- Нет, Миш. Ни в коем случае не казнить! Это слишком просто, – с напором сказал Гордей и подался к собеседнику. - Нет, Миш, наказание должно быть показательным. Наказанием мы должны не только карать животное, но и показывать другим таким же, что с ними будет, если они сделают то же, что и этот. Наказание должно отвращать потенциальных преступников, оно должно пугать, даже не пугать, а ужасать своей жестокостью.
- Что, предлагаешь пытать их пожизненно? Думаешь, это кого-то остановит? - развёл руками метеоролог.
- Ну, зачем пытать? Пытка - это издевательство! А нужен урок! Урок ему и таким как он. Надо сделать так, чтобы вся последующая жизнь для них стала пыткой. Чтобы каждую секунду своей сраной жизни он каялся и жалел о том, что сделал. Ты вот говоришь, что не остановит. А многих тюрьма остановила? Да, кого-то не остановит, а кого-то и остановит. И даже если половину из потенциальных душегубов остановит, то уже одно это оправдывает такие меры.
- Негуманно же так, - высказал Миша шаблонный аргумент, непонятно как возникший у него в голове.
- Нет, не гуманно для общества сажать этих нелюдей в тюрьмы, где они ещё десятилетиями на деньги общества и деньги родственников и близких своих жертв коптят небо: читают, образовываются, занимаются спортом, хобби разные себе заводят …
- Но ведь весь мировой пенитенциарный опыт показывает, что преступников не останавливает никакая ответная жестокость со стороны общества и закона, - настойчиво упорствовал Михаил.
- А кто тебе это сказал? – усмехнулся Андрей.
- Ну, я читал об этом, да и думал тоже много. Случались у меня в жизни такие обстоятельства, что хочешь не хочешь, а задумаешься о чём-то подобном.
- Миш! Друг ты мой, перефразируя профессора Преображенского, скажу тебе: «Не верь всему, что написано!». Во главе угла должно стоять не наказание конкретного преступника, убившего уже десять человек, а предотвращение таких преступлений в будущем! Вот тут-то этот преступник и должен послужить на благо общества, поработать, так сказать, живым примером для начинающих ублюдков. Ты думаешь, начинающий шпанёныш боится тюрьмы? Да нет же конечно! Все его сидевшие дружки в голос утверждают, что тюрьма – дом родной.
- Так что же делать-то? Что ты предлагаешь? - подавшись к Гордею, Михаил пожал плечами.
- А это не я предлагаю, сама жизнь, само общество, сами законы человеческого сосуществования предлагают.
- Это ты про что? – не понял Миша.
Пёс под ногами Гордея зашевелился и что-то пробормотал во сне. Охотник снял ноги с собаки, поудобнее умостился в кресле и, помотал головой, разминая шею , посмотрел на собеседника:
- Расскажу тебе сейчас одну историю, она тебе может и покажется байкой, но история эта произошла в реальности несколько лет назад в соседней области. Широкого общественного резонанса не вызвала, могу лишь догадываться почему, но наглядно показала, насколько эффективен такой подход. Понимаешь, это как болезнь. Ты вот, как дипломированный врач скажи, - ведь воспаление лёгких ты не лечишь зелёнкой и настоем ромашки – тут нужны другие меры. Крутые меры! И да, от антибиотиков страдает и полезная микрофлора, но тут уж надо выбирать. Либо лечимся, либо умираем. Так и общество имеет право на самозащиту. Да, - пострадает немного «тонкая душевная организация» трепетных рефлексирующих натур, да, - ужаснутся некоторые диванные гуманисты, да, - пустозвоны и балаболы попытаются завести извечную песню про «непротивление злу насилием». Но знаешь, обычно эти розовые сопли заканчиваются там, где жертвами становятся сами эти «подставленцы левой щеки» … - с жаром философствовал Андрей.
- Давай уж свою историю, - с усмешкой перебил разошедшегося егеря Михаил, - хочу понять, что ты подразумеваешь под социальной справедливостью.
