Заврин Даниил

— Что по мне, так вы непроглатываемый.

— Это не так, просто иногда успеваю подчищать за вами хвосты. Между прочим, вы бы почаще работали в паре с Семеном Ивановичем Трешкиным. Это ведь частично и ваша вина, что Людмила Петрова смогла передать столько важных документов.

— Я лишь просил ее не кошмарить.

— Это мой следующий аргумент. Женщина успела встретиться с майором и передать ему данные. А все потому, что не была зачищена. Насколько я помню, это ваше личное прошение, которое Трешкин не смог аннулировать.

— И что теперь? — нетерпеливо дернул плечом Сосновский. — Вы же убрали проблему?

— Не совсем, я лишь пришел к некому консенсусу с майором, правда, при этом существенно увеличив наши риски быть обнаруженными. У меня сейчас крайне мало средств, я просто не могу расставить везде своих людей. Вы сами знаете о крайне шатком положении нашего проекта в министерстве, где у меня состоялся крайне неприятный разговор с недавно назначенным генералом Вьюновым.

— Я плохо разбираюсь в ваших интригах. Но зато вы правы, у меня есть результат. Только, — Сосновский задумался, — я не совсем уверен, что могу сегодня проводить опыты с Мозалевым.

— Надо сегодня. У меня больше нет времени. Я должен положить ему фундаментальное открытие на стол, а то, как мне кажется, — тут человек в белом костюме существенно понизил голос, — он считает нас шарлатанами, разворовывающими госбюджет.

— Нет. Это, конечно же, неправда. Впрочем, может, оно и к лучшему. Чем быстрее мы подготовим Мозалева к растиенесекции, тем больше шанс, что он неожиданно не умрет до нашего эксперимента.

— Растинисекции?

— Что-то вроде вивисекции, только наоборот. Третья стадия — это почти в три раза увеличенная доза. Повторюсь, никто не доживал до этого момента. Только он.

— Тогда работайте, я тут до упора, так что буду рад присутствовать на эксперименте. Когда мне подходить?

— Полчаса, я думаю, у вас есть. Я тоже, в принципе, готов, — Сосновский пошарил по карманам халата и вытащил карманные часы. — Так, сейчас обработаем его физраствором, подготовим гибрид и можем начинать. Правда, его помыть еще можно. После того как его так здорово отлупцевали, он в крови еще.

— Поспешите. Сегодня мы должны дать существенный прорыв в исследовании.

— Да-да, я, в принципе, со всем согласен. Тогда до встречи в лаборатории?

— Буду ждать вас там.

Ольга

— Где тут вход, гад? — прошипела Ольга, тыча дулом ружья в затылок военного. — Где вход, собака?

— Только не бейте, у меня и так голова разбита! — запричитал молодой служивый. — Умоляю, я все скажу, только не бейте.

— Так говори скорее. И помни, чем меньше я встречу сопротивления, тем лучше будет тебе. Потому что ты пойдешь со мной.

— Хорошо, хорошо, только не бейте, — снова взмолился солдат. — Я могу встать?

— Для начала расскажи, где вход.

— Там, — он поднял руку, — есть люк недалеко от дома. Им редко пользуются и можно попасть сразу в комплекс.

— Его тоже охраняют?

— Нет, не охраняют.

— Почему?

— Потому что его охранял я, — снова жалостливо заметил солдат. — Так мне можно встать?

— Только медленно и тихо.

— Хорошо. Только не бейте больше. У меня и так проблемы с головой теперь.

Тихо ступая за солдатом, Ольга то и дело посматривала по сторонам. В конечном счете их могли заметить и другие солдаты, даже если пленник и не врал. К тому же тут могли быть камеры видеонаблюдения, о которых она тоже пока ничего не знала.

— У вас видеонаблюдение есть?

— Нет. Только внутри, но и то в подвале.

— А почему?

— Так это и не нужно, у нас не бывает незваных гостей. К тому же, как я понял, никто не хочет привлекать внимание.

— Но у вас вертолеты есть.

— Так несколько человек охраны для этого вполне достаточно. Мы ведь тоже обычно в плен не попадаемся. У нас и оружие есть.

— И у меня есть, — Ольга ткнула его дулом ружья, — и не забывай об этом!

Когда они подошли к люку, она опять поставила солдата на колени и заставила отодвинуть крышку. Затем ткнула в голову ружьем и приказала лечь на землю. Ведь в фильмах пленник всегда старался выбить оружие из рук, а так у него даже подняться не сразу получится.

— Откажитесь, — тихо простонал солдатик, — у вас все равно ничего не получится. Там много охраны и у вас нет карты. Будет лучше, если вы сейчас уйдете, а я никому не расскажу о нашей встрече.

— Там мой брат, — вздохнув, сказала Ольга, — а значит, надо лезть.

— Так значит, это он мне по голове врезал? Дикая у вас, конечно… — но договорить солдат не успел, потому что Ольга крепко приложилась прикладом о его голову.

— Семья та еще — это ты правильно заметил, — сказала она, перекинув помповое ружье через спину. — Только вот поймут ли это остальные…

С этими словами она и спустилась в люк, оставив мирно посапывающего солдата лежать на свежем, уже по-настоящему холодном воздухе.

Заврин Даниил

— Хреново.

— Понимаю, мои люди перестарались, но и вы молодцы. Так лихо обработали охрану, перепугали тут всех.

— Простите.

— Да какое там, я же знаю, что вами двигало. Звучавший в голове голос, это ведь он вам дорогу указал?

— Да. Вроде так. Я же объяснял уже это.

— Это словно в полубреду было. Теперь-то вы в форме, — улыбнулся Сосновский и поправил простынь. — Теперь у нас с вами совсем другой разговор получается, а то «все умрете, умрете, выпустите, господи, на волю, он станет главным». Столько всего наговорили, неделю разбирать надо.

— Что со мной будет? — тяжело спросил Мозалев, попытавшись поднять голову.

— Лежите, лежите. Сейчас вам лучше не шевелиться. Ваше состояние и до этого было нестабильным, а сейчас…

— В смысле?

— В вас ввели борщевичную сыворотку, а потом после побега успокоительные с транквилизаторами вкололи, так что там такой бульон, — Сосновский развел руками. — Знаете, как пауки в жертву яд впрыскивают, так вот и вы сейчас.

— Это типа смешно, что ли?

— Немного, — пропустил легкую улыбку Сосновский и тут же сконфузился, — хотя да, вам, наверное, не смешно.

— Можно я напишу письмо родственникам?

— Ну, Евгений Петрович… — потянул ученый. — Все не так уж плохо, это я просто утрирую про бульон, вы в целом еще поживете. Мы еще вас на третью стадию запустить хотим, ведь внутренние голоса по факту больше плюс, чем минус. Ведь голоса-то вы хоть и слышите, но умирать-то не умираете. Это как пошаговая лучевая терапия — сначала страшно, а потом интересно.

— Я все же настаиваю на письмах.

— Зря, хотя если вам так спокойнее, бумагу я принесу. Только вы еще всех живым увидите и в историю войдете. Сам факт того, что вы почти дошли до состояния гибрида, он ведь о многом говорит. Это общение, оно ведь никакими привычными нам терминами не описывается, разве что телепатия. И то я бы назвал это как-то иначе.

— Может, болевым симптомом? Вы ведь что мне вкололи? Непонятную субстанцию на основе какого растительного субстрата? Это же дичь, вы просто убиваете меня.

— Опять вы преувеличиваете. То, что проводим опыты — согласен. Но вот убийство… Это не про нас.

— Я видел пустые койки.

— Там были не вы. Люди умирали, да. Но ваш случай особенный. Ваша реакция особенная. Вы в целом уникальны. Уверен, у вас все будет хорошо. В привычном для исследований понимании. Кстати, хотите, я открою вам небольшую тайну?

— …

— Борщевик тоже на вас отреагировал, — чуть ли не захлопал в ладоши Сосновский. — Едва вы приблизились к двери, он тоже потянулся к вам. О, вы бы это видели: его листочки прям двинулись в вашу сторону. Так трогательно. Прям как воссоединение семьи.

