовки, - ответила она и вдруг задохнулась. Сменка… От этого слова веяло необъяснимым ужасом. Во рту внезапно пересохло, волосы на предплечьях и спине поднялись дыбом, а сердце зашлось сбивчивым галопом.

Мария испуганно глядела на дочь и, казалось, услышала фантомный визгливый скрип, словно где-то в чужих пространствах некое гигантское колесо сделало очередной оборот вокруг своей оси и затихло.

Дарья проморгалась, возвращаясь в реальность. Неожиданные воспоминания почти тридцатилетней давности отступали неохотно, но Дарья, вместо удивления и разочарования, испытывала что-то сродни облегчению от вскрытого нарыва. Вместе с воображаемыми гноем и сукровицей наружу хлынули и преследующие ее долгие годы неясный страх, и комплексы, и патологическая неуверенность в себе.

- Тебе придется придержать меня за ноги, пока…

Речь мальчика резко оборвалась. Дарья оглянулась и с недоумением увидела, что тот стоит в какой-то странной позе, откинувшись назад и ухватившись за левый бок. Стоящие у его ног свечи зашипели и погасли, выпустив вверх тоненькие струйки дыма. Когда неведомая сила потащила его назад, в густой сумрак, Дарья закричала и вскочила на ноги. Произошло то, чего она так боялась и что все-таки проворонила!

- Оставь его, мразь! – завопила она, заламывая руки.

Олег оттащил истекающего кровью мальчика в угол и небрежно свалил на поломанную пляжную кушетку.

- Я же, кажется… предупреждал…, - произнес он, направляясь к Дарье, - что узнаю и найду. И ты отправишься к остальным. Как видишь, я выполняю свои обещания.

Свечи вокруг тревожно трепетали, по бетонным, закопченным стенам мельтешили зловещие тени, на кушетке стонал Тамнаргун. Дарья кинула отчаянный взгляд на оставленную у «входа» сумку и, оглянувшись, сделала шаг назад. Главное – не шагнуть в этот жуткий зеркальный омут…

- Я тоже выполнила, - произнесла она трясущими губами, - Я все забыла. Если бы ты не трогал мою дочь, я бы…

- Я вернул тебе дочь! Какого хера ты вообще приперлась обратно?

- Это не моя дочь, разве ты не понимаешь?! - Дарья отступала по кривой, гусиными шагами, стараясь не наступить на подрагивающие детские ножки. Если у нее получится добраться до сумки, то будет хотя бы иллюзорный шанс.

Олег отвел глаза. В них плескалась растерянность.

- Понимаю…, - выдохнул он, - Это уже ничего не изменит, но… Я бы хотел, чтобы ты тоже меня поняла. Я не монстр и не злодей.

- Неужели? – Дарья криво усмехнулась, кивнула на детские тела и сделала еще один шажок.

- Ты пришла с шаманом, поэтому не буду спрашивать, знаешь ли ты, что там…

- Источник вечной жизни.

- Не знаю. Быть может, для кого-то и вечной. А для меня просто вопрос жизни. Самой обычной, заурядной…

Дарья молча глядела на него.

- Может, временно заключим мир? Я все объясню, - Он вздохнул, видя на лице Дарье настороженное недоверие, и откинул прочь нож, который сжимал в руке.

Дарья чуть было не расхохоталась над такой киношной выходкой, но сдержалась. Конечно, велика вероятность, что стоит ей расслабиться, как он в два счета свернет ей шею, но она видела, что он искренне хочет ей что-то рассказать, прежде чем свернуть шею, и понимала, что в этом и есть ее шанс.

- Ладно, - произнесла она ровно, - Может, сядем?

Он покосился на кушетку, где лежал бедный мальчик, но Дарья тут же окрысилась.

- Не трогай его, - она, стиснув от напряжения челюсти, прошла мимо и уселась на свою сумку. Олег усмехнулся и присел рядом – на ступеньки своей импровизированной лестницы.

...

- Я очень болен, - начал Олег, - Это началось еще в институте. Онкология, Я ведь совершенно не планировал быть школьным учителем. Хотел попасть в сборную по плаванью, грезил олимпийскими играми... Но успехи мои становились день ото дня все хуже - какая-то необъяснимая, постоянно подтачивающая силы усталость… Словом, я сходил в больницу. Меня долго лечили, и наступила ремиссия, но ни о каком спорте не стоило уже и мечтать. Доучился и попал по распределению в этот поселок. А через некоторое время понял, что болезнь вернулась.

Он умолк и провел рукой по жесткой шапке волос, от чего они, как обычно пригладились, и тут же снова встали дыбом. Дарья слабо улыбнулась, почувствовав странное чувство ностальгии и – внезапно - обиды. Почему именно он?!

- Я планировал доработать до новогодних каникул, а потом уехать в Красноярск и снова лечь под капельницу. И вот тогда-то это и произошло…

Поселок уже давно лихорадило. Пропадали дети. Поначалу списывали, как обычно – ушли играть в тайгу и потерялись, но со временем Чибисов начал то ли торопиться, то ли просто вошел в раж. Дети пропадали из квартир, из колясок. Помню, как одна бабушка выпустила во двор внучку и задержалась буквально на минуту, чтобы одеть младшего. Вышла – а девочки и след простыл. Поселок маленький, все на уши поднялись. Кто-то что-то видел, кто-то решил, что видел… но ориентировки появились, и начались масштабные поиски. Он мог затаиться на несколько месяцев, но потом начинал снова. Как ты уже понимаешь, ни одного ребенка так и не нашли.

В тот день я пошел к бабе Наде за ключом от спортзала и увидел, что дверь в подвал открыта. Спустился и услышал какие-то звуки, то ли разговоры, то ли тихий плач. Решив, что в подвал забрались дети, я спустился и долго петлял по коридорам, пока не обнаружил провал в старое бомбоубежище. Голоса раздавались оттуда.

Не буду описывать то, что увидел, когда спустился. Ту же картину видела вчера ты. За одним исключением…

- Как… ты узнал, что я была здесь? – перебила его Дарья в некотором смущении.

- Я нашел твои отпечатки, - Олег грустно ухмыльнулся, - Кровь на бетоне. Протиснуться в этот проем я не смог, но, подсветив фонариком, увидел твои окровавленные варежки. Ты что? Вручную разгребала завал?

Дарья не ответила. Навалились вина и разочарование. «Черт! Я сняла рукавицы, когда заглядывала в бункер!», - заметались в голове лихорадочные мысли, - «И я даже не вспомнила про них! Боже, я сама во всем виновата! Мальчишка был бы жив! Да и мы с Машкой теперь - считай, что трупы… »

Олег помедлил и, не дождавшись от Дарьи ответа, продолжил:

- Я сразу признал сторожа детского сада – Чибисова. Он ссорился с бабой Надей. Кажется, проблема была в том, что он позарился сразу на двух детей – мальчика и… тебя – и не справился. Быть может, пока он занимался тобой, мальчонка попытался удрать, а баба Надя перестаралась, пытаясь его удержать и случайно убила. Честно говоря, я в тот миг не слишком вдавался в подробности, а целиком сосредоточился на тебе. Ты стояла совсем рядом и вполне могла бы сбежать, но, видать, так напугалась, что застыла на месте и безропотно ожидала своей участи. Когда началась потасовка, я тихонько умыкнул тебя и вывел наружу.

- Да уж, - Дарья хмыкнула, и губы ее скривились, - Только предварительно запугал так, что я на всю свою жизнь осталась моральной калекой!

- Я не мог иначе… это была цена твоей жизни… Зерцало... Оно поглотило меня целиком… Это было самое кошмарное, но и самое чудесное, что я видел в своей жизни, и мне было необходимо узнать его секреты. Я отпустил тебя, а сам вернулся в убежище. Чибисов даже не успел тебя хватиться. Он самозабвенно продолжал расправляться с бабой Надей. Я оттащил его, скрутил и попытался узнать, что происходит. Старушка, тем временем, отползла к зерцалу и… нырнула в него. А потом оно пошло рябью, трещинами и схлопнулось, забрызгав все вокруг. Я выволок Чибисова наверх, следом достал тело пацана, а провал закрыл обломками от обвалившегося перехода, впрочем, не слишком надеясь на жалкую маскировку. Признаюсь, некоторое время я думал о том, чтобы помочь ему сбежать, но потом пригляделся к мальчонке и по его шортикам, чешкам и футболке понял, что Чибисов умыкнул его прямо из детского сада, где работал, а значит, так и так был обречен. Его бы быстро вычислили. Поэтому я оставил его в переходе, вернулся в школу и вызвал милицию. О его матери я решил промолчать, а очень скоро неподалеку нашли мертвую старушку, и я принял активное участие в ее "опознании".

- Матери?! – Дарья аж подпрыгнула, тем временем незаметно отстегнув заклепку на боковом кармане своего рюкзака, - Баба Надя была его матерью?!

- Это я узнал уже позже, когда всеми правдами и неправдами смог добиться свидания с ним. Он все мне рассказал. О местах, подобных этому, он узнал от эвенков. Они называют их «Зерцало Эрлик-Хана» - портал в нижние миры, одним из которых является «Мэдэ Угэй». Но сам Чибисов придумал ему собственное название – «Мафусаиловы хляби». Эвенки же и продали ему некую формулу, как открыть Зерцало и попасть в хляби. Местечко не из приятных, но в самой глубине находится источник. По рассказам тех, кто до него доходил – это исполинский старик, закованный в скалу. Совершенно безумный. Уж не знаю, как эвенки до этого додумались, но если собрать его слезу и закапать себе в глаза, то любые болезни отступят, а жизнь продлится. Только если хочешь сам остаться в здравом уме, то лучше отправить к Мафусаилу кого-то… кто таковым не обладает. Баба Надя была не просто его матерью, но и паломником, которая раз за разом приносила ему слезу, едва ли сознавая, что делает…

Конечно, я не поверил! Слишком это отдавало сказкой…. Тогда он сказал, что успел спрятать порцию, и готов мне ее отдать в обмен на помощь в побеге, - Олег помолчал, - И я пообещал, хоть мы оба понимали, что я не смогу сдержать обещание, даже если захочу - к тому времени, когда я нашел и опробовал слезу, Чибисова уже увезли в Край.

Действие слезы я почувствовал мгновенно. Сначала даже решил, что принял сильный наркотик. На какие мгновения меня чуть не разорвало от хлынувшей в тело энергии. Мне казалось…

- Понятно, - нетерпеливо прервала его Дарья, - Ты вылечил свой рак, живешь долго и счастливо и помирать в ближайшие сто лет не планируешь. За счет десятков невинных детских жизней! Только не вздумай убеждать меня в том, что пользовался исключительно плодами рук Чибиса! Я знаю, что эти твои хляби закрылись, а дети были найдены. Мертвыми!

- Да. Дети погибли, потому что цепь не была вовремя восстановлена. Потому что несчастный мальчишка погиб, а ты… ты получила свободу.

- Что за куча дерьма?! – Дарья возмущенно заерзала, украдкой доставая из кармашка нож, - Если ты собрался возложить ответственность за их смерть на меня, то не трудись. Мне уже давно не семь лет.

Олег усмехнулся и кивнул, потом продолжил:

- Прошло несколько лет, когда я принял трудное решение открыть новый портал. Оказалось, слеза не панацея. На всех она действует по-разному. Кто-то мгновенно излечивается раз и навсегда, а кому-то приходится ценой своей души, совести и вообще всего хорошего, что есть внутри, принимать ее снова и снова. У меня ремиссия была временной. Мне было всего 30, когда болезнь вернулась, и я хотел жить. Я действовал крайне осторожно, по крупицам собирая детей, не чаще, чем одного в полгода… чтобы не будоражить поселок. Держал их тут же, кормил и даже развлекал, пока не собрал нужное количество, все время боясь, что рак сожрет меня раньше, чем смогу, наконец, увидеть свое отражение в Зерцале.

