Расшатывая кирпичи и оглядывая поеденные временем куски стен в поисках незамеченного прохода, Лев слишком поздно обратил внимание на то, что едва уловимое капанье воды вдруг стало сильно ближе. Лишь когда к нему присоединились чьи-то нетвёрдые шаги, археолог вздрогнул и отвлёкся.
Ему показалось, что эти шаги он уже слышал день назад, в пустом лесу, пока бежал прочь от озера. А за ним тогда медленно волочился живой труп.
Шаги стали громче, капли воды были слышны всё отчётливее.
По затылку Льва пробежала волна мурашек.
В темноте заброшенных катакомб где-то неподалёку блуждала утопленница.
Сглотнув, археолог посветил фонариком по сторонам и двинулся вдоль ближайшей стены. Шаги стали ближе и будто ускорились. Лев не выдержал и побежал. Преследовавший его мертвец тоже побежал, и темноту подземелья огласило торопливое шарканье.
— Прочь от меня! — взвизгнул Лев Николаевич и нырнул за первый попавшийся угол.
Утопленница была совсем близко. Ноздрей археолога коснулся тошнотворный запах тины.
Он так неистово бросился от неё бежать, что в мельтешащем свете фонаря не разглядел впереди перекрывавшее путь деревянное заграждение и врезался в него пушечным ядром. Взметнулось облако пыли, дерево с хрустом проломилось, а за ним оказалась пустота.
Отплёвываясь и кашляя, Лев пробрался дальше по обломкам заграждения и оказался в подтопленном коридоре, который явно перекрыли из-за просочившихся грунтовых вод.
Шлёпая по мокрому полу, археолог двинулся дальше, постоянно оборачиваясь и прислушиваясь. Но шаги утопленницы затихли, она отстала.
Лев пролез под низкими деревянными перекрытиями, чуть не поскользнулся на обросших мхом влажных кирпичах и неожиданно вышел в тесную комнатку, где потолки позволяли выпрямиться в полный рост, что археолог с наслаждением и сделал.
Луч фонаря вдруг отразился в чём-то блестящем, и Лев разглядел, что посередине пустой подземной комнатки было установлено высокое зеркало в старинной латунной раме, покрытой налётом патины.
Лев подошёл ближе и осветил отражение. Из чёрной глади зеркала на археолога смотрела его собственная копия. Только она была в разы, в разы уродливее Льва Николаевича.
Сгорбленный слабый старик с трясущейся нижней челюстью, весь покрытый язвами и гноящимися коростами. Плешивый и полуслепой, он неотрывно смотрел на Льва и в точности копировал каждое движение. И руки у отражения были по локоть выпачканы в свежей крови.
— Молодая девочка, красавица… Она могла бы ещё жить да жить. А я её убил, — прошамкал отвратительный старик.
— Она мне доверяла. Пошла с нами к озеру, как невинный агнец. А я столкнул её в прорубь… Что же я наделал? Как до такого дошло?
— Но если бы я этого не сделал, то убили бы меня, — жалобно произнёс Лев Николаевич, не в силах перестать разглядывать собственное отражение. А оно в ответ на его слова внезапно преобразилось: у старика раскрылось на лице больше язв, появились гниющие раны, стали слезать ногти.
— Всё могло быть совсем иначе. Нельзя преждевременно делать выводы о поступках других людей, которые они ещё даже не совершили... Они могли отказаться от испытания... Могли уйти. Я бы выжил, Жанна бы выжила...
— Это враньё! — отчаянно воскликнул Лев, не сводя пристальный взгляд с отражения, будто спорил он вовсе не с самим собой. — Они все хотели от меня избавиться! Все презирали и смотрели свысока! Я был идеальной жертвой, но я изменил ситуацию в свою пользу!
— Ах, сколько ошибок... Вся моя жизнь — это одна большая сплошная ошибка. Чужая погубленная душа, моё запятнанное имя, карьера, судьба!.. Весь мой путь усеян ошибками.
— Это неправда, неправда! — кричал Лев Николаевич. Отражение тоже продалось вперёд, и стали видны чёрные сгнившие зубы, между которыми ползали черви. С каждым мгновением облик отражения менялся, неуловимо становясь всё мрачнее, гадливее и мерзче. Он начал разлагаться заживо, распадаться на клочки плоти, как разбухший труп.
