первое, чему учили новичков, это свист. под черепом шлема вечно сжимались плотно губы, и в них лежал плоский маленький инструмент. журавлиные вопли вырывались из тонкой его щели.
в кольце стоя, все подняли посохи над головой. короткий низкий свист. «воля».
пальцами цепляясь, прокрутили посох перед лицом. нота вверх, вниз. трель в пять коротких звуков кончилась длинным. «дай нам знать, Тузмадар».
в упругую землю врезался посох. снова вверх, снова вниз. «дай знать».
длинный выдох описывал будто, как, взрывая землю, чертится линия. «дело».
перед грудью поставили посох и, голову смиренно склонив, промолчали. вздёрнули клювы с визгом похожим. «да будет так».
и в тишине повисшей послышалось хлюпанье конских копыт.
келпи недовольно перебирал ногами. от приплясывания этого, неожиданно живого для нежити, с гривы и хвоста сыпались не то волосы, не по отсыревшие травы. на нём не было никакой узды, только накинута тощая шкура на промятую спину, но рыжий будто прикусывал трензель и капал густой пеной на обугленную землю капища.
под чёрным деревянным черепом виднелась бледная рожа Урюта. несмотря на свою полуэльфийскую природу, он был необычайно нескладный и кривой. некрасивое лицо, правда, хотя и не мешало служению, но как будто бы откликалось в звуке свистка. сейчас раздалась привычная трель из четырёх звуков, будто бы всех ударных, но ни у кого не получалось сделать её настолько пронзительно-мерзкой.
— Аказтуфа! — прикрикнул он на общем. Гëнсем вздрогнула и быстро окинула взглядом других; радостно отметила, что вздрогнул каждый.
— Зачем ты прерываешь священную тишину воплями, Чектобан?
её роба была по плечам расшита петлицами. накидка почти волочилась по земле, словно два подбитых угольно-бурых крыла. во всей фигуре видна была только воинская стать и боевая мягкость, по-настоящему журавлиная.
— Их четверо, — прикрикнул Урют и посохом подтолкнул стоящих рядом.
впереди всех стоял кто-то короткий и тощий, с серой кожей. череп смотрелся на нём смешно, словно к птенцу прикрутили взрослую голову. за ним держались двое вполне обычных людей, отощавших, как часто бывает у начинающих последователей. один крепко держал посох, другой — сжимал нервно в руках соломенную фигурку странного монстра: покрытого пятнами, с длинной шеей и зачем-то рогами. Гëнсем подумала, что этот человек очень глуп.
а дальше всех стоял один.
из-под дерева шлема торчали кончики ушей, слишком длинных, чтобы полностью скрыться. сам череп вырезан был с такой педантичной точностью, что, кажется, даже у самих птиц не бывает таких превосходных черепов.
он стоял и возвышался над ними ещё проще и естественнее, чем Аказтуфа. длинные руки, спокойно сложенные за спиной, действительно походили на крылья.
— Знаете ли вы правила капища и чего требует наш бог?
— Да, — растерянно ответил один из людей. Гëн улыбнулась про себя, что догадка подтвердилась. неодобрительный свист заполнил воздух.
что-то мелькнуло в воздухе, раздался тихий хлопок, и человек повалился на землю. келпи весело заржал, приплясывая, новички испуганно расступились. соломенный уродец смешно встал на ноги поверх своего хозяина, будто бы испуганно смотря на окружающих.
только один отшагнул бесшумно и спокойно, даже не обращая внимания на мёртвое тело перед ногами.
Аказтуфа свистнула резко и радостно. «жертва готова».
он поднял взгляд и улыбнулся. он улыбнулся для неё, вдруг поняла Гëн.
мертвеца подтащили к кольцу жертвенника. Урют подгонял новичков; двое упирались, но один шёл с интересом и первым встал в круг.
— Учитесь, — Аказтуфа отступила назад, — смотрите и повторяйте за всеми.
короткий свист. «готовность».
и вдруг жертвенник наполнился визгами. это служители все наперебой с большим рвением принялись визжать и присвистывать. поднялся танец: они вздёргивали руки и встряхивались, начиная движения откуда-то со спины, широко и нервно; почти не гнув ноги, подскакивали и переминались, врезаясь в мягкую землю, взрывая её пальцами. посохи были рядом, и в какой-то момент их схватили и ринулись в ритмичную бойню, с неоправданным рвением сталкивая истерзанное дерево. новичкам прилетело по головам, но один держался ловко, отражая чистой палкой атаки со всех сторон. он будто вслушивался и вглядывался в странное действо и чувствовал его ритм, жизнь, видел его красоту.
идол — огромная чёрная птица, изогнутая, нахохлившаяся — хищно склонился над мертвецом. его костяная голова покрылась вдруг искрами, словно пухом. он становился гуще, толще, золотыми перьями складываясь на шее, окрашивая сложенные крылья.
вдруг Аказтуфа согнулась резко и клювом своего шлема пробила кожу на шее. хлынула кровь. её алые пятна разукрасили серую робу. жрица ударила снова и снова и со свистом резким остановила жестом ритуальный шум. служители направили концы посохов к телу. Аказтуфа присвистнула, вскинув окровавленное птичье лицо к небу, и пламя занялось на трупе.
все смотрели, как тело таяло в огненном мареве, как лопалась и обугливалась кожа, сворачивались волосы, таял жир и дёргались, иссыхая, мышцы. запах горелого мяса невольно вызвал аппетит.