- Не слишком это осторожно – похитить мою дочь…

- Да я понятия не имел, что это твоя дочь! – заорал Олег и, поднявшись, заходил взад-вперед перед ней, - Я же не ясновидящий! Обратил внимание, что девочка какая-то бесхозная. Ни матери, ни отца. Всеми вопросами занимается бабушка. Идеальный вариант. А тут ты – как снег на голову!

- И ты просто решил ее достать и вернуть… Что б я не подняла излишний шум и не сболтнула чего-то лишнего. А чтобы я не путалась под ногами и не нагрянула в самый неподходящий момент, пока твоя досточтимая пионервожатая выдергивает ее из этого болота, обряжает в первые попавшиеся тряпки и выводит в школьный двор на мороз… решил продержать ночь в тайге, строя глазки и подпаивая вином… Господи…

- Ну, - Олег слабо улыбнулся и отвернулся в нелепом смущении, - Это звучит грубовато, но в общем-то… Я бы только добавил, что мне не было это… неприятно. Если у тебя сомнения по части…

Дарью чуть не вывернуло. Неужели этот придурок пытается ее успокоить?! Он помолчал и продолжил.

- Когда Зерцало, наконец, открылось, я чуть портки не намочил от страха, когда снизу кто-то стал немедленно ломиться. Оказалось - баба Надя. Она всегда была плоха головой, поэтому я ничуть не удивился, что она решила, что с момента ее погружения прошло всего несколько минут.

- Как все удачно сложилось, - ядовито произнесла Дарья, - Не пришлось самому ходить к Мафусаилу… Только… как ты ее заставил?

- Ну…, - Олег почесал переносицу, - пришлось прибегнуть к небольшой лжи… Не все ли равно? Баба Надя жила здесь и по возможности помогала мне с «топливом», когда оно заканчивалось.

- Называй вещи своими именами, - устало поморщилась Дарья, - помогала тебе красть детей, когда кто-то из них умирал.

Олег помолчал.

- Твоя дочь была последней. Баба Надя отправилась за слезой и не вернулась. Понятия не имею, что с ней приключилось. Думаю, преклонные года дали о себе знать, хоть я и щедро делился с ней уловом…

- Кто же ходил после нее? Впрочем, не отвечай, я сама догадалась…

Дарья кинула взгляд на кушетку, на которой в позе зародыша застыл Тамнаргун. Дышит ли? Набрав в грудь побольше воздуха, она кивнула рядом с собой, и когда он сел рядом, задала единственный существенный для нее вопрос:

- Ты… можешь ее вернуть? – глаза против воли налились слезами, - Так, чтобы она стала прежней? Я обещаю, что не произнесу ни звука! Я однажды уже сдержала обещание… Но если ты все же мне не веришь, то… можешь меня убить. Я даже сопротивляться не буду. Только вытащи ее, а?

Она изо всех сил вглядывалась в его лицо, пытаясь уловить на нем хоть тень сомнения или размышления. Но он только вздохнул и, покачав головой, ответил:

- Слушай, я понятия не…

Дарья метнулась коброй, ужалила и тут же отскочила. Ударила кровь, теплым веером обдав ее лицо. Олег схватился обеими руками за горло, поднялся, но тут же тяжело осел обратно, кинув на нее безумный, неверящий взгляд. Протянул было руку, но тут же отдернул, пытаясь остановить фонтан, но это было так же трудно, как заткнуть ладошками случайно сорванный кран. Он повалился на живот и захрипел. Ноги его бились, словно стремясь сбежать от умирающего тела. Постепенно фонтан иссяк, но еще долго слышались бульканье и неясные хрипы. Сжавшись в комочек и почти не дыша, Дарья прижимала к себе острый охотничий клинок - папино наследство - который она обнаружила в кухонном столе вместе с рядовыми ножами. Единственный - по-прежнему острый.

Наступила тишина, разбавленная гулом Зерцала. Дарья всхлипнула, засопела и, наконец, разрыдалась. Перед глазами впервые за все эти месяцы всплыло Машкино лицо, не затертое чужим безумием. Серые глазки, яркие, карие веснушки, глуповатая, широкая улыбка и рыжие растрепанные косички. Все тщетно. Что делать?

Мыслей о том, чтобы достать Машку и вернуться наверх, даже не возникало. Единственное, что приходило в голову – оттащить одного из мертвых детей и занять его место. Может быть, пусть и ненадолго, она воссоединится разумами со своей дочерью в этой зеркальной луже…

Заслышав какой-то звук, она тут же подобралась, крепче сжимая клинок и шаря взглядом по проклятой пещере. Олег?! Нет, тот по-прежнему недвижим, если не считать расползающейся под ним алой лужи. Геннадьевна?! Баба Надя?! Бункер по-прежнему был пуст.

Дарья уронила нож и бросилась к Тамнаргуну, который вдруг тяжело заворочался на лежаке.

- Малыш! – воскликнула она, стягивая с себя свитер и прижимая его к кровоточащему боку шамана, - Я думала, ты умер!

- Я уже говорил тебе, - ответил он сквозь зубы, вяло отпихивая ее заполошно мечущиеся руки, - что я прямой потомок Первого Медведя…

- А не школьник, - быстро закончила за него Дарья, - Не говори ничего. Я не смогу тебя вытащить тебя наверх… Полежи, а я сейчас же побегу и вызову скорую!

- … Тогда свою Машку точно не вернешь, - прокряхтел он и попытался сесть, - Понабегут, все испортят… А времени мало.

Дарья увидела, что лицо его резко посинело, и торопливо надавила ему на плечи, укладывая обратно. Он не сопротивлялся.

- Что же делать? – спросила она растерянно, чувствуя, как время утекает сквозь пальцы.

А потом поняла…

- Я пойду, но я ведь ничего не знаю… Как далеко идти? Сколько времени это займет? И я ведь…, - Дарья умолкла, вспомнив, что никто из смертных не возвращался в здравом уме… Что ж… главное – хотя бы просто вернуться…

Во взгляде мальчика засветилось уважение, которое пролилось на Дарьину душу, как благословение.

- Я тебе помогу, - произнес он, прикрыл глаза и продолжил, - Надень на себя мой чакилӣптын… Из кости.

- Бусы? – догадалась Дарья.

Тамнаргун слабо усмехнулся и облизнул пересохшие губы.

- Да, надень мои бусики. Это оберег. Он оградит тебя, но ненадолго, поэтому торопись. Старайся смотреть только под ноги, ни с кем не вступай в разговоры, никого не… слушай. Трудно будет только в самом начале, потом… легче. Если начнешь теряться, просто припади к земле и дождись, пока она остановится… Когда увидишь горы, считай, что пришла. Источник там только один, не перепутаешь. Тебе необходимо набрать совсем немного. Представь себе пузырек «Визина». Этого будет достаточно. Обратно возвращайся как можно быстрее. Сам я там не был, но деды рассказывали, что пока идешь вперед, время отсутствует, но, когда возвращаешься назад, оно сжимается в несколько раз относительно верхнего времени.

- Что… Что-нибудь еще? – Дарья поднялась, жадно всматривалась в лицо мальчика. Она не боялась идти. Она только боялась, что ее поход будет бессмысленным, если он умрет, пока она бродит в «запределье».

- Я…, - Тамнаргун улыбнулся, - Я всего лишь Потомок Первого Медведя, а не… победитель «Битвы экстрасенсов»

На губах его внезапно выступила кровавая пена. Дарья тут же сняла с него костяное ожерелье, потом пошарила вокруг себя взглядом в поисках какой-нибудь емкости и радостно выдохнула, увидев рядом с мешком подгнившей капусты пустую пластиковую бутылку из-под сока. Схватив ее она стремглав кинулась к озерцу, на мгновенье замешкалась, а потом зажмурилась и «бомбочкой» прыгнула в лениво колышущуюся, обманчиво ровную поверхность.

Она предполагала, что это будет сродни нырку под воду, но ошиблась. Зерцало не поглотило ее мгновенно, не расплескалось вокруг фонтаном зеркальных брызг. Оно растягивалось под ее весом подобно капле смолы, опускаясь все ниже и ниже. И она растягивалась вместе с ним. Вокруг был словно густой кисель, в котором она на какое-то время застыла, как муха в янтаре, не имея возможности не только двигаться, но даже мыслить. Единственное, что она знала про себя – это что она есть. Да и это не было мыслью в полном смысле этого слова. Скорее ощущением, одной бесконечно тянущейся, зудящей нотой бытия.

А потом «капля» шлепнулась о землю. Последовали несколько секунд агонии, когда все, чем она была раньше, одним хлестким ударом вернулось в нее обратно. От боли она выгнулась мостиком и завизжала, а потом рухнула, мелко подрагивая и обливаясь вонючим, холодным потом. Над ней, так близко, что даже не верилось, поблескивала изнанка Зерцала. Слава богу, никаких лиц детей на ней не проступало…

Она поднялась, протянула трясущуюся руку и коснулась кончиками пальцев ее тугой и гибкой, как резина, поверхности, а потом огляделась.

Насколько хватало глаз вдаль уходил сумрачный коридор со скамьями по обе стороны узкого прохода, словно в вагоне электрички. Тут и там над спинками виднелись темные головы, слышалось неразборчивое, многоголосое бормотание. Единственным неверным источником света была далекая точка вдалеке. Но тусклая, серая, отнюдь не вызывающая ассоциаций с пресловутым «светом в конце тоннеля». Дарья оглянулась назад, увидела ту же картину, словно отражение в зеркале, и запаниковала. Куда идти – вперед или назад?! Шаманы ничего об этом не говорили! Или…?

Она закрыла глаза, стараясь собраться с мыслями. Тамнаргун сказал смотреть под ноги, а не озираться по сторонам.

«Хорошо, сначала я увидела левый рукав «вагона», туда и пойду. И буду смотреть под ноги», - решила она и сделала несколько шагов, но тут же вернулась назад. Что, если она перепутала? Коридоры выглядели совершенно одинаково, а она в панике несколько раз обернулась вокруг себя, - «Что, если право – это теперь лево? Боже, я уже схожу с ума, а ведь не сделала ни единого шага!»

Она стояла, покачиваясь, в переходе и чувствовала, что ей становится трудно дышать, стены, теряющиеся во мраке, казалось, дернулись и поползли на нее с двух сторон. Она сделала шаг, второй… Все равно, куда – главное двигаться. Сознание немного проя́снело, и тут ей пришло в голову, что, может, и нет разницы – направо или налево, раз они отражение друг друга? Это ее приободрило, и она двинулась быстрее, украдкой поглядывая на проплывающие мимо головы сидящих. Мужчины и женщины, старики и дети. Неужели все безумны? Неожиданно прямо перед ней поднялся мужчина, вышел в проход и двинулся на несколько шагов впереди. Она замерла, давая ему отойти подальше, и вдруг почувствовала холодные пальцы, сжавшие ее запястье.

- А… это ты… Рыжая Романова…

Дарья взвизгнула и вырвала руку. Визг ее разнесся звонким эхом по тоннелю, тревожа «пассажиров». Бормотание и ропот усилились. Головы стали поворачиваться к ней. Желая спрятаться, Дарья уселась на свободное место через проход от «Госпожи Романовой» и, потирая руку, коснулась ее несмелым взглядом.

«Госпожа Романова» оказалась именно такой, как Дарья себе всегда и представляла. Миловидная женщина лет сорока, закутанная в шелковый халатик с райскими птицами. Мелкий барашек вытравленных пергидролью волос, на ногах – пошлые домашние туфли без задника с розовыми помпонами. Черты лица - мелкие, невыразительные, а губы глумливо и презрительно кривятся, то и дело обнажая желтоватые зубы.