Андрей ненадолго задумался, несколько изучающе поглядывая на товарища, как будто что-то решая, и начал:
- Эта история произошла в соседней области лет пять-шесть назад. Трое приблатнённых отморозков поехали из областного центра в пригородный посёлок на местную дискотеку. На танцах в поселковом клубе они познакомились с тремя местными несовершеннолетними девочками, напоили их и увезли в город на съёмную квартиру. Там они двое суток насиловали их, глумились и всячески издевались, время от времени заливая в них водку. Когда этому зверью надоело измываться над беспомощными жертвами, они съездили в цыганский посёлок, купили каких-то дешёвых наркотиков, обкололи уже обезумевших девчонок и повезли их по своим, - таким же нелюдям, - дружкам. Сутки они возили девочек по всяким притонам и малинам, где их насиловали все желающие. Что они с ними делали, даже язык не поворачивается описать! В итоге, после трёх суток насилия и издевательств жертв выбросили на трассе на выезде из города. Там их и заметил водитель рейсового автобуса. Причём девчонки были так запуганы, что не собирались даже в милицию или больницу, а хотели только поскорее добраться до дома. Видя, что одна из них стонет от боли и уже не может разговаривать, водитель вызвал милицию и скорую помощь.
Эта девочка потом скончалась в больнице из-за многочисленных травм и разрывов внутренних органов, вторая сошла с ума, а третья никогда не сможет иметь детей и, наверное, до сих пор проходит психологическую реабилитацию. – Андрей испытующе посмотрел на метеоролога. - Как тебе такая завязка, Миш?
- Мрази, конченные ублюдки! – Михаила аж передёрнуло. От неожиданно нахлынувшего гнева у него покраснело лицо. – Представляю, что с ними в тюрьме сделали!
- Очнись, Миш, откуда вы взяли все эти легенды про благородных сидельцев? Кто им там что сделает, на зоне?! Там таких нелюдей-отморозков куча. Они всё так преподнесут, так всё красочно обоснуют и растолкуют, что ещё и жертвами оговора окажутся в глазах своих сокамерников. Кому это надо – с ними со всеми бороться, какую-то мифическую справедливость восстанавливать?! Говорю тебе, как человек, знающий немного эту сферу.
- Но, но как же тогда? – недоумённо начал Михаил, - Это же выходит, что отсидят и всё … - он опустошённо развёл руками.
- Во, как ты вдруг заговорил! – усмехнулся егерь. – Это если отсидят, а наша история шла к тому, что и сидеть-то им может быть и не пришлось бы.
- Да как так-то, - каким-то тихим, осипшим голосом прошептал Михаил, - это же совсем уже …
- А вот тебе и «совсем уже», Миша. Реалии наши таковы, что и всякие «совсем уже» частенько в жизни случаются. Короче, оказалось, что у самого главного ублюдка-насильника, у заводилы, дядя оказался влиятельным депутатом, водящим крепкую дружбу со многими шишками в правоохранительных структурах. Это уже потом стало известно, что он возил большим начальникам из прокуратуры, ГАИ и полиции в баню на оргии несовершеннолетних девочек и мальчиков из интерната для детей с задержкой психического развития. У него там дружок главврачом работал и подбирал нужный контингент. А у второго урода мать оказалась судьёй.
Вот и принялись этот дядя-депутат и мама-судья на все кнопки нажимать.
Оперов, которые делом начали заниматься и получили первые показания с этих мразей, сразу отстранили от дела. А дальше вдруг стало выясняться, что девочки будто бы сами пили и добровольно поехали на квартиру: нашлись свидетели, что их, якобы, видели в магазине, самостоятельно покупающими водку. А трое насильников-ублюдков утверждали, что, мол, девочки сами поехали с ними и все сексуальные отношения были в сугубо добровольном порядке. Цыгане стали утверждать, что видели, как девочки самостоятельно бродили по району в поисках наркотиков. И таких шмар, наркоманок и проституток из девчонок нарисовали, что получалось, что в пострадавшие впору было уже самих насильников записывать. Что творилось с родственниками девочек, я тебе даже и рассказывать не буду, Миш.
- И что дальше? – только и смог спросить опустошённый столь вопиющей несправедливостью Михаил.
- А дальше целый год было «ни-че-го», - театрально развёл руками Андрей, - дело разваливалось, оперов , которые сначала прессанули этих отморозков и получили признательные показания, чуть не судили за превышение и уволили из органов. Что, получалось, можно было вменить паренькам? Ну, - выпили, ну, - позанимались сексом с какими-то алкашками-наркоманками шестнадцатилетними, да и всё! А то, что одна умерла, так это от невоздержанности и распущенности, дескать, она сама хотела жёсткого секса.
