Начало здесь:
Глава 1.
Глава 2.
Глава 3.
Глава 4.
***
Гордей наклонился, заглушил паяльную лампу и снял с таганка большую, закопчённую, алюминиевую кружку с круто бурлящей водой. На террасе стало тихо.
- Дней на десять зарядило, - сообщил Гордей, неопределенно махнув рукой в сторону низких серых туч, сплошь, без единого просвета, закрывших небо.
Он достал из стоящего рядом огромного рюкзака плоскую жестяную коробочку и сыпанул в кипяток горсть своей фирменной секретной заварки: смеси хорошего листового чёрного чая и всяческих таежных трав, собранных Гордеем строго в определенный для каждого растения срок. Поболтал в кружке какой-то щепочкой и накрыл её обрезком сосновой доски. Лесом и ягодой запахло так, что Михаилу захотелось в тайгу, хотя они и сидели в самых её дебрях.
- Дней на десять, а то и на пару недель теперь - дожди, туман, сырость. Тоска. Пока не кончится этот кисель, вертолёта не будет, - продолжил Гордей, выполнив все необходимые манипуляции с заваркой.
Он сидел на брезентовом походном стуле в полной таёжной экипировке, очень дорогой и современной. Высокий, жилисто-спортивный, подтянутый и загорелый Гордей выглядел как актёр с рекламного проспекта магазина туристического снаряжения. Аккуратная и ухоженная шкиперская бородка и, немного подзапущенная прическа «а-ля Команданте Че», только усиливали это впечатление. Это был человек «без возраста» - на первый взгляд ему можно было дать и лет сорок-сорок пять, но послушав его и, вглядевшись в прищуренные немного выцветшие зеленые глаза, приходило понимание, что Гордею было уже ближе к 60.
Раньше, в прошлой жизни его звали Андрей Романович Гордеев. А здесь в тайге, в радиусе сотен километров все охотники-промысловики, рыбаки, геологи-изыскатели, серые, белые и чёрные старатели, вертолётчики и лесники-егеря уже много лет знали его как Гордея.
Гордей с Михаилом расположились на крытой террасе небольшого, аккуратного, бревенчатого домика. Домик, – почти квадратный в плане сруб из «кругляка», - покрашенный слегка желтоватой пропиткой, контрастировал с дикостью и первозданностью окружающей природы белыми пластиковыми окнами с двухкамерными стеклопакетами, четырехскатной, кирпичного цвета кровлей из мягкой черепицы и круглой дымовой трубой из сверкающей нержавейки.
- Я дойду до Райцентра, дела там у меня кой-какие, - как будто продолжая уже начатый рассказ, проговорил охотник, разливая чай из большой кружки по двум маленьким.
- Пешком пойдешь? – ради поддержания разговора поинтересовался Михаил, хотя и отлично знал, что иных вариантов, выбраться отсюда в ненастную погоду, нет совсем.
- До Кедрового Ручья пешком, это километров восемьдесят, там у меня лодка спрятана. Спущусь до Большого Притока, по нему ещё восемьдесят километров до Реки, а со Стрелки меня заберет товарищ на УАЗике.
- Назад когда?
- Думаю, как погода наладится, первым вертолётом вернусь. Там охотники с Москвы уже вертушку оплатили, ждут погоды. - Развернув хрустящую обёртку и закинув в рот леденец, рассказывал Гордей. - Тебе зацепить что-нибудь из даров цивилизации?
- Да нет, вроде, есть всё, - Михаил открыл стоящую на столе банку с мёдом, достал из ящика алюминиевого походного столика две ложки, осмотрел их на свет на предмет чистоты и положил на стол, - да и первым бортом с Города мне заказ закинут.
Минут пять молча пили чай с медом, вытирая пот со лба и наблюдая мелкий моросящий дождь-туман, который, казалось, не падал вниз с низких сплошных облаков, наколотых на верхушки деревьев, а наоборот, поднимался от ещё теплой парящей земли и просто висел в воздухе.
- Унылая пора! Очей очарованье! – процитировал Миша Александра Сергеевича, глядя как понуро прошёл краем полянки крупный мокрый пёс комбинированной породы, его Гиппократ, сокращенно Гип - порождение безудержных собачьих мезальянсов.