- Что? Съела? – ухмыльнулась «Госпожа», по-своему истолковав испуганный Дарьин взгляд, - Думала, не выведу тебя на чистую воду?

Дарья молчала, помня предостережения Тамнаргуна.

- То-то и оно, - женщина победоносно подмигнула, - Ты сходи к своим и спроси, кто ты. А то каждый норовит примазаться. А я вас, Рюриковичей, сразу вижу. Даже с закрытыми глазами.

Словно в подтверждение своих слов, она закрыла глаза и отвернулась. Дарья набрала в грудь воздуха, но вовремя опомнилась. Что это она? Неужели хотела начать спор?!

Она поспешно поднялась и двинулась на мигающий свет, который своей широкой раскачивающейся спиной загораживал ушедший далеко вперед мужчина. Пробивающееся сквозь жуть любопытство требовало от Дарьи разглядывать встречающихся по бокам людей. Может, увидит и «Унылого гомосека» и «Пыр-дыра» и «А-жи-жу!»… Но она боролась с собой и глядела строго под ноги, на неразборчивое и хаотичное покрытие пола. Ромбики, квадраты, крашеная белым доска, вытертый, рыженький линолеум, плешивый ковролин, крапчатый псевдо-мрамор …

«Это же - мешанина из больничных полов!», - поняла она. Пестрота и рябь перед глазами утомляла, путала мысли, сводила… с ума, но она не решалась оторваться от нее, боясь воздействия более сильного - от неясных теней, проплывающих по бокам. Вальяжно развалившихся, сжавшихся в комочек, угрюмо склонивших головы, нервно подергивающихся, монотонно раскачивающихся… Время от времени кто-то неожиданно вставал, выбирался в проход и начинал шагать впереди. Один раз она почувствовала грубый толчок в спину и, потеряв равновесие, плюхнулась на скамью.

- Прочь с дороги, убогая! – прошипел некто, склонившись. Дарья, ни жива, ни мертва в неверном свете смогла разглядеть лишь кудлатую бороду и косящие к носу глаза, - Не видишь, что ли? Гуси разбежались!

Он быстро пошел по проходу, но вскоре вернулся и снова навис над ней. Дарья сжалась в комочек, прикрывая голову, уверенная, что он непременно ее ударит. Но он лишь повторил веско и решительно: «Гуси, мать твою!» и строевым шагом снова двинулся прочь.

Дождавшись, когда его спина сольется с другими, покачивающимися далеко впереди спинами, Дарья продолжила путь. Тоннель изначально показался ей бесконечным, но спустя несколько минут она оказалась у выхода.

Перед ней раскинулся зловещий ландшафт – каменистая пустыня под низким, темно-серым небом, с которого хлестал косой дождь. Чуть поодаль, справа, темнел лес, где каждое из деревьев имело несколько стволов и лишь одну крону, от чего тот выглядел застывшим стадом немыслимых, криволапых животных. Среди стволов что-то шевелилось, шныряло, бликовало самоварным золотом.

Дарья отвернулась – ей совершенно не хотелось знать, что это.

По пустоши бродили люди. Большинство – потеряно и праздно. Кто-то без конца размахивал руками, словно отгоняя рой ос; кто-то гусиным шагом отмерял по кругу одному ему ведомые расстояния, кто-то стыло и покинуто сидел на голых камнях, вперившись в одну точку; многие, сломя голову, бегали, поскальзываясь, падали и снова поднимались.

Дарьино внимание привлек один из таких бегунов. Сморщенный, голый старик шагал, высоко задирая одну ногу и низко припадая на другую, и без устали размахивал зажатой в желтой лапе опасной бритвой. Жиденькие, мокрые волосы облепили череп, козлиная, скатанная бородка топорщилась вперед, вызывая смутные ассоциации с Доном Кихотом, глаза сияли весельем и куражом. Если на пути кто-то попадался, он с радостным гиканьем начинал его кромсать. Если же путь был свободен – кромсал себя самого, выпуская из порезов слабые потеки жиденькой, бурой крови.

Со стороны леса послышался нарастающий шум, и Дарья испуганно отступила назад, в тень. Через несколько секунд мимо протащилась дикая колесница. Ее тянули около сотни чудовищно искалеченных собак и кошек. Запряженные шейными удавками, они отчаянно перебирали передними лапами, ибо задние или отсутствовали, или не работали. Из распоротых животов свисали окровавленные, облепленные грязью внутренности, смешиваясь в единый тошнотворный клубок с соседскими. Животные путались в них, сбивались с ритма, опадали на камни, огрызаясь друг на друга и пытаясь укусить, но их тут же ударом длинного хлыста подбадривал «возница», восседающий в золоченой карете.

Дарья с ужасом разглядывала его. Жирный до такой степени, что едва умещался в повозке. Крошечная голова выглядывала неприметным бугорком из студенисто трясущихся плеч, словно прыщ. И если бы не дурацкая карнавальная маска «летучая мышь», была бы совершенно незаметна среди горы розовой плоти. Когда упряжка, оглашая округу истеричным лаем, визгом, воплями и хрипом, поползла мимо, Дарья с изумлением поняла, что видела такую карету ранее.

«Боже… Это ведь карета… Золушки», - осенило ее, - «Из старого диснеевского мультфильма! Это какой-то… бред…!»

Она закрыла глаза, дожидаясь, когда колесница проедет мимо, но успела ухватить еще одну гнусную подробность – «Золушкин» массивный круп был затянут в черный, блестящий латекс.

Когда чудовищные звуки стихли, Дарья открыла глаза и оглянулась. Бесконечный, сумрачный вагон электрички теперь казался таким теплым и уютным, домашним.

Она вдруг вспомнила и лихорадочно зашарила по карманам, доставая оберег. Поможет ли? Или он из той же оперы, что плацебо? Действует, если свято веришь. Верила ли она? Какая разница!

Она продела голову сквозь пахнущее чем-то сладким ожерелье и шагнула на простор. Позади высилась бесконечная каменная стена, подпирающая небо и теряющаяся среди низких, черных туч.

Дождь поливал вовсю. Каждое мгновение Дарья чувствовала его ледяные, острые капли, что барабанили по голове, плечам, заливали лицо. Она пожалела, что оставила в бункере и куртку, и свитер, но, проведя рукой по волосам, с удивлением они совершенно сухие. Что это? То самое действие оберега или… просто иллюзия? Скорее, второе, ведь куда бы она ни попала, не может здесь быть ни неба, ни дождя, ничего…

Взяв курс на едва различимый на горизонте горный массив, она быстро зашагала вперед. Смотреть строго под ноги здесь давалось с трудом. Случайно столкнувшись с каким-то шатающимся субъектом, она получила увесистую оплеуху и кучу оскорблений, среди которых разобрала лишь «FuckingAss» и «Shit». Приходилось смотреть по сторонам и маневрировать среди густого людского сборища, стараясь никого не задеть и не потревожить.

Горы медленно приближались. Тут и там из земли вырастали уродливые валуны, похожие на надгробные камни или остатки древних капищ. Но чем дальше, тем становилось свободнее, а сами люди - спокойнее, инертнее. Буйные и даже просто активные попадались все реже. Большинство стыло и безучастно сидело или лежало на голых камнях. Движения вокруг стало так мало, что Дарье показалось, что она пробирается среди мертвецов.

У подножия гор дождь прекратился и вскоре по долине замелькали рыжые всполохи. Солнце? – удивилась она, оглядываясь. И правда - справа в совершенно неправдоподобной близости от Земли колыхалось огромное, болезненно распухшее солнце цвета гноя с сукровицей. Занимая половину неба, оно выпускало похожие на рваные ленты лучи и возило ими, как половыми тряпками, по каменистой, мрачной пустоши.

Никто не обратил внимания на чудовищное Светило, и Дарья тоже решила не обращать. Она посмотрела на далекую стену и с большим трудом различила на ее теле тоненькую, не шире человеческого волоса, трещинку – проем, из которого она пришла. Скоро не будет видно и его… «Луч» солнца коснулся ее лица, оставив липкий, слизистый след. Дарья взвизгнула от отвращения, потерла рукавом щеку и поспешила вперед.

У подножия гор поле было сплошь уставлено каменными статуями. Так ей сначала показалось. Но когда одна из статуй внезапно шевельнулась, обдав Дарью с ног до головы каменной крошкой и песком, она сама застыла, как вкопанная. Когда-то она смотрела документальный фильм про раскопки Помпеи. Там показывали множество окаменевших в древнем вулканическом пепле людей. Только силуэты, повторяющие очертания скрючившихся в агонии фигур. Что-то подобное было и здесь. Только закованная фигура еще могла шевелиться внутри, выпрастывать из осыпавшихся отверстий сухие, жилистые руки. Изнутри доносилось совершенно неразборчивое, глухое бормотание, перемежающееся всхлипываниями.

Мафусаиловы хляби (часть 9)

Натянув на нос шарф, Дарья аккуратно пересекла «минное поле», освободила дверь от хлама и потянула ее на себя. Дверь тоже рассохлась и перекосилась, а потому не желала сдаваться. Это в очередной раз убедило ее, что она на верном пути. Эту дверь не открывали очень давно. Женщина вцепилась в скользкую холодную ручку и изо всех сил дернула на себя, рискуя упасть на спину. Но не упала. На нее посыпались хлопья древней краски, дверь затрещала и с визгом приоткрылась. За ней Дарья с облегчением увидела не ряды ржавых плечиков, а узкую, деревянную лестницу. Многие ступени превратились в труху и обвалились, другие еще держались, но явно дышали на ладан. Перил не было. Лестницу с обеих сторон стискивали склизкие, покрытые инеем земляные стены.

Дарья подкрутила яркость фонарика и посветила вниз. Свет едва доставал до пола, но было видно, что у основания лестницы есть проход, пусть и сразу поворачивающий влево – в неизвестность.

«Вот будет смеху, если я сверну себе здесь шею, а они будут искать меня, как и Машку, в тайге…», - подумалось ей, но она стиснула зубы и ступила на ближнюю из сохранившихся ступеней.

Ступень даже не скрипнула под ее весом, и она, все более уверенно, спустилась вниз. За поворотом ее встретил темный, но чистый тоннель, по которому она медленно двинулась, держась за стену. Сердце истерично трепыхалось, глаза от напряжения и страха лезли из орбит, как у испуганной лошади. Она была готова к тому, что впереди, за одним из поворотов ее непременно поджидает некто… или нечто, и понятия не имела, что она будет делать, если это произойдет. Бежать? Кричать? Бороться? Не смешите. Если это произойдет, она просто… ну, просто схватится за сердце, как в черно-белом немом кино, и умрет на месте.

Вскоре проход сузился до минимума, и ей приходилось протискиваться между грудами битого бетона, которые ненадежной шаткой конструкцией были навалены вдоль стен почти до самого потолка. Значит, где-то близко!

Миновав очередной поворот, она оказалась перед глухим завалом. Положив фонарик на пол, Дарья принялась искать лаз, поднимая и оттаскивая в сторону тяжелые обломки. Она работала без передышки около двух часов. Поясница визжала, руки тряслись, пальцы вместе с перчатками превратились в окровавленные шерстяные лохмотья, когда она уперлась в совсем уж неподъемный кусок обрушившегося некогда потолка. Это было фиаско. Поначалу она не желала признавать поражение и продолжала слепо шарить по здоровенной монолитной плите, целиком перегородившей проход, в поисках какой-нибудь бреши или лазейки, прикидывала, смогут ли они сделать что-то вдвоем и понимала, что даже целая армия эвенкийских шаманов не справится с толстенным куском бетона без электроинструмента. И даже если бы была точка подключения, воспользоваться им не получится, ведь надо соблюдать тишину…

Она привалилась к стене и сползла вниз, усевшись на обломки. Заплакала. Фонарик светил уже тускло, прерывисто. Она выключила его и принялась шарить по карманам в поисках телефона. С ним она пойдет обратно. Внезапно она замерла и задержала дыхание. Тоннель что-то подсвечивало споднизу, словно где-то рядом была неплотно пригнанная печная заслонка, за которой тлеют угли. Приглядевшись, она поняла, что свет пробивается на стыке стены и пола и, тут же позабыв про усталость и израненные руки, кинулась расчищать пол. Толстенный советский бетон лопнул по шву, и брешь все расширялась, уходя под завал. Еще через полчаса тяжелой работы, Дарья легла на пол и боязливо заглянула в расчищенную брешь.