— Я отвратителен сам себе. Я ненавижу себя. Я — гниль на теле земли, мне нет здесь места.
— Ты — не я! — вопил археолог, и его звонкий голос эхом отражался от стен тесной комнатки. — Я не такой! Ты — чудовище! Убийца! Вор! Лицемер! Тебя не должно существовать!
Лев Николаевич резко выбросил вперёд руку со сжатым фонариком, впечатывая её в зеркало. С хрустом лопнула гладкая чёрная поверхность, распавшись сотней осколков. Они разлетелись в стороны, усеяв пол блестящей крошкой.
— От своей сути не так-то просто избавиться, — раздался старческий голос из-за спины Льва, и тот нервно обернулся, подсвечивая темноту фонариком.
Сзади стояло уже не отражение — реальность. Отвратительный старик, так похожий на Льва, немощно трясся и поглядывал на двойника. С пальцев на пол срывались капли крови. Его глаз вдруг надулся и лопнул с противным звуком «чпок», а по очкам и щеке стекла гнилостная масса.
— Ты мне омерзителен, — процедил археолог, медленно поднимая с пола крупный осколок зеркала. И после бросился вперёд, выставив перед собой блестящее острие, чтобы через миг оно вонзилось в серое горло двойника, и из раны хлынула гниль вперемешку со страшным зловонием.
Эдик слабо помнил, как именно он добрался от озера до города Невьянска. В памяти мельтешили чужие лица, поезда, здания и станции. Зверски болела правая рука, культя зарастать не желала: кожа вокруг раны отекла, покраснела и горела огнём. Но Мор всё откладывал на потом: сперва — Библиотека, а уж затем остальное, когда он, наконец, получит свои деньги. Раздувшуюся культю он не трогал, только бездумно глотал Промедол, лишь бы заглушить боль. Но с каждой новой таблеткой разум его становился всё мягче, словно тающее на солнце мороженое.
Стоя у Невьянской башни, он уже не осознавал, кто он такой, где он и куда идёт. Тело было ватным, безмерно клонило в сон, и в голове не удерживалось ни единой мысли. В реальность его вернул знакомый кожаный портфель, на миг мелькнувший в толпе туристов. Мор пригляделся к спине удалявшегося археолога и понемногу вспомнил, что именно он забыл в этом городе...
Проследовать за Львом не составило труда — тот нёсся вперёд, сквозь толпу прохожих, будто за ним гнались дикие псы. А после того, как очкарик спустился в катакомбы, Эдик выждал у входа четверть часа, выкурив пару сигарет и немного приходя в себя, а после тоже полез во мрак.
Под землёй звуки разносились далеко: был слышен и отдалённый топот археолога, и его сдавленное бормотание. Подсвечивая путь телефоном, зэк блуждал по тесным проходам, пытаясь отыскать верный, пока коридоры не огласил звонкий выкрик и звон разбившегося стекла. Мор поспешил на голос и вскоре вышел к странной небольшой комнатке, где на полу валялась бесформенная груда тряпья.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что груда была безжизненным телом археолога с точащим осколком стекла в горле и застывшими глазами. Он лежал в луже собственной крови и по всему выходило, что заколол себя сам.
Мор удивился увиденному. Откуда Лев взял этот осколок, если крутом не было ничего разбитого? Лишь посередине комнаты стояло старинное зеркало с гладкой чёрной поверхностью, в котором отражался замерший на месте Эдик. Труп, лежавший у его ног, видно не было.
Он втянул носом густой подвальный воздух и подступил к зеркалу, вглядываясь в себя самого.
Глава одиннадцатая. Книга Оборота
Через несколько часов на автовокзале города Невьянска из битком забитого автобуса выбрался Пётр, почёсывая подживавший след на горле. Подметив первый же магазинчик поблизости, он шагнул в его тепло и сразу поморщился от резанувшего по ушам стрёкота маленького телевизора. Пока продавщица, одним глазом посматривая на экран, искала для Петра сигареты, он тоже невольно уставился в телевизор.