- Да, в такой депрессивный антураж любой английский писатель 19-го века не преминул бы ввернуть какое-нибудь заковыристое загадочное убийство, - согласился Андрей и погладил просочившегося на террасу Гиппократа по мокрой голове.
Собака, тоскливо вздохнув по поводу погоды, легла у ног егеря.
- Я же говорил тебе, что хорошая собака получится, - заметил Гордей, - видишь, тоже на погоду жалуется. Ишь, вымахал, конь полудурошный.
- Умнейший пес, даром, что беспородный – похвалил собаку Михаил, - мало того, что всё понимает, так иногда ещё, бывает, так красноречиво посмотрит, что не любой из людей и языком выразит.
- Вот видишь, а ты не хотел щенка брать. Я сразу понял, что из него толк будет. Метисы, они всегда умные и сообразительные получаются. Лайки и хаски всякие, оно понятно, красивые и благородные, но с ними работать нужно. А этот плод пёсьего промискуитета по родословной-то, конечно, попроще будет, но мозгов у него на трёх аристократов.
- Да, порой такое учудит, что, аж, оторопь берёт – ну человек человеком! – поддержал метеоролог.
Несколько минут молчали все втроём.
- Собак своих я в вольере запер, заглядывай хоть разок в день. Еда для них в сенях у меня дома стоит. Вода у них проточная есть, не засохнут. Будет момент свободный, каши им свари кастрюлю большую, - нарушил молчание охотник, - сам к ним не заходи и не выпускай, пусть хоть на коленях умоляют. Загон большой, не застоятся.
- Не берешь с собой собак? Что ты с ними так сурово, провинились чем? Ты же обычно без них никуда, – удивился собеседник.
- Нет, лису два дня назад бешеную притравили, прямо за домом. Хорошо я вовремя успел, отогнал псов и застрелил её. Пусть в карантине посидят, мало ли.
- Точно бешеная, ты уверен? Вроде давно не слышно было у нас про бешенство, - засомневался Михаил.
- Ну, мне ли не понять, я насмотрелся на них. Сто процентов! – заверил товарища Гордей. – Вон, за баней в бочке сжёг её. Климат теплеет, вот ареал бешенства и сдвигается всё дальше на север. Но так-то да, давно не слышно было. Смотри, сам осторожнее будь, может не одна была. Да за псом своим поглядывай.
Ещё немного помолчали. Гиппократ, завалившись набок, постучал по полу террасы тяжёлым мокрым хвостом.
- Буду один тут куковать, - заметил Миша, - если только депутат не снизойдёт до прямого общения с плебсом. Если только он и вправду настоящий депутат.
- Настоящий, настоящий - настоящей некуда. Кобанов Альберт Борисович. Пробухается, отлежится, наверняка и снизойдет до электората, - утвердительно ответил Гордей, - мне сопровождающие, которые его сюда привезли, говорили, чтобы к нему не навязывались. Дней пять, типа, ещё побухает, дня три-четыре отлежится, а потом уже и общаться начнет.
- Его что, сюда на лечение привезли, без сопровождающего, без наблюдения? А если к нему «белочка» придет? Вдруг он буйный или псих какой, во хмелю? - заметил Михаил с недоумением и непроизвольно посмотрел в сторону дальнего коттеджа, куда шесть дней назад прилетел на вертолёте новый гость. - Или ласты ещё склеит с похмелья.
- Н-е-е, говорят, что он даже и не алкоголик, это у него просто отдых такой. Видимо, устает человек сильно от забот об электорате, вот и отдыхает таким образом. Я слышал, что он каждый год недели на две-три удаляется в какое-нибудь глухое место с минимумом людей, подальше от цивилизации. Сначала неделю пьет в одиночестве, потом дня три отходит, а потом на пять-семь дней в тайгу уйдет, - успокоил метеоролога Гордей, - налегке, с минимумом припасов, с выключенным телефоном.
- Зачем?
