Пришла осень. После тренировки во Дворце Пионеров, мы уже не шли играть в настольный футбол, а сразу бежали в парк Шевченко, благо он был рядом. Была самая красивая пора осени - Золотая осень. Листья покрывали землю толстым слоем, и продолжали падать. Доминировали большие кленовые листья. Мы бродили по листьям, специально не поднимая ног, и за нами оставалась колея из потревоженных листьев. Мы прибегали на следующий день и проверяли каждый свою "колею". Падающие листья почти все выравнивали. Мы с пионерами других школ, как раз тренировались поздравлять областную Партийную Конференцию в ДК ХЭМЗа (Харьковский электроламповый завод), в лучшем, по акустике, зале Харькова. Коммунисты знали где собираться. Тренировки у нас были редко. Там тренировались поздравлять еще комсомольцы, артисты. И у меня родилась идея:" А не прогулять ли нам денек школы под такой шикарной отмазкой, господа офицеры?" Барклай де Толли и князь Багратион поддержали Кутузова в этом смелом начинании. Мы, как всегда, предупредили в школе, что у нас завтра репетиция, и пошли "репетировать" в парк Шевченко. Это был самый классный осенний день в моей жизни! Начали где то рядом с памятником Шевченко и двинулись в сторону зоопарка. Мы бесились, мы катались по желтой листве с крутых склонов оврагов. Мы кувыркались со склонов, как тот ежик, что жил у меня дома, когда укутывался в газету. Ежики катались, но листва к нам не прилипала. Мы делали себе короны из желто-красных листьев. А я думал, что это, честно говоря, не корона, а венок для девочки. И будь тут рядом польская паненка Анфиса-Ольшевксая, я бы ей подарил этот венок от всей русской армии. Даже не взирая на то, что поляки шли с Наполеоном.
Потом мы пошли на Каскадную струю. Это довольно большой объект из бетона, который покрывал почти весь крутой склон к ул. Клочковской. Каскад состоял из одинаковых высоких ступеней, с плавными закруглениями на концах. Каждая ступень - неглубокий бассейн. Вода в него попадает перетекая из ступени выше, через скругленный край. Горизонт каждой ступени выдержан идеально, и вода по всей длине ступени перетекает вниз тонкими прозрачными потоками. Эти потоки из-за мелкой ряби от ветра на поверхности воды, смещаются по ступени и как будто бегают вдоль ступени, сливаясь и разделяясь с такими же прозрачными зеркальными струями. Ступеней много, и если смотреть снизу, то эти перемещения множества прозрачных струй создают неповторимую движущуюся картину, чем то сродни калейдоскопу. Правда все в черно белом цвете. Вся вода стекает вниз, склон заканчивается, и внизу, из красивого бассейн бьет вверх сильный фонтан воды. На самом верху каскада - бетонная балюстрада, а с каждого бока - широкие гранитные лестницы. Все это великолепие было построено в 1954-м, в честь 300-летия объединения Украины с Россией. Фашисты дату и надпись об объединении срубили, а каскад забетонировали, типа отремонтировали.
Но мы бежали сюда не из-за красоты. Мы, а особенно я, бежали сюда за деньгами. Каскад очень красив, и гости города приезжали сюда посмотреть на это чудо. Они бросали в воду монетки, чтоб вернуться сюда еще раз. Вот за этими монетками ми и пришли. Этот фонтан был моим основным видом заработка. Это было мое родное место, рядом, за забором был мой старый двор и дом. Там был ряд высоких пирамидальных тополей, и третий от края, самый высокий (пусть на чуть чуть) - был тополь посаженный моей семьей. Тогда я был совсем маленький, а все равно помню.
Мы разулись, сняли лишние шмотки, закатали штанины до колен и полезли в воду. Там было мелко. Даже мне вода была не много выше голеностопа. Вода была холодной, но и азарт поиска был не слабый. Каждый взял себе по одной ступени начал искать. Монетки прятались в тонком слое ила и тины на дне. Будешь мутить воду - ничего не найдешь. Я уже был старый поисковик в "мутной водице", и отмечался здесь часто после тренировок. Ребята тоже были не промах и мы мокрые с ног до головы (скользко и падаешь в воду постоянно), но довольные начали собираться домой, с не плохим уловом. Наши арьергардные бои с французами привели к захвату их денежного довольствия, и мы решили отступить по домам. День был великолепным и закончился великолепно.
На следующий день, озлобленные французы, нанесли нам жестокий фланговый удар в надежде рассечь нашу дружную группировку. В школе, прямо на входной лестнице нас ждала классуха - Ольга Александровна. Она преподавала английский, но не в моей группе - Сема был ее учеником. Правда она обращалась почему то не к нему, а ко мне. Видно знала, кто тут хороводит и мутит воду.
- Больше ни на какие "репетиции" вы никогда не пойдете! Прогуливать занятия вам никто не позволит! А теперь, марш на занятия!"
Было ясно, что нас вчера кто то видел и заложил классухе. Мы еще легко отделались, могло быть и хуже. И наша тройка побрела в класс. На очередном посещении кружка, нас всех собрал тренер и сказал, что через день у нас генеральная репетиция в ХЭМЗе.
- Тренер, мы трое не можем прийти, нас не пускают в школе.