Диктор новостей с серьёзнейшим видом вещал о безуспешных поисках группы из пятерых пропавших без вести мужчин. Полиция просила граждан сообщить любую имеющуюся у них информацию. По предварительным данным, мужчины были похищены, а единственным подозреваемым числился Эдуард Иннокентьев, бывший тюремный заключённый.
На экран вывели фотографию Мора, объявленного полицией в розыск. Пётр внимательно оглядел это знакомое грубое лицо, заплатил продавщице и, забрав сигареты, вышел на мороз.
Невьянская башня встретила его боем часов. Внимательно обойдя её по кругу, Пётр приметил группу туристов и незаметно в неё влился. Экскурсовод, молодая студентка с горящими глазами, жарко и увлечённо рассказывала об уникальном сооружении, о его секретах и тайных комнатах, а потом принялась травить страшные байки о знаменитых затопленных подвалах.
— Неужели это всё правда? — Пётр задал вопрос из толпы, спрятавшись за чужой спиной.
— Конечно, нет, — улыбнувшись, ответила экскурсовод. — Под башней ничего нет. Но на месте бывших господских хором, которые когда-то стояли вон там, был найден вход в разветвлённую систему подземных тоннелей, где, по слухам…
Дальше Пётр слушать не стал. Незаметно выскользнул из толпы и зашагал в указанную девушкой сторону. Пробравшись на огороженную территорию и заметив две свежие цепочки следов на снегу, висельник, усмехнувшись, пошёл по ним. Кажется, его знакомым удалось быстрее добраться до четвёртой книги.
Нырнув в темноту сырых подземных тоннелей, Пётр, подсвечивая путь телефоном, двинулся вперёд. Это место нещадно давило ему на голову тишиной, затаившимися в углах тенями и низкими потолками. Стоило подумать, сколько тон земли и кирпича могло в любое мгновение свалиться ему на макушку, если не выдержат древние перекрытия, и хотелось сбежать оттуда поскорее. Но четвёртой книги нигде не было видно, как и Мора с археологом. А Пётр не сомневался, что они ещё были здесь, ведь обратных цепочек следов на снегу не имелось.
Вскоре его слуха достиг тихий свистящий звук. Он был чужероден в этих подземельях настолько, насколько вообще в заброшенных старинных тоннелях мог быть чужероден храп. Висельник вскоре вышел в небольшую комнатку, откуда храп и доносился.
На полу у стены в забытьи лежал Мор. Пётр его окликнул, но зэк даже не дёрнулся. Прикоснувшись к его целой руке, висельник удивлённо вздёрнул бровь: Мор сгорал в чудовищной лихорадке, его кожа была готова вот-вот треснуть от внутреннего жара. И этот непробудный сон явно был следствием крайнего истощения сил.
Другой спящий оказался мертвецом с торчащим из горла осколком. Пётр без особенной жалости поглядел на археолога, которого, видимо, заколол вспыльчивый и быстрый на расправу зэк.
Что ж… Где здесь могла быть четвёртая книга?
Ни у кого из мёртвых и живых её не нашлось. Тогда Пётр решил осмотреть высокое зеркало, установленное посередине комнаты, от которого он неосознанно отводил взгляд всё время, пока тут блуждал.
В ровной блестящей поверхности отразился Пётр. Но другой. Не тот, кем он был сейчас, а тот, кем он был когда-то.
Высохший высокий парень с обтянутыми кожей костями. Его впалые щёки, покрытые белой плёнкой растрескавшиеся губы и мутные красные глаза заставили Петра крепко зажмуриться, в надежде, что ему просто померещилось. Но нет, когда он вновь взглянул на зеркало, отражение не изменилось: из-за стеклянной грани на висельника смотрел законченный наркоман. Он трясся и едва стоял на ногах. Бледное лицо было покрыто тёмно-коричневыми пятнами, а на запястьях и предплечьях просматривались синяки и следы от инъекций.
