Я понимаю вас. И понимаю всех, кто терпел домашнее насилие, будучи ребёнком. Только у меня проблема была в матери, хотя я очень долгое время думала, что дело было во мне.
Она вечно срывалась на меня, кричала и била ладонями по лицу. Порой она била меня так, что у меня слёзы брызгали в одну сторону, а я сама оказывалась в другой стороне, потому что удар меня сбивал с ног на кровать. Она часто говорила, что я - "тварь" и "мразь" из-за самых бытовых причин: не постирала, не приготовила, не съела её еду, не накормила младшего брата, принесла плохие оценки, но чаще всего я была "мразью", потому что не прибралась дома. Я плакала так, что у меня болело сердце, и как же сильно я ненавидела... себя. Я ненавидела себя за то, что на меня опять накричали, опять ударили, что я не могу сделать так, как хочет мать. Я рыдала и называла себя дурой, тварью и мразью, потому что делаю маме плохо. Мне казалось, что не будь меня, она была бы счастлива, и я много раз думала то о суициде, то о побеге.
Мать не всегда была такой. Она могла быть внезапно веселой, ласковой и была вообще хорошим собеседником (правда, часто её разговоры были о её коллегах и моих одноклассниках). Но это было, что называется, затишье перед бурей. Я старалась быть осторожна с ней в эти моменты, ведь хватало малейшей причины, чтобы она сорвалась. В такие часы спокойствия я думала, что у меня хорошая мама, и она просто устаёт, а я просто плохая дочь, раз заставляю её страдать. От материнского присутствия у меня внутри будто всё застывало и превращалось в холодный булыжник, мне было сложно дышать, и я всегда была на грани разреветься. Мне было невыносимо страшно, но я её жалела и любила, хоть и сжималась всегда, когда она ко мне обращалась. Мать всегда говорила, что я сутулая и хожу "как горилла", но причина моей сутулости была в том, что я не могла расправить плечи, потому что тогда я себя чувствовала очень уязвимой. Мне казалось, что я не могу поднять голову и быть храброй, потому что это тут же замечала мать и кидалась в меня либо ядовитыми высказываниями, либо нападала за любую ошибку.
А я даже не была плохой. Я училась посредственно, хотя потом оказалось, что я могу легко и математику решать, и в физике хорошо разбираюсь. У меня проснулись способности к писательству, я мечтала вступить в рок-группу, хотела путешествовать, хотела научиться рисовать. Я хотела открыть школьную газету, хотела так много активностей и вместе с этим быть свободной. Я не разбивала фонари, не крала, не буянила, но много гуляла одна, потому что социальные навыки были минимальные, и мне было комфортно просто гулять с музыкой в ушах, и гулять до последнего, пока не настанет час, когда нужно было срочно бежать домой и срочно готовить ужин, чтобы мать меня не растерзала. И, да, я не очень активно следила за порядком в доме, но во мне поднимался тихий бунт, что я хочу заниматься своими делами, а не делами дома. И я ненавидела себя за этот бунт, проливая слезы от очередной злобной пощечины матери. Видимо, я всё же была не очень умной, но, поверьте, как бы я не старалась с уборкой в доме, мать все равно находила, за что зацепиться, чтобы на меня сорваться. Она кричала, что я жирная с огромной задницей, что я ходячий скелет, а у меня были и гормоны, и стресс от учебы, и нелюбовь к себе, отчего я запускала свое тело.
