— Ты их знаешь? — не имело смысла уточнять, кого он имел в виду.
Она лишь мотнула головой.
Влад наклонился и осторожно коснулся её губ, они были мягкими и безвольными. Она не сразу, но ответила на поцелуй.
Он смотрел на чёрную длинную машину, похожую на готовую атаковать акулу, укрывшись за раскидистым тополем. Вторую неделю он следил за четвёркой, надругавшейся над Ромашкой, у которой было очень красивое имя – Виктория. Вторую неделю он вынашивал план, что сделает с ними. После произошедшего девушка потеряла голос и до дрожи боялась любого представителя мужского племени.
Дверца авто хлопнула, на мостовую перед дорогим рестораном вышел высокий, светловолосый парень. Элегантная пиджачная пара, щегольские остроносые туфли – всё буквально кричало о достатке. Тонкая сигаретка упала на асфальт. Щёлкнули каблуки, качнулась дверь: «объект номер один» скрылся в глубине заведения.
Второго он нашёл в дорогущем фитнес-клубе. Крутолобый, похожий на перекаченного бычка, стриженный под ноль – «объект номер два» – сел в громадный джип, подхватил у входа длинноногую брюнетку и укатил по своим делам.
«Объект номер три» – затянутый в джинсовый костюм, танцующей походкой прошёл мимо сидящего на скамейке Влада. Взлетел по ступеням университета, на ходу чмокнул смеющуюся блондинку и пропал за дверями храма науки.
Самым опасным, на взгляд Влада, был «объект номер четыре», в отличие от первых трёх парней лет 25, этот был старше – хорошо за тридцать. Сразу было видно – это хищник. Да не простой – матёрый. «Хищник каменных джунглей» – усмехнулся Влад. С ним придётся повозиться.
Когда Влад увидел его первый раз, у него перехватило дыхание: уж больно «четвёртый» походил на Вахтана, только слегка постаревшего и заматеревшего. Ставшего странно ухоженным и ещё более опасным, чем был. Его замутило, и вместе с тошнотой к горлу подступили воспоминания.
Институт он закончил почти с красным дипломом, чуть-чуть не хватило. Сразу после выпускного, он пошёл в военкомат. Сначала хотел откосить, была такая возможность – мать предлагала устроиться в «ящик», а там отсрочка, но… Было их несколько, этих самых, но.
Во-первых, всё его одногруппники, числом 6 решили служить, за исключением двоих. Один уже отслужил, у другого зрение минус восемь диоптрий. Поэтому косить было стрёмно. Да и служить всего год, пускай не «пиджаком», военной кафедры у них не было, но всё же не два года. Родители не давили на него, хоть было видно, что у них были совершенно другие планы на его будущее.
Во-вторых, зарплата в этой закрытой конторе – курам на смех, на сигареты да на проезд, ну, может, ещё на пиво хватит, если до выходных копить. До 27 лет что-то не хотелось висеть на шее у родителей.
И он пошёл. Потом были шумные проводы – водка рекой, весёлые девчонки. Торопливый секс в ванной, сначала с одной одногруппницей, потом, уже под утро, с другой, который, надо сказать, ничего, кроме привкуса стыда, не принёс. За первой он безуспешно ухаживал со второго курса, и вот теперь, непонятно почему, она снизошла до него. То ли из жалости, то ли из-за выпитого вина. Вторая, была признанной красавицей факультета. Она давно жила с сыном декана. А под утро, когда все упившись, спали, она уцепила Влада за руку. Пьяно пошатываясь и приглушённо хихикая, девушка потащила его в ванную. Влад, хоть и пивший наравне со всеми, был трезвее трезвого, видимо, из-за мандража, охватившего его. Он, наконец, осознал, какой серьёзный шаг совершил, отправившись в военкомат.
Пока он был в учебке, хоть это, конечно, была не полноценная учебка, а так, сорок пять дней карантина – КМБ (там подобрались пацаны со всей страны, одного с ним призыва), было ещё нормально.