— Вы тронулись?

— Это лишь факты. Я даже могу вам показать съемки этого явления. Я ведь все записываю с самого начала наших исследований.

— Для истории?

— Для нее. Да и в целом так принято.

— Ответьте, что со мной будет после третьей фазы? Есть понимание?

— Признаться честно — нет. На первой по большей части — позеленение и частичное отмирание внешних покровов, но это происходило не у всех, часть испытуемых попросту умирали. На второй, это уже вот ближе к вашему состоянию, фиксировалось поражение внутренних органов и дальнейшее отмирание внешних покровов, но это тоже, как обычно, постфактум. Как знаете, ногти и после смерти растут. А вот что касается вас, то тут вы сами все видите, — Сосновский провел рукой вдоль его руки, — частичное позеленение, порядка двадцати процентов. С рентгеном у нас пока проблема, но флюорография показывает, что легкие тоже чем-то забиты. Хотя, насколько я понимаю, дышите вы пока свободно. Почки и печень функционируют тоже нормально. И телепатия. В общем, вы можете стать чем-то вроде посредника, как я это вижу. Такой, знаете ли, инопланетный переводчик.

— Инопланетный?

— Точно, вы ж не знаете, у нас тут сверхсекретные работы по поиску иных цивилизаций, точнее, по налаживанию с ними контакта. О, сейчас совсем проговорюсь, — Сосновский театрально зажал рот руками и заулыбался: — Все ведь выложу до последней капли. Но что темнить. Вы — уже часть этого открытия. А значит, можно, наверное.

— Не томите.

— В общем, вкратце. После того как на месте падения Тунгусского метеорита мой отец нашел первый образец мутировавшего борщевика, тут же начались исследования. Правда, это была не первая экспедиция, видимо, там был нужен некий инкубационный период. Но сути не меняет, борщевик, поддавшись влиянию извне, мало того, что смог выжить, но и дал значительный прирост.

— И что было дальше?

— Мы пытались отделить инопланетную клетку. Это, увы, плохо получалось, я бы даже сказал — с последствиями. В итоге проект оказался прикрыт и введен карантин. Но такова уж особенность нашей семьи: мы никогда не сдаемся, и после гибели отца я занялся этим проектом.

— Вы экспериментируете с инопланетными клетками?

— И борщевиком. Он очень хорошо к ним адаптируется. Удивительное растение. Я богу благодарен, что взрыв освободил лишь первые гибриды, дав им прорасти вокруг базы, а в дальнейшем и за ее пределами.

— Но зачем вам люди?

— Как зачем? Очевидно же — для связи. Я уверен, между нами возможен диалог. Надо просто правильно использовать этот материал. Правда, тут нюанс с борщевиком, он постоянно должен выступать в качестве посредника.

— Бред какой-то.

— Главное — работает. Вы же слышали голос, не так ли?

— Я был в полубреду, я мог и единорога увидеть.

— Но не увидели! Ваше похождение подтвердило большинство моих догадок. Только пока непонятно, почему вы в целом выжили и приспособились к борщевичной сыворотке. Возможно, у вас есть какие-нибудь отклонения, или вы в детстве болели чем-то?

— Ветрянкой, блядь! — сухо бросил Мозалев и от усталости закрыл глаза, остро понимая бесполезность этого разговора.

Ольга

Чуть не сбив указатель, Ольга буквально влетела в поворот. Дождь, слякоть, на такой дороге машина плохо слушалась, так и норовя улететь в кювет. Она сделала глубокий вдох, положив голову на руль. Ей следовало немного успокоиться, ведь злость никогда не помогала правильности действий.

Подняв голову, она увидела название деревни. Гадюкино. Вот он — конечный адрес назначения. Только она не будет куролесить здесь часами, а войдет внутрь этой чертовой базы, не особо слушаясь всяких там охранников.

Он аккуратно свернула на проселочную дорогу, потом сверилась с навигатором и доехала до поворота на вертолетную базу, где, загнав машину в кусты, открыла багажник и стала вытаскивать запасенное для этого дела снаряжение.

Фонарь, кусачки, рюкзак, помповое ружье, которое ей всегда казалось крайне бесполезным и сейф, от которого она случайно запомнила код. Запасные батарейки. Армейская куртка. Маленький походный топорик.

Ольга уложила все в сумку. И на мгновение остановилась, собираясь с силами. Да, это единственный возможный вариант по освобождению брата. Ни муж, ни родственники, никто не должен участвовать в этом последнем походе, лишь два кровных родственника, жизнь которых неразрывно связана между собой.

Тяжело взвалив на себя снаряжение, она включила фонарь. Идти через лес было немного страшно, пусть она и была сильной по духу женщиной, по крайней мере, это утверждали результаты различных психологических тестов, которые она проходила в журналах.

Ольга посветила в сторону базы. Идти было чуть больше километра. Прорубаясь через лес, она тяжело вздохнула и, собравшись с силами, двинулась вперед. Нет, все, что было сделано, было сделано правильно. Ни ночь, ни идиоты в камуфляже, никто и ничто не смогут остановить ее в этом решительном шаге! Известно, если хочешь сделать что-то хорошо, сделай этой сам.

***

Дойдя до металлической проволоки, Ольга, достав кусачки, сделала проход, планомерно следуя подсмотренным в фильмах сценам.

Оглядевшись, она снова медленно, пригнувшись к самой траве, продолжила путь. Сейчас главное — не суетиться и, вглядываясь в огни одиноких фонарей, понять, где тут в этой вражеской базе вход в подвал, наверняка там и держат ее брата.

Послышались шаги. Ольга замерла и прислушалась. К ней приближалась небольшая фигура с перебинтованной головой и висящим за спиной автоматом.

Сжав посильнее ружье, она притаилась в кустах. Здесь ее изначальный план натыкался на некую нестыковку, так как пользоваться оружием она не планировала до самого входа в базу, а то и до того момента, пока не окажется рядом с братом. Но тут ей повезло. Не доходя до нее буквально метра солдат, развернувшись спиной, начал мочиться на дерево. Выдохнув, Ольга сделала шаг вперед, что есть силы двинув ему по голове, таким образом получив первого в своей жизни языка.

Заврин Даниил

— Но я плохо себя чувствую.

— Это лишь испытание. Так бывает. Но есть и плюсы: для второй стадии вы более чем хорошо выглядите. Признаться, предыдущие участники умирали примерно в первые два часа после приема вторичной дозы.

— Но почему я зеленый?

— Это вытяжка из борщевика. Мы сделали нечто вроде синтетической инъекции сконцентрированного гибрида борщевика Сосновского, который разрабатывал еще мой отец. До несчастного случая, разумеется. Звучит странно, но увы, это единственное более-менее внятное объяснение вашей зеленоватости.

— Вы сумасшедший. Как вам вообще доверили эту работу, вы ведь просто убиваете людей, ботаника и анатомия не совместимы. Это разные структуры, очевидно же!

— О нет, тут вы неправы. Это очень большая ошибка, — поправил свой халат Сосновский. — Я ведь как чувствовал, что в вас сидит прекрасный оппонент, даже в таком состоянии вы не теряете научной хватки.

Я закрыл глаза. Жжение, которое несколько ослабло после введения морфина, снова начало чувствоваться на дальних рубежах. Я попытался пошевелить рукой. Нет. Кожаные ремни надежно удерживали меня на железной койке.

— Даже не пытайтесь. Это бесполезно. Впрочем, это, наверное, рефлекторно, — Сосновский поднял мой палец и отпустил. — Потерпите еще немного, третья стадия — это конечный пункт.

— Если я умру, это все равно не продвинет вас в ваших исследованиях. Это пустая трата времени и сил.

— Да-да-да. Мир и без того полон непростительного невежества относительно ученых талантов, не распространяйте их и тут. Иначе вы просто превратитесь в очередного околонаучного идиота.

Сосновский поднялся и, сделав знак стоявшей неподалеку медсестре, вышел. Я снова закрываю глаза. Боль, смятение и ужас все больше и больше овладевают мной. Видимо, если так пойдет и дальше, я скоро сам начну просить морфий. Правда, если только смогу вырвать эти оковы. Впрочем, это ведь вполне возможно.