Только сейчас она задумалась о том, насколько шумела. Это там, наверху, ничего не слыхать, а здесь… Что, если он сейчас там? Притаился. И стоит ей только сунуть руку или ногу, как ее тут же сдернут вниз, а потом… Покосившийся потолок старого бомбоубежища не давал ей полного обзора. Она видела в паре метров под собой только кусок полопавшегося бетонного пола, озаренного подрагивающими свечными огоньками.

«Я туда не полезу», - мысленно разговаривала она сама с собой, - «Свалюсь, как куль с крупой, и непременно сломаю лодыжку… А как мне забираться обратно? Подпрыгнуть и подтянуться на руках? Не смешите… »

Она сняла пухлую куртку, по-пластунски, боком, протиснулась в брешь и, аккуратно свесилась по пояс. Обзор увеличился, и она сдавленно завыла.

По центру старого бомбоубежища, окруженное бесчисленными свечами, мерцало небольшое озеро, наполненное то ли ртутью, то ли жидким серебром. По его периметру тесным кругом лежали подрагивающие детские тела. Голова каждого была погружена по самые плечи в озеро, руки и ноги раскинуты звездочкой, касаясь рук и ног соседей по несчастью. Волосы, движимые подводными течениями, всплывали на поверхность, переплетались меж собой и снова уходили на глубину. Над центром чудовищного озера стоял почти осязаемый низкий гул, наполненный мельчайшими частичками, напоминающими зеркальную крошку.

Вцепившись израненными руками в острые кромки бетона, Дарья лихорадочно оглядела подземелье. Не считая детей, она была совсем одна. Метрах в трех от ее лаза, был еще один – гораздо шире – к которому вела корявая, сложенная из все тех же обломков, лестница на три высокие, шаткие ступени. Недалеко от «озерка» расположился пляжный лежак с отломанными подлокотниками, тут же корячилась маленькая газовая плита с притулившимся рядом пропановым баллоном; в глубокой тени притаились мешки: один с картошкой, другой – с капустой, поддон из-под кирпича, заваленный кухонной утварью и биотуалет-ведро с крышкой. Все это источало душный смрад нечистот и гнилых овощей.

У противоположной стены огромным ворохом под потолок была свалена одежда. Тут и там среди наваленных курток, башмаков, платьев и брюк топорщились мертвые конечности. Некоторые уже стали голыми костями, другие напоминали мощи, третьи еще истекали соками. Все это напомнило ей старые фото из концлагерей, где тела были свалены в кучу перед крематориями.

Содрогаясь от ужаса, Дарья перевела взгляд обратно на «озеро». Низкий гуд, который оно испускало, то усиливался, то ослабевал. Внезапно его прервал приглушенный взвизг, и поверхность запузырилась, пошла кругами, а ближнее к Дарье детское тело, отчаянно задрыгало ногами.

Центр озерца внезапно вспучился и натянулся, как полиэтилен, попираемый снизу пятерней с широко растопыренными пальцами. Разгладился и снова вспучился - уже смелее. Рука - узловатая, старческая - была словно одета в латексную перчатку с зеркальным напылением. В какой-то миг Дарья даже уловила в ней отражение собственного перекошенного лица.

В ужасе, Дарья задергалась, отталкиваясь руками и молясь, чтобы они не подвели, не заскользили. Выбравшись в безопасность тоннеля, она принялась лихорадочно и, как могла тихо, восстанавливать завал. В какой-то момент замерла, услышав приглушенный «чвак» из бункера, словно большой камень упал в наполненную до краев выгребную яму. Та тварь – без сомнения баба Надя! - которая тщилась выбраться из озера, явно достигла своей цели. Стараясь не дышать, Дарья включила фонарик на телефоне и начала пробираться к выходу.

...

Домой она добралась, когда небо на востоке уже начало светлеть. Бесшумно разделась и скользнула под одеяло. Грязная, пыльная, провонявшая плесенью и свечным дымом, то и дело вздрагивающая от пережитого потрясения, но и удовлетворенная. Мать не заметила ее отсутствия, а значит, не будет задавать вопросы, подозревать, и, быть может, мешать ее планам. Она чудовищно устала, но понимала, что поспать ей пока не удастся – слишком много дел. Может быть, после обеда получится придавить пару часов…

Когда Валентина Ивановна поднялась и пошла ставить чайник, Дарья отправилась в душ. На руки было больно смотреть, и она долго держала их под горячими струями, пытаясь отпарить коросты и струпья, а потом густо намазала их детским кремом. Три чашки крепкого, черного кофе, пока она запихивала в Машку детское морковное пюре из баночки, придали ей немного сил.

- А вы кто? – спрашивала Машка, нахально кривя испачканные морковкой губы.

- Я Даша, а вы кто? – рассеянно спрашивала Дарья в ответ, думая о своем.

- Даша? Это которая из Романовых?

- Из Романовых…

- Не верю! У вас совершенно другой типаж! Где вы видали хоть одну рыжую Романову? Я убеждена, что вы из Рюриковичей. Предоставьте вашу родословную!

Дарья устало пододвинула ей материнский журнал с Киркоровым на обложке, и Машка ненадолго заткнулась, с глубокомысленным видом разглядывая страницы. На кухню вошла Валентина Ивановна.

- Мам… мы сегодня уезжаем…

- Обратно в тайгу? - хмыкнула мать, потом пригляделась к дочери, и лицо ее посветлело, - в Красноярск? Ох, Дадуня! Это первое здравое решение за многие месяцы. Когда рейс?

- Я еще не купила билеты. Но точно знаю, что есть вечерний. На него и возьму.

- А у меня, как на зло, куча работы. Что ж, если сяду прямо сейчас, то смогу вас проводить.

- Я надеялась, что ты побудешь с Машкой, пока я съезжу в аэропорт… А провожать нас не надо, в прошлый раз мы нормально добрались… Думаю, часа за полтора управлюсь, если с транспортом не будет проблем. Метель вроде стихает…

Валентина Ивановна молча кивнула. Дарья с горечью видела облегчение на её лице, но не могла ее винить в том, что та рада избавиться от дочери и внучки. Тут и сама Мать Тереза растеряла бы всю свою святую благость.

- Может, Павлика попросить вас отвезти…?

Дарья замялась.

- К вечеру и решим, но мне не хотелось бы снова его дергать, он и так помог…

Когда мать увела Машку смотреть мультики, Дарья быстро оделась и вышла в подъезд. Метель все еще мела. Фасады домов с подветренной стороны были сплошь облеплены снегом, на тротуарах, с одной стороны, оголился асфальт, а с другой выросли снежные наносы. Похолодало. Снежинки превратились в ледышки и больно вонзались в плоть лица и голых рук.

Школа встретила тишиной. Уроки уже начались. Заспанный охранник, уже другой, но тоже совсем молоденький, позволил Дарье пройти к директору. Под его дверью она несколько раз глубоко вдохнула и постучалась. Ответа не последовало, и она приоткрыла дверь. За столом Олега сидела Анна Геннадьевна и строго глядела на вошедшую поверх толстенных очков. Губы ее приоткрылись, и Дарья каким-то недавно появившимся у нее чутьем поняла, что та уже собралась грозно воскликнуть: «Разве я позволила войти?!», но осеклась, увидев ее, Дарью. По спине привычно побежал холодок. Старая, да, потасканная и замшелая – да! Но Дарье казалось, что гроза ее октябрятского детства ни чуточки не изменилась. Вот сейчас поднимется из-за стола и гнусавым, заунывным голосом заведет свою шарманку «Только тех, кто любит труд, октябрятами зовут!»

- Я прошу прощения… А Олег Инн…

- Его нет, - перебила бывшая вожатая, - Убыл на семинар в краевой центр. Вернется к концу недели.

- Убыл… давно?

- Давно, - был краткий ответ.

Дарья не стала говорить, что не далее, как вчера, разговаривала с ним в этом самом кабинете. Что-то подсказывало ей, что Анна Геннадьевна сама об этом прекрасно знает.

«Боже», - думала она, разглядывая бывшую пионерку, - «Она словно ревнивая мамаша, охраняющая своего ненаглядного дитачку от поклонниц!».

- Хорошо…, - Дарья закусила губу, - Я зашла просто… попрощаться. Не могли бы вы ему передать привет и благодарность за все, что он для нас с дочерью сделал?

Анна Геннадьевна с крайним подозрением оглядела визитершу и через силу квакнула:

- Передам.

- Скажите, что заходила Дарья…

- Скажу.

Говорить больше было не о чем, да и не хотелось. Дарья вышла в коридор и огляделась. Она очень надеялась, что содержимое этой отвратительной паучьей ямы под личиной общеобразовательной поселковой школы она видит в последний раз. Из столовой доносились запахи готовящегося обеда – перловка и мясо с подливой – и у Дарьи привычно скрутило живот.

«Можно ли верить словам безумной пионерки?», - задавалась Дарья вопросами, пока спускалась на первый этаж, - «Уехал ли на самом деле или просто попросил ее оградить его от навязчивой бывшей ученицы, а сам прятался в это время в шкафу? Будет ли путь свободен вечером или … Зря я к нему ходила вчера…»

...

Поспать ей так не удалось, и к вечеру голова напоминала пустой чугунок, по которому кто-то колотит палкой. У нее было достаточно времени для отдыха после того, как она закончила с делами, но поспать не давали галдящая над ухом Машка, тесное нутро взятой в аренду малолитражки, в которой невозможно вытянуть ноги, даже отодвинув до упора сидение, и страх проспать появление Тамнаргуна.

После школы Дарья сразу поехала в аэропорт. Но, конечно, не за билетами, а за машиной. Еще в прошлый раз она обратила внимание на объявление на стойке регистратора «Прокат автомобилей» и взяла его на заметку. Метель утихла, но снегопад лишь усилился, и ей надо было подумать об укрытии для себя и Машки в ожидании молодого шамана. Алтанай написал, что тот явится на закате, встреча на детской площадке у кромки леса, но закат даже в феврале понятие неопределенное. Не торчать же с ребенком на открытом воздухе у всех на виду. Поэтому из аэропорта Дарья вернулась на малюсенькой машинке. Права она получила почти десять лет назад, но ни разу за это время не садилась за руль. Поэтому, неуверенная ни в собственных навыках, ни в маршруте, ни в давно забытых правилах, дождалась на остановке очередного автобуса и потихоньку двинулась за ним, послушно останавливаясь на всех остановках и отчаянно переживая, что тот может оторваться на одном из немногочисленных светофоров.

Строгое следование поговорке «тише едешь – дальше будешь», сослужило добрую службу. Дарья без приключений вернулась в поселок и кое-как припарковалась в тесноте соседского двора, заняв сразу два парковочных места. Дома, вместо вожделенного сна ее поджидало застолье – дядя Паша с женой зашли попрощаться. Через силу Дарья отсидела положенное время и, отказавшись от «посошка», ушла собирать вещи. Потом были долгие прощания и напутствия. Дарья крепко обняла и поцеловала мать, отстраненно допуская, что видит ее в последний раз, чмокнула дядю Пашу, еще раз поблагодарив за помощь, сердечно пожала руки теть Любе.