Но родственники девочек не были согласны с таким поворотом и пытались добиться справедливости: писали в прокуратуру, в вышестоящие органы. И тут этот мажор-отморозок и его такой же приятель-подельник совсем оборзели: они чем-то упоролись, собрали шайку, - девять человек, - и поехали в посёлок к родственникам своих жертв. Избили там несколько человек. И мужчин и женщин. И сожгли машину, Ниву, отца одной из девочек. И предупредили, что так будет каждый раз, когда они обратятся куда-то за помощью.
Михаил молча, с какой-то обречённой безысходностью посмотрел на Андрея. Он уже ничего не спрашивал, боясь услышать, что всё так и сошло с рук этому зверью.
Егерь сделал театральную паузу, подождал и, не дождавшись вопросов, продолжил:
- А потом Пучок, - это кличка того, у которого дядя депутат, - пояснил Гордей, - поехал осенью на охоту в дальний район. Хряпнул водочки с дружками у костерка и пошёл с ружьишком вокруг озерка, уточек пострелять, – егерь опять сделал паузу и продолжил преувеличенно-интригующим тоном. - И пропал!
- Как пропал? – не ожидая такого поворота, недоумённо спросил Михаил.
- Вот так и пропал. Был, и нету, - пожал Андрей плечами, - совсем пропал. Неделю искали, ни следочка найти не смогли! И спаниель охотничий, который с Пучком был, тоже пропал. Ни одного тявка никто не слышал.
- Утонул, что ли? – предположил Михаил, не заметив, что последнюю фразу увлечённый рассказом егерь произнёс чуть ли не с гордостью.
- Нет, - будничным тоном продолжил Гордей, - не утонул. Нашёлся он вскоре.
- Через неделю после пропажи охотника, рано-рано утром, на остановке возле больницы скорой медицинской помощи первые утренние прохожие нашли забинтованного мужчину в бессознательном состоянии. Рядом с ним был привязан к лавочке сытый и чистенький спаниель. Мужчину тут же доставили в больницу и там его осмотрели врачи. Даже видавшие виды доктора вздрогнули, когда поняли, что случилось с пациентом: оказалось, что у мужчины были профессионально ампутированы пальцы на руках и ногах, уши и гениталии. Все раны были грамотно зашиты и обработаны. При пострадавшем оказались права на имя Пучкова А.И. и напечатанная на принтере записка с описанием курса обезболивающих препаратов и антибиотиков, которые он получал после операции, - монотонно, как будто зачитывая заметку в газете, изложил Гордей.
- Твою мать, - только и смог вымолвить Михаил, - и что?
- Ничего. Через месяц его выписали домой. Ничего про похищение он не помнил, следов и улик никаких не было, кто и зачем это сделал, так и не выяснили.
- Надеюсь, и не сильно пытались выяснить! - С какой-то неожиданной для себя самого мстительной радостью, произнёс метеоролог.
- Правильно надеешься, - с интересом посмотрел егерь на Михаила, - хотя дядя-депутат и пытался сначала настаивать на расследовании. Но ходят слухи, что после одного короткого телефонного звонка он сильно охладел к поиску.
- С Пучком ничего, вроде и до сих пор жив: уехал, говорят, куда-то на Урал, получает пенсию по инвалидности, - умудрился как-то себе диагноз обморожение получить, - бухает беспробудно. А вот у его дружка, у которого мама-судья, что-то с головой случилось, крыша немного поехала. Он оказался настолько туп, что решил, будто должен отомстить за своего корефана. Все же понимали, что это не комары, мошка и муравьи Пучка в лесу обкусали. Начал снова терроризировать изувеченных девочек и их родственников. Думал, что оттуда ответка идёт. Их он не боялся, для него это были черви, шелупонь ничтожная. Опера, которые вели это дело, рассказывают, что Горцу, - погоняло у судейского сынка такое было, - пришла под дворник его крузака записка: «Иди, явку с повинной оформляй! Тогда спасёшься!». Он с этой запиской в милицию прибегал, утверждал, что это улика, что ловить душегубов надо, что он всех уволит и накажет, если не найдут подпольных хирургов.
- Нашли? – как-то невпопад, машинально перебил Михаил Гордея.