По приезде в часть он ужаснулся. Там царил полный беспредел. Нет, днём был образцово-показательный порядок, но по вечерам, когда офицеры исчезали, как по мановению волшебной палочки, начиналось издевательства старослужащих над салабонами. Несколько дней Влада и пришедших с ним пацанов не трогали – присматривались. Через пару дней Влада разбудили среди ночи и, не дав одеться, вытащи в туалет.
Пяток старослужащих, в расстёгнутых до пупа гимнастёрках курили, вольготно развалившись на подоконниках.
— Ну, чё, салага, форму постирай, — ему в лицо полетел пропахший потом комок.
Влад думал, что все ужасы дедовщины обойдут его стороной, как никак ему 23, за плечами институт. Но этим двадцатилетним переросткам, которым на вид дашь весь сороковник, было плевать, кем он там был до службы и сколько ему лет. Для них он был ещё одним «мясом» над которым от скуки, можно было всласть поиздеваться.
Кровь бросилась ему в лицо. В голове лихорадочно завертелись мысли: «Что делать? Что делать, блин, что делать? Подчиниться? А что, если это проверка на вшивость? Или послать подальше? Может, двинуть в морду, всё-таки первый разряд по дзюдо и пара-тройка лет походов в тренажёрку? Отмахаюсь, поймут, что лучше не связываться, и отстанут. Или покорно подобрать омерзительно пахнущие тряпки и сделать, что просят? Блин, что делать?».
«Деды» даже не насмешливо, а скучающе смотрели на него, сзади переминался притащивший его в туалет солдат, сам полгода назад прибывший на службу.
— Чё, ждёшь? Пенделя для ускорения? Мухой подхватился. — Процедил небритый, кавказской внешности старослужащий, и с ленцой почесал заросшую курчавым волосом грудь.
Влад решился. Сделать это было нелегко, ой как нелегко.
— Пошёл ты, может, тебе ещё носки постирать?
Всё, первый шаг сделан, возврата нет.
«Деды», до этого лениво пускавшие дым в потолок, зашевелились, начали переглядываться. На их лицах Влад заметил признаки интереса, давно, видимо, никто не выкидывал такого демарша. Они почувствовали новое развлечение.
— Во борзый, — даже как-то весело, без угрозы, протянул славянской внешности паренёк. Его курносое лицо осветилось радостью.
— Гля пацаны, выёживается карась, по харе давно не получал.
— Ты сам-то давно не получал? — бросил в ответ Влад (хотел с угрозой, вышло просительно, голос дрожал).
В прорубь, так с головой.
По тому, как он подобрался, Влад понял: будут бить. Но удар пришёлся не оттуда, откуда он ждал. Ударил третий, черноволосый, с гладко выбритым лицом. Ударил жёстко – в середину груди. Влад задохнулся, воздух, как сквозь проколотую велосипедную камеру, вышел из лёгких. Удары уже сыпались со всех сторон.
— Аккуратней, не по лицу, по башке, да в грудак бей. А то завтра от «шакала» достанется.
Влад пытался отмахиваться, словно мельница, крыльями, размахивая руками, помогало мало. Противники били умело, жёстко блокируя его жалкие попытки. Наконец, он упал, его начали пинать, уже по ногам.
Как добрался до койки, он помнил плохо, помог тот, кто его привёл в туалет.
Наутро после побудки и построения к нему подошёл Санек, они вроде как сдружились в учебке.
— Ну, ты даёшь, братан, что вчера выкинул.
— А, ты что? Подчинился бы? — Влад рассматривал себя, тело было в синяках, но не так, чтобы очень больших, как вчера показалось. Бившие его туго знали своё дело, следов старались не оставлять.
— Я и подчинился, как и все наши, — Санек мотнул головой в сторону пацанов, что попали в часть вместе с ними.
— Забьют, дурак, — с тоской протянул Санек.