***

Голос. Явный внутренний голос. Или нет, звук идет откуда-то снаружи? Я приподнимаю голову и чувствую, что могу понимать, что слышу это существо. Кажется, оно зовет меня. Кричит и молит о желании освободить. Я смотрю на свои зеленые руки. Мне кажется или я стал сильнее? Что происходит? Неужели я действительно излечен?

Я поднимаюсь и иду к дверям. Звук моих шагов привлекает охранника. В какой-то момент я вдруг понимаю, что отсутствие камер — это лучшее, что могло быть в этой комнате. Я начинаю неистово кричать. О да, ты обязательно откроешь дверь. Ты ведь знаешь, что я ослаблено лежал на кровати, а потому ты не испугаешься и войдешь внутрь, мой зеленый сторож.

Я становлюсь к стене. Когда откроется дверь, я должен напасть сзади: пусть и чувствую себя заметно лучше, нападение все равно должно пройти по всем правилам шпионского захвата. Или как правильнее сказать? Стиля? Неважно. Я просто нападу сзади и вырву у охранника ключи.

Так и происходит, только он брыкается и мне приходится крепко приложиться, чтобы зеленый сторож наконец-то отдал мне ключи. Я закрываю дверь, оставляя тело в своей камере. Что ж, теперь пришла его очередь познать все тяготы моего одиночества.

Стон. Звук. Шепот. Диалог превосходит все знакомые мне пределы, уводя меня на неизведанную высоту, откуда я смогу познать всю суть происходящего, которую от меня так тщательно скрывают.

Кажется, еще охранник. Поджидая его, я бью в лицо, затем обезоруживаю, прижимая к стенке. Жаль, что здесь у охраны нет автоматов. Одними дубинками не помахаешься.

Снова голос. Все громче и громче. Пока, наконец, он не забивает мои уши, буквально дробя их на части и разрывая разум. О боже, он рядом, рядом, он просто умоляет освободить его. Вырвать из цепей рабства, в которые его затолкал этот недалекий контингент. Я открываю тяжелую железную дверь, проведя картой охранника по электронному замку и иду вперед, все ближе и ближе приближаясь к своему новому другу.

Голос. Пленяющий убедительный голос. Он повелевает мной, управляет моим разумом. Он гонит меня вперед, дабы все поняли цельность моих намерений. Ведь только так я смогу выполнить свою задачу. Постойте, кажется, они узнали обо мне. Я слышу вой сирены. Да, они узнали о побеге. Боже, надо спешить. Я просто обязан все успеть. Нет-нет-нет, вам не остановить меня! Ведь я уже у цели. А вас всего лишь трое. Или пятеро… Да, точно, теперь пятеро. Но все равно, пока со мной мой господин, я непобедим.

Вьюнов

Вызвав к себе среднего роста мужчину в белом костюме, генерал Вьюнов не без удовольствия отметил, как хорошо на нем сидит костюм, выгодно подчеркивая широкие плечи и узкую талию. Загляденье, а не солдат.

— Вызывали?

— Да, майор, присаживайтесь, — Вьюнов взял в руки лежавшую перед ним папку. — Признаться, для всех я тут человек новый, а потому некоторые проекты хочу обсудить лично. Без вынесения на общее собрание.

— Это хорошая идея, товарищ генерал-полковник, — согласился майор. — Особенно в нашей-то сфере.

— Верно, — он медленно раскрыл папку, — и это касается проекта «Борщевик». Признаться, тут такое написано, что даже у меня волосы встали дыбом. И это я еще не открывал сметы. Вы ведь знаете, о чем идет речь?

— Да. Я курирую его.

— А скажите, пожалуйста, тут еще и федеральная служба замешана? Но если его ведем мы, то каким боком тут ФСБ? Ведь вся финансовая ответственность, я так понимаю, на нас? К тому же очень немалая.

— Все верно, но так вышло, что проект «Борщевик» изначально велся при участии КГБ, а уже затем перешел полностью к нам. Они ведь распались как бы.

— Тем не менее продолжают наблюдать?

— Не совсем. У нас есть там контакты. Но о проекте они фактически не знают. Лишь то, что необходимо оказывать содействие в случае каких-либо проблем.

— Интересно. То есть о миллиардных вложениях знаем лишь мы и министерство финансов? Которое, кстати, и отправило нам запрос.

— Там же все в рублях, признаться, не понимаю, чем мы тут не угодили, — пожал плечами майор. — Если перевести миллиард рублей в евро, это не так уж и много.

— Да, вот только борщевик… Это биологическое оружие такое? Я, признаться, прочитал уже порядка двадцати страниц, а так и не приблизился к пониманию того, что тут вообще происходит. Более того, эксперимент ведется аж с семидесятых, я правильно понимаю?

— Да. Сама база экспериментальных разработок борщевика построена в 1977 году.

— А все полученные результаты исследований должны были обозначать наше полное превосходство над силами противника?

— Верно.

— А этот измененный борщевик был найден вблизи упавшего Тунгусского метеорита, и якобы занесенная инопланетная клетка видоизменила это растение? — спросил генерал, выжидательно и с любопытством глядя на майора, словно хотел на чем-то подловить.

— Все так, товарищ генерал.

— И на это выделили около пятнадцати миллиардов рублей с начала 1990 года, я правильно понимаю? — продолжал генерал, все так же испытывающее поглядывая на майора.

— Да. Также ведутся дополнительные разработки о влиянии гибридного борщевика на человека, точнее — о разработке некого химического борщевичного катализатора, который бы использовался для усовершенствования непосредственно личного состава в спецподразделениях.

— В спецподразделениях? Улучшениями борщевиком? — Вьюнов тяжело вздохнул. — И на это потратили двадцать миллиардов?

— Пятнадцать, — поправил его майор, — вы сами так сказали.

— Понятно. Это, конечно, в корне меняет дело, — Вьюнов перевернул пару страниц. — А как происходит процесс изучения? Просто тут какие-то совершенно дикие фотографии, признаться, я так и не понял, что это такое.

— Это тела, Петр Афанасьевич, — указал на фотографию майор. — Сыворотка испытывается на людях. К сожалению, работать с животными не представляется возможным.

— Подождите, вы используете живых людей?! — генерал на мгновение замер, разглядывая майора. — В смысле — настоящих живых людей?

— Да. Это прямая просьба Сосновского — ученого, возглавляющего проект. Он говорит, что лишь так можно разработать борщевичную сыворотку.

— Это вы ее так между собой называете? Эту вашу… эм.

— Да.

— Хм. А откуда поступают люди?

— Из Азии. У нас есть некое соглашение с китайскими криминальными группировками, и поставки идут регулярно. Там в отчете все указано. Я даже специально перевел с китайского.

— Боже, — Вьюнов наморщил лоб. — Подождите, дайте мне все это переварить.

Он поднял голову и посмотрел на майора. Затем поводил глазами и поднялся, отойдя к окну. Затем снова прошелся по кабинету и вернулся к своему столу.

— Так. Выходит, вы похищали людей с 1990 года?

— Нет. Первое время были сложности. Основная работа началась десять лет назад. Дело в том, что изначально в проекте участвовал отец Сосновского, именно он и разработал первое соединение борщевика с инопланетной клеткой, получив удивительный симбиоз.

— Подождите, вы хотите сказать, что тот самый борщевик, который растет в Подмосковье, это…

— Совершенно верно. Это первый успешный гибрид инопланетного соединения и нашего растения. Просто борщевик оказался крайне устойчив к инопланетному организму, который неизменно убивал носителя.

— И, получив его, им засеяли полстраны?

— Не совсем так. Дело в том, что случалась авария и в спешке пришлось убеждать население, что все произошедшее, а именно чрезмерное распространение борщевика — продуманная Советами идея. Между прочим, КГБ была проделана удивительная номенклатурная работа, которую сейчас крайне сложно было бы повторить.

— Я вижу, вы восхищаетесь ими.