А потом они оказались с Машкой в студеных сумерках. Снегопад, наконец, прекратился. Дороги были почти пусты, и Дарья, пренебрегая всеми правилами дорожного движения, вскоре добралась до пункта назначения. Машка, пребывавшая некоторое время в привычной кататонии, встрепенулась и радостно затянула свое любимое «пыр-дыр».

- Скоро вернетесь домой, дорогие Пыр-Дыр, Госпожа Романова и Унылый Гомосек, - пробормотала она, до рези в утомленных глазах вглядываясь в кромку все более темнеющего леса, - И уж можете мне поверить, скучать я по вам не буду…

С последним проблеском дневного света, из леса появилась худенькая фигурка. Дарья едва не упустила ее, решив, что это кто-то из прогульщиков дождался окончания уроков и теперь возвращается домой. Но все же вышла из машины.

Мальчишка тут же направился к ней и забрался в машину, отогревая дыханием озябшие руки.

- Я тебя не узнала, - смущенно произнесла Дарья, оглядывая его вязаную шапку с козырьком, черный пуховик, джинсы, унты и рюкзак, который он скинул и кое-как впихнул в узкое пространство промеж острых коленок, - А где же…?

Дарья умолкла под насмешливым, колючим, как у всякого подростка, взглядом.

- Мое ритуальное облачение? Бубен? Ожерелье из сушеных пенисов? – он нервно хохотнул, - Не переживай, все в рюкзаке.

Дарья неуверенно улыбнулась в ответ. Шутит? Или, не дай бог, говорит правду? Тамнаргун поглядел через плечо на бубнящую Машку. Улыбка пропала из его глаз.

- Сколько их в ней? Ты посчитала?

- Трудно сказать… Постоянно появляются лишь трое. Но раньше было больше десятка. Может… я не знаю… как-то сами вышли?

- Ага, с по́том… или с говном? - мальчишка скривился, - Ты сама то можешь выйти? Думаешь, это так просто? Даже Алтанай, чтобы выйти, месяц морит себя голодом и медитациями! Так что не неси чепухи. Поехали.

Дарью возмутил его начальственный тон, но, приглядевшись, она поняла, что за нагловатым, подростковым нахрапом прячется обычный, человеческий страх. А она ведь даже не представляет, что ему предстоит и насколько это сложно… Он пришел не потому, что мечтал помочь, а потому… что дед его отправил пройти испытание. Скорее всего опасное, быть может, смертельно опасное… Стоит ли ждать от него уважения и терпимости?

Она принялась тыкать во все кнопки на приборной панели в поисках той, что включает фары. Некоторое время он насмешливо наблюдал за ней, а потом навалился на нее и дотянулся до неприметного колесика слева. За лобовым стеклом внезапно вспыхнула детская площадка, и Дарья аккуратно повела машину прочь от таежной стены.

- Ты… шел пешком? – спросила она.

- Я похож на идиота? – последовал ответ, - 30 километров по зимней тайге пешком?

- Тогда как?...

- Я прямой потомок Первого Медведя, а не праздношатающийся школьник! – воскликнул он, и Дарья уловила в его голосе возмущение, гордость и нервическую дрожь, - Я к чему спрашиваю про ее «пассажиров»… Когда она погрузится в зерцало, их должно сразу вымыть, но меня беспокоят те, что ушли на глубину. Те самые, которые редко появляются. Ты ведь не хочешь, чтобы они там и остались, когда твоя дочь вернется?

Дарья промолчала, ибо вопрос был явно риторическим. Озаботило ее другое.

- Ты говоришь, она погрузится в… зерцало…

- Зерцало Эрлик-Хана, конечно, - пояснил он.

Дарья сжала челюсти, вспомнив подергивающиеся детские тела… Неужели, дочери снова придется пережить это погружение?!

- Я боюсь ошибиться…., - Дарья задумалась, припоминая все чужие лица, которые за четыре месяца проступали на Машкином лице, как лица утопленников в озерной глади, - Их было двенадцать… кажется.

Тамнаргун задумчиво кивнул.

- Что ж, будем надеяться, что никто не зацепится. В крайнем случае, свозишь ее потом к Алтанаю, он вычистит. Еще вопрос…, - юноша замялся, - Зерцало, без сомнения, под контролем. Ты узнала, кто его пасет?

- Да. Но я нашла к нему другой путь. Он никем не используется.

- Уверена?

Дарья вспомнила, с каким трудом открыла присохшую и перекошенную дверь в бывшей каморке инструкторши, и кивнула.

- А уверена, что нам не помешают?

Дарья стиснула зубы. Как она может быть уверена? Она понятия не имела, где сейчас Олег. А еще… Анна Геннадьевна. Судя по ее колючему, подозрительному взгляду, она тоже в этом замешана. И, конечно, не забыть…бессмертную бабу Надю?..

- Я уверена, что не позволю никому помешать, - ответила она со всей твердостью, на которую была способна.

Тамнаргун окинул скептическим взглядом ее тщедушную фигурку, но промолчал.

...

Вскоре они были на месте. Дарья посмотрела на часы на приборной панели. Половина одиннадцатого. Сонливость прошла, но усталость по-прежнему валила с ног. Она оглядела темное, мрачное в этот поздний час здание школы. В коридорах первого и второго этажей теплился приглушенный свет, оставленный для охранника, но все кабинетные окна были темны. Можно ли верить им? Она поискала глазами окна школьного музея, бывшего когда-то «красной» комнатой, но и там было темно.

- Хочешь сказать, что зерцало под школой? – спросил Тамнаргун, наблюдая за ней, - Как удобно…

- Тут еще и детский сад через дорогу, - пробормотала она, выключила фары, положившись на свет фонарей и, проехав мимо школы, припарковалась в неприметном, темном закутке, - Здесь недалеко, но топать придется по глубоким сугробам.

...

Кое-как они, сменяя друг друга, дотащили сопротивляющуюся Машку до «лечебной физкультуры» и при свете фонариков устроились передохнуть. Здесь, на пыльном, вонючем диване, в непосредственной близости от пункта назначения, Дарья почувствовала нарастающий страх, а недавняя уверенность в собственных силах начала гаснуть. Она ожидала, что в компании ей будет не так страшно, но с удивлением и тоской поняла, что накануне, пусть и в одиночестве, ей было намного спокойнее. Смутно виднеющиеся в полумраке силуэты дочери и Тамнаргуна вселяли настоящий ужас, ведь в сущности с ней теперь двое детей, за которых она, как взрослая, несет полную ответственность.

Что, если их поджидает ловушка? Что она может противопоставить крепко сложенному и, без сомнения, решительно настроенному Олегу? Ведь ясно же, что, если он их застукает, то не позволит выйти живыми… Она содрогнулась и поднялась. Что толку мучить себя сомнениями. Узнать, свободен ли путь, они смогут только на месте.

В мельтешении фонарных лучей они спустились в катакомбы. Дарья оставила детей у входа, добралась до места и, встав на коленки, прислушалась, пытаясь уловить малейшие звуки за толстой стеной. Тишина. Она аккуратно разобрала бетонные обломки и, не дыша, долго вглядывалась в мерцание свечей идущее снизу. Ничего, кроме гула, что издавало Зерцало. Она помигала своим фонариком, и вскоре появился Тамнаргун, не слишком почтительно волочащий Машку за шиворот. Дарья достала из своего рюкзака моток бельевой веревки и, как могла, крепко прикрутила к торчащей из стены анкерной петли.

- Знаю, здесь невысоко, - ответила она на немой вопрос Тамнаргуна, - Но это только кажется. Забраться без веревки будет крайне затруднительно, тем более, если…

Она не договорила. Не хотелось еще больше нагнетать атмосферу. Она протиснулась в брешь, ухватилась за веревку и спустилась на пол бомбоубежища, тут же начав заполошно оглядываться. Никого! Если, конечно, не считать десятка плененных Зерцалом детей.

- Эй! – послышался сверху шепот, - Принимай девочку.

Дарья встала на цыпочки, вытянула руки и ухватилась за появившиеся в проеме лодыжки дочери. Та отчаянно дрыгала ногами и клялась бессмертием рода Романовых отомстить. Дарья дернула ее вниз и едва удержала. Следом шустро спустился Тамнаргун, мрачно поглядел на Зерцало и стянул шапку. Словно на похоронах.

- У нас мало времени, - произнес он, быстро копаясь в сумке и доставая оттуда множество странных вещей. Какие-то нанизанные на леску резные, деревянные погремушки, очки для подводной рыбалки с затычкой для носа, склянку с мутной, зеленоватой жидкостью, потрепанную книжку, вроде офисного ежедневника, завернутые в тряпицу толстые свечи, стянутый бельевой резинкой веник, вроде тех, что были в руках эвенков во время первого ритуала, сплетенные из сушеной травы перстни, которые он тут же нацепил на средние пальцы рук.

- Мало времени? – Дарья присела рядом на корточки, разглядывая вещицы, - Ты думаешь, кто-то идет?..

- Понятия не имею, но как минимум двое из них мертвы, - ответил он, кинув быстрый взгляд на кольцо из распростертых тел, - Зерцало небольшое, восьмерых должно хватить, но… надо быть готовыми, что оно закроется в любой момент.

- Закроется…, - женщина с тревогой всмотрелась в несчастных детей. Восемь из них по-прежнему подрагивали, но двое уже обмякли и застыли, их затылки всплыли и лениво покачивались на поверхности, словно в бочке с мазутом, - Если будет необходимо… Я готова сама туда сунуть голову. Только пообещай…

- Давай обойдемся без обещаний , - скривился Тамнаргун, просовывая голову в ожерелье из погремушек, - Там ты сгоришь в считанные минуты. Здесь от тебя больше пользы. Твоя дочь стабилизирует Зерцало, а твоя задача… оберегать меня.

- Отгонять духов? – Дарья покосилась на «веник».

- Дед сказал, что все популярно тебе растолковал, но, видать, вам – женщинам - надо объяснять дважды. Если кто-то нагрянет, пока я буду внутри, моя жизнь будет в твоих руках...

Мальчик торопливо подскочил к зерцалу и оттащил за ноги одного из тех, что уже не дрыгались. Дарья зачарованно глядела на мертвого ребенка. Лицо его было покрыто зеркальной пленкой. Эластичная и блестящая в первые секунды, она быстро мутнела и трескалась, превращаясь в сухую крошку. Очнулась она, только когда Тамнаргун протащил мимо нее Машку, ухватив одной рукой ее сзади за шею. У «зерцала» он пнул ее под колени, от чего она с возмущенным кряканьем осела, а потом сунул ее голову в омут. Машка забилась, но тут же обмякла. Ее ручонки принялись шарить вокруг и, нащупав руки соседей, ухватились за них и затихли.

- Ее… нужно раздеть?

- Сейчас это не обязательно. Одежда каким-то образом ускоряет расход энергии, но твоя дочь пробудет там совсем недолго, поэтому нет смысла возиться…

Дарья почти не слушала, застыв над дочерью. В голову внезапно хлынул поток давно умерших воспоминаний.

Она вновь оказалась в этой самой пещере, только тридцать лет назад. Блестящая, серебристая поверхность озера расходилась концентрическими кругами. Только не от центра к краям, а, наоборот. То и дело натянутая, как латекс, поверхность, вдруг затвердевала, змеилась трещинами, а потом снова мягчела, расправляясь.

На краю сидел Чибис, баюкая на руках тело маленького мальчика и сыпя проклятиями. Над ним, совершенно растерянная, стояла баба Надя и упрашивала:

- Виталька… Я шлущайно… прошти… не дерши жла… девощка помошет.

- Ты думаешь, так просто достать топливо, старая дура?! – завизжал Чибис и, отпихнув тело ребенка, пошел на старуху с кулаками, - Ты думаешь, его тут пруд пруди?!