— Они все считают меня отбросом, — хрипло заговорил двойник в зеркале, из-за чего Пётр испуганно втянул носом воздух. — Думают, что мне нет места в этом мире, и что меня уже ничто не спасёт. Я потерян для общества, для своей семьи…
— Эти их взгляды… Они меня убивают, разъедают изнутри хуже дезоморфина. Мне кажется, будь их воля — они бы давно придушили меня ночью и закопали, лишь бы забыть поскорее.
Отражение тяжело и сипло вздохнуло, а воздух наполнился отчётливым запахом табака.
— И они правы. Мне не выбраться из этой ямы. Сколько бы я ни пытался, каждый раз ждёт очередное сокрушительное падение вниз. За срывом будет новый срыв. Этого не избежать.
— Это не так, — тихо произнёс Пётр, сглотнув. — Ты знаешь, что это не так. Плевать, что думают все остальные, плевать, что им кажется и как они к тебе относятся. Был тот единственный, кто не сомневался в тебе ни мгновения, кто верил, что ты сможешь выбраться из ямы и забыть всё это дерьмо. Отец никогда не оставлял надежды. Он всегда был рядом после срывов, выхаживал во время ломки…
— А теперь он мёртв, — безжалостно закончило отражение. — И больше никто не поможет.
— Нет. Он остался со мной. Я знаю. Он всегда обещал быть рядом. И я чувствую, как он незримо следит за мной.
— Это не спасёт… Я снова сорвусь. Снова буду валяться в наркотическом угаре в каком-нибудь притоне. И теперь никто не придёт меня оттуда вытащить.
— Так не будет. Я справлюсь сам. Отец говорил, что я могу справиться со всем. Что я поборю свои зависимости. И я ему верю.
— Нет! Нет! Вся моя надежда разрушится, стоит достать дозу! Я не совладаю, я поддамся! Потому что я слабак и всегда им был! Несамостоятельный презираемый всеми неудачник!
— Мне жаль тебя. И прости, что это именно я с тобой сотворил. Я стану лучше. Я буду твёрже. Я никогда не забуду всего, что сделал для меня отец, и буду следовать его заветам…
Отражение вдруг дрогнуло и пошло складками, словно водная гладь. Двойник отступил на шаг, затем ещё на шаг и ещё. Он молча отходил до тех пор, пока его фигура не стала едва заметной точкой в чёрных глубинах зеркала, а потом и вовсе исчезла. На её месте из мрака отражения выткалась книга. Она потянулась вперёд, стала проступать из зеркала, и чёрные блестящие капли расплавленного стекла срывались на пол с обложки.
Пётр подхватил четвёртую книгу, когда она окончательно просочилась сквозь зеркальную грань.
Название мерцало стеклянной пылью с обложки. Пётр раскрыл книгу, перетерпел мгновения жгучей боли, когда безымянный палец изуродовал новый шрам. Предпоследний шрам. Оставалось отыскать всего одну книгу, что привела бы его к дверям заветной Библиотеки.
Пётр листал жёлтые старинные страницы, по диагонали читая текст на них. Четвёртая книга рассказывала, что путь в Библиотеку был так долог и нелёгок, чтобы желания искателя созрели и оформились, настоялись, как изысканное вино. Лишь пройдя этот путь, люди всерьёз осознавали, что именно они желали сильнее всего на свете, что они по-настоящему хотели заполучить или исполнить. И Библиотека была готова дать им нужные знания.
Ближе к концу Пётр нашёл указание, где дожидалась путника последняя книга. Её предлагалось искать в Отраде, старинной усадьбе известного рода графов Орловых. Где конкретно располагалось имение, книга, как и все книги до неё, не уточняла. Пётр не без раздражения её захлопнул и бросил на пол.
От этого звонкого хлопка неожиданно проснулся Мор. Он дёрнулся, завозился на полу и уставился мутным взглядом на Петра.
— И ты здесь… — пересохшими губами прошептал Эдик, щурясь от света фонарика.
— Постой! — Мор с трудом поднялся на локтях и поморщился от боли. — Ты нашёл четвёртую книгу?
Пётр молча толкнул ногой книгу в сторону зэка. Тот дрожащими пальцами открыл её, скривился от возникшего на коже нового шрама, стал листать страницы, но быстро сдался.
— Где будет лежать последняя, пятая книга?