- Типа, выживание. Вызов природе. Проверяет он себя так, силу воли, дух там или что, – пожал плечами охотник, - проверяет, на что он способен и не потерял ли ещё вкус к жизни.
- Ну, молодец мужик! Характер закаляет.
- Урод конченный, - неожиданно зло рубанул Гордей, - как таких только земля носит?
- Ты что-то про него знаешь? – Михаил скептически посмотрел на собеседника.
- У-у-у, я про него много чего знаю, - усмехнувшись, протянул охотник, - мрачный персонаж, редкостная мразь!
- Чем же именно этот депутат мрачнее всех прочих? И есть разве депутаты светлые?
- Нет, этот совсем уж конченный, эталонный такой депутат, - с какой-то прямо-таки личной злостью вдруг сказал Андрей.
- Да ладно, Гордей, что ты его так демонизируешь, как будто он тебе лично насолил, - весело заметил Михаил, - у тебя аж голос изменился от злости. Ты про него что-то особенное знаешь?
- Да, знаю кое-что, - сразу успокоившись, нарочито равнодушным голосом сказал егерь, раздосадованный тем, что так явно проявил свои эмоции.
- Давай, колись уж теперь. Мне тоже интересно стало. Мне же оставаться здесь с ним.
- Ну, да. Тебе оставаться, - задумчиво протянул егерь. – Расскажу кое-что.
Гордей задумался ненадолго, почему-то окинул внимательным взглядом пространство вокруг террасы, допил остывающий чай и начал свой рассказ:
«Альберт Кабанов был в молодости хорошим спортсменом, подавал надежды, выполнил мастера спорта по борьбе, но, видимо, началось головокружение от успехов, связался с криминальной компанией, забил на спорт, хулиганил, а потом и вовсе попал в тюрьму за изнасилование. Несмотря на гнилую статью, своей силой, злобой и безбашенностью добился некоего авторитета в уголовной среде. Там, на зоне, он познакомился с Аликом, Сергеем Аликовским, известным в наших краях криминальным авторитетом. После отсидки продолжил общаться с Аликом и постепенно стал его правой рукой в группировке: руководил силовым крылом ОПГ, участвовал в планировании многих заказных убийств. Говорят, лично руководил некоторыми и, бывало, сам не гнушался лично поучаствовать в некоторых ликвидациях. Но старался нигде не светиться, всегда предпочитал держаться в тени и подчищать любые компрометирующие концы.
Потом прошли слухи, что он организовал ограбление и убийство старого друга своего отца, известного коллекционера икон и антиквариата Бориса Гольштейна. Может, помнишь - широкий общественный резонанс это убийство получило, старика жестоко пытали перед смертью.
А потом, когда криминальная империя Аликовского достигла пика своего развития, Алик вдруг взял и утонул. Поехал на сплав по горной реке с Кабаном и ещё с двумя членами своей группировки, плот на каком-то пороге перевернулся, и Алик не смог выплыть. Утонуть-то, он реально утонул, тут сомнений нет – вскрытие подтвердило, но подозрения вызывает тот факт, что в крови практически непьющего лидера бандитов, алкоголя обнаружилось чуть ли не 4 промилле, да и плавал он, говорят, как тот Ихтиандр. Но доказать ничего было нельзя, да никто особо и не пытался.
Как бы то ни было, крупнейшее криминальное сообщество региона оказалось без лидера. Единолично власть захватить никто не смог, и группировка распалась на несколько более мелких банд. Но основные финансовые активы подмял под себя именно наш Альбертик Кабанов. Потом вдруг начали исчезать, гибнуть и умирать его бывшие соратники и конкуренты, несогласные с таким разделом наследства Сергея Аликовского. А Кабан со временем легализовал часть бизнеса, заменил в фамилии первую букву «а» на «о», умудрился как-то подчистить милицейские архивы, ударился в показную благотворительность, стал вдруг набожным и богобоязненным. Короче, типа, превратился в добропорядочного члена общества, мецената и спонсора общественных движений, а дальше активно полез в политику. И вот, долез до депутатских высот, как видишь. Но тоже не светится особо, в телевизор не лезет, его-то даже в лицо мало кто знает».