- Я приведу ешо… Не шердишь…

На глаза Дарье упала теплая, подрагивающая рука, кто-то жарко зашептал в ухо: «Только молчи, милая… ни звука…» и потянул ее назад, в густую тень.

Даша не сопротивлялась. Все вокруг было таким чудовищным и непонятным, что не могло быть чем-то иным, нежели сном… Самым страшным в жизни, проживи она еще хоть тысячу лет. Она просто искала сменку, а потом ее схватили, поволокли куда-то во тьму подземелья…

Все отдаляясь, слышались глухие звуки ударов, сдавленные вскрики, шамкающие мольбы. Под теплой ладонью Дашины глаза закрылись, она обмякла, полностью оцепенев, положившись на неведомого взрослого, который тащил ее сквозь узкий с острыми зазубренными краями лаз. Несколько минут темноты, наполненной тяжелым, прерывистым дыханием и звуками торопливых шагов. Потом рука упала с Дашиных глаз, темнота чуть рассеялась. Даша испуганно глядела на смутный силуэт рядом, а потом громко всхлипнула от облегчения, узнав Олега Иннокентьевича. Учитель тут же зажал ей рот и покачал головой.

- Подожди… Мне надо немного прийти в себя, - голос его дрожал и срывался на фальцет, сам он то и дело испуганно дергал головой, прислушиваясь.

Девочка послушно стояла навытяжку, хотя все ее существо стремилось к свету, струящемуся с такой близкой и знакомой лестницы. Стоит только подняться пару пролетов вверх, мимо каморки бабы Нади, а потом еще один и… там они оба смогут прийти в себя. В безопасности родной школы.

- Хорошо, - он чуть сдвинулся, и лицо его спряталось в густую тень, - Ты хочешь наверх? К маме и папе?

Даша снова всхлипнула и энергично закивала. Рука больше не зажимала ей рот, но она уже не смела произнести ни слова.

- Мы и пойдем наверх, только… при одном условии. Ты мне пообещаешь, что никому, ни единой живой душе не расскажешь, что видела там. Никогда. Ни через год, ни через сто лет.

Даша снова закивала и сделала шаг в сторону, но Олег Иннокентьевич мягко, но решительно удержал ее. В голосе его появились какие-то неестественные, противные нотки, от которых все внутри похолодело еще больше.

- Пообещай, или, ей богу, я немедленно отведу тебя назад. Помни, я смогу сделать это в любой момент. И никто этому не сможет помешать. Тебе лучше держать рот на замке, а лучше совсем забыть, если не хочешь оказаться там… с остальными. Ну, что скажешь? Только тихо…

- Я… обещаю…, - выдавила из себя Дарья, глядя сквозь слезы на спасительный свет и, не удержавшись, захлюпала носом и, одновременно, описалась.

Олег Иннокентьевич, пряча глаза, притянул ее безвольное тельце к себе и ласково погладил по голове.

- Не плачь, милая. Все будет хорошо. Просто… ну, просто держи обещание. Если проговоришься, я обязательно узнаю, и… Ну все, Даша, беги…

Видя, что она, совсем зашуганная, не смеет шевельнуться, он подтолкнул ее. Она сделала шаг, второй, ожидая, что ее снова одернут назад, заставят что-то обещать… Но когда ничего такого не произошло, она зашагала быстрее, потом пустилась наутек, перепрыгивая через две ступеньки, пролетела мимо каморки и, вырвавшись на широкую, наполненную обеденными запахами (жареный минтай и пюре?) и солнечным светом лестницу в гардероб, вдруг задохнулась. Перед глазами замелькали какие-то блестящие мушки, сердце трепыхалось испуганной птичкой, мокрые колготки противно холодили ставшие словно чужими ноги. Она привалилась к стене и сползла на холодный мрамор ступеней.

Резкой трелью прозвенел школьный звонок, и коридоры тут же наполнились хлопающими дверьми, гулом голосов и шарканьем ног. Большая перемена, все торопятся в столовую. Слава богу! Никто не пойдет в гардероб и не увидит ее, Дашу, сидящую на ступеньках в обоссанных колготках… Постепенно свет перед глазами серел, мерк, последней мыслью перед долгим ничто, была: «Кто же дал звонок, если баба Надя… ну, где-то там, в мерцающей тьме… Неужели до сих пор ищет мою сменку…?»

Мафусаиловы хляби (Часть 8)

Дарья кивнула, отхлебнув чай. Он был таким крепким, что ее сразу затошнило.

- Тунгусская тайга – особое место. Мой дед, а он тоже был шаманом, говорил, что наша тайга на Земле – это все равно, что темечко на голове младенца. Очень тонкое и уязвимое. Даже просто ходить по этой земле надо на цыпочках и едва дыша, чтобы не… повредить его. Но также это и место огромной силы. Как родничок младенца – открытый канал в космос, так и наша Тайга – на прямой связи с Господом. Когда-то наш народ пришел сюда из Бурятских степей, чтобы быть ближе к Нему. Шаманы древности умели делать такое, о чем нынешним, и мне в том числе, остается разве что мечтать. Они могли вызывать грозы и ветра, учить диких животных и даже реки человеческому языку, менять свойства предметов и влиять на умы других на расстоянии. Я был совсем маленьким, но прекрасно помню, как напугался, когда мой прадед одним лишь взглядом испепелил троих купцов, собирающихся отобрать у него отлично выделанные шкуры.

Быть может… Я не уверен, но вполне возможно, что кто-то из них заигрался и навлек на Тайгу страшную беду. А может, сам Господь решил наказать наш народ за тщеславие, ведь во многом мы приблизились к Нему.

- Метеорит, - задумчиво произнесла Дарья и тут же прикрыла рот ладошкой. Алтанай кивнул.

- Это была страшная трагедия. Если почитать ваши викидепии и прочий бред, то оказывается, и жертв почти не было. А жертвы были. Почти весь наш народ или изжарило на месте, или раскидало так, что насадило на ветви деревьев, как жуков на булавки. По сей день мы, оставшиеся, зализываем раны. Горсточка потомков тех отчаянных храбрецов… Но удар тот привел в действие и другие … процессы.

Алтанай помолчал, прихлебывая чай. Дарья глядела на него и никак не могла поверить, что перед ней древний старик. Его возраст выдавали разве что глаза и руки. Кисти были словно кости, обтянутые тонкой, почерневшей кожей, ногти расслаивались и отставали. Казалось, одно неловкое движение, и они отвалятся, а их дремучий владелец даже ничего не почувствует. И глаза – подслеповатые и бельмастые, с желтыми белками, густо усеянными темными крапинками. Ни у кого прежде она не видала таких жутких глаз…

- Метеорит и его осколки создали бреши на полотне известного нам реала, - продолжил Алатанай, - Если раньше лишь опытные шаманы путем трансов, медитаций и некоторых других мето́д могли отделиться духом и путешествовать по иным пространствам, то после падения метеорита это стало доступно любому смертному, обладающему базовыми знаниями. И путешествовать он уже мог не духом, но телом.

- Что? Вы хотите сказать – физически?

- Именно так.

- То есть Машка… она была в одном из этих пространств?!

- О нет! Она служила лишь средством для путешественника. Своеобразным ключом от двери. Дослушай, пожалуйста, до конца… Мы называем это место Мэдэ Угэй – мир скорбных духом. Это очень неприятное место. Можно сказать, свалка бракованных душ. Трудно сказать, когда она появилась и почему, но…, - Алтанай усмехнулся, - Ты верующая?

- Что?

- Веруешь ли в твоего Бога, веришь ли библейским легендам?

- Уже не знаю… Это имеет значение?

- Я просто ищу способ рассказать более понятно.

- Я… скажем, я знакома с религией.

- Хорошо… Так вот когда-то ваш Бог заскучал в одиночестве и решил сотворить себе компанию в виде людей. И вдохнул в них разум. Эксперимент удался, он даровал первым людям жизнь вечную и прочие радости, и стали они жить-поживать в Райских кущах. Некоторое время спустя разум люди использовали против своего создателя, устроили грехопадение и были изгнаны на Землю.

Вечной жизни они были лишены, но все же жили непозволительно долго, - Алтанай хмыкнул, почесал переносицу, - Впрочем, как-то эту тему я обсуждал с одним неутомимым исследователем, и он отверг божественный вклад в ветхозаветное долгожитие. Он считал, что люди тогда жили по 500 лет и дольше лишь потому, что атмосфера была более насыщена кислородом. Впрочем, причины это не слишком важны. Важно то, что именно тогда и выяснилось, что разум человеческий крайне хрупок и не долговечен.

Прошло совсем немного времени, и Землю уже населяли безумцы, ибо редкий разум мог пережить столетний рубеж в целости, а что уж говорить про пятьсот лет! Разум и душа неделимы и вечны, и тогда Господь решил оградить бракованные души от последующего перерождения и создал для них некий отстойник – тюрьму - куда они отправлялись коротать вечность. При этом Он стал аккуратно снижать длительность человеческой жизни, пока не добрался до нынешних семидесяти-восьмидесяти лет. Да и то, не каждый доживает до этих лет в здравом уме и трезвой памяти. И человечество страшно заблуждается, веруя, что после смерти душа восстанавливается. Нет, милые мои, коли умер человек в маразме, в маразме он и останется на веки вечные. И попадет в Мэдэ Угэй, чтобы не иметь возможности переродиться в новом теле и потащить свой искалеченный разум в новую жизнь.

- Но ведь…, - Дарья нахмурила брови, - Бывает же, что дети рождаются уже с нарушениями. Как насчет врожденных заболеваний психики?

- Это просто поломки, - отмахнулся Алтанай, - Так же, как человек может спятить и в двадцать, и в тридцать лет, он может спятить и в утробе матери, и до зачатия, ибо цикл жизни бесконечен и не имеет начала и конца, а разум, как я уже сказал, очень хрупок. Думаю, закончится все тем, что жизнь человеческая будет все укорачиваться, пока человек, как бракованный, неудачный эксперимент совсем не уйдет в прошлое. Возможно, после Господь создаст более удачную версию, как когда-то на заре истории хомо сапиенс вытеснил неандертальца. Я не утверждаю, что моя версия – это истина, но за свою жизнь я не слышал более логичной.

Алатанай замолчал, снова принявшись за чай, а Дарья изо всех сил пыталась осмыслить услышанное. Взгляд ее коснулся Машки, и она почувствовала легкий стыд. Лицо ее и поза изменились. Расхлябанность и кокетство ушли, сменившись обиженной, угрюмой задумчивостью. Она подобралась, грузно оперевшись предплечьями на широко расставленные колени и сосредоточенно надувала маслянисто блестящие губы. Косноязычный гомик вернулся. Если он сейчас заговорит…

Она тряхнула головой и быстро спросила:

- Но каким образом это связано с моей дочерью? Если я все правильно поняла, теперь эта толпа бракованных душ по очереди атакует ее. Но почему ее?

- Не толпа, вовсе нет. Лишь малая толика тех, что ушли совсем недавно и не успели затеряться в Мэдэ Угэй. Так скажем, находятся в очереди с конца, - Алтанай помолчал, - Кто-то – я подозреваю, что это был мой дед- продал смертным в свое время метод, как открывать двери в мир скорбных духом, и твоя дочь попала в число несчастных, кого выбрали стать ключом.

- Зачем вообще открывать туда дверь? – воскликнула Дарья, запутанная туманными байками и по неосторожности выведя «грустного педика» из мрачной задумчивости. Тот приподнял брови, обвел присутствующих мутным взором и забубнил: «Я любил его. Любил-любил. Вместе жить хотели. Хотели. Она не позволила, отправила сюда. Сука».

- Потому что там, к сожалению, находится источник если не вечной, то очень-очень долгой жизни.

Дарья, не веря своим ушам, уставилась на шамана. Тот кивнул.