— В какой-то усадьбе Орловых с названием Отрада.
— Без понятия. Лев Николаевич бы подсказал, но ты его зарезал, — сухо ответил Пётр.
Мор кинул взгляд на тело археолога, нахмурился и пробормотал:
— Это был не я. Он сам себя порешил. Я нашёл только его тело. Я не убийца.
— А как же те пятеро пропавших, которых ты похитил и куда-то дел, а теперь по всем каналам о тебе и них трезвонит полиция?
Пожевав губы, Мор шумно выдохнул и сказал:
— Я их не убивал. Отвёз в лес и там оставил. Они меня подставили, в тюрягу отправили, я лишь хотел поквитаться. Но я их не убивал.
Пётр неопределённо фыркнул на это заявление.
— Можешь мне не верить, висельник. Но я тебя как человека прошу, помоги мне. Я на ногах еле стою. Не бросай меня тут, околевать в этом собачьем холоде. Дай оклематься и добраться до Библиотеки. Тут ведь всего ничего осталось, возьми на буксир, а? А то мне так херово, что едва языком двигать могу…
Мор сполз обратно на пол, уткнувшись головой в свою сумку. Пётр окинул его внимательным взглядом. Помогать зэку ему не очень хотелось, особенно, когда в его мотивах он был совершенно не уверен. Но Эдик впервые выглядел таким уязвимым и слабым, что Пётр невольно сжалился. Он приблизился, присел рядом и оттянул нижнее веко Мора.
— Ты какой дряни нажрался?
— Не знаю. Просто таблетки от боли, — Эдик пошевелился из достал из кармана почти закончившуюся пачку.
— Это же Промедол, — удивился Пётр. — Сильный опиат. Ты где его достал?
— Ты подсел. Выбрасывай это дерьмо, иначе хуже будет.
— Не могу. Рука пиздец болит. Только эти колёса и спасают.
Мор протянул культю висельнику. Тот поморщился от гадкого запаха гноя и отвернулся.
— Меня менты сразу загребут. Похер на руку. Нужно сперва попасть в Библиотеку. Потом уже хоть в гроб, хоть за решётку.
— Говори, что хочешь, но дотащи меня до Библиотеки, висельник. Я ещё не поквитался с этим пристукнутым на всю голову хранителем. Этот хер должен поплатиться за мою руку…
Мор закашлялся и его вырвало желчью. Сердце у Петра сжалось. Он вспомнил, как сам валялся на полу вонючих притонов в луже своей и чужой блевотины, не желая отказываться от очередной дозы наркоты. А отец силой его оттуда выволакивал.
Мор выглядел так же. И ему ещё можно было помочь.
Подхватив зэка под руки, висельник поднял его с пола, позволил на себя опереться, и так они медленно зашагали к выходу из подземелья, оставив за спиной чёрный омут зеркала, ничего больше не отражавшего, и остывшее тело Льва Николаевича в луже крови.
Глава двенадцатая. Отрада
Две тысячи километров до последней книги. Их легко можно было бы преодолеть за несколько часов на самолёте. Пётр мог позволить себе билет, Мор — нет. Его разыскивали, и любое мелькание паспорта на железнодорожном вокзале или в аэропорту было нежелательно. Соблазн отказать Мору в помощи и первым добраться до пятой книги, а там и до Библиотеки, грыз висельника изнутри, но тот ему не поддавался. Неправильно бросать страждущего.
На дряхлом междугороднем автобусе они добрались до Екатеринбурга. Там Пётр заскочил в аптеку, купил лекарств, бинтов и аскорбинок. Мор, покрытый испариной и бледный донельзя, позволил перевязать гноящуюся руку, принял жаропонижающее, а когда зэк задремал, Пётр подменил таблетки в блистере Промедола на безобидные аскорбинки.
День неумолимо клонился к вечеру. На Екатеринбург опускался ранний зимний полумрак, и бродить по улицам становилось холодно. Пётр чудом поймал попутку на выезде из города: беззубый дед пообещал подкинуть их почти до самой Перми, особенно если они оплатят ему бензин. Дедок слушал радио и курил, как паровоз, изредка рассказывая байки из своей долгой жизни. Пётр был вынужден их слушать, а Мор принял очередную порцию таблеток и быстро заснул, проспав всю дорогу.