Гордей рассказал всю историю на одном дыхании, как давно заученный доклад, даже не заметив, что в какой-то момент Михаил вдруг впал в некое оцепенение, не задавал никаких вопросов, и вообще не произнёс ни звука.
Только рассказав всё, он внимательно посмотрел на собеседника.
- Эй, Миш, ты что? – заметив состояние товарища, дёрнул его егерь, - поражён историей успеха?
- Да, нет, - тряхнув головой, и быстро оправившись, пробормотал Миша, - так, что-то навеяло. Ну, ты прямо ужасов нарассказал. Досье, что ли на депутата собирал?
- Не-е-е, я не собирал. Собирали люди, которым по долгу службы положено досье собирать.
- Это Степаныч что ли тебе раскрыл тайны архивов КГБ, - пытаясь шуткой снять нахлынувшее нехорошее напряжение, спросил Михаил.
- И Степаныч тоже, - туманно ответил Гордей, и неожиданно резко сменил тему разговора. – Степаныч наш уже генералом бы мог в столице быть.
- А что, провинциалам ходу не дают?
- Да как ему не дашь, у него такой послужной список, что хоть в министры. Да только у него совесть и порядочность сохранились ещё, – скептически усмехнулся егерь. - Да и офицерская честь для него не пустой звук. Не сможет он там, в верхах. Полковник – вот это его потолок при нашей системе.
- Да, мужик-то боевой. Я помню, ногу ему распоротую в прошлом году зашивал, - вспомнил Михаил, - так он много историй всяких рассказывал.
- Это он может, ему есть что рассказать. И про меня рассказал? - хитро прищурившись, спросил Гордей.
- А-а-а-а … Н-у-у-у … - замешкался Михаил.
- Да ладно, ладно, ничего секретного нет, - усмехнулся охотник, - значит Степаныч тебя за своего определил. У него такой нюх на людей! Как у хорошей гончей на зайца. Ему хватает вечер с человеком с бутылочкой посидеть и сразу весь расклад по человеку дать: кто мразь и подлец, кто ни рыба ни мясо, а с кем и в разведку можно. Степаныч людей насквозь видит…
Мужчины ещё немного поговорили, потом Гордей сполоснул кружку из стоящего рядом ведра с водой, приторочил её к рюкзаку, легко закинул рюкзак за плечи и, взяв с лавки свой гладкоствольный полуавтомат «SAUER», молча пожал Михаилу руку на прощание.
Гиппократ снова вздохнул, встал, смешно потянулся, вытянув вперёд передние лапы, широко зевнул, продемонстрировав розовую пасть с внушительным арсеналом белоснежных зубов, и вопросительно посмотрел на Михаила.
- Иди-иди, Гип, - разрешил тот, - проводи Андрея. Только недалеко.
Пёс сделал похожее на утвердительный кивок движение головой, и посеменил за накинувшим капюшон охотником, который размеренным таёжным шагом, не оглядываясь, уже почти пересёк небольшую полянку перед домом.
Стало совсем тихо. Тучи как будто ещё приспустились и нанизались на сосны и редкие берёзы уже наполовину. Стало мрачнее и тревожней.
Михаил поёжился от сырости, вспомнил рассказ Гордея о нежданном госте, с которым приходилось оставаться, и в животе противно заныло.
«Как тогда в гараже», - вспомнил Михаил знакомое чувство и тревожно задумался: «Неужели он?»
«Нет! Не может быть, не бывает таких совпадений», - отбрасывал эти мысли отдел мозга, отвечающий за рациональное мышление, но сердце не покидало тоскливое чувство, что опять наступает такой момент, о котором в будущем вспоминаешь, как о границе между «до» и «после».
Чтобы не оставаться наедине с тревожными мыслями, Михаил решил сходить на метеостанцию. Он накинул дождевик, тихонько свистнул вернувшегося Гиппократа и, закинув на плечо старенькую ижевскую горизонталку 16-го калибра, пошёл на подъём к метеорологическому вагончику.
Первый раз за три года он взял с собой на метеостанцию ружье. Зачем? – сейчас он этого не смог бы объяснить себе и сам.