Конечно, я сказал не всю правду, но рисковать школой мы не хотели. Мы не рвались на эту конференцию и нам от нее ни холодно, ни жарко. Ну, не можем мы его поддержать в этот раз! Гвардия отказывает императору! Отыграют молодые! Но тренер не хотел ничего слушать:
- Даже не думайте не прийти! Никаких отговорок! Я со школой разберусь, ничего вам не будет. Меня то, ребята, не подводите! Я вас очень прошу, послезавтра с утра встречаемся в ХЭМЗе.
После тренировки мы никуда не пошли, а сели в парке на лавочку, и я открыл совещание в Филях. Удар тяжкий, нас разбили в пух и прах, и здравый смысл подсказывает сдать Москву, и отступить на Малый Ярославец. Гвардия меня не поддержала. Князь рвался в бой, даже рассудительный Барклай выступал за повторное сражение. Я колебался. В случае поражения нам светит вылет из школы, а меня ждет домашняя пытка и арест на неопределенный срок. Императрица мне этого так не спустит. Мне жалко тренера, но мы в явном меньшинстве, и будет ли обещанная поддержка свыше - вилами на воде писано. Я был за отступление, но подчинился мнению большинства с единственной оговоркой - предупреждать о репетиции будет Сема. На том и порешили.
Реакция классухи на очередную репетицию была предсказуема, но карты были уже сданы, и мы пошли переходить вброд Рубикон. Откатали хорошо, речевка сбивалась, а так - ничего. Зал небольшой, но звучный и уютный. Золотая осень продолжалась, но было как то не весело, и мы пошли на Каскад, пополнить запасы перед завтрашним генеральным сражением. Мы встретились возле школы, и решили входить сразу втроем, чтоб нас не смогли разделить и казнить по одиночке. Ольга Александровна ждала нас опять на парадной лестнице. И было видно, как ликовал француз:
- Вы все трое, немедленно, к директору школы!
Мы пошли вверх по лестнице, а она стояла внизу, перекрывая нам путь к отступлению. К директрисе мы решили входить сразу трое. Постучали и ввалились. Наша директриса была хорошей женщиной средних лет, крашеная блондинка. Мы ее очень хорошо знали и она пользовалась уважением. Она преподавала у нас русский язык и литературу. И нас троих она знала как облупленных. Звали ее Анна Федосеевна (в миру Анфиса или Русалка). Но сегодня она была чернее тучи. На столе у нее лежали какие то бумаги, и я был уверен, что это документы на наше отчисление из школы. Все было ясно как божий день, и нам оставалось с честью выслушать приговор. Я думал, что эта экзекуция займет минут пять, и нужно только потерпеть. Скоро это закончится. Анфиса встала, взяла какую то бумагу и пошла из-за стола к нам. Подошла почти вплотную, и мне пришлось запрокидывать голову, чтоб смотреть судьбе в лицо:
- Ребята, вот скажите, что я вам плохого сделала?
Дальше пошло, не совсем понятное, сбивчивое объяснение, что из обкома партии, ей пришло письмо, в котором обком, в лице какого то там по счету секретаря, интересовался:"На каком основании коммунист такая то, занимая ответственный пост директора школы, срывает проведение главного мероприятия всей областной партийной организации в этом году? По какому праву, она, как руководитель базового звена Харьковской партийной организации, препятствует выполнению решений руководства обкома партии?"
Весь этот монолог сопровождался показом какой то бумаги на красивом цветном бланке, с гербовой печатью. Мне показалось, когда она двигала им у меня перед носом, что бумага была с водяными знаками. Солидная бумажка. Но, я так и не понял, эта бумажка за нас или против?
- А мы то здесь причем, Анна Федосеевна?- выдал я, поскольку князь и Барклай молчали.
- Я вам что, мешала ходить, куда вы там ходите, на эти ваши репетиции? Я что, что то вам запрещала? Почему мне приходят такие письма из обкома? Вы что не понимаете, что меня, из-за вас, выгонят с работы?! Что вообще происходит, мне кто нибудь из вас объяснит?!
И все смотрят на меня. Опять я должен отдуваться!
- Анна Федосеевна, мы не хотели сделать ничего плохого. Мы, это, честно выполняли поручение школы посещать кружок горнистов и барабанщиков. Нас они неоднократно направляли на всякие там эти мероприятия. Но, Ольга Александровна нам запретила туда ходить. А мы все равно пошли, и мы конечно виноваты, но нас просили там, ну это, играть у них. Простите нас, мы виноваты, что нас не пускали, а мы все равно туда пошли. Мы больше...
- Так это Ольга Александровна! Вы ее видели? Где она сейчас?
- Ну, это, там внизу, на лестнице была.
- Так, идите на занятия и, если ее встретите, скажите ей, что я жду ее у себя в кабинете.
Классуха ждала нас на лестнице, и я передал ей просьбу Анфисы.
Что было там, в кабинете потом, я не знаю. Классуха вызвала нас на перемене и, довольно резко, объявила нам, что больше ее не интересует, ходим мы на занятия или нет. Отныне, мы трое для нее не существуем!
После этого случая, лично я, в лице классухи, получил пусть не врага, но "не дружественный мне руководящий элемент школы".Она, как преподаватель, честно билась с нашей тройкой за нас же. Она проиграла в этом бою, а мы победили. Но даже теперь, я не знаю, была ли это победа или потеря тех знаний, которых я из-за победы недополучил.