Здравствуйте, я ваша папа
Двор, две длинные девятиэтажки, с одной стороны бетонный забор гаражного кооператива, с другой пустынная в это время дорога. Во дворе тихо, у одной из трех песочниц стоит устало грустная мама, ее ребенок в одиночку возится с песком, делает куличики. Вечер, скоро начнет темнеть.
Двое парней лет двадцати пяти неспешно идут с работы, завод неподалеку – пару улиц пройти всего. В руках у них по бутылочке пива, у одного спортивная сумка, переброшенная через плечо, у другого тощий пакет в руке. Тот, что с пакетом ухоженный, щеки лоснятся, фигура чуть-чуть начинает округляться, под просторной футболкой наметилось пузико. Другой, с сумкой, подтянут, волосы зачесаны назад, лицо загорелое.
Не доходя до подъезда они уселись за сделанный в прошлом году столик, подтянутый бухнул сумку прямо на столешницу, толстячок же пакет свой положил на лавочку рядом с собой. Устроились. Подтянутый вздохнул, с улыбкой посмотрел на небо, толстячок тоже вздохнул, только грустно, без улыбки, глянул на одно из окон девятиэтажки.
Они звякнули бутылками, отпили по глоточку.
- Хорошо. – протянул подтянутый, снова отхлебнул из бутылки, оперся локтем о стол.
- Да. – без особой уверенности подтвердил толстячок, снова глянул на окно и, почему-то вдруг осмелел, плечи расправил, вскинул подбородок и сразу стало видно, что он куда как более крупный, сильный, нежели чем его подтянутый друг. Подтянутый увидел перемену в лице толстячка, улыбнулся хитро.
- Что, твоей дома нет?
- Ага, - белозубо осклабился, - окно закрыто. Наверное к матери пошла.
- Точно? – подтянутый прищурился. – А может к кому другому?
- Да иди ты. – отмахнулся толстячок.
- Эх, Пашка-Пашка, дурак ты. – подтянутый вздохнул то ли мечтательно, то ли грустно, - Она ж у тебя…
- Да, красивая.
Они снова замолчали. Пашка думал о своей красивой жене, подтянутый думал о красивой жене Пашки. Нравилась она ему и, как то раз, по пьяни да по глупости, он даже признался в этом старому другу, головой понуро качал, и бубнил что-то, что де Светка его… Пашка про разговор тот не напоминал, за что подтянутый был ему безмерно благодарен.
- Смотри, опять стоит. – Пашка кивнул в сторону мамаши у песочницы. – Она одинокая что ли?
- А я откуда знаю? – подтянутый пожал плечами. – Твой двор.
- Жалко ее. – грустно сказал Пашка, - и ребенка ее жалко. Один всегда.
- Ну так за чем дело встало? – подтянутый усмехнулся. – Настрогай, да пусть гуляют парой.
- Да не знаю, - Пашка почесал макушку. – Я сам как дите, куда ж мне еще маленького?
- Ага, а она, типа умудренная опытом? – подтянутый тоже кивнул в сторону песочницы.
- Не знаю, может просто залетела… - Пашка явно не хотел разговаривать на эту тему, подтянутый же наоборот завелся, любил он вот так, чтобы за живое, как крючком уцепить и тянуть, тянуть из нутра – споры любил.
- Залетела? – он оценивающе глянул на мамашу, хотя нет, какая она мамаша? Девчонка еще: худенькая, талия почти осиная, лицо милое, одета, опять же, со вкусом, вот только… Не ухоженная она какая-то: не накрашена, глаза только чуть подведены, каштановые волосы лоск потеряли, тусклые, одежда заношенная, явно не новая. Можно было конечно поспорить с Пашкой, сказать о том, что ни о каком залете тут и речи быть не может, но… Не получается, все внешние признаки на лицо. Подтянутый прищурился: вот и последнее доказательство – кольца нет. Вздохнул. – Может и залетела. – но тут же нашелся, - Но сути дела это не меняет: когда дитенка стругать будешь?