— Это серьезный труд. И да, я восхищаюсь.

— То есть вокруг нас растет инопланетная зараза, а мы ни слухом ни духом?

— Именно, — улыбнулся майор, — и все благодаря усилиям комитетских. Идеальная работа, хотя, конечно, выброс биологической угрозы был большой. Что и подтверждается крайне неприятными последствиями в виде частых несчастных случаев. Кстати, смешно получилось. Всем даже объяснять не стали, зачем, как вы говорите, полстраны засеяли ядовитым растением.

— Смешно, говорите? Значит, пытать и мучить несчастных азиатов — это, по-вашему, тоже смешно?

— Нет, конечно, — вмиг посерьезнел майор. — Но, как говорится, это работа начата не нами, а Советами. Вы и сами понимаете, если сейчас остановиться, то окажется, что все вложения и все полученные результаты были зря.

— Результаты? Это замученные до зеленого цвета несчастные китайцы?

— Азиаты. Там несколько национальностей. А вообще мы их по номерам обычно называем, как говорится, нет фамилий — нет родственников.

— Господи Иисусе, — Вьюнов снова коснулся лба. — Но хоть чего-то вы добились? Хоть что-то я могу услышать, чтобы обосновать эту дикую растрату казенных средств?

— Конечно. У меня пришел самый последний отчет по Мозалеву, это случайно попавший в разработку ученый.

— Мозалев? Это вроде не китайская фамилия.

— Да. Это наш русский ученый.

— Русский? — Вьюнов замер и несколько секунд переваривал информацию. — И что с ним?

— В общем, после введения сыворотки он не умер, как все остальные, а пережил целых два этапа химических процедур, а потом, — тут майор сделал паузу, — стал слышать голоса и практически добрался до первоначального гибрида борщевика, после чего был схвачен и снова помещен под наблюдение. И, между прочим, он сумел избить троих охранников, причем невооруженный.

— То есть сбежавший из-под вашего наблюдения измученный русский ученый смог добраться до борщевика? Это и есть ваш результат?

— Он слышал голоса и без плана помещения максимально приблизился к главному экспериментальному залу.

Вьюнов, не отрываясь, смотрел майора. Взгляд его был не то что тяжелым, скорее изучающим, а еще можно сказать — тревожным. Несколько секунд они смотрели друг на друга, не отрываясь, пока, наконец, генерал не опустил взгляд в папку, где на раскрытой перед ним бумаге красовались зеленоватые тела измученных людей. Генерал задумчиво перевернул страницу, видимо, пытаясь скрыть незатейливые, но неприятные фотоснимки. Впрочем, лучше от этого не стало, так как после фото пошла карта с отмеченными вспышками роста борщевика Сосновского, разнесенного по Союзу ветром. После чего он снова поднял взгляд на майора.

— Скажите, а вы действительно считаете, что борщевик изменили инопланетяне?

Заврин Даниил

— Тогда вызови ремонтников, мне нужен рабочий стол, а не это корыто.

— Ваша бухгалтерия мне за канцелярию палки в колеса вставляет, а тут целый ящик, — Лена посмотрела на ногти. — К вам тут ваш таинственный гость пришел. Как обычно, не представившись.

Тут позади нее показался невысокий мужчина в белом костюме. Приятно улыбнувшись, он аккуратно обошел Елену, проявив при этом невероятную ловкость для своей комплекции.

— Я просто не имею права, уважаемая Елена. Я ведь глубоко засекреченное лицо, — улыбнулся человек в белом костюме. — А теперь можно нам кофе?

Трешкин зажмурился. Он знал, что будет дальше. Но на удивление в этот раз Елена лишь хмыкнула и вышла, видимо, оставив все негодование на потом. Но так даже лучше, а то кто знает, могла бы и в чашку плюнуть.

— Какой-то вы грустный, Семен Иванович, — заметил человек в белом костюме. — Что-то случилось?

— Есть немного, — Трешкин снова истерично дернул ручку стола. — У нас осложнения появились: у Мозалева друг ФСБшник, копать начал. Теперь надо это как-то урегулировать.

— Как-то? — человек в белом костюме почесал подбородок. — И как же?

— Я не знаю, — развел руками Трешкин. — Я ему экскурсию организовал, везде сводил, все показал, более того, нашим людям в деревне все инструкции дал, но он не унимается.

— Может, потому что вы были не очень убедительны? — мягко спросил гость.

— А может, потому что этот чертов идиот Лих до сих пор не дает нам спокойно дышать? Я вам уже давно говорил, что его убрать надо, а вы все тянете.

— Это потому что Лих говорит как сумасшедший, выглядит как сумасшедший, думает как сумасшедший и это идеальное прикрытие.

— Но майор-то в это не верит. Он продолжает копать.

— Это пока. Лих скоро ему наскучит, к тому же мы полностью прикрыли все остальные источники информации. У господина Вышкина ничего нет, лишь фантазии. А с этим уже работать ему самому.

— Вы говорили, что можете надавить на его начальство.

— Могу. Как и на вас, например, — гость улыбнулся. — Но ведь пока незачем, сейчас мы можем обойтись и малым. А что касается Вышкина, то держите ситуацию под контролем. Помните, ваши ошибки плохо отображаются на нашей работе. Эта история с Мозалевым лишний тому пример.

— Это не я его похитил.

— Но вы отвечаете за Сосновского. Ученые ведь как дети, за которыми нужен присмотр. Это очень большой промах, Виктор Геннадьевич. Очень. Мозалев — это та проблема, которая еще долго будет нам мешать. Ведь, как вы знаете, чтобы замять его поиск в высших научных кругах, у нас ушли большие средства.

— Я все знаю. У меня этот идиот ученый вот где, — Трешкин провел рукой по горлу. — Вообще не понимаю, что он там забыл.

— Зато я понимаю. Лих, которого вы проворонили, смог направить интерес этого человека в нужное ему русло. И ладно бы это, бог с ним, но ведь вы упустили его на поляне. Упустили его работу. Как вообще он понимал, куда нужно копать?

— Да я откуда знаю. Упустил и все. Мозалев, Петров… Где он только их находит.

— Трешкин! — резко оборвал его гость. — Это ваши ошибки. У вас простая задача: сделать из базы образцово-показательное запустение. Но вы даже с этим плохо справляетесь. У вас очень мало времени, чтобы доказать свою полезность.

— Я понял.

— Хорошо если так. Наверху сильно беспокоятся, им не нравятся наши проблемы. Транзит из Азии стоит больших денег, а результаты пока не впечатляют. А ведь на работу уже ушли годы.

— Насколько мне известно, Сосновский уже у цели.

— А насколько знаю я, он лишь так докладывает. То, что Мозалев прошел первую стадию, не говорит пока ни о чем, у нас уже было несколько человек, кто пережил нечто подобное. Пусть в несколько ином виде.

— Но других-то вариантов пока нет.

— Есть. Прикрыть всю работу и зачистить концы. Ведь если нет результата, зачем продолжать рисковать. А, к сожалению, это и происходит. Так что советую: решите вопрос со всеми вашими информационными дырами. Иначе это пагубно скажется на вашей карьере.

Человек в белом костюме встал и, обойдя стол, аккуратно коснулся ящика, затем не спеша выдвинул его из стола.

— Как видите, сила — не всегда единственный способ достижения результата. Надо просто все делать с умом.

Гость похлопал по плечу Семена Ивановича.

— И помните, этот год последний. Не будет результатов, боюсь, до следующего мы не доберемся в нашем привычном качестве.

Трешкин проводил человека в белом костюме взглядом, и когда он оказался у дверей, по-детски скорчил ему рожу. Общение с этим персонажем всегда вызывало у него некоторый душевный спазм, особенно когда его напрямую отчитывали.

— Сергей Иванович, Сергей Иванович, — вдруг раздался голос Елены, — вас срочно к телефону.

— Что такое? — нервно дернулся Трешкин. — Вы договорились с бухгалтерией по ремонту?

— Нет. Но я переключаю.

— Да давайте уже, — буркнул Трешкин, рассматривая ящик стола. — Что теперь поделать, не вам же отчет держать.