но все стояли ровно, держа посохи перед собой, и смотрели, негромко посвистывая каждый свою мелодию. эта молитва длилась так долго, что, когда остался только пепел с жжёными костями, Аказтуфа свистнула кроткое «ужин».
дежурили двое, юноша и девушка. они скоро натаскали из кладовой сухарей и с болотного берега воды.
ели молча. слышался лишь мерный хруст и смятение.
— Нам ужасно повезло, — вдруг звучно начала Аказтуфа, не дождавшись доеденного хлеба, — Тузмадар рад такой жертве и принял её полностью. Скоро он призовёт нас на истинную миссию. Усильте дела свои, и, может, он изберёт вас на путь свой. Идите в кельи свои и молитесь.
все поднялись и молча ушли. мягко и тихо, и не слышно было их шагов.
Гëнсем жила в крайней келье. Сил в ней и так не было, и потому она поставила посох в изножье, села подле постели и сложила на неё руки. она смотрела в бледном свете на мозолистые ладони с проступающими из-под тонкой кожи мышцами и жилами. длинные ровные пальцы, такие необычные здесь. ногти округлые, с длинной красивой пластинкой. округлые костяшки. вбитая в линии угольная пыль и зола. шрамы. множество шрамов. их сложный узор.
Гëн потащила по орнаменту золотистую искру. она красиво ползла от кончиков пальцев к центру ладони и грела уставшие руки.
ей казалось, что всегда они были такими. и что иными и быть никогда не могли бы.
Урют тихо свистнул, и в келью вошёл он.
«теперь он будет здесь», — в несколько нот просвистел Урют.
«поняла. имя?» — глухо просвистела Гëн.
«Си», — буркнул Урют и захлопнул дверь.
Гëнсем не обернулась, так и сидела, рассматривая свои руки.
— Моё имя — Сиэль, — раздался тёплый шёпот у уха. Гëн вздрогнула, вдохнув через свисток.
чужие пальцы вырвали его из губ и накрыли их поверх.
Гëн обернулась и посмотрела на Сиэля в упор.
— А твоё? Ты вообще разговаривать умеешь?
— Да, — рассерженно буркнула Гëн, выворачиваясь от Сиэля. она отсела в глубину своей узкой постели и взъерошилась, как маленький надутый воробей.
он отошёл и скинул робу на пол.
Гëн никогда не видела обнажённого торса. вообще никакого, не то что такого. в келье было мало света, но она напрягла всё своё зрение, чтобы рассмотреть. Сиэль ухмыльнулся.
«нравится? что это такое?» — задумалась Гëн и смешно надула губы. воздух беззвучно просачивался через них, менял направление, скользил по лицу, но не вызывал никакого сигнала. это вводило в ступор обоих.
Гëнсем напряжённо посмотрела на Сиэля, хмуро, исподлобья.
— Что так-кое «нра-вит-ся»?
— Ну… когда тебе что-то приятно или удовлетворяет. Приходится по вкусу.
— «По вку-су»? Это как в…
Гëнсем растерянно подвигала губами, пытаясь просвистеть «ужин», но опять ничего не вышло. Сиэль наблюдал.
— Интересно, — протянул он. сев на постель, вытащил свисток и прокрутил его в пальцах. плоский деревянный гудок, как монетка, прокатился сквозь пальцы и исчез. Гëн вылупила глаза и вскочила, выставив перед собой раскрытую ладонь.
— Нет, не дам, — покачал головой Сиэль, — пока не скажешь как тебя зовут.
Гëнсем вздохнула и резко-метко наотмашь врезала плоской ладонью в основание шеи. голова Сиэля закружилась, он растерянно зашарил руками, и свисток выпал из пальцев. он соскользнул с постели, завалился под неë с приятным звуком; Гëн выхватила его, зажала меж губ и вдруг…
Сиэль лежал на постели сжавшись в комок, как побитый зверёныш, детёныш какой-нибудь болотной кошки, что шныряет около заводи. такой маленький и беспомощный, напуганный. у него даже подрагивали нервно кончики длинных ушей.
от зрелища этого свист в горле застрял и дыхание спёрло.
Гëн села на колени рядом, не понимая, что происходит с ней. мягко провела ладонью по его голове и плечу.
она гладила его лицо и удивлялась, какое оно красивое. Гëн и не знала, что красивое бывает таким, и что-то неизведанное ей тянуло-тащило, волокло к нему. кожа мягкая и упругая, как болотная земля. Брови мшистые, длинные и узорчатые, как древесная кора. острый подбородок, колючая челюсть… Гëнсем никогда не трогала ничего такого приятного.
— Ме-ня зо-вут Гëн-сем, — мягко произнесла она, будто немного извиняясь.
— Говоришь как глухая-немая, — приходя в себя проворчал Сиэль. — Вы здесь совсем не разговариваете?
— А эльфов бить, значит, можно?
— Тогда давай помолчим, — отвернулся к стене Сиэль и затих. Гëн вздохнула и залезла к себе, скоро заснув.
и ей снился Сиэль, и какой-то голос, говорящий на малознакомом языке. он не свистел, а как чужаки двигал как будто губами, так же, как она пыталась. странное это мастерство, забытое практически, медленно выбиралось из памяти, карабкалось. и Гëнсем почему-то только радовалась.
утром муха ползла по её лицу. ковырялась маленькими лапками, жужжала слегка. Гëн хотела движеньем ловким, привычным уже окончить крохотную жизнь, но в последний момент рука застыла.
— У-хо-ди, — прошептала девушка. и муха повиновалась новому слову.