Высадили их в пригороде. Вдалеке, за снежными равнинами, виднелись домики дачных посёлков. Мор, рассеянный и заспанный, пошарил по карманам и чертыхнулся:
— Вот зараза. Курево кончилось. А у меня ни шиша за душой нет, чтобы купить.
Пётр, без энтузиазма озиравшийся по сторонам, достал из кармана последнюю пачку и протянул зэку.
— А ты чего, не будешь, что ли? — удивился Эдик и ловко засунул одной рукой сигарету в зубы.
— Да чего-то не тянет. Этот дед в машине всё так продымил, что я насквозь его Примой прокоптился.
Мор фыркнул и поджёг сигарету. Некоторое время они молча шли вдоль трассы, голосуя каждой проезжающей машине, по желающих посреди ночи взять в попутчики подозрительных мужиков не находилось. Мор держался не особенно бодро, хмурился и то и дело морщился. А скоро в очередной раз отправил в рот таблетку.
— Ты часто жрёшь эту дрянь, — скосив на него глаза, сказал Пётр.
— Ну так всё хуже помогает. А рука пиздец ноет, как будто кости выкручивают… Хорошо хоть жар спал.
Скоро они доплелись до дешёвого мотеля посреди трассы. На стоянке было множество грузовиков, и толпа дальнобойщиков курила у входа в мотель, шумно разговаривая. Пётр вклинился в толпу, наврал с три короба, и нашёл водителя, который отправлялся в Казань и мог взять пассажиров.
Весёлый и глуповатый мужичок с пивным брюшком пообещал, что к утру они будут в Казани. И если первый час он ещё пытался разговорить смурных спутников, в надежде, что они будут его развлекать всю дорогу болтовнёй, то вскоре махнул на них рукой. Сменщика у него не было, с компанией ему не повезло, так что дальнобойщик уставился в маленький экранчик смартфона, прилепленного к стеклу, и с головой нырнул в сюжет криминального сериала.
Пётр и Мор разомлели в тепле салона и задремали. Висельник проснулся ближе к семи утра, хмуро глянул в окно — небо даже не начало светлеть. Всё тело затекло и противно ныло. Рядом заворочался Мор и недовольно скосил на него глаза.
— А ты сам давно не спишь? — зевнув, спросил Пётр.
— Давно. От боли вообще глаз не сомкнул. Так подремал чутка. Ещё две таблетки сожрал, а они, походу, совсем действовать перестали.
Пётр заметил, что Мор стал выглядеть бодрее, бледность сошла с лица. И хотя он по-прежнему терзался болью, а лихорадку сдерживали лишь таблетки, но зато из организма медленно и неумолимо выводился опиат.
Мор с мученическим вздохом поглядел в окно, где в пепельных предрассветных сумерках чёрной полосой тянулась нескончаемая дорога.
Пётр пожал плечами, поймал взглядом пронёсшийся мимо дорожный знак и наугад шепнул:
— Час-два. Но после Казани ещё хреначить и хреначить.
— Хуёво. Что-то я уже не уверен, что дотяну.
— Обидно сдаваться в самом конце, когда до цели рукой подать.
— Ты прав. Но хер пойми, что нас ждёт у этой пятой книги. Может, там очередное испытание этого чёртового хранителя. Какое-нибудь дерьмо, лишь бы не подпустить нас к книге.
Пётр поймал в лобовом стекле отражение глаз Мора.
— Я, кстати, со вчера всё спросить хотел. Что ты видел в том зеркале в подземелье?..
— Да ничего такого. — Мор машинально передёрнул плечами и сразу поморщился от новой волны боли в руке. — Себя и видел. Но мне так херово тогда было, что, когда моё собственное отражение со мной заговорило, я подумал, ну всё, блядь, глюки начались, скоро помирать. И даже не понял, когда упал и вырубился.
— А ты что, там что-то необычное видел? — заинтересовался Мор.
— Да нет, тоже себя, — приглушённо ответил Пётр.