Он посмотрел, как загорелась красная кнопка, затем поднял трубку. Это был Вахтурин, один из сотрудников службы наблюдения, которую он прикрепил к Лиху. Слушая Вахтурина, Трешкин вдруг начал бледнеть, пока наконец глаза его не остеклились, и выражение лица не приняло вид мертвой рыбы.

— Как — сбили, когда? Насмерть? Но я же строго-настрого. Ох, идиоты! Будь там. Я еду.

Проговорив эту скороговорку, Трешкин положил трубку и, задев коленкой выдвинутый ящик, снова закрыл его. Отстранено посмотрев на ручку, он аккуратно и мягко потянул ее. Безрезультатно. Трешкин выдохнул и пошел в машину за ломом. В конечном счете хоть с одним делом он обязательно справится, пусть для этого и придется поменять весь стол.

***

Наблюдая, как грузят тело, Трешкин не мог не заметить стоявшего неподалеку Вышкина, который точно так же следил за тем, как увозят Лиха. Удивительно, но чертов журналист даже после смерти решил напакостить, пытаясь подставить его перед светлыми очами майора.

— Скажи, Сережа, — не выдержал Трешкин, обращаясь непосредственно к Вахтурину, — как можно случайно сбить единственного важного в наблюдении человека? Я совсем идиотом кажусь?

— Это просто недоразумение, Семен Иванович. Он просто бросился под машину.

— Серьезно? Какое, к черту, недоразумение?! Лих был крайне важен. Боже! Я же просто поручил вести наблюдение за непоседливым дедом. А ты? Хоть понимаешь, что ты наделал?

— Я могу забрать тело из морга, если надо.

— Не надо. Ничего не надо. Теперь я поручу этой второй группе. А ты жди дальнейших указаний. Теперь главное — грамотно поработать с ментами. Хотя нет. Пусть сами работают, в конце концов, у Лиха мы все изъяли. Так что ходу следствия мешать не будем.

— Семен Иванович, я…

— Знаю я, кто ты, — отмахнулся Трешкин. — Ты идиот. И я идиот, что поручил тебе это дело. Больше в город ни ногой! Сиди на базе, занимайся охраной. Надеюсь, хотя бы с этим ты справишься?

— Да, конечно.

— Ага, конечно. Ты, Сережа, мне теперь везде со своими косяками дорогу перешел. Сначала пропустил Мозалева, теперь Лих. Скажи, ты нарочно хочешь моей дискредитации? Или это просто издевательство? А то я ведь тебя и убить могу. Как бы так, между делом.

— Я все понимаю, Сергей Иванович. Просто дед очень нервный попался. Видимость нулевая, мы подъехали, а он стреманулся, вот мы случайно его и переехали. Я только и помню, как череп хрустнул. А там, сами понимаете, спасать уже нечего было. Каша одна.

— Без подробностей. Каша у нас другая, тобой заваренная.

— Повторюсь, я лишь как лучше хотел. Боялся упустить.

— С этим ты справился, конечно, теперь он точно никуда не уйдет, — съязвил Трешкин, разворачиваясь к машине. — Ладно, поехали, не хватало еще майору на глаза попасться, тогда уж точно можно смело билеты брать.

Трешкин сел в машину. По-хорошему, ему, конечно, следовало еще раз перешерстить квартиру журналиста, но, прислушавшись к вою сирен, от этой идеи отказался. Внутренний голос ему подсказывал, что решение пустить все на самотек было правильным. С той лишь разницей, что вторая группа продолжит наблюдать за майором, а Вахтурин, помимо охраны, дополнительно проработает еще и Гадюкино, лишний раз подтвердив их способность держать язык за зубами.

Заврин Даниил

Снова яркий свет открывающихся дверей. Добрые доктора увозят меня. Куда? Я не знаю. Сначала я думал, что они просто хотят вывезти меня из моего коматозного состояния, но нет, им плевать. Им вообще на многое плевать. Вместо ухода они вводят мне в вену иглу.

Зуд. Я снова чувствую зуд. Он проходит почти по всей поверхности руки, заставляя кожу выглядеть зеленой. Но я больше не кричу, с недавних пор я вообще перестал кричать, лишь молча смотрю, как мое тело пытаются окрасить в странный зеленоватый цвет.

Впрочем, разве только это должно меня волновать? Ведь я так и не докопался до главного, до истока борщевика и того, почему он стал таким недосягаемым для пестицидов растением. Нет, я просто обязан все узнать. Просто обязан.

Сосновский

Сидя за столом, Михаил Вадимович Сосновский привычно изучал данные анализов, которые в очередной раз предвосхищали его ожидания. Удивительно, но пойманный ими ученый в очередной раз смог противостоять воздействию борщевика, а если точнее, то его первичному гибриду.

— Михаил Вадимович, — раздался голос его помощницы из полуоткрытой двери, — к вам Трешкин Семен Иванович. Сказал срочно.

— Пусть войдет, — устало ответил Сосновский, — и принеси нам чашки. Думаю, это надолго.

— Как скажете.

Сосновский недовольно убрал папку в стол и включил кондиционер. Ему очень не нравилось, когда его вот так отвлекали, но поделать ничего не мог. Трешкин был единственным мостом между ним и внешним миром.

— Наконец-то смог достучаться, — выдохнул Трешкин, едва переступил порог его кабинета. — К тебе уже скоро по записи надо будет приходить.

— Много работы. А она не терпит отлагательств, — Сосновский потрогал очки. — Чай? Кофе?

— Кофе.

Сосновский поманил вставшую у дверей помощницу. Затем, когда она подошла, аккуратно принял поднос и поставил его на стол. Ухаживать за гостями он любил лично. Он взял поднос и отошел к помятой кофейной немецкой машине Bosh. Одной из немногих вещей, уцелевших в 1977.

— И зачем ты продолжаешь возиться с ней? — привычно спросил Трешкин, наблюдая за тем, как товарищ включает измученный временем механизм. — Все равно на свалку.

— Она еще послужит мне. Как и ты.

— Да? Именно поэтому ты схватил этого ученого? Между прочим, вопрос безопасности — это моя прерогатива, — начал Трешкин, — и теперь, когда ты влез в мою работу, у нас появились проблемы.

— Проблемы ли? — меланхолично заметил Сосновский, разливая кофе по чашкам. —Так, небольшие осложнения. Сделай, как ты умеешь, своди этого ФСБшника на экскурсию. Мне ли тебя учить.

— Именно что ФСБшника, причем не какого-то там рядового погранца. Он майор. Как и этот Мозалев, которого ты так лихо обработал, представив обычным ботаником.

— Да он и есть обычный ботаник. Все они, — Сосновский пространно махнул рукой, — обычные ботаники, хотя даже это для них похвала.

— Михаил, ты знаешь, я тебя уважаю, твою работу. Все, чем мы столько лет занимались. Но нельзя так. Это очень тонкая грань, слишком много произошло перемен с того момента, как мы начали восстанавливать нашу деятельность. Мы просто не можем вот так глупо похищать людей. Это же моя работа, так дай мне ее выполнять!

— Тогда почему ты дал ему возможность подобраться так близко?

— Да кто же знал, что он будет выкапывать эту борщевичную траншею, я думал, ученые просто берут образец, а не начинают рыть себе проходы.

— Это странно, согласен, — Сосновский протянул ему чашку с кофе. — Вот, выпей. Полегчает.

— Спасибо, — Трешкин принял чашку. — Так что? Мы договорились?

— О том, что не будет моей самодеятельности? — Сосновский улыбнулся. — Конечно. Это лишь каприз, мне стало любопытно, поэтому я решил подарить этому несчастному шанс увидеть мое открытие первым. Он ведь ученый. Пусть примет это как подарок.

— О предыдущем ты так же говорил.

— А, — скривился и махнул рукой Сосновский, — это было ошибкой. К тому же там все само совпало. Не ученый, а орангутан, его просто надо было убить. Что я и сделал.

— Я бы не назвал это простым убийством.