Однажды у меня получилось дать ей отпор. Она готовила посредственно и хуже всего у неё получались супы. Я ненавидела их всем сердцем, но за не съеденные порции мать хлестала меня или унижала. Её любимым унижением было взять меня за подбородок, презрительно взглянуть и сказать: "Да ты посмотри на себя - кому ты нахрен нужна такая?" Это относилось и к тому, что у меня снижался вес во время учебы, и когда вес поднимался. Супы не любил и мой младший брат, и мы по общему договору избегали их поедание, предпочитая им больше хлеб и макароны. И вот в тот вечер я вылила тот злосчастный суп в унитаз, и, когда мать вернулась с работы, я ей сказала, что суп съеден. А она тогда была особенно злобной, и, не поверив мне, тут же повернулась с вопросом о супе к моему брату, и тот испуганно во всем сознался. И тогда мать с криком - "ах ты, тварь!" замахнулась на меня, а я, как в замедленной съемке, точно видела её ладонь и точно знала, как мне её остановить. И я перехватила её руку и крепко сжала, не давая вырваться. У матери тогда испуганно расширились глаза, и когда она поняла, что не может вырваться, взметнулась в воздух её вторая рука. Я поймала и её, хотя на полсекунды мелькнуло сомнение - успею ли я. Я успела и держала обе её руки несколько секунд, понимая, какой пи**ец мне сейчас будет. Когда я отпустила её руки, она больше не пыталась меня ударить, но бросила мне в лицо "тварь и мразь", убежала на кухню и оттуда кричала, чтобы я убиралась из дома, раз я подняла на неё руку. И тогда, в половину двенадцатого ночи, я стала собирать рюкзак, чтобы уйти из дома, но минут через десять вышла из кухни мать и приказала мне тут же лечь спать, и я послушалась. Больше я так никогда не делала, и сейчас очень об этом сожалею, ведь я была единственной, кто мог бы меня защитить.
Я прожила с ней почти 18 лет. Я приезжала к ней в гости, держала с ней связь, и я очень сильно ненавидела себя. Я была не такой, как люди, которыми я восхищалась, и в своих глазах я видела себя уродиной, жирной и тупой. Я плакала от этого, страдала, хлестала сама себя по щекам и называла "тварью" и "мразью". И мне казалось, что моё место рядом с матерью, у которой я смогу пусть и иногда, но получить какое-то тепло. За свои ошибки я всегда себя наказывала, била и кусала свои руки. Я была преисполнена злостью к себе и своему существованию, и я не понимала, что мне делать с собой. Три года назад я вдруг поняла, что я хорошая, что не было моей вины в моем существовании, что я никогда не делала ничего такого, за чтобы заслужила суровые наказания. Я только недавно стала оглядываться на себя и внимательно смотреть на себя глазами друзей, чтобы понять наконец, за что меня любят. И только три года назад я вдруг поняла, как же сильно я ненавижу свою мать. Меня охватывает злость от воспоминаний о ней, мне хочется кричать и что-нибудь бить или разбивать. Я сдерживаю себя, я работаю над этим с психологом, но злость пока не проходит. От криков или громких споров у меня до сих пор накатывают на глаза слезы, и я начинаю в ответ кричать, вызывать конфликты, будто стараюсь себя защитить одновременно сейчас и тогда, когда в школьные годы терпела унижения от матери. Я не могу в одном посте расписать всего того, чего натерпелась от неё, и она стала той, из-за которой у меня сломано понимание о сексе, о своем теле, и она была той, кто спокойно наблюдал за тем, как меня избивали до огромных черных синяков. Я до сих пор считаю, что я невероятно жирная и у меня большая жопа, хотя мой вес 50 кг с ростом 158 см, хотя мой парень говорит, что у меня хорошая фигура, но я все равно вижу себя толстой! Я не могу носить спокойно штаны с заправленными рубашками, ибо мне кажется, что тогда все будут обращать внимания на мой тяжелый таз, и меня будут презирать. Я не могу носить обтягивающую одежду, потому что тогда надо расправить плечи, а я не могу, потому что ожидаю удара. Мне сложно просить людей о помощи, мне сложно, когда повышают голос, мне сложно, когда люди просто злятся, потому что каждый раз я все еще ожидаю атаки. Мне 27 лет, я 9 лет не живу с матерью, но я все еще очень хорошо помню всё, что она делала со мной.