- Нашли, - буднично, без всяких эмоций, как будто задумавшись о чём-то другом, продолжил Андрей, - нашли. Так же, через неделю после того как он пропал. Только не у БСМП, а на остановке у Городской Клинической больницы. Без пальцев на руках и ногах, без хера, без яиц, и без глаз. И опять записочка с перечнем препаратов при нём была. Дорогие всё препараты, импортные. Хирург говорил, что швы такие были, что хоть студентам в меде показывай, как науку.
- И его тоже? – склонившись к рассказчику, спросил поражённый Михаил.
- Да, его мать начала понимать, к чему дело идёт, заставила его купить билеты заграницу. Вот, за три дня до отъезда, рано утром он вышел из ночного клуба, отпустил сопровождающих и, вызвав такси, поехал к любовнице. И тоже пропал без следа. Таксист высадил его у подъезда и всё …
- И что, не нашли никого? Этих … хирургов.
- Нет, так всё чисто и профессионально было сделано, что ни следа, ни улики - никакой зацепочки. Хотя мамаша Горца сначала подняла волну, напрягать всех начала, пыталась расшевелить дело. Но что-то депутат, - дядя Пучка, - как-то подзатих сразу, да вскоре под саму судью стало подтекать, вдруг вскрылись её неблаговидные делишки на судейском поприще, а там она посидела месяц со своим сынулей, поухаживала за ним, да с ума и сошла: взяла ружьё и поехала убивать жертв своего сынка-садиста. Взбрело ей в голову, что это шестнадцатилетние девчонки виноваты в том, что случилось с её кровинушкой. Ничего у неё не получилось, задержали её и определили к психиатрам. И вот - она в дурку, а сынок через месяц - с балкона двенадцатого этажа!
Почти минуту сидели молча, а потом Михаил, по инерции упорствуя, решил продолжить тему, поднятую в начале разговора:
- Ну ладно, даже не буду обвинять этих неуловимых мстителей - бог им судья! Но где тут социальная справедливость, что обществу дало это подпольное насилие?
- Что дало, Миш? – подавшись к собеседнику, с усмешкой переспросил Андрей. – Ха, ты спрашиваешь, что дало? Одиннадцать! Одиннадцать явок с повинной. Одиннадцать мразей, дружков этой сволоты, прибежали в течение недели с повинной. Запели эти испуганные козлодои так, что там попутно ещё кучу преступлений раскрыли. Оказывается, это не первый случай с тем групповым изнасилованием был. Это развлечение у них было поставлено на поток, называлось «облава на песца», - поэты, бля. Четырнадцать человек сели там по разным статьям. И что интересно, все наперебой требовали себе меру пресечения «в виде заключения под стражу». Так перебздели ублюдки, что чуть не штурмовали отделение. Мамы с папами наперебой требовали, чтобы арестовали их отпрысков смердячих. И боялись они, Миш, не тюрьмы! В тюрьму они, Миш, хотели, мечтали о тюрьме! Это ли не справедливость? Та самая, социальная. А по-другому ничего бы и не вышло, никто и наказания бы не понёс. А всего лишь по району слух прошёл, что все ответят.
- Ну, да. В таком случае есть чего пугаться. Испугались калеками стать и прибежали.
- Не то слово – испугались, - хохотнул Андрей Гордеев, - обоссались от страха! Да и ладно бы только эта гопота помойная, так даже барон цыганский приехал и привёз цыганок, которые вдруг вспомнили всё. Как на самом деле всё было, и кто действительно покупал наркотики.
- А этот-то, что вдруг прозрел, - удивился Михаил, - так-то они вроде не из пугливых, бароны-то цыганские. Образ жизни их же закаляет. Тут-то чего ему бояться?
- Так, конечно же, барон не из пугливых! Что ему официальных законов бояться? Он сам ничего не делал и законов не нарушал. Непугливый он для официальных законов. Но, когда ты едешь на дальнюю, тайную, лесную заимку, о которой никто не знает, - далеко в лесу, сто километров, которые только ГАЗ-66 пройти может, - а в самых дебрях, на непроходимом болоте, седенький старичок-грибник, невесть откуда взявшийся в такой глухомани, вдруг подсовывает тебе под дворник записку и мгновенно бесследно испаряется в тайге, тогда даже цыганские бароны пугаются. Тем более, когда в записке написано: «Не пытайся скрыться, а то с тобой будет то же самое!». Вот тут-то прозревают даже самые-самые непугливые. Вот и наш цыганский барошка таким законопослушным стал, такого наговорил в отделе. Опера только диву давались.