— Поймут, что не подчинюсь, и отстанут.
— Слушай, давайте объединимся и дадим им отпор, — Влад схватил товарища за плечи.
Санёк отрицательно покачал головой:
— А что мы вдвоём сделаем? — товарищ отошёл.
Влад понял, надеется не на кого. Он заплакал, от унижения, от предательства, от жалости к себе. Да много отчего. Злые слёзы скользили по щекам, он не сдерживал их, лишь старался не всхлипывать.
Его начали таскать в туалет каждую ночь, и каждый раз в лицо летел ком грязной одежды и предложение её постирать. Следовал отказ. За ним – избиение. Поначалу Влад шёл в отмах, но это мало помогало, потом прекратил. Подумал: если он не будет сопротивляться, им это, в конце концов, надоест, и они от него отстанут. Получал свою порцию пи…ей и тащился на койку. «Дедам» его бездействие действительно надоело, и они решили разнообразить свой «досуг». Теперь один держал, а другие отрабатывали на нём удары. Они называли это тренировкой. Били руками и ногами. Не во всю силу, конечно, и не по лицу, но в голову прилетало часто, как говорил Вахтан (тот, что первый бросил ему одежду с приказом постирать) в волосистую часть головы, дабы лицо не портить. От этих ударов голова долго гудела, а утром тупо болела. Больше всего ему доставалось от курносого Ивана, меньше – от черноволосого Виталика. Оба до армии занимались каратэ, у них на груди синел одинаковый ряд иероглифов. Вахтан был КМС по боксу.
Через два месяца, систематического избиения у Влада, внутри всё болело, хорошо хоть крови в моче не было. Он был в таком отчаянье, что подумывал либо сбежать, либо повесится. Но ни на то, ни на другое он решиться пока не мог. Был третий вариант – пожаловаться офицерам. Но «шакалам» – так их звали в части, было глубоко безразлична судьба своих солдат.
Хорошо хоть, что «деды» его только избивали, над другими издевались более изощрённо, в общем, был весь набор унижений, о котором рассказывают на гражданке.
Вахтан, ярый поклонник футбола, внёс разнообразие в издевательства. Они с четвёркой «дедов» по субботам устраивали футбольные матчи. Надевали толстый ватник на какого-нибудь бедолагу, заставляли его присесть и обхватить руками колени. А после со всей дури пинали, импровизированный мяч должен был прыгать от одного «футболиста» к другому, крича гол, если стукался о стены.
Когда Влад увидел это в первый раз, ему стало так плохо от ужаса и омерзения, что его чуть не вырвало. Ему была невыносима мысль, что это тоже люди. Такого быть не могло. Они могли быть кем угодно, от инопланетян до разумных бактерий, выросших до размеров человека, но не людьми.
Когда Влад готов был что-нибудь сотворить с собой, его неожиданно оставили в покое. Он подумал, что им всё это надоело. Но нет, он рано радовался. «Великолепная» пятёрка решила устроить в казарме бои без правил. Победитель должен был сражаться с Вахтаном – самым сильным бойцом. Именно поэтому Влада перестали бить, дав ему пару недель, чтобы оклематься перед «битвой». Так, они это называли.
И вот «битва» началась. Влад смотрел на то, как дерутся солдатики. Тощие и недокормленные, совершенно не умеющие драться, они бросались друг на друга. Вслепую молотя руками и изредка вяло пиная друг друга. «Деды» подбадривали их воплями и матерками. Владу хотелось закрыть глаза и не видеть того, что разворачивалось перед ним. Его затошнило.
Он смотрел, постепенно приходя в ярость, до крови кусая губы, чтобы не закричать. Он не выдержал, когда на середину круга вытолкнули Санька. Он был хорошим парнем, как мог, поддерживал Влада, утешал.
Влад не помнил, как вскочил. Табурет, словно живой, прыгнул в руки и обрушился на голову Вахтана. Что было дальше, он помнил смутно: крики, разбегающиеся сослуживцы и кровавую лужу вокруг головы неподвижно лежащего тела.
