В широком кругу узколобой семьи Миша чувствовал себя приемным. Особенно по праздникам. Особенно в Новый Год. А он их повидал целых девять вообще-то.
Друган Толик с родителями уехал на все праздники в спа-отель. Единственная поездка, которую мог себе позволить Миша – в обоссанном лифте до первого этажа и обратно.
Папа с самого утра принялся за ничегонеделание, смиренно поглядывая добрыми глазами из-под очков на мирскую суету. Суетилась мама, кромсая салаты, закуски и прочие кулинарные извращения. Папа три раза «писяхнул» для настроения до обеда, и еще трижды после. Теперь с настроением у него был полный порядок, а с координацией нелады.
Ближе к вечеру приехала веселая мамина сестра с новым сожителем. До семи лет Миша думал, что ее зовут Шлюшандра, потому что папа в разговорах с мамой называл ее исключительно так. Но когда Мишка года три назад неосмотрительно выскочил в коридор с криком «Ура! Тетя Шлюшандра приехала!», выяснилось, что Ирина Дмитриевна может быть не только веселой и доброй.
Приезжать после этого она не перестала, хотя бюджет на подарки пересмотрела. Например, сегодня пришла с пустыми руками.
- Борис! – с порога протянул большую красную ладонь актуальный сожитель тети.
- Аркадий! – зачем-то соврал Миша под одобрительное молчание папы.
- Игнат! – поддержал игру папа.
Дядя Борис вытащил из недр тулупа три бутылки отборной водки, чем вызвал истовое одобрение папы.
- Бля-я-я-я… - произнесла мама, а тетя Ира извинительно-торжествующе улыбнулась в оттопыренное ухо бурой лисьей шапки.
Когда на улице стемнело, в телевизоре напрочь переругались Женя, Надя и Ипполит, а в папе и дяде Боре градусы неистово сражались со здравым смыслом, в дверь постучали соседи, Вольдемар и Рита. Люди они были, конечно, влюбленные, но исключительно в себя, потому даже дочь назвали Вольдерита. В общем, с говнецом семейка.
Вольдерите было пять, но за короткий жизненный путь она уже успела сломать ему машинку на радиоуправлении и разорвать в клочья альбом с наклейками футболистов. Вот и сейчас мордатый Вольдемар с порога радостно объявил ему:
- Твоя лучшая подруга, малыш!
И всунул смуглое пятилетнее чудовище ему в руки.
- Мы не длузья! – заявила Вольдерита, когда они остались наедине. Дело было под столом, за которым сидели взрослые, но других мест остаться наедине в их просторной квартире не было. «Да, сорок восемь «квадратов», зато каких!» - говорил в таких случаях папа.
- И не тлогай меня! – добавила она.
- Потому что я класотка! – сообщила Вольдерита.
- А ты – стлёмный! – завершила она спич.
Нужно было только дотерпеть до полуночи в образе приличного мальчика, чтобы получить вожделенный планшет, который мама полчаса назад спрятала под елку, поэтому он проявил чудеса выдержки и дипломатии.
- Аа-а-а-а-а! – заорала Вольдерита, вылезая из-под стола.
Миша рванул за ней – нужно было успеть донести свою правду до взрослых, но тем было все равно – они провожали старый год. Папа откинулся на диване, запрокинув голову и открыв рот, в который дядя Боря периодически подливал водку. Вот и сейчас он отточенным движением плеснул из бутылки в хоровод подставленных рюмок, причем маме прямо в шампанское.
- А не трахнуть ли нам, как говорится, – дядя Борис поднял свою рюмку и обвел сальным взглядом присутствующих, - вот её!
- Шутка! – засмеялся в одиночестве дядя Борис. Папа не мог вступиться за мамину честь, потому что храпел пьяный.
- За такие шутки у нас в классе морду бьют! – серьезно сказал Миша. Кажется, ему выпало быть мужчиной в этой семье.
- Миша! – густо покраснела за него мама, не оценив.
- Угомони его! – вздохнула тетя Ира, - а то я его воспитаю, если ты не можешь!
- Ирка-дырка! – зло процитировал отца Миша.
Тут уже попытался подняться дядя Борис, но грузно плюхнулся обратно на диван.
- Марш в спальню! – выпалила наконец мама. Его мама, исчадье добра, заточенная на причинение любви и ласки, вдруг стала какой-то чужой.
Миша демонстративно прошагал к двери в детскую, и только захлопнув за собой дверь, позволил себе разреветься.
В распахнутое окно ворвался морозный воздух. На подоконнике сидел пухлый мужичок в комбезе, похожий на их трудовика, только трезвый. Неужели Карлсон? Он оценивающе пялился на Мишу, и наконец произнес:
- Сам ты малыш! – насупился Миша, вытирая слезы.
- Ладно, не жужжи, - парировал Карлсон, хотя жужжал сейчас именно он, - варенье есть?
- Есть, - хмуро кивнул в сторону двери Миша, - но оно у этих…
- Я так и знал, – вздохнул Карлсон. - Ладно, у меня есть. Полетели!
Малыш с сомнением смотрел на гостя.
- Ты ссышь что ли? – удивился Карлсон. – А ну, не ссы. У нас, у подводников, кто ссыт, тот гибнет.
Миша не ссал, он думал о маме. Вот она удивится, когда успокоится, зайдет в комнату, увидит, что его здесь нет, а окно распахнуто.
- В общем, как хочешь, а я полетел, - насупился Карлсон, протягивая руку. – И вообще, сейчас куранты бабахнут! Хватайся! Или ты не хочешь узнать, как обнимает ветер?
На ветру колыхались занавески.