— У тебя везде мерещатся опыты. Нет. Этот человек даже близко не обладал нужными мне качествами. И, кстати, что с моей поставкой? Задержка две недели.

— Небольшие проблемы на таможне. Всем же надо сделать убедительные документы. Да и проверяют сейчас лучше.

— Но мне нужны эти люди. Я не могу работать без материала.

— Будет, обязательно будет. Вон, обработай пока своего ученого. Не зря же мы ради него столько носимся.

— Не могу, — Сосновский сделал глоток и задумчиво добавил: — Отчасти потому, что уже начал и увидел исключительную реакцию. Как будто он был рожден для подобного рода эксперимента. Кстати, тебе понравилось, как мы обработали поляну?

— Да. Почти как была.

— Я очень старался.

— Наверху снова просят данные. Мне пришлось поставить их в известность об утечке, и они немного волнуются.

— Все хотят прорыва, — Сосновский возвел руки кверху, — во всем и везде, только не своими руками. А ведь никто не понимает, насколько это тяжело. Между прочим, если бы эти дебилы нас не торопили, мы бы уже давно стали сверхдержавой, а не тащились за всеми остальными.

— Да, я понимаю.

— Правда? — Сосновский посмотрел на него проницательным взглядом. — Много ты понимаешь?

Сергей Иванович отвел глаза. Сосновский хмыкнул. Ему уже не доставляло удовольствия играть в подобные игры. Он вздохнул и подошел к столу. Если Семену Ивановичу нужны результаты, он их даст. Сосновский выдвинул ящик стола.

— Вот. Я набросал небольшой отчет. Уверен, он всех устроит.

— Ты словно читаешь мои мысли.

— Тебе бы тоже следовало этому поучиться, — Сосновский протянул папку. — Только будь аккуратнее, когда даешь чуть больше, чем нужно, всегда разгорается аппетит.

— Справлюсь, — вырвал папку Трешкин. — А ты дождись партии. Я подобрал наилучших кандидатов. Заплатили втрое больше, но зато там есть и негры, и китайцы.

— Африканцы.

— Да без разницы. По мне это лишь товар. Пусть и другого качества.

Сосновский опустился в кресло. После того как Трешкин забрал отчет, он почувствовал себя выжатым, как будто забрали не исследования, а часть его души.

Когда Трешкин вышел, Сосновский развернулся и посмотрел на портрет отца. Молодой, красивый, один из самых видных ученых своей эпохи, он буквально завораживал его своим видом, возвышаясь абсолютно над всеми светилами науки.

— Я уже близко, папа. Осталось совсем чуть-чуть, — тихо сказал Сосновский и отключил лампу, собравшись сделать очередной обход своих подопытных.

***

Сосновский медленно шел по коридору, разглядывая лежавших по койкам людей. Все они выглядели примерно одинаково, это была самая последняя партия и, как оказалось, они даже по времени привили их примерно одинаково.

Сосновский остановился возле одного из испытуемых. Вид у того, конечно, был удручающий. Ученый поднял медкарту, пробежался глазами, посмотрел на монитор. Оставалось бедняге не больше двух часов. Что, естественно, никак не приближало его к результату.

— Кричал? — отстраненно спросил Сосновский.

— Да, Вадим Михайлович, — ответила невысокая полноватая медсестра.

— С остальными так же?

— Все без изменений.

— Тогда подготовьте крематорий. Все согласно расписанию, до завтрашнего утра надо освободить все койки.

— Сделаем.

Женщина покрутила капельницу. Сосновский поморщился, он с первого дня не оценил эту смену. Хотя работали они усердно, но очень уж чопорно. Волновались, что ли. Сосновский вернул диагноз на место. На самом деле сейчас его интересовал лишь один пациент, Мозалев. Что и понятно, ведь он был первым, кто пережил внедрение без последствий. Сосновский даже термин для этого придумал. «Растениесекция».

— Ольга Дмитриевна, а что с новеньким? — резко спросил он толстенькую медсестру, заставив ее вздрогнуть.

— Все хорошо. Лежит отдыхает.

— Вы провели повторную диагностику, как я просил?

— Да, — она задумалась, — почти.

— Что-то упустили? — теперь уже Сосновский скривился.

— Флюорографию не сделали.

— Флюорографию? — Сосновский отвел взгляд, подумал, затем снова посмотрел на медсестру. — Но у нас же есть рентгеновский комплекс. Новый. Я еще в прошлом году получил его.

Ольга Дмитриевна лишь моргнула. Сосновский не сводил с нее взгляда. Затем подошел поближе к медсестре.

— Вы же понимаете, насколько мне важен этот человек? Это уникальный случай в нашей практике, просто шанс. И его дали всего один раз. Вы до этого где работали?

— Вы же знаете. В центральной областной, при хирургии, — скомкано, стараясь не смотреть ему в глаза, ответила Ольга. — И еще практику в Швейцарии, годовую.

— Годовую практику, — задумчиво повторил Сосновский. — У вас там не было рентгена?

— Был.

— Тогда почему вместо того, чтобы сделать полный рентгеновский снимок, вы воспользовались устаревшим оборудованием? Даже я, человек, не обладающий медицинский образованием, понимаю, насколько там велика разница в точности.

— Я решила, так будет быстрее и проще.

— Хм, — вздохнул Сосновский, — значит, проще и быстрее?

Он снова посмотрел на нее. К сожалению, весь персонал, с которым ему приходилось работать, был набран из самых проверенных людей и делать повторный запрос он мог лишь в том случае, если сотрудник был полностью профнепригоден. Он поманил ее пальцем.

— Это ведь было в последний раз? Да?

— Конечно, Михаил Вадимович, — с готовностью ответила медсестра.

Сосновский устало вздохнул и согласно покачал головой. Именно кадры порой расстраивали его больше всего, замедляя порой и так затянувшийся эксперимент. Он развернулся и пошел дальше. Все же для осмотра Мозалева четкий снимок ему пока не нужен. Ведь главные изменения на первой стадии проявляются наружно. Лишь после второй начинается обильное проникновение компонента сквозь мягкие ткани внутренних органов.

Заврин Даниил

— Федор Евгеньевич? — раздался негромкий, но отчетливый голос. — Можно присесть?

Вышкин поднял глаза и увидел невысокого, одетого в прекрасный серый костюм мужчину. Незнакомец на мгновение замер, а потом, словно проверяя реакцию майора, начал медленно отодвигать стул.

— Ужасная погода. Признаться, даже выходить не хочется. Так и сидел бы дома.

— Вы кто? — Вышкин откинулся, открывая быстрый доступ к кобуре.

— Оу, оу. Тише, товарищ майор! — незнакомец поднял руки. — Считайте, что я тоже из службы внутренней безопасности. Как бы поточнее — с того же поля.

Вышкин огляделся. В кафе было довольно пусто, кроме пары столов, за которыми сидело несколько мужчин. И как он этого не заметил раньше, видимо, слишком погрузился в чтение.

— Да, — кивнул незнакомец. — Я тут не один. Но это лишь в целях безопасности. Да и свидетели нам лишние ни к чему, как-никак, вы в кафе, да еще и в рабочее время, Кубышкин вряд ли за такое похвалит.

— Все знаете, значит? А вот я о вас нет. Может, более подробно представитесь?

— Да, можно, но потом. Сейчас надо решить более важный вопрос, — незнакомец посмотрел на папку. — Это вот отдать надо. Очень уж долго ищем. Да и не нужно оно вам. Сами понимаете, какие лица замешаны. Вы ведь, майор, не новичок, понимать должны.

— Я пока мало что понимаю.

— Разве? — незнакомец вытащил из кармана пачку и выбил сигарету. — Я ведь давно за вами наблюдаю. Признаться, до последнего вмешиваться не хотел, пока наши ротозеи эту женщину не упустили. Все хотел по-хорошему решить.

— А что? Вышло опять плохо?

— Да тут от вас зависит. Барышня в целом послушная, глупостей почти не делает, точнее — не делала до этого. Жила в Гадюкино спокойно, пока снова не взбаламутили, вот теперь снова в зоне риска.

— Вы хоть понимаете, с кем разговариваете?