Дальше суд и два года «дизеля» – дисциплинарного батальона. Хорошо, что Вахтан не умер. Плохо, что не поверили словам, что его, Влада, систематически избивали. Синяки сошли, а более глубокое исследование никто не проводил, тем более что свидетелей не было.
Пальцы впились в ладонь, да так, что ногти прокололи кожу. Ничего не видя перед собой, Влад разжал ладонь, чтобы отереть пот, выступивший на лице. Из ранок, оставленных ногтями на ладонях, запах крови ударил прямо в нос. И это медно-кислый аромат заставил его очнуться. Влад прикрыл глаза и начал дышать, как учил доктор: медленно и глубоко. Вдох – пауза – выдох – пауза – вдох. Успокоившись, он понял, что «четвёртый» лишь похож на его мучителя.
Он не знал их имён, но это было неважно. На войне он тоже не знал имён тех, кого убивал. Впрочем, для него это были не люди – бешеные животные, которых надо уничтожить.
Правда, сейчас было одно «но»: он не хотел убивать, что-то сломалось в нём в тот первый вечер на квартире Клопа. Он шёл наказывать. Жестоко – да, смертельно – нет.
Почти неделя потребовалась, чтобы уговорить Вику, показать ему насильников. Он был с ней круглосуточно. Он уговаривал, убеждал, доказывал. Она очень боялась, боялась так, что при одном упоминании о случившемся впадала в истерику – дрожала и плакала – свернувшись клубочком на кровати, но в то же время она хотела возмездия, а он был очень настойчив и добился своего.
Две недели он выслеживал их, как хищник добычу. Они не замечали его. Кто он для них? Ещё один плохо одетый и небритый парень, которых много вокруг. Мусор, под их дорогой обувкой. Они были беспечными. Сынки богатых родителей, они и помыслить не могли, что с ними что-то может случиться. А случай с Викторией убедил их, что они могут выйти сухими из практически любой ситуации. Деньги и связи. Связи и деньги. Эта пара может всё. Но они были беззащитны перед ним – тренированным зверем, обученным убивать. Все, кроме последнего.
Породистое лицо, тонкая щёточка усов под хищно изогнутым – орлиным носом. Плавные движения, как у готовой атаковать змеи. Он что-то чуял, и он был единственным, кто не общался с тремя другими. Они были сами по себе, он сам по себе. За ним Влад следил особенно осторожно и поэтому знал о нём меньше, чем о других. И это он резал ей лицо. Остальные только насиловали. Вот он умрёт. Остальные? Остальные, возможно, позавидуют ему.
О первой троице Влад знал практически всё. Распорядок дня, маршруты, привычки и пристрастия, в общем, как говорится – кто, где, с кем, когда и как часто.
О четвёртом немного, он был очень осторожен, часто проверялся, но Влада так и не заметил, Михалыч, хорошо выучил. С него придётся начинать, иначе он может насторожиться и исчезнуть. Только такой не исчезнет – нет, сам начнёт охоту. Поэтому Влад все силы сосредоточил на нём. Уследить за серебристым «BMW» усатого, на позаимствованной у Сержа «копейке» было нелегко. Но он справился.
Его Влад точно решил убить. Сначала хотел провести показательную казнь – повесить голым на рекламном щите, но потом передумал: он не «гус», издеваться не будет, хватит – насмотрелся. Перед смертью он ему скажет, за что тот умрёт. Нехорошо убить человека, не дав ему возможности узнать, за что умираешь. Иначе всё, что хотел сделать Влад, будет бессмысленным.