- Мой дед первым нашел способ создать портал и добыть слезу. Правда, ценой собственного разума, ибо никто не может пройти через Мэдэ Угэй и остаться в здравом рассудке. Впрочем, дед оказался очень сильным и почти до самой смерти мог сам о себе заботиться. Думаем, он и передал посторонним «рецепт» - никто в здравом уме не стал бы делиться таким губительным знанием…

- Вы сказали, добыл слезу?... Что за слеза?

- Если доберешься к самому истоку Мэдэ Угэй, окажешься на коленях исполинского старца. Он настолько древен, что превратился в камень. Мы не знаем, как его звать на самом деле, но, следуя вашим библейским легендам, назвали Мафусаилом – непревзойденным долгожителем. Если он и не был первейшим постояльцем Мэдэ Угэй, то уж точно одним из первых. Единственное, что еще в нем живо – глаза, из которых без конца текут слезы страданий. Если собрать достаточное количество слезы, то будешь жить очень долго. Все хвори отступят. Насколько долго? У всех по-разному. Кому-то хватает одной «порции», а кому-то приходится ходить туда часто… Мой дед был там один раз, прожил сто пять лет и жил бы дольше, но утопился в Тунгуске. Уверен, что теперь он там же, бродит в пустошах.

- А вы? – Дарья сглотнула, - Вы ведь там тоже были?

- Я произвожу впечатление безумца? Нет, я там не был.

- Расскажете про свежий сосновый воздух, - она слабо улыбнулась.

- Нет. Не расскажу. Я принял слезу Мафусаила, но сам за ней не ходил. И сейчас я тебе все объясню более предметно…

...

- Тамнаргун, уведи ее к женщинам и попробуй накормить, - обратился Алтанай к внуку, и тот послушно взял бубнящую Мащку на руки и унес в поднявшуюся февральскую вьюгу.

- Зачем? – испугалась Дарья.

- Не бойся, - Алтанай достал жестяную коробочку с табаком и принялся скручивать папироску, - Я не знаю, насколько для них ценна эта информация и насколько некоторые из них в состоянии ей воспользоваться, но рисковать не хочу. Эвенкил однажды уже рискнули, доверив свои секреты посторонним.

- Воспользоваться? Для чего?

- Понятия не имею. Например… попробовать вернуться, - Шаман выпустил густое кольцо дыма и задумчиво наблюдал, как оно тает, - Ведь каждый мечтает переродиться… Даже безумец.

...

- Чтобы создать даже самый маленький портал, нужно много энергии. Чтобы удержать его в стабильном состоянии – эта энергия нужна постоянно. В свое время у нас был такой портал в глухой тайге неподалеку от падения метеорита, и мы использовали в качестве живых батарей добровольцев. Как правило, добровольцами вызывались старые, больные, или близкие больных, готовые пожертвовать собой, чтобы дать родным шанс. Паломник за слезой тоже жертвовал. Своим разумом и возможностью к перерождению. Пока однажды мы не нашли способ добывать слезу, не жертвуя паломником. Ибо ему нечем было жертвовать.

- Сумасшедшие?

- Сумасшедший в прямом смысле этого слова вряд ли способен был бы проделать такой путь и выполнить задание. Но человек с нарушениями психики – вполне. Был у нас в поселке один такой дурачок, который ходил за слезой чуть ни каждый месяц. И, честно говоря, хуже ему не стало.

- Разве…, - Дарья пожевала нижнюю губу, - Разве нельзя было ему самому принять эту слезу и выздороветь?

- Слеза лечит только тело. Поврежденный разум восстановлению не подлежит.

- Но как же тогда вы собираетесь вылечить мою дочь?! Из вашего рассказа я поняла, что для этого мне нужно пойти к Мафусаилу и принести слезу или… найти дурачка, который сделает это за меня. Разве нет?

- Нет, - шаман строго посмотрел на женщину, - Я уже несколько раз просил не перебивать меня. С твоими глупыми расспросами, мы просидим здесь до полуночи!

Дарья умолкла, исподлобья наблюдая за Алтанаем. Зачем ей все эти странные, похожие на выдумку, подробности?

- Заряд энергии в человеческом теле ограничен. А у больных и старых, он едва покрывает донышко, поэтому «батарейки» нам приходилось менять часто. Если из строя выходит некоторое (в зависимости от величины портала) количество, их необходимо менять. А у кого самый большой запас энергии? Правильно – у детей. Мы на это никогда не шли, но ваше племя ничем не гнушается. Живая цепочка человеческих тел держит портал открытым, если перегорит одна «лампочка» - не страшно, только нагрузка на соседей увеличится, если перегорит две и больше – портал закроется, и придется потратить гораздо больше жизней, чтобы его вновь открыть.

- Так вот что…, - Дарья прикусила было язык, но не удержалась и продолжила, - Значит, Машку использовали в качестве такой «батарейки»? Но почему она теперь…?

- Портал представляет собой некую субстанцию, в которую перетекают души жертв. Они… словом, представь несколько бутылок с разными жидкостями, которые опрокинули, и их содержимое разлилось и перемешалось. Насколько возможно отделить и собрать жидкости обратно по бутылкам? Кто бы ни решил разорвать цепь, вернув тебе дочь, он явно не знал о такой проблеме. Тело вон оно, - Алтанай неопределенно мотнул головой, - а ее сознание по-прежнему там.

- И как…? – Дарья сглотнула, не решаясь задать вопрос, с горечью и ужасом предчувствуя, каким будет ответ – никак.

- Думаю… теоретически это возможно. Но без шамана не обойтись. Если шаман силен духом и разумом, то вступив в цепь он не потеряется в портале и заодно сможет найти и вычленить сознание твоей дочери. И вернуть его в тело.

- А как же эти? Которые сейчас в ней? Они уйдут?

- Это ерунда. Просто случайные пассажиры, которые сели в свободный вагон, да так в нем и остались. Как только откроются двери, они высадятся на своей остановке.

- Это… сработает?

- Обещать ничего не могу, но чисто теоретически… Твоя задача найти портал, а как найдешь, дай мне знать – я отправлю внука.

- Как внука?! Разве вы сами?...

- Я слишком стар для этого. А Тамнаргун полон сил и воли. К тому же ему надо набираться опыта.

- Но он же совсем мальчишка!

- Он – шаман.

Дарья пытливо смотрела в глаза Алтаная, ожидая, что он что-то еще скажет, добавит. Быть может, успокоит ее, дескать, не переживай, малец толковый. Но тот молчал.

- Я знаю, где портал, - произнесла она, поднимаясь, - Можете собирать внука в дорогу.

Она натянула шапку, застегнула пуховик и приподняла полу шкуры. В теплое нутро чума тут же ворвалась противная влажная метель.

- Послушай напоследок… совет, - ответил Алтанай, - Не говори ни с кем о нашем разговоре. Дай себе преимущество.

- Что? О чем вы?

- Тот, кто разорвал цепь, явно хотел оказать тебе услугу, пусть и медвежью.

- Даже дяде Паше нельзя рассказать? – неуверенным шепотом спросила она.

- Я не говорил – нельзя. Решать тебе. Но, как там говорят ваши умы: кто осведомлен, тот вооружен. Завтра на закате встретишь Тамнаргуна здесь – он почеркал на бумажке и протянул ей.

- Сколько ему лет?

- Четырнадцать.

- Если что-то пойдет не так…, - Дарья страдальчески сморщилась, - Он же совсем ребенок…

- Не переживай, никто на тебя в суд не подаст, - усмехнулся шаман.

...

Дарья вышла в усиливающуюся метель и зажмурилась от залепляющего глаза мокрого снега. Сложила руки козырьком и двинулась в направлении подмигнувшей ей машины. Забравшись в салон, она обнаружила Машку обсасывающей индюшачью ножку, и дядю Пашу, прихлебывающего что-то из термоса.

- Хочешь? – спросил он, предлагая ей глотнуть. Дарья уловила знакомый аромат крепкого эвенкийского чая и покачала головой, - Я пытался забрать у нее кость, но… Она словно вечность не ела мяса.

- Может, так и есть, - безразлично ответила Дарья, - Пусть.

Павел озадаченно поглядел на нее и, включив первую, двинул на разворот.

- Хорошо, что ты вышла. Время поджимает, да еще метель поднялась… Что сказал Алтанай? Поможет ей?

- Вы обещали рассказать, что тогда видели…, - выдержав паузу, произнесла Дарья.

- И расскажу. Времени как раз хватит. Пока ты была у Алтаная, я только об этом и думал. Многое уже стало забываться, но… Ты только пообещай, что никому не расскажешь. Я подписку давал. Понятно, что прошло уже тридцать лет, сам я на пенсии, и вряд ли кто-то начнет меня кошмарить, но…

- Я никому ничего не скажу. Обещаю.

...

- Когда группа приехала на вызов в школу, то обнаружила Олега, навалившегося телом на решетку в подвал. Ты сидела на лестнице рядом, сунув большой палец в рот, как младенец-переросток. Вами занялись подоспевшие медики, а мы спустились в катакомбы.

Чибисова мы нашли очень быстро. Он привалился к стене и заливался слезами над телом Миши Альхова. На руках его и одежде была кровь. Его быстро повязали и вывели, а сами продолжили обследовать катакомбы, уверенные, что все пропавшие дети… или то, что от них осталось, где-то здесь. Но коридоры были пусты и стерильны. Да и коридоров то было всего два. И оба они упирались в наглухо заваренные двери старого бомбоубежища. Был еще третий коридор, но тот обвалился еще в шестидесятых, во время сильного землетрясения. Именно там, под завалами, и обнаружился узкий лаз. Мы все были парни стройные, а потому, хоть и со скрипом пролезли. И остолбенели.

Бомбоубежище представляло собой покосившуюся от времени бетонную коробку с низким потолком. На полу, среди десятков свечей и простых батареечных фонариков лежали… тела детей. Они были выложены кругом – голова к голове… То есть…, - Павел сбился, закашлялся и стиснул зубы, - То есть, они лежали бы голова к голове, если бы у них все еще были головы. Шеи их были срезаны, словно каждый из них попал под нож гильотины. Все вокруг было залито кровью. Некоторое время нам понадобилось на то, чтобы совладать с эмоциями, а потом мы принялись обшаривать коробку в поисках… голов. Все это отдавало какой-то чертовщиной. Еще теплые, за исключением двух, тела, свежая кровь на полу и стенах. Ясно было, что большинство детей он убил только что, но как и куда он мог спрятать головы – было совершенно не понятно. А потом один из молодых сержантов… нашел ответ. Кровь, вылившаяся из детей, подсохла, а под ней стали проступать небольшие трещины на бетонном полу. Совсем тонкие – не шире школьной тетрадки в 18 листов, поставленной ребром. Из них наружу лез… костномозговой фарш, словно… Нет, никаких ассоциаций у нас не возникло. Единственное, что приходило в голову – это, что трещины еще совсем недавно были достаточно широки для того, чтобы вместить голову, а потом… просто… ну…

- Схлопнулись, - подсказала Дарья задумчиво.

- Схлопнулись, да… Срезав детям головы и перемолов их внутри бетона, - Павел поглядел на спутницу.

- Продолжайте, - сказала она, не отводя глаз от лобового стекла.

- Только мы не могли понять, как это возможно… Если бы было землетрясение, достаточное для того, чтобы так корежить бетонную коробку, это, как минимум, было бы заметно снаружи! А как максимум… Если Чибисов придумал столь изощренную и чудовищную казнь своих пленников, как он мог землетрясение предугадать…?

Совершенно растерянные, мы не стали ничего трогать, молча опечатали все входа в подвал и сообщили в Край, что нам нужна помощь. Краевые прибыли на следующий же день, осмотрели место и отправили запрос о помощи в Москву. Это походило на какую-то чудовищную матрешку. Но и московские коллеги, проведя несколько дней в чертовом бункере, не смогли ничего объяснить. Долгие часы прошли за допросами Чибисова, но тот уже вовсю изображал психиатрию и вразумительного от него добиться не смогли даже под пытками.

- Психиатрию? – Дарья оторвалась от снежной пляски за окном, - А что он говорил? Мне, знаете ли, близка сейчас эта тема…

- Да Дьявол его разберет, что он там нес. Это у московских психиатров надо спрашивать, если кто из них еще жив. Этих старых профессоров штук десять тогда приехало. Но к тому времени, его уже в Край перевезли, поэтому я не в курсе, что этот зверь им там пел. Ну, а из того, что я лично от него слышал, пока он еще в нашем СИЗО торчал, это что-то про… Мафусаиловы хляби.

- Мафусаиловы?..., - Дарья во все глаза глядела на своего спутника. Ей вспомнилась любимая Машкина игрушка, когда та еще была несмысленышем. Кубик с фигурными прорезями и фигурки, которые к этим прорезям надо подобрать. Круги, звездочки, бабочки… Сейчас у нее было ощущение, что она сама играет в эту игру, и рассказ Алтаная идеально совпадает с воспоминаниями дяди Паши.

- Это то, что я запомнил, - Павел заметил Дарьин интерес, - Тебе это о чем-то говорит?

- Нет, просто… жутковато звучит, - Дарья неуверенно улыбнулась и отвела глаза.

- Все мы тогда в ужасе находились, пытались что-то выведать, узнать, найти логику. Даже Олежка порог СИЗО оббивал, просил свидания с Чибисовым.

- Олег? Зачем? – изумилась Дарья.

- По той же причине, что и мы. Чтобы дело раскрыли, рассекретили, и погибшие ребятишки были переданы в руки родителей и похоронены по-человечески… Ведь нам строго настрого запрещено было сообщать кому бы то ни было, что дети найдены, и в каком состоянии. Все тела были ночью тайно вынесены из бомбоубежища и, Бог весть, где они по сей день. А меня, остальную опергруппу и Олежку, как свидетеля, заставили подписать кучу бумаг о неразглашении. Погибшие ребята до сих пор числятся пропавшими без вести, а их родители, скорее всего, до сих пор надеются и ждут…

- Подождите… А Олег как узнал? Про детей?

- Не понял…

- Вы говорите, что долго искали детей в катакомбах, пока случайно не обнаружили лаз… Если Олег был там, почему вам не сказал?

- Я ведь уже объяснял, что Олега мы нашли страшно перепуганным. Он и говорить толком не мог несколько дней.

- И… что он рассказал, когда смог говорить?

- Сказал, что случайно обнаружил незапертую решетку, спустился. Услышал в переходах какую-то возню и решил, что школьники стащили у гардеробщицы ключ. Пошел на звуки и никого не нашел, а потом уловил детский плач откуда-то снизу. Так и обнаружил лаз. Спустился, увидел тебя у входа и Чибисова с ребенком в стороне. Схватил тебя и дал деру обратно.

- А дети? Они были еще живы?

- Говорил, что не разобрал, - Павел нахмурился, - Говорил, что видел лежащие тела, но не приглядывался. Хотел в первую очередь тебя выручить…

- И кровь не заметил?

Павел затормозил и дернул вверх ручник.

- Дадуня, на что ты намекаешь?

- Ни на что… просто размышляю…, - Дарья поглядела Павлу в глаза, - Если в том подвале все было залито кровью, он не мог этого не заметить, как бы испуган ни был, ведь так?

- Допустим…

- Но про кровь он… не помнил, так?

- Говорит, что не разглядывал… Дочка, ты ведь тоже ничего не помнишь, хоть и находилась там вместе с ним. Ни тогда не вспомнила, ни сейчас… Что же ты ждешь от тогдашнего почти мальчишки, который пребывал в таком же шоке и запомнил разве что чуть больше твоего… Олег – хороший человек. Всегда был хорошим.

- Я разве говорю обратное? – рассеянно спросила Дарья, - Просто пытаюсь разобраться… Дело в том, что…

Она прикусила язык. Ни к чему об этом говорить даже доброй душе – дяде Паше. Но про себя она подумала, что в ее рваных и хаотичных воспоминаниях тоже нет места крови. Крови не было, было что-то… серебристое, разлитое на полу. Вроде ртутного озерца… Тогда она молчала, потому что не могла толком объяснить, что именно видела, да и отец стоял рядом и пресекал любые расспросы, а потом увез ее прочь в надежде, что она все забудет. И она забыла… почти. Но если Олег видел то же, что и она, кто ему помешал найти нужные слова и описать увиденное, каким бы странным оно ни было…?

- Поехали домой, дядя Паша, - произнесла она, - У меня страшно болит голова…

- Да, время к полуночи, - Павел включил дворники и, ожидая, пока очистится успевшее покрыться ледяной коркой лобовое стекло, спросил, - Так что тебе сказал Алтанай? Неужели будешь молчать после того, как я тебе открыл свой давний секрет?

- Он сказал…, - Дарья пожевала нижнюю губу, - Что надо продолжить лечение. В психиатрии он, увы, бессилен.

- Ну, что ж..., - Павел вздохнул, - Думаю, у тебя веские причины, чтобы молчать...

....

Они не опоздали, и за пять минут до полуночи остановились у подъезда. Павел дважды коротко посигналил, давая Валентине Ивановне знать, что ее дочь и внучка дома, хоть и рисковал потревожить сон соседей. С гудящей головой, едва передвигая затекшие ноги, Дарья вытащила Машку с заднего сидения и кинула взгляд наверх, где в окнах зажегся свет. За занавесками слабо угадывался силуэт матери. Она взвалила Машку на плечо и устало потащилась в подъезд, мечтая о крепком сне под теплым одеялом и зная, что еще не скоро ей доведется приклонить голову.

Через силу искупав дочь и уложив ее спать, Дарья налила себе чая и некоторое время ждала, когда мать за стенкой перестанет ворочаться и вздыхать. Когда же все в квартире замерло, она бесшумно оделась и выскользнула из квартиры.

Метель никак не желала стихать, залепляя снегом глаза и нос, вбивая обратно в легкие дыхание. Фонари заполошно мигали сквозь снежную круговерть, пока она обходила школу. Здесь стало легче, и она распрямилась, вглядываясь в небольшую, окруженную металлическими копьями забора рощу, где располагались детский сад и «школьный сад». Когда-то в благословенные Советские времена это на самом деле был школьный сад, где октябрята и пионеры приобщались к труду, выращивая овощи и зелень для школьной столовой. Но это было задолго до того, как Дарья пошла в школу. При ней сад уже давно зарос и служил площадкой для выгула местных собачников и их питомцев. Там же, у дальней стены забора располагался неказистый деревянный домишко, назначение которого она узнала на первом же школьном медосмотре. Злобная, хромая старуха – ордопед – сообщила маленькой Даше, что у той запущенный сколиоз, и, если она немедленно не начнет курс лечебной физкультуры, у нее скоро вырастет горб.

Как оказалось, именно в этой деревянной избушке и проходили занятия лечебной физкультурой. Дарья смутно помнила отекшую тётеньку – инструктора – которая через силу показывала горсточке напуганных ортопедом школьников скучные упражнения, а потом до окончания занятий дремала на стульчике. Дарья посещала это грустное заведение недолго. Узнав через месяц от дочери «страшный диагноз», отец отвел ее в поликлинику, где ее успокоили, что горб ей не грозит, а сколиоз на уровне среднего школьника. Старайся держать спинку прямо и пользуйся двухлямочным ранцем, а не портфелем – вот и все рекомендации.

Если здравый смысл ее не подводит, третий – обрушенный – коридор ведет именно в «лечебную физкультуру». Больше некуда. Что она будет делать, если и там вход окажется заложенным, она не представляла и старалась об этом не думать. Задача номер один – попасть в само здание.

Мысленно перекрестившись, она поглубже натянула на голову капюшон и, склонившись, нырнула в глубокие сугробы школьного сада. Идти было трудно, но хоть ветер не сбивал с ног. Старые рябины, тополя и елки тяжело покачивались, склонив ветви под тяжестью мокрого снега. Мигающий свет фонарей едва доставал до рощицы и ориентировалась она в основном по яркой, красной точке справа - сигнализации детского сада. Вскоре показался и темный силуэт домишки.

Красной точки на нем не было, и это не могло не радовать. Значит, маловероятно, что следом за ней туда нагрянет группа охранников в бронежилетах. Она обошла домишко по периметру, обследуя тщательно закрытые ставнями и в добавок заколоченные досками окна. Она и не рассчитывала попасть туда с лету, успокаивала себя, что это всего лишь разведка. А утром она попросит у того же дяди Паши лом или монтировку, сочинит что-нибудь…

Так, шаря руками по занозистому брусу стен, она вышла на темное крылечко, включила фонарик и оглядела дверь. Она не была заколочена, но полотно перекрещивал массивный железный засов и держащий его большущий ржавый навесной замок. Губы ее тронула улыбка, которая, впрочем, почти сразу увяла. Она протянула руку и повертела его. Запирающая дужка давно была подпилена, замок висел для отвода глаз. Неужели она ошиблась? Нет! Дарья тряхнула головой и аккуратно сняла осыпающийся ржавчиной замок. Других вариантов не было! Машка нашлась ранним утром во дворе с обратной стороны школы. И это значит, что ее вывели через черный ход, который когда-то отпирала для Дарьи баба Надя. Но даже здесь оставалось место для сомнений. Поселок маленький, девочку вполне могли незаметно по утренней темноте привести отсюда, но… Но пропала-то она при свете дня! Неужели ее тащили из школы в сад, и ни единая душа этого не видела?! Однозначно, Олег попадал в подземелье из школы, пользуясь каким-то другим ходом.

Она положила замок на крыльцо и потянула на себя дверь.

В лицо пахнуло нежилым духом. Плесень, сырость, затхлость, нотки старой рвоты, холодный табачный дух, запахи птичьих и человеческих экскрементов. Пляшущий луч фонарика выхватил небольшую прихожую с покосившимися гардеробными кабинками. Исписанные стены, усыпанный битыми бутылками и окурками пол. Конечно, здесь ошивалась и, возможно, по сей день ошивается местная молодежь! И замок за собой не забывает навесить, чтобы не привлекать к убежищу внимания. Дарья громко откашлялась и прислушалась, не спугнет ли какого алкаша или уединившуюся парочку… Все было тихо, да и не похоже, чтобы зимой это место пользовалось спросом – холодно.

Она прикрыла за собой дверь и осторожно прошла в основной зал, где когда-то ходила на цыпочках по кругу. Здесь было чище и даже почти уютно. Несколько продавленных кресел, на стенах вместо обоев древние журнальные постеры, на заколоченных окнах даже висели обрывки потрепанного, дачного тюля. Несколько консервных банок в качестве пепельниц и большая коробка с мусором. Дарья заметила над краем горлышко пивной бутылки с натянутым на нее презервативом и брезгливо отвернулась. Дверь была только одна – в комнатушку, служившую когда-то кабинетом похмельной инструкторши. Дарья приоткрыла ее и тут же отшатнулась, с трудом подавив приступ рвоты.

Видимо, подростки по-своему наводили порядок и весь мусор из переполненных коробок сваливали сюда. Сюда же ходили по нужде – малой и большой. В нос била тяжелая, густая вонь мочи и говна, прокисшей спермы, рвоты и сгнившей еды. Весь пол был усыпан бугрящимися обрывками порыжевших газет, и Дарья почувствовала себя сапером перед густо нашпигованным минами полем. Но за держащимся на верном слове, рассохшимся столом виднелась еще одна дверь. Быть может, всего лишь стенной шкаф, но проверить придется.

Мафусаиловы хляби (часть 7)