- Да… не знаю. – Пашка сморщился. Если честно, он давно хотел, чтобы носился у них по дому мелкий, чтобы визжал и… Света не хотела. Говорила, что сначала надо на ноги встать, подняться, да и выскакивали постоянно какие-нибудь «нежданчики» - то ремонт деньги сожрет, то Светка хочет куда-нибудь в Египет смотаться в отпуске – о каком ребенке может идти речь! Антон ждал и Пашка стал отвечать стандартными, привычными отговорками: - Знаешь, пока с квартирой не уладилось до конца, мне еще семь лет по ипотеке платить. Кто его знает, что за это время случится…
Он было хотел рассказать прибаутку, про то, как какой-то знакомый какого-то его знакомого взял квартиру по ипотеке, пожили с годик, потом она ушла и… Антон перебил, сказал:
- Слушай, а если война завтра?
- Что? – не понял Пашка.
- Или нет, слушай, у нас же в следующем году все – амба! Метеорит падает, или как ее там, Нибиру эта чертова и все! Кранты!
- Какая еще Нибиру? Антох?
- А ты уверен, что не упадет? –тихо, с подковыркой, спросил его Антон.
- Да конечно нет, сколько раз уже было…
- Подожди, не торопись. Ты скажи: ладно, не в следующем году – через десять лет может что-нибудь грохнуться? Ну? Может же. – Пашка скептически скривился, но кивнул. – Ну вот! А завтра тебя может вообще террорист в подземном переходе подорвет, хотя… Какой на тебя террорист? Тебе больше бытовуха подходит: машина собьет, водкой отравишься, загнешься от острого приступа диареи….
- Иди ты, - Пашка криво усмехнулся, - и вообще, я водку не пью.
- Не суть! Уверенности в завтрашнем дне - ни копейки! Так теперь что - вообще детей не рожать? Ты статистику по России видал? Нет? А я вот на днях лазил, смотрел. Ты прикинь – у нас на одного родившегося полтора мертвеца приходится! И это в лучшем случае. Там вообще – такая обстановочка! Так до того дойдет, что лет через пять и послать некого будет! Ну кроме тебя конечно.
- И что? Я тебе должен демографическую прореху страны заделывать? Встать с… с ним в руках плодить да насаждать?
- Скорее засаждать, - задумчиво протянул Антон, продолжила, - А что? Ты не даун, руки ноги на месте, хотя, нутром чую, где то косяк в тебе есть. Подкаблучник ты, а целая нация подкаблучников – жуть!
Сам ты, - Пашка вздохнул. Подкаблучником поджарого Антоху назвать было нельзя ни при каком раскладе. – И вообще, Антох, отвали. Сам то что детишек не настрогаешь?
- Я бы может и сделал, да только с кем? – Антоха как-то сразу сник, понял, что сейчас разговор скатится на старые рельсы, но ничего поделать не мог. Стоило его только спросить о его пассиях, как начинал он, поначалу нехотя, а дальше все смелее, все яростней, рассказывать, как у него не сложилась там, как он вдруг понял, что вон та, следующая – совсем не «солнышко».
Пашка же наоборот, подбоченился, как-то даже победно большим глотком отхлебнул едва ли не треть бутылки разом, спросил.
- А Катя как же? Ты же говорил, что все на мази.
- Катя. – Антон повертел в руках бутылку. Катя – красавица, длинноногая блондинка, с умеренно пышным бюстом и приваренными к голове затемненными очками а-ля «стрекоза» была хороша всем, кроме как… Дорогая она слишком, не по чувствам, не по любви – по деньгам слишком дорого обходилась. Хмыкнул. – Сам то понял, что сказал? Какая из этой фифы жена, - широко и белозубо улыбнулся, - и, тем более, мать! Ну ты…
- Понял, лоханулся. – Пашка виновато улыбнулся, но подначивать не перестал. – А что тогда не кинешь?
- Что? Ее? Да ну нафиг. Прикормил место, а теперь сваливать – ну уж нет! Я покупку оплатил, пусть отрабатывает!
- Нда… - Пашка снова почесал вихрастую макушку, - может тебе лучше на проституток перейти? Дешевле будет.
- Ну да, - Антон сделал вид, будто взвешивает на руках что-то, - дешевле бы было. Вот только… А вдруг она та самая? Вдруг – «Солнышко»?
- Катька? Ну да, ну да… - Пашка замолчал, задумчиво посмотрел на вырезанное на столе сердце. Вырезали неумело, слабой рукой – наверное детишки игрались. Прочитал вечное «В+А=Л», грустно усмехнулся. – Дурак ты, Антоха. Зачем от Янки ушел?