Водитель их услышал. Обрадованный, что его спутники проснулись и разговорились, он живо вклинился в беседу с глупыми анекдотами. И до самой Казани Петру и Мору пришлось слушать бородатый одесский юмор.
Дальнобойщик высадил их в городе, небо к тому моменту окончательно посветлело. После первой попавшейся дешёвой столовой Мор совсем подобрел. Здесь, в Казани, у бывшего зэка нашёлся старый одноклассник, с которым Эдик вышел на контакт, занял у него денег и договорился о машине до самого Владимира.
Следующая половина дня опять прошла в дороге. Мор чувствовал себя лучше, но не переставал глотать замаскированные аскорбинки, а на любой остановке жадно курил. Пётр, напротив, дышал дымом, но сам покурить желания не испытывал. Ещё свеж был в его памяти образ двойника, который скалил покрытые налётом зубы, и от которого смердело сигаретами за версту, как от табачного завода.
Во Владимире была очередная пересадка. Зад ныл от бесконечного сидения, но до усадьбы Отрада, судя по картам, оставалось всего ничего — пара сотен километров. К самой ночи они добрались до села Семёновское, возле которого и лежало старинное имение.
Пройдя мимо мавзолея-усыпальницы и проскользнув через покосившиеся ржавые ворота, Пётр и Мор вскоре увидели стоящую в руинах усадьбу. На чистом небе светил широкий полумесяц, и в этом бледном сиянии здание казалось сделанным из розового кирпича. Чёрные провалы одинаковых окон жадно смотрели на путников, а с разрушенной крыши раздавался тихий скрип — будто ветер мягко раскачивал одну из трухлявых балок.
— Красиво, хоть и жутковато, — признался Пётр.
— Ага. Давай быстрее внутрь.
С трудом прокладывая путь через сугробы, они приблизились с одному из окон первого этажа и друг за другом перебрались через подоконник внутрь. Висельник нетерпеливо включил фонарик на телефоне и осмотрелся. Они оказались в пустой комнатке с облупленными стенами и кирпичной крошкой, усеивавшей пол.
Пройдя дальше внутрь здания, они оглядели несколько залов. Всюду было одно и то же — разруха: из-под слоёв осыпавшейся краски выглядывал изъеденный временем кирпич, покрытый налётом зелёного мха; кое-где в углах виднелись обломки старинных печей с изразцами. От былого величия здесь остались редкие фрески на фризах, да гордое название — Отрада.
В центральном зале-ротонде Пётр увидел одиноко стоящий посередине постамент. На нём, хорошенько припорошённая пылью лежала книга. Сердце сделало в груди кульбит.
— Это она? —прошептал висельник, не веря. Мор его услышал, посветил фонариком на постамент, приблизился и сдул пыль с обложки.
— «Конец», — прочитал он. — Кажется, это правда она.
Мор взял телефон в зубы, а сам быстрее открыл книгу, листая желтоватые хрустящие страницы.
— Подожди, а где очередное испытание? — насторожился Пётр. — Или почему не явился этот призрачный хранитель? Почему всё так просто? Мы ещё ни разу книгу так легко не получали?
Эдик небрежно от него отмахнулся, а после ткнул пальцем в страницу. Висельник наклонился и прочитал: «Твой путь окончен, искатель. Войди же в Библиотеку. Её двери прямо перед тобой». Они синхронно вскинули головы. Впереди виднелись старинные деревянные двери: бледно-голубые, рассохшиеся и с потемневшими от времени ручками. Белая лепнина, некогда их украшавшая, сохранилась плохо и в большинстве своём держалась на честном слове.
Пётр коснулся книги, полистал страницы, но на них текст был нечитаемым — лишь в начале ещё можно было разобрать отдельные слова. Висельника глодало дурное предчувствие.
— Ну, что ты копаешься? Идём! Мы у цели! Мы нашли её! — воскликнул Эдик, убирая телефон в карман и подходя к дверям. Он ласково погладил створки ладонью и толкнул их.
Двери медленно, с треском и поскрипыванием, открылись. А за ними раскинулась небольшая зала, заставленная длинными и высокими шкафами. В приглушённом свете старинных стеклянных фонарей поблёскивали корешки тысяч книг.