— Хотите, чтобы вам полковник набрал? Такая идея тоже была, но я решил, если встречусь с вами лично, будет лучше, вы ведь разумный человек, иначе до майора не дослужились бы.

— Я-то да, а вот у вас… Эта идея со звонком, да еще так явственно…

— Полковник поспешил, но он не думал, что вы так резво начнете катать по городу Петрову, тут вам поклон, от двух машин оторвались. Ничего не скажу, лихо.

— Что насчет Мозалева?

— Не совсем моя юрисдикция. Как вы поняли, это не одно ведомство курирует. Скажу только, что он живой и немного потрепанный. Думаю, этого вполне достаточно.

— Мне нужно убедиться.

— Вам нужно отдать папку и не гнать волну. Это все, что вам нужно. А что вы получите — это другой вопрос.

Вышкин посмотрел на карауливших его людей. Потом на телефон без симки. Даже начни он вести себя агрессивно, судя по телосложению парней, протянет он не больше пяти минут, прежде чем его отключат и в лучшем случае изобьют. Другой вопрос — следует ли тянуться к пистолету. У них оружие тоже может иметься.

— Прям ощущаю себя в вашей шкуре, — хмыкнул незнакомец. — Только вот бесполезно все. Вы же сами видите.

— Хоть звание свое скажите.

— У нас оно одинаковое, — незнакомец стряхнул пепел. — Просто добавьте особо секретный к вашей должности.

— Там уже есть это.

— Значит, будет через запятую. Да и какая разница, что там. Майор, хватит резину тянуть, расклад тебе ясен, да и работа ждет. Сам понимаешь, либо ты идешь против, и мы сейчас просто отбираем звание и потом планомерно рушим карьеру. Это если мягко, конечно же. Или ты отдаешь папку, доделываешь свои блогерские дела и, возможно, повторяю, возможно, получаешь еще звездочку. А также поощрение от начальства. Как перспектива?

— Неплохая, особенно что касается звездочки.

— Я тоже так считаю, — сказал незнакомец и протянул руку. — Так что выбираешь?

Вышкин посмотрел на папку. В принципе, выбор был очевиден, ведь это только в кино отчаянные копы выбивают стекла и прыгают с секретными материалами в окно, попутно отстреливаясь от погони. А вот в реальность — она другая.

— Бери, — Вышкин протянул папку. — Признаться, не думал, что она так интересна.

— Да, что не углядели, так именно это, — согласился незнакомец, принимая документ и туша сигарету. — Надеюсь, больше наши пути не пересекутся. И потерпи пару недель. Наружку я пока не снимаю. Для твоей же безопасности.

— Спасибо, что предупредили, — майор проследил, как четверо мужчин одновременно поднялись. Все же на сопровождении они не экономили, что было приятно. Он проводил их до двери, затем вставил симку обратно в телефон. Кажется, оставалось одно: ехать в офис обрабатывать Вульхича. Вышкин вытащил деньги и положил на стол.

И все же… Что же такого было в этой папке, что бедолагам пришлось лично вмешиваться в процесс, раскрывая себя и операцию. Вышкин вздохнул и, увидев официанта, докинул на чай. Нет, теперь это нужно просто выбросить из головы, ведь только так он сможет спокойно дожить до очередной звезды.

***

Вульхич-младший сидел раскованно, спокойно, с явным издевательством наблюдая за тем, как они изучают его дело. Майор посмотрел на Петровича, но тот лишь пожал плечами.

— Значит, так мы теперь себя ведем? — заметил Вышкин, откладывая папку с делом. — Думаешь, ничего не сделаем, да?

— А что вы можете, вы ж как собаки беззубые, только лаять и можете.

— Как бы до увечий не залаяли, — заметил на это Петрович, — ты немного отфильтровывай, что говоришь.

— Разве что немного. Вам же вроде старшие все сказали уже — год условно, че тянете-то?

— Ты посмотри, какой наглый, — удивился Вышкин. — Полное ощущение безнаказанности. Наверное, думаешь, батя от всего защитит?

— А что, нет?

— Друзьям твоим он ведь не помог?

— Да просто не пытался. А так бы и их вытащили.

Вульхич перекинул ногу на ногу. Очки, высокая прическа, шикарный костюм в клеточку. Парень явно видел себя денди. Вышкин снова посмотрел на Петровича, по большому счету, они уже сейчас могли отпустить его.

— Знаешь, я все же думаю, тебе стоит познакомиться с тюремным бытом, — начал Вышкин. — Немного так, чтобы начал осознавать, что можно делать, а что нет. Ты же у нас крутой парень, уверен, и товарищам своим объяснил, как надо себя вести.

— Что? Что вы несете?

— Я? — Вышкин подошел к нему поближе. — А ты как думаешь, ты же умный? И на меня смотри, когда я с тобой разговариваю!

Он дал легкую пощечину, и Вульхич едва не упал со стула. Майор краем глаза заметил, как Петрович отвлекся от сканворда.

— Что случилось? Ударил кто-то? Ты расскажи давай. Поделись болью.

— Вы мне за это ответите!

— Да-да, выродок, обязательно, — Вышкин сжал лицо Вульхича. — Думаешь, все можно? И ничего не будет?

— Мммм, — промычал младший.

— То-то и оно, как прижмет, только мычать и можешь, сопляк, — Вышкин вытер об его рубашку ладонь. — Пошел отсюда! Не хватало еще место гадить таким мусором. Чтобы через минуту тебя тут не было, недоносок!

Вульхич быстро поднялся и, схватив телефон, побежал к двери.

— Вы еще пожалеете!

— Дверь за собой закрой, — сказал Вышкин, усаживаясь за свой стол, — а не то поймаю и снова отругаю.

Проводив сына олигарха взглядом, Петрович повернулся к нему:

— У тебя все в порядке? Ты что-то нервный какой-то.

— Все в порядке, — ответил Вышкин, покачиваясь на стуле, — в полном порядке.

— Этот может проблем доставить, — осторожно заметил Петрович.

— Все беру на себя. И его, и проблемы, и даже писанину, которую обычно оставлял на тебя.

— Там уже не так много осталось.

— Вот и доделаю, что осталось. Сегодня ночка длинная предстоит. Буду писать, писать и писать.

— У тебя точно все в порядке?

— Да. Не волнуйся, Иван Петрович, больше ничего плохо не случится.

Майор вытащил сигарету и засунул в рот. Петрович с интересом посмотрел на него. Вышкин достал спички и, чиркнув о стол, прикурил, дав маленькому огоньку дополнительно погореть в руках.

— Что-то ты реально странный сегодня.

— Это просто зима стучится, хочется дополнительного тепла, — Вышкин помахал спичкой и выкинул ее в мусорный бак. — Двигай уже, а не то я передумаю.

Он протянул руку капитану. Тот пожал ее и пошел к двери. Вышкин развернулся в кресле к окну. Где-то там ехала в поезде Людмила, стремительно пробираясь сквозь дождь и снег к сестре. И это хорошо, там ей будет намного лучше, нежели в этой чертовой деревне. Вышкин вдруг понял, отчего прогнал Петровича и остался здесь, ему просто не хотелось идти домой к Ольге.

Моисеев

04.02.1977

Бункер

Сирена. Громкая, резкая, непрерывно давящая на уши. Моисеев открыл глаза и увидел, как под потолком беспрерывно мигает лампочка.

— Что? — пробубнил Моисеев. — Что происходит?

— Эвакуация, — отчеканил вошедший в его комнату солдат.

— Какая эвакуация, я второй день здесь.

— Срочная.

— Подождите, это что-то неправильное. Я…

— Нет на это времени, — солдат пробежался взглядом по комнате и, найдя сапоги, отдал их ученому. — Обувайтесь, быстро.

— Я не согласен. Мне надо понять.

— Так, либо я применяю силу, либо вы делаете это по собственной воле. У меня приказ вывести вас на поверхность, — солдат посмотрел на часы, — и как можно быстрее.

— Да что происходит, черт возьми?

— Я не знаю. Но надо эвакуироваться. Срочно! — повторил он и направился к ученому, видимо, желая применить силу.

