Опыт.
Конец августа.
Провести последние деньки университетских каникул, которые вроде как и призваны отвлечь молодёжь от трясины учебного процесса, но на деле студентов нагружают практикой и требуют пройти миллион медицинских осмотров, что необходимы для подготовки бумаг, требующихся по переводу на, для кого-то, совершенно новый, а для кого-то очередной курс, у меня никогда не получалось с пользой. Об отдыхе и расслаблении не могло идти и речи - в моей голове, подобно курантам били часы, затылком я чувствовал - университет и научная работа отчаянно требуют меня обратно.
Летнюю сессию я сдал из рук вон плохо, некоторые студенты говорят, что закрыли её, а я вам скажу, что открыл. Там не доходил, здесь не досидел, где-то ушёл, итог подвёл деканат, сообщив мне ранним утром по телефону о том, что у меня несколько долгов. Даты и место пересдач я должен был узнавать сам, перебежками передвигаясь из кабинета в кабинет, проводя розыскные мероприятия в отношении нужного мне преподавателя.
Не вставая с кровати я сразу же позвонил старосте и получил необходимые сведения. На месте главы группы у нас находился настолько дотошный, внимательный к мелочам и педантичный человек, что он назвал мне время, но не уточнил по Гринвичу разве что, номера кабинетов, забыл предупредить на каких этажах, и где взять направление на пересдачу, тут сплоховал и забыл добавить, на какое имя. Добрый, трудолюбивый, но ошеломляюще глупый, один из тех, кто составляет костяк отечественной системы образования, он даже предложил составить мне компанию, попросив после успешной (или неуспешной) пересдачи пренепременно ему отзвониться, сообщив при этом настроение преподавателя, его вопросы ко мне и назвать тех, кто так же как и я будет там находиться. Все эти полезные, по его субъективному мнению, знания он собирался передать одногруппникам и куратору, надеялся оказать услугу и влезть в любимчики, влезть туда, где его задница уже расположилась как минимум на трёх стульях из четырёх возможных. Я его безразлично недолюбливал, а он за меня безразлично беспокоился. Мало-мальски, но мы поладили.
Я перевернулся на другой бок и задумался : стоит ли разбираться со всем этим? Не проще ли свернуть сейчас? Дальше будет больше, запал на смену профессии пропадет, а я так и останусь инженером?
Потягиваясь, я уже вспоминал, где лежали мои сбережения на чёрный день, которые я предпочёл от матери скрывать. Им не было места в портмоне - я мог их запросто пропить, им не было места там, где хранился семейный бюджет - я не хотел наблюдать конвертирование матерью средств в очередной диванный пуфик, им нечего было делать под раковиной или в носке - за свою жизнь я забыл про три таких тайника. Им было место... Чёрт возьми, где же они?
Спустя сорок минут я обнаружил свои сбережения под ковриком для мыши. Нетронутые и в полной сохранности, немного придавленные, но абсолютно пригодные для того, чтобы в великой степени комфорта ощущать себя сначала в аккуратненьком конвертике с красующейся на нём моей фамилией, а потом в кармане брюк одного из адептов храма знаний, проповеди которого я принимал уже третий год.
Я быстро встал, со скоростью вахтовика, которому воду в сторожку включают один раз в неделю, помылся, в несколько укусов прикончил бутерброд, оделся и вышел из квартиры.
Если когда-нибудь вам скажут, что тот или иной преподаватель не берёт деньги, а только лишь зверствует, ехидно занижая оценки и докучая всем контрольными на каждой паре - не верьте им. Покупается всё вместе и каждая отдельно взятая голова в отдельности, все, начиная от лаборанта и заканчивая ректором, в каждой паре глаз, смотрящих на вас из-за лекционной трибуны, если к ней хорошенько присмотреться, будет отражаться желание, отражаться, полностью подтверждая актуальность выражения Толстого, гласящего о том, что "глаза - зеркало души", желание денег.
Можно сколь угодно долго рассуждать о том, что система образования пронила, что зарплаты мизерные, а ученики до смешного глупые, о том, что совершенно нет притока новых кадров, а старые сидят до собственной кончины, когтями вцепившись в оплачиваемые поверх пенсии рабочие часы. Скорее всего, так оно и есть, только для меня, как бы вам сказать, профессия учителя всегда являлась чем-то вроде призвания. Ведь не может человек быть пилтом лайнера, если ему это занятие не нравится, он просто не выдержит ни ответственности, ни рабочего процесса ; врачом просто так, по крайней мере в идеале, тоже стать нельзя, полицейским, судьей... В эти профессии надо верить, всей душой верить, да так сильно, чтобы не было не малейшего желания.
Такого рода работа располагает целым спектром путей для развития - методики, теории, собственный опыт, открытие и достижение того, о чём мир и знать не знал в той или иной стезе ; смог стать таким - счастливый обладатель божьего дара и спасительного крюка, что тебя вытянет из урбана. Та же история с преподавателями, но в них веру не обрели ни мы, ни они сами, и от того из города в город, по всей нашей отчизне, из всех аудитории, если прислушаться, будет доноситься это унылое : "Садитесь. Начинаем лекцию" и неразборчивый полуторачасовой бубнеж, который не даст ни уснуть, ни записать единого слова.
По имеющейся у меня информации, что поступила от одного из одногруппников, некто смог разобрать в невнятном бормотании физика слова "тройка - пять тысяч рублей", а в унылом, похожем на клишейное, киношное нытьё призрака, вое механика - "зачёт - бутылка хорошего виски". Удивительный всё же навык у стариков, в какой-то момент времени их слова становтся разборчивыми и крепко заседающими в памяти, где они обычно робко ходят кругами и, сконфузившись, покидают слушателей, оставляя черепную коробку только с информацией о том, что лекция, видите ли, началась.
Солнечные лучи, что так робко, тихой поступью крались в сторону города утром, не мешая прохладе дать народу спокойно подготовиться к полуденному пеклу, уже всей стопой навалились на муравейник, вышибая крупный пот на спинах спешащих кто-куда людей. Из нагрудного кармана я извлёк сигаретную пачку, про себя отметив, что в супермаркете, помимо магарыча технику, стоит заглянуть в табачный отдел. Закурил, вдохнул горячий воздух и сразу почувствовал себя отвратительно. Неаккуратно сбив пепел, я отправил добрую половину сигареты в полёт и отбросил никому не нужный фильтр ей вдогонку. Никотин поступил в кровь и день начал казаться мне ещё хуже, чем он был на самом деле. Приторно солнечный, до неприятного тёплый и светлый, он никак не мог коррелировать с моим внутренним миром, чёрными лёгкими, жёсткими, злыми мыслями и порядочно вспотевшим телом.
Два поворота налево, пол минуты перебираний ногами в ритме марша, потом вправо, встреча старого знакомого, коротенький диалог и вот, на меня смотрит фасад торгового центра, привлекший меня скидками на ширпотребный, но с виду элитнейший, алкоголь и обилием кониционеров, результатом своей работы манившем бродяг со всего города.
Автоматические двери разъехались, пустив меня в этот дворец, охранник на входе смерил взглядом, зевнул и отвернулся ; в уши сразу ударила необыкновенная симфония из различных звуков, так характерных для места общественного скопления людей. Солировала музыка из огромного гипер-маркета бытовой техники, терроризируя всех сюда пришедших уже успевшими всем надоесть популярными летними шлягерами ; дуэтом с ней, казалось, пытаясь её перекричать, монотонным голосом вещала очередное рекламное объявление какая-то мадам из магазина одежды, уведомляя меня о том, что на женские топики сегодня умопомрачительная скидка, то резко переключаясь на мужские шлёпки, ровно также попадавшие под сезонную распродажу.
Вход располагался прямо в центре здания, и потому столько отчётливо мне были слышны и лязг вилок со стороны ресторана и крики детей из мини-парка аттракционов, раскинувшегося по левое плечо от меня.
Я быстро сориентировался, пришёл в супермаркет, ухватил первую попавшуюся бутылку виски, название которой было написано на английском языке, взял две пачки сигарет из специально предназначавшегося для них ящика, прихватил с собой коробку сока и проследовал к кассе. Засветив паспорт, я доказал своё совершеннолетие, невольно пробурчав что-то вроде "а что, на вид не дадите, да?", забрал причитающуюся мне сдачу и двинул к выходу. Охранник смерил меня взглядом, зевнул и отвернулся - всё осталось на своих местах. Двери разъехались, я спустился по ступеням и направился во дворик, надеясь с удовлетворением перекурить и выпить купленный, ещё прохладный на ощупь, пакет сока.
Не помню, опаздывал я или нет, но стоило мне задуматься о том, что вот-вот я куплю себе будущее, открою за обговоренную ранее сумму денег тропинку на развилке судьбы, становилось не по себе.
Двор, в который я держал путь не представлял из себя ровным счётом вообще ничего. Футбольное поле, словно змеёй обвитое со всех сторон четырьмя бетонными коробками было разбито и кое-где в ямах стояла вода, оставшаяся там со времен великого потопа, доневозможного зелёная и невысыхающая никогда, даже в самые солнечные дни, она убивала саму идею футбола и превращала изначальные задумки строителей и надежды комитета по спорту, что твердил про "спорт в каждый дом", в одну большую гипертрофированную шутку. Помимо поля, которое почему-то было заасфальтировано, предположительная детская самодеятельность на прогулках была представлена двумя турниками, с перекладинами на разной высоте, сваренные, по видимому, местным умельцем из заменённых при капительном ремонте труб, которые были списаны из котельной, брусьев, составные части которых также давеча были костяком советского водопровода и некое подобие лавки, которая была выполнена из огромной, прямо царь-трубы, что олицетворяла собой венец творения металлопроката 70-х и имела сантиметров 60 в диаметре.
Несмотря на то, что рабочая неделя была в самом разгаре, во дворе было полным-полно машин, водители которых не опасаясь штрафов за неправильную парковку, угонов, общественного порицания и, так популярного здесь, "ветра с кирпичами", бросали свои авто прямо на тротуаре, ведя меня по лабиринту из торчащих бамперов и багажников к тому самому огромному стояку.
Я поставил пакет с виски на землю, стараясь не попасть на продукты собачьей жизнедеятельности, приладил коробку сока так, чтобы она уверенно стояла на дугообразной поверхности, попытался как можно удобнее устроиться сам. Сок монолитно укрепился, улыбаясь мне апельсином, которого маркетологи запихнули на упаковку, пририсовав ему при этом ротовое отверстие, которое больше пугало, чем вызывало желание купить, а вот я, ввиду отсутствия спинки, согнулся в три погибели и закурил, стараясь ни о чем не думать.
Тяжелая подъездная дверь, открывшись, наполнила весь двор мерзким, но так каждому из нас знакомым, зацикленным, впаенным в наш мозг так же, как и в микро-схемы домофона, монофонийным звуком. Затем глухо хлопнула, подобно дирижёру скомандовав маленьким, сидящим в прямоугольнике с цифрами музыкантикам заткнуться. Мгновение спустя, послышались шаги человека, который передвигался вприпрыжку и был чему-то несказанно рад, хотя из описанного мною, а именно из этого и состоял весь местный ландшафт, радовать могло только то, что машину не припарковали прямо у тебя на голове или тому, что на спортивные снаряды не пошли трубы, которые вели к твоей квартире. Или просто быть счастливым.
Звук шагов отчетливо стал приближающимся - ко мне и огромному стояку, в смысле лавке, кто-то двигался. Я сделал две затяжки, запустил окурок в сторону поля, отпил сок, закрутил как можно плотнее крышку и приладил его обратно. Взялся за ручки пакета с виски и почувствовал, что кто-то уселся рядом. Где-то завыла сирена.
-Ну давай выпьем, что-ли? - послышалось справа от меня. Обращались явно ко мне, поэтому я отпустил пакет и взглянул на обращающегося ко мне, на ту пору, незнакомца.
Я увидел девушку лет двадцати на вид, очень яркой внешности, сидящую, положив одну ногу на другую и держа в вытянутой руке банку "Sprite", желая, по всей видимости, стукнуть свой резервуар с жидкостью об мой. Опешив, я взял коробку сока, почувствовав на нём выступивший от жары конденсат и молча, аккуратно прикоснул к её баночке.
Она засмеялась и принялась пить. В контурах традиции, чтобы не показаться неучтивым, отвергнув сей благородный, но достаточно странный порыв её души, я приложился к соку и, сделав пару символических глотков, поставил его на место. Незнакомка осушила свой лимонный тоник, изрядно при этом покраснев, швырнула банку туда, где уже тлеял мой бычок и взглянула на за всем этим наблюдавшего меня.
-Что-то отмечаем? - спросил я, чтобы просто избавиться от повисшей над нами тишины. Мне нравилось смотреть людям в глаза, искать там что-то всматриваться в, казалось бы, такую же часть человеческого тела, как рука или нога, но по своему уникальную и сделанную для каждого представителя людского рода словно на заказ самым искусным мастером...
Она повернула голову в бок, подобно задумавшейся собаке, улыбнулась и ответила :
-Отмечать мы ещё не начинали, но всегда можем к этому приступить, - и кивнула мне на пакет с виски.
-Боюсь, что когда у меня появится повод отмечать, за нас с тобой стаканчик-другой опрокинет новый обладатель бутылки, - улыбнувшись сказал я.
-Ага...Значит, это подарок. Кому, если не секрет?
-Почему сразу подарок? Это путёвка.
-Путёвка?
-Именно она.
