Отгул. Господи, как же хорошо! Захотелось открыть футлярчик с китайскими кистями и баночку туши, что он привёз ей в подарок. И пока любимый спит, мурлыкать под нос хокку от Басе, едва прикасаясь волосками кисти к его телу. И размышлять о том, что жизнь человека струится извне во внутрь, хотя возможно, что и изнутри во вне.
— Мм… — Вадим поморщился и почесал грудь. Приоткрыл один глаз. — Что ты делаешь?
— Ты мешаешь мне спать. Сколько времени?
— Уже очень, очень поздно, шесть утра.
— Ммм, — он потёр глаза, — ты что, вообще не спала?
— Почему не спишь, у тебя же отгул?
— Не знаю, — она пожала плечами, простыня соскользнула, обнажив грудь. — Самодисциплина, наверное.
— Во, так лучше. — Вадим открыл второй глаз.
— А почему кисти и тушь? Я же не художник.
— Наоборот. Всегда мечтала рисовать. Но ты ведь не знал о таком моём желании.
— Мне Ирина посоветовала?
— Ирина? Что ещё за Ирина? — она провела кисточкой вдоль его бровей, мысленно рисуя недовольство.
— Она художник, я помог ей. Случайно получилось, её ребёнок в пруд упал, ну я его вытащил, и она меня отблагодарила.
— Как? Кисточками и тушью, — она ещё шутила, но червячок ревности уже прогрызал в душе туннель подозрений.
— Нет. Картиной. Я тебе потом покажу.
— Ничего не понимаю, ты зачем в Воронеж ездил, за картинами?
— Да нет же, я по делу ездил.
— Ленка, ну что ты меня допрашиваешь?
— Привычка. Я же следователь. Пытаюсь выстроить логическую цепочку твоего преступления.
— Какого преступления? Алло, расслабься, ты не на работе, у тебя отгул. — Он дёрнул простынь. — Кажется, я готов совершить преступление. Ну-ка, снимай этот кокон, я тебя сейчас изнасилую. — Он сделал страшное лицо, зарычал, толкнул её на подушки и накинулся, изображая безудержную ярость.
В сумочке, брошенной впопыхах на входе в номер, послышался звук вибрации.
— Не бери. У тебя отгул имени меня. Ты обещала.
— Обещала, да. Но на работе же об этом никто не знает. Я не успела мир оповестить. — Лена отодвинула его руку и встала. — Вот сейчас и узнают.
Она прошла в коридор и подобрала опрометчиво брошенную на пол сумочку. На дисплее светилось имя, которое она меньше всего ожидала увидеть. Лена нажала «отбой», встала и распахнула настежь окно.
Утро, особенно ранее — как чистый лист, на котором день нарисует то, что ты переживешь в течение последующих нескольких часов. То, что сварится в густом бульоне насыщенного движения, приправится соусом чужих мнений, разыграется мизансценами разных режиссёров и в конце-концов будет подано на блюде того развития событий, о котором и подумать бывает страшно. Лена вздохнула и закрыла окно.
— Ехать? Куда? Может всё-таки это подождёт до вечера?
— Не подождёт. Это ты только молодым мамочкам помогаешь «краски наводить», а у других дела посерьёзней! — Лена свернула отросшие до плеч волосы в жгут.
— Это что, ревность? Ты меня ревнуешь? — Вадим расплылся в самодовольной улыбке.
— Я тебя предупреждаю, если ты сейчас не встанешь, я поеду одна, на «метре»».
— Ладно, — самодовольство перестроилось в недовольство.
— Вот и отлично, тогда я в душ, а ты закажи завтрак в номер.
— Отлично, — подскочил Вадим, и Лена непроизвольно залюбовалась его мускулистым телом. — Я с тобой в душ.
— Ещё чего, я и так уже комплексую, — сильнее затянула на груди простынь.
— Да ладно, ты ещё ничего.
— Давай, давай, расскажи мне, что женщины в моём возрасте ещё вполне стройны и подтянуты. Кстати, а сколько этой Ирине?
— Не знаю, на вид лет 25.
— Поинтересовался, значит.
— Не специально, она сама сказала, как-то само собой получилось.
— Само собой… Какие-то вялые у тебя оправдания получаются. А что ещё само собой у вас получилось?
— Ничего. Я ребёнка из пруда вытащил, она захотела меня отблагодарить, пригласила к себе…
— Так, так, так… — Она старалась сохранить полушутливый тон беседы, но внутри снова зашерудил червячок ревности. — К себе, значит?
— Нет, правда, просто на чай.
— И там, за чаем, она тебе сказала, что разведена?
— Не помню там или в другой раз.
— Ага, значит, другой раз тоже был?
— Блин, ну ты всё не так… — мямлил совсем потерявшийся Сергеев.
— Продолжай, продолжай. Значит, чай вы попили, и семейное положение выяснили, самое время отблагодарить. Да?
Она больше не могла делать вид, что этот разговор её забавляет. Уголки губ опустились и сжались в гневные запятые. Она обернулась, схватила со стола баночку с тушью и запустила ею в мускулистую грудь. Незавинченная крышка в головокружительном полёте покинула место своей дислокации и летающей тарелкой приземлилась на подушку. Из отверстия баночки кильватерной волной выбросилась наружу фиолетово-серая жидкость и живописной кляксой плюхнулась на белую простынь. Баночка ударилась о грудь жертвы, расплёскав остатки краски по телу.
— Ай! Ты чего делаешь? Картину она мне подарила и всё. Ничего не было. И быть не могло.
— А кисточки и тушь тоже она тебе подарила?
— Нет, она сказала, что я могу выбрать любую понравившуюся мне картину, я сказал, что ничего не понимаю в живописи, но вот моя девушка разбирается.
— Спасибо, что не забыл меня упомянуть. Наверное, это её очень расстроило, и она всучила тебе какое-нибудь дерьмо, а чтобы мне было особенно приятно… — Лена сложила средний и указательный пальцы и дважды согнула их, имитируя кавычки, — подсунула эту баночку и кисточки. Офигеть!
Она подобрала с пола чёрные кружевные трусики, пошарила глазами в поисках бюстгальтера. Кажется в прихожей.
Вадим хлопал глазами и выглядел побитой собакой. На секунду ей даже стало жаль его.
— Я думал, тебе понравится. У меня была мысль, тебе ювелирку какую-нибудь купить, но ты же сама говорила, что терпеть не можешь банальные подарки, а у меня с фантазией, сама знаешь…
Она действительно терпеть не могла все эти колечки и бриллианты, что принято дарить девушкам, и не раз говорила об этом Вадиму, но именно сейчас ей ужасно захотелось банального колечка с бриллиантом.
— Твоя художница за ребёнком бы лучше приглядывала. — Лена сдёрнула простынь и уверенной походкой пошла в душ.
Публикуется на Литрес, Ридеро, Амазон