- Ладно, ладно, отомстили зверью, - не стал спорить Михаил, даже не обратив внимания на такие точные подробности из жизни цыганских баронов, - но как такая жестокость может предотвратить преступления, как она может, по-твоему, повлиять на потенциального преступника?
- А элементарно, - жестом фокусника разведя руки, начал Андрей. – Не надо таких ублюдков сажать, никто их там не видит, никто не помнит их чудовищных злодеяний, только статус тюремных страдальцев зарабатывают. Если есть неопровержимые доказательства, то необходимо по приговору суда, под наркозом, физически кастрировать ублюдка, отрезать ему пальцы на руках и ногах, уши, язык и ставить огромное клеймо на лоб. Потом лечить и выпускать в общество.
- Нахрена? – оторопел Михаил. – Пальцы-то нахрена?!
- А чтобы мстить желание не появилось, - хмыкнул Андрей, - сильно не намстишься в такой комплектации.
- И-и-и? - вопросительно протянул Миша, - С этим понятно. А дальше-то что?
- А вот дальше представляй себе такую картину: идёт компания молодых, дерзких пацанчиков, стремящихся, начинающих уркаганов, идут и думают: «А кого бы нам задеть?». А навстречу им такое существо! Не татуированный с ног до головы идеолог тюремной и блатной романтики, а вот такой вот кастрированный очирыш. Что, как думаешь, не задумаются ли о выборе другого жизненного пути эти начинающие преступники?
- Ну, не знаю, Андрей, не знаю. Настолько жестоко, что не могу тебе сейчас сразу что-то сказать. Осмыслить надо.
- Вот, то-то и оно. Жестоко, осмыслить! – довольный произведённым эффектом продолжил Гордей. – Ясно, что кого-то не остановит, маньяка какого-нибудь, психа больного. Но зато вот этот урод реально и послужит живым наглядным пособием того, как нельзя поступать.
- И что, прямо так и выпускать? Ведь они посамоубиваются все, а кого-то и родственники жертв добьют, – не сдавался метеоролог.
- Про родственников жертв – это вряд ли! Я думаю, что в этом случае большинство будут только рады, чтобы эти твари жили подольше. А по поводу того, что руки на себя кто-нибудь наложит, да и бог с ним. Зато не содержать в тюрьме на бюджетные деньги. Кто-то и самоубьётся, а который не сможет, тот пусть каждую минуту своей ублюдской жизни, каждый раз, размазывая своей культей дерьмо по заднице, вспоминает, что он сотворил. Пусть воет и вспоминает, – жёстко закончил егерь. – Про справедливость пусть вспоминает!
- Ладно, хрен с ней, справедливость этой социальной, ты мне скажи-ка, ты подробности такие точные откуда про это всё дело знаешь, - вдруг внимательно посмотрел на товарища Михаил, - наверняка в газетах такие нюансы не расписывали. Или придумал всё? – с внезапным облегчением вдруг догадался метеоролог.
- Нет, почему придумал? Всё так и было, как я рассказал, – ничуть не смутился егерь. – Два года назад приезжали сюда ко мне сотрудники с области - отдохнуть узким кругом. Те, которые занимались расследованием. Вот и вспоминали эту историю. Тоже под коньячок тогда разговор о добре и зле зашёл.
- Ну, типа, «Белая стрела»?! – саркастически хмыкнул Михаил.
- Никого не нашли, Миш, - как-то неопределённо протянул егерь и добавил по слогам. - Ни-ко-го!
Он хотел ещё что-то сказать, но взглянув на приподнявшего голову и насторожившегося в сторону двери пса, определил:
– Гости мои с прииска вернулись. Пошёл я, Миш.
Гордей вдел ноги в сапоги, взял ружьё, одним глотком допил из кружки давно остывший чай и подтолкнул пса ногой:
- Пошли, Диод! Наши гости вернулись.
- Кстати, почему Диод? – засмеялся Миша. – Давно уже хочу спросить.
- Обучен он так. В одну сторону только работает: впускать может, а выпускать нет, - потрепал Гордей по холке большого сильного пса породы «коренной таёжный», и засмеялся, – Диод. Форменный диод!