Антоха, до того сидевший прямо, даже малость гордо, разом сник. Яна… Самая его первая, неумелая, но оттого и особо трогательная любовь. Она была старше него, на год, ну может на полтора, она была чуть полноватой, она часто смеялась невпопад и она… Она наверное любила его по настоящему, во всяком случае вела она себя при расставании, не показушно, не клялась кровно, что «выцарапает глаза той сучке» и… Ушла почти сразу, пара слез только выкатилось из ее добрых глаз, прочертили две блестящие полосочки по пухлым щечкам с ямочками, и все. Она развернулась и ушла. Виделись потом, однажды. Она улыбалась, что-то рассказывала ему, но стоило к ней притронуться – все! Лицо ее будто окаменело, меж темных бровей пролегла морщинка. Она сказала: «Прости, мне пора» - и больше они не виделись.
- Пашка, не надо. – Антон сморщился как от боли.
- А вы из-за чего разошлись? – он наивно склонил голову, - Что то я забыл уже.
- Да, так… Мелочи. – Антон отмахнулся. Но, если честно, то даже не мелочи были, а глупость – большая, дикая его глупость. Просто кто-то сказал ему, что такому раскрасавцу не пристало встречаться с этой полненькой хохотушкой, кто-то сказал, что не по статусу она ему, что… Расстались. Он сказал, что нашел другую, сказал, что никогда не любил ее, Яну, что это все было просто игрой. Первое расставание почему-то всегда самое жестокое…
- А все же? – Пашка настаивал, он даже вперед подался, в глаза Антону посмотрел пристально. – Ну?
Антон открыл было рот для ответа, но так ничего и не сказал, замер, и глаза его застыли, уперлись куда-то за спину Пашке. Тот тоже замер и медленно, будто ожидая увидеть позади себя разъяренного медведя, обернулся. Так и есть – Света. В руках два больших тяжелых пакета, из одного торчит палка копченой колбасы, из другого выглядывает уголок пакета с кефиром.
- Света! – наигранно радостно развел руки Пашка, - А я думал ты к маме сегодня. Вот мы с Антоном и…
Меж делом он успел с необычайной, для своей полноты, ловкостью вылезти из-за стола, незаметно забрать пакеты у жены и даже в щечку ее чмокнул быстро и легко, будто птичка клюнул.
- Привет, - сказала она Антону, тут же Пашке, - Домой пришла, шаром кати, а так вкусненького захотелось. День живота решила устроить, ты не против? – и снова Антону – в гости зайдешь?
- Да не, - Антон, положил руку на свою сумку, - сейчас допью и домой. – прищурился, на небо посмотрел, сказал невпопад, - Темнеет уже.
- Ну ладно, давай тогда. Заходи. – Света взяла Пашку под руку, и они пошагали к своему подъезду. Если честно, зря Пашка боится, что его жена с пивом спалит. Не алкаш он, по пивнушкам его искать не надо, а то что раз в неделю по бутылочке – смех один и Света это прекрасно понимает. Перестраховывается он, боится… Не видит, дурак, как она любит его, толстячка. Антону даже завидно стало.
Он залпом допил пиво, бросил бутылку в прикопанную рядом со столом урну, взял сумку, сделал шаг и… остановился. Стоял не долго, секунду всего, только за эту секунду очень многое он вдруг понял. И не понятно, почему: то ли из-за разговора их, то ли из-за глупой Пашкиной боязни, что спалит его жена, а может из-за всего разом, и даже из-за Кати своей, блондинки крашеной тоже, и из-за воспоминаний о ясноглазой Яне.
Он развернулся, пошел к песочнице, остановился около скучающей мамы, постоял с секунду, глядя на ребенка, спросил:
- Сколько ему лет?
- Пять. – скучно ответила мама.
- Как зовут?
- Кого? – она удивленно посмотрела на Антона.
- Его. – кивнул на мальчишку, посмотрел на девушку, добавил. – Тебя.
- Мы уже на ты? – она непонимающе улыбнулась, не знала: то ли бояться ей этого странного мужчину, то ли…
- Да, перешли. Я к жене на «вы» обращаться не собираюсь.
- Что? – она то ли возмущенно, то ли зло сдвинула брови, прищурилась.
Антон не стал разговаривать, он уже положил сумку, уселся прямо на песок рядом с мальчиком, сказал:
- Привет.
- Пхивет. – ответил малыш, покосился на маму, спросил. – Ты кто?
- Я? – Антон тоже посмотрел на маму мальчика, - Папа, наверное.
Автор: Волченко П.Н.
