В группе продленного дня все ждали полдника. В столовой могли порадовать молочным коржиком или глазированным сырком. Янина Петровна тоже ждала полдника — чтобы передохнуть. Она держала себя в руках. На детей не кричала, а просто давала задание, показывала, как его надо делать, хвалила или мягко журила.
Костик Бусел сидел на первой парте и старательно рисовал машинку. За урок он их делал штук двадцать, все одинаковые и все одним цветом.
Костик был особенным ребенком. В школе в разных классах училось пятеро его братьев. Все удивительно похожие друг на друга, одинаково стриженые веселые двоечники. Они мастерски ругались матом, таскали у однокашников печенье и бутерброды, карандаши и ручки. Когда им делали замечание — невинно хлопали глазами, говорил скороговоркой: «Больше/никогда/не/буду/я/нечаянно/в/дневник/не/пишите/мамке/не/говорите».
Все Буслы пребывали в постоянном чувстве голода. Из столовой они уходили с полными карманами хлеба. За время летнего лагеря куст ирги за окнами учительской объедался братьями задолго до настоящего созревания ягод. Щавель на школьной грядке не успевал отрастать.
Костик смотрел на Яну Петровну своими пронзительно голубыми глазами:
— А давайте поспорим на коржик. Скажите, что сегодня дают в столовке: сырок или коржик?
— Если выиграешь, два коржика не будет тебе много?
— Не-а, не много, я мог бы и три съесть. Или даже десять.
Оставалось пять минут до вожделенного похода в столовую. Она закрыла журнал с заданиями и стала скреплять готовые рисунки степлером. Машинка как-то странно щелкнула и выплюнула из себя блок скобок. Она развернула взбесившийся степлер, пытаясь узнать, где его заклинило, и вдруг острая боль впилась в переносицу: неожиданно скобы выстрелили в лицо. Кровь брызнула на рисунки. Шум в классе мгновенно стих. Дети бросились к аптечке, и тут же на столе перед учительницей появились перекись, йод, зеленка, бинты.
Все, затаив дыхание, со страхом и любопытством смотрели на окровавленные руки Янины Петровны, которая прижимала к ране смоченную перекисью вату.
Дверь класса резко открыла взволнованная учительница математики.
— Что случилось? Как-то у вас тихо стало.
— Да вот, неприятность, поранилась степлером. Не могу кровь унять. Вы не сводите детей на полдник?
— Конечно, я и додежурю за вас. Идите в поликлинику. Не забудьте сказать, что это — производственная травма.
Дети тихо и послушно построились, вышли из класса. Разглядывая себя в зеркале, Янина Петровна видела, как лицо ее стремительно отекает.
— А вдруг у меня там скрепки? — с ужасом думала она.
Одной рукой прижимая рану, учительница машинально собирала в стопку тетрадки с заданиями, журнал.
В класс осторожно заглянул Костик Бусел.
— Янина Петровна, вы живы?
— Конечно, Костик.
Она старалась не выдать своего раздражения. Ей хотелось побыть одной, убедиться, что кровь остановилась, ничего опасного нет.
Костик осторожно подошел к столу, с любопытством разглядывая ее распухшее лицо и что-то пряча за спиной. Он пытался заглянуть Янине Петровне в глаза, а ей было неловко от детского любопытства.
— Чего тебе, Костик, почему ты сбежал из столовой? Надо идти с классом.
Ей подумалось, что мальчишка специально вернулся, чтобы в отсутствие детей стащить что-нибудь.
— Что ты прячешь за спиной? Ну-ка, покажи.
Костик смущенно положил на край стола надкусанный коржик:
— Это вам, Янина Петровна. Только я не удержался, откусил немножко.
У Костика Бусла не было никаких видов на особенное к себе отношение. Его поступок был предельно прост. Он хорошо знал: когда бывает больно — очень хочется, чтобы кто-то пожалел.