-Хм..., -она пробежалась по мне взглядом и продолжила : -Ты не отсюда, потому что я тебя раньше не видела. Виски в пакете, если это виски, мне просто отсюда плохо видно, дешёвый, сам бы вряд ли стал такой пить, судя по внешнему виду. Ехать сюда ради этой бутылки - невозможно, ведь она продаётся в каждой забегаловке. -Конец лета....хм..., - она опять задумалась.
-Ты прав, нельзя пачкать слово "дарить", используя его в описании подобного действа. Бутылка станет объектом бартера. Это - взятка.
-Ахахахахаха, - в голос залился смехом я. - Удивительно.
Она пожала плечами и повернула голову впёред.
-Мисс Холмс? Марпл? Марлоу?, - в шутку спросил я.
-Полина. - с ноткой одиозности в голосе сказала она.
-Будем знакомы, - усмехнулся я и протянул её руку.
-Руки жмут только зануды, - ответила она не оборачиваясь. - Это глупо и неинтересно, ведь надо понимать, что это традиция, а не приветствие как таковое, жизненная необходимость эпохи, из которой идут истоки рукопожатий. -Убери ладонь, я знаю, что ты меня не убьешь.
-Бред какой-то, - подумал я. Крайне занимательные экскурсы в историю очень занимательны и заинтересовывающи, но боюсь, что подобная заносчивость и максимализм в этой особое сидят так же глубоко, как в призовой лошади порода. Летом люди одеваются исключительно для того, чтобы прикрыть срам, а не ради жизненно необходимого предкам сохранения тепла ; жажду её спрайтом чёрта с два утолишь, но это не помешало ей десятком бабских глотков превратить полную банку в пустую. И что же теперь, не одеваться и не пить?
Вопросы эти я оставил при себе, как и желание дальше продолжать разговор. На секунду захотелось уйти, но я подумал, что таким образом спасую и оставлю её в дамках, а себя валяться на метафорическом татами в позе звезды, держась за отбитые её хлёсткой репликой честь и достоинство. На кой чёрт она сюда пришла? Захочет поговорить - сама начнёт, продолжит и закончит, а я пока молча полюбуюсь собой, попутно обдумывая все детали моей скоропостижной явки в университет.
-Я думала, ты будешь интереснее, потому и спустилась. А ты молчун и зануда, - нарушила тишину Полина. - И имя своё мне не назвал.
-Таким, как я запрещено называть имена кому попало, мадам, - ответил я.
-Почему это? - с новой ноткой загоревшегося интереса, отражавшегося в глазах, спросила она.
-В свободное время, я тибетский монах. В свободное время...
-Что, сильно занят?
-О-о-очень...
-Что, не смешно шутишь?
Я молча повернулся и посмотрел на неё, стараясь сделать взгляд как можно более суровым. Она засмеялась.
-Расскажи мне что-нибудь.
-Что именно? - спросил я, прикуривая от спички.
-Всё, что захочешь, только не молчи. Никогда не молчи.
-Сумасшедшая, - подумал я. Но всё же описал ей краткий круг своих интересов, упомянул про пару пьяных выходок, затравил байку, долил это всё водой про учёбу и затолкал ватой про школу. Местами она смеялась, а местами слушала меня с совершенно стеклянными глазами где-то витала, изредка кивая или угукая, просто, чтобы я не останавливался. Казалось, что я мог перейти на какую угодно тему, просто забивая эфир и разбавляя тишину типичного N-ого дворика своей болтовнёй.
-Я хочу пойти домой, здесь неудобно и очень жарко, - вдруг ни с того ни с сего сказала она.
-Что ж, иди, - улыбнулся я в ответ.
-Составь мне компанию...Ты так, чёрт тебя дери, и не сказал мне своё имя!
Я взглянул на часы на левой руке - их там не оказалось, я вспомнил, что их не ношу.
-Пойдем.
Она плюнула, вскочила со стояка, в смысле лавки, и двинула в сторону подъезда. Я положил сок в пакет и проследовал за ней. Сначала открылась дверь подъездная, потом заскрипели мои кроссовки на подъездом полу, а потом открылась дверь её лачужки.
Я зашёл в квартиру ; она сбросила сандалии и убежала в комнату, попросив меня поставить чайник. Пристроил кроссовки на коврике, набрал чайник и нажал на кнопку кипячения, удобно пристроившись и ожидая девушку.
Из залы донеслось :
-Алло, Женька? У меня теперь новый парень! -Чего? Нет, нет, этого ты точно увидишь.
Чайник щёлкнул, как и дверной замок. Подъезд услышал скрип кроссовок.