— Хорошо, хорошо, как скажете, — Моисеев начал обуваться. — Только дайте мне минуту.

— Полминуты.

— Хорошо, пусть так. Боже, необходимость-то какая. Неужели вы думаете, я могу так же быстро, как и вы, — простонал Моисеев. — Как бы мне не тридцать лет.

Но солдат его не слушал, лишь напряженно следил за его действиями, пока, наконец, не вытолкал его полуголого в коридор, откуда по лестнице заставил подняться наверх, где стоял точно в таком же виде Вавилов. Только тот еще в руках штаны держал.

— Алеша, ты-то мне хоть что-нибудь можешь объяснить? — спросил Моисеев, подходя к товарищу. — Что происходит-то?

— Эвакуация, — пространно ответил Вавилов и снова посмотрел на вход в бункер. — Эх, а такие надежды были.

— Да подожди, может, ошибка какая, — Моисеев поискал глазами военных и к неожиданному везению увидел Чепкасова. — Товарищ генерал, товарищ генерал, что происходит, скажите, пожалуйста, а то вокруг какая-то путаница.

Генерал повернул голову в его сторону. И Моисеев в ужасе отпрянул. Вся форма была в крови, а на руке красовался здоровенный порез. Только вот генерал, казалось, игнорировал его.

— Боже, что это?

Но Чепкасов будто и не заметил его, говоря в рацию и высматривая что-то в небе. Моисеев поднял глаза: вертолеты. Несколько боевых вертолетов быстро приближались к ним.

— Вот и все, товарищ ученый, — наконец сказал генерал, убедившись, что их заметили пилоты, — теперь вы в безопасности.

— У вас с рукой что-то, — сказал Моисеев, указывая на кровоточащую рану.

— Ах, это. Это да, — отстраненно сказал генерал, глядя на приближающегося солдата.

— Товарищ генерал, боевая группа готова. Ждем дальнейших указаний! — отчеканил парень, вытянувшись по струнке.

— Отлично. Только ты, лейтенант, с нами не пойдешь, на тебе эвакуация ученых.

— Так точно, но… — начал было офицер.

— Никаких но. Берешь и выводишь! — генерал устало вытер пот. — Вот и все, Николай Алексеевич. Кажется, на этом мы попрощаемся.

— То есть?

— Закончены ваши исследования. База под карантином. Возвращайтесь к жене и детям. А на компенсации съездите в Крым, — Чепкасов хотел было пожать руку, но, увидев свой порез, осекся, убрав руку за спину. — И помните: все, что тут произошло, государственная тайна, впрочем, об этом, я уверен, вам еще напомнят.

С этими словами он развернулся и пошел к небольшой вооруженной группе солдат, стоявших у входа в ожидании его поручений. Моисеев неотрывно следил за генералом, ему почему-то казалось, что он видит его в последний раз, как и эту вертолетную базу, и уходящих вместе с генералом солдат.

Вышкин

В квартире было пусто. Нет, это не касалось мебели или его вещей, которые привычно лежали на своих местах. Вовсе нет. Это касалось лишь Ольги, которая уехала из дома. Майор прошел на кухню. Все, как обычно, даже приготовленный ужин. Разве что появилась небольшая записка, лежавшая на столе.

Вышкин налил воды и задумчиво поднес стакан к губам. Что-то останавливало его желание посмотреть, что в записке. Будто от этого менялось очень многое, а проще говоря — все. Он сел за стол.

После того, как он переступил порог квартиры, всю его усталость будто рукой сняло. Теперь казалось, дай ему цель, так он и еще два дня не поспит, готовя отчеты по разрабатываемым террористическим ячейкам. Нужно лишь прочитать эту записку. Вышкин протянул руку. Это просто листок, обычный бумажный листок.

Заврин Даниил

Просунулся я вовсе не от того, что мое несколько провисшее пузо горело от ненавязчивого ультрафиолета, вовсе нет. На меня, к моему величайшему удивлению, заползла вполне себе обычная змея, свернувшись кружком на мягком бледном торсе.

Причем, заметил я её чуть раньше, спросонья обратив внимание на легкое движение. Но в тот момент я почему-то подумал, что вряд ли она сделает выпад в мою сторону и, не все до конца понимая, просто решил отлежаться. Только вот когда она уже поползла по телу, я окончательно проснулся, осознавая всю комичность ситуации.

Я. Солнце. Полянка. Лес чёрт-те где. И змея, лежащая у меня на животе, подставив свое чешуйчатое тело под теплые лучи июльского солнца. Что это? Природный обмен любезностями, игривое знакомство? Неужели она не понимает, что лежит на вполне себе живом организме, который очень даже опасен.

А тем временем гостья даже не шевелилась, отдавая мне возможность сделать первый шаг для разрыва наших отношений самому. Только что вот я мог сделать? Трогать руками нельзя, шикать на неё – тоже, как-никак, а до шеи, до глаз и вообще до головы – рукой подать. Не говоря уже о том, что любое мое движение она сразу же заметит.

Да. Пригрел змею на груди. И даже кони тут не помогли. Я тяжело вздохнул, давая ей понять, что, возможно, стоит уползти, пока я совсем не разбушевался. Но змея лишь немного пошевелилась и продолжила все так же спокойно лежать.

В оставшееся время я сделал ещё несколько подобных попыток донести до гладкой твари, что я живой, что у меня есть собственные желания и вообще, что меня нельзя вот так использовать – как место для загара. Но все без толку. Хотя, вру. На самом деле она один раз зашипела, и я успокоился окончательно.

К тому же, на мгновение я набрался решимости и открыл глаза, решив понять – может, судьба дала мне лишний шанс, и на меня заполз обыкновенный уж? Но, увы, исходя из моих скромных познаний, это вроде была самая настоящая гадюка. А потому я решил не дразнить судьбу и дать гадине то, что она хочет. Солнце? Да ради Бога. Я – мягкая возвышенность. Все для тебя. На том и порешили, оставшись на жарком припекающем солнце вдвоем.

И знаете, в такой момент мне почему-то подумалось, что она очень даже смелая. Вот так взяла, не постеснялась, не испугалась коней, не испугалась человека, сделала то, что хочет, не обращая никакого внимания не мнение других. Вряд ли это самец. Столь близкий интим, конечно, в нашем приоритете, но мы никогда после близкого знакомства не остаемся так долго со своей жертвой. Погрелся и бежать. Такова уж наша идея.

А потом мне пришли ещё мысли, и еще. Постепенно я и вовсе перестал её замечать, чувствуя, как поддаюсь этому жаркому солнцу, этим лесным запахам и свежему ветерку. Ведь, в конце концов, мы тоже дети леса, только немного заплутавшие в каменных джунглях своей отстроенной цивилизации.

А потом я проснулся. И, как оказалось, совсем один. Змея уползла, оставив на мне небольшое высохшее пятно. Я потер его рукой. Или это не от змеи, кто знает. Может, это был просто сон, ведь я лежал под солнцем и порядком вспотел. Я устало поднялся и огляделся. Неужели это был сон?

Стряхнув с себя сухие травинки, я пошел к дороге. Это была самая странная пробежка из всех и, возможно, её последствия еще долго будут волновать меня, не позволяя забежать в лесную чащу. Кто знает, кто знает…

А потом был укол. Резко развернувшись и посмотрев в траву, я увидел её. Черную, все так же свернувшуюся клубком, но уже готовую к войне. Молниеносно забывшую нашу теплую солнечную связь.

― Блядь, всё-таки укусила, – тихо выругался я, чувствуя, как в ноге, а затем и в остальном теле стала появляться странная усталость и оцепенение, пока, наконец, мне не пришлось опуститься на траву, прислонившись к дереву.

Я посмотрел на змею. Вместо того, чтобы уползти, она всё также сидела напротив меня, рассматривая меня своими маленькими черным глазками. Все же она была прекрасна – гладкая, воинственная, красивая. Никогда ещё змеи не казались такими привлекательными, пусть даже и нёсшими смертельную опасность для людей.

Заврин Даниил