«Смерть не должна быть бессмысленной, достаточно того, что жизнь не имеет смысла. Если ты убиваешь человека, прояви к нему уважение – скажи, за что. Так говорил Михалыч, а ему Влад верил, убедился – тот всегда прав. Как он, кстати, там? Влад вспомнил коротко стриженную седую голову, широкие брови, густые, всегда аккуратно постриженные пшеничные усы. Он даже в рейдах, когда они по месяцу скитались в тылу врага, умудрялся держать их в образцовом порядке. Когда они последний раз виделись в госпитале, Михалыч сказал: — Меня не ищи, будет возможность, сам найду».
Усатый франт был любвеобилен. За две недели наблюдения Влад насчитал трёх постоянных любовниц, не считая одноразовых – склеенных в клубах или на вечеринках. За эти 14 дней он только два раза переночевал в одном и том же месте. Влад так и не мог понять, кто он (с первыми тремя проще: один студент, другой хозяин ночного клуба, третий – средней руки браток). Усатый не был похож ни на бандита, ни на барыгу, ни на плейбоя. Ситуация прояснилась на следующий, 15 по счёту, день слежки. Утром объект прибыл в высокое здание темно-серого кирпича с аббревиатурой из трёх букв над широким мраморным крыльцом. Всё стало ясно – силовик. Это усложняло задачу, но ненамного.
Оставалась неясным его связь с тремя другими насильниками. Что их свело вместе, в тот злополучный день? С чего они решили поглумиться над девушкой? Зачем так изуродовали? У Вики часть происшедшего стёрлась из памяти. Помнила, как её, возвращавшуюся из клуба, затащили в притормозившую машину. Помнила насмешки, щипки и издевательства в салоне. Помнила, как её насиловали несколько часов где-то за городом, на большой даче. Помнила усатого, пьяное лицо с оловянными плошками глаз, его руку с зажатым в крепких пальцах сверлом, дикую боль и долгожданную темноту, укрывшую её в своих объятиях. И лица – крепко впечатавшиеся в память. Почему они с ней так поступили, она не знала. Все четверо были ей незнакомы.
Друг друга по имени они не называли.
— Давай, раздвинь ты ей ноги.
— Да, держи эту дуру крепче.
Усатого Влад прихватил в день двадцатый на выходе из подъезда. Тот снял очередную куколку и прикатил к ней домой. В три ночи Влад уже собирался отваливать к себе, как дверь парадной хлопнула, пошатывающейся походкой усатый подошёл к своей машине. Было видно – он сильно навеселе, но не так, чтобы не контролировать себя. Влад змеёй скользнул из-за руля, достал из кармана удавку. Завертел головой – никого нет, темно. Единственный фонарь не горит. Поглядел на окна: не выглянула ли краля поглядеть на любовника? Нет, не выглянула. Неслышно двинулся к объекту.
Некстати вспомнился Михалыч с его наукой:
— Вот ведь итальянцы придумали – гаррота, слово-то, какое противное. Толи дело наше – удавка, или проще петелька. Её с умом подбирать надо – что бы супостата спеленать. Возьмёшь слишком толстую – противник пальчики под неё просунет и вывернется. Слишком тонкую – порвётся, а если крепкая – горло перережет и привет – задание провалил.
У Влада была правильная петелька, не толстая, но и не тонкая – в самый раз.
Усатый постоял у открытой дверцы машины, прикуривая, повернулся к стоящему на газоне джипу, расстегнул ширинку и стал с удовольствием мочиться на его крыло.
Вот ведь дурачок – так подставиться, расслабился после бабы. Влад накинул ему верёвку на шею. Перехлестнул концы, резко развернулся спиной и почти под девяносто градусов нагнулся к земле, взваливая тяжёлое тело на плечи. Ноги усатого оторвались от земли, руки метнулись к шее, из горла раздалось сиплое шипение. Секунд через двадцать усатый безвольно обмяк и перестал дёргаться.
Влад запихнул тело на заднее сиденье, прихватив руки и ноги всё той же верёвкой, в рот воткнул тряпку, валявшуюся в бардачке. Стёкла в машине были тонированы почти в ноль, значит, никто не помешает их разговору. Сел за руль и отогнал машину в ближайшую подворотню.
Влад сидел в удобном кожаном кресле, поглядывая в зеркало заднего вида. Ждал, когда усатый очнётся. Тот очнулся минут через пять, хоть старательно делал вид, что без сознания – прокачивал ситуацию. Влад видел – он пришёл в себя, по изменившемуся дыханию, по тому, как задвигались глаза под прикрытыми веками. Усатый лежал, почти не выдавая себя, другого бы обманул, но только не Влада. Ожог у усатого, должно быть, сильно болел, выпавшая изо рта сигарета пришлась прямо на причиндалы.
Через десять минут Влад развернулся к пленному и врезал кулаком в пах:
Усатый заворочался, засверкал глазами, что-то прорычал неразборчиво, связно говорить мешал кляп.
— Ты, чертила, слушай меня. Ты, наверно, думаешь, что раз я тебя сразу не кончил, то сейчас распакую тебе рот, и ты будешь говорить, какой ты крутой, какие друзья у тебя крутые, что они любого за тебя из-под земли достанут и порвут, как Тузик грелку. Потом будешь грозить и торговаться. В общем, навешаешь мне лапши на уши – ты ведь в этом мастер. А потом кинешь меня. Ты ведь крутой и всегда так делал. Только вот одна закавыка: мне от тебя ничего не надо. Не убил я тебя сразу только потому, что хочу, чтобы ты знал, за что сдохнешь.
Усатый задёргался. Максим успокоил его тычком в горло.
Заговорил спокойно, размеренно, как робот, глядя усатому в глаза. Потом он даже не сможет вспомнить, какого они цвета.
— Три года назад. Пять утра, и девушка – высокая, красивая блондинка на набережной. Идёт, цок-цок каблучками на длинных ногах, по мостовой. Идёт, значит, усталая домой, никого не трогает, а тут ты и трое козлов с тобой в машине. Пьяные, веселы, безнаказанные – что хочу, то творю. Цоп её когтищами и в машину, да на дачу. А она, дурочка, сопротивляется, кричит, счастья своего не понимает. Как же, такие орлы рядом.
Он видел, как расширились его зрачки, как забегали глаза – вспомнил, всё вспомнил.
— Развлекались с ней потом всю ночь. Как насиловали, помнишь? Сверло помнишь? Вижу, помнишь. Как выкинули её потом где-то на просёлке. Думали, умрёт? Нет, не умерла. Непонятно, зачем так? Ты в Гулистане был? Был, наверно, ты ж в конторе трудишься и не клерком. По глазам вижу, что был. Видел, что там «гусы» с нашими пацанами делали? Видел. Попробовать решил, что они чувствуют, да? Когда над беззащитными глумились? Я не знаю, мне всё равно. Так вот, ту девушку Викой зовут. Красивое такое имя, да? Жизнь вы ей испоганили, а ей ведь всего девятнадцать было, как пацанам нашим, да. В общем, я всё сказал, прощай.
И Влад вогнал ему в глаз шило, длинное и тонкое. С такой силой воткнул, что остриё царапнуло по задней стенке черепа.
Усатый выгнулся дугой, дёрнулся и обмяк. Влад выбрался из машины и, не оглядываясь, скрылся в темноте.
Остальных он просто избил. Избил жестоко и показательно – поломал ноги и руки, да пару раз врезал между ног так, чтобы им долго будет не до любви.
Шуму его акция наделала много. Усатого показывали по телевизору. Говорили о смерти майора какого-то там ведомства, приплели террористов и прочее бла-бла-бла. Но никого так и не нашли. Избитые, пару раз мелькнули в местных новостях, и только.
После того как Вика посмотрела репортаж в новостях и всё поняла, пропала на три недели. Влад всё это время тосковал, каждый день приходил к Клопу и, не найдя её там, помотавшись в тоске по коммуналке, уходил. Через три недели Вика снова появилась на квартире, на ней была полупрозрачная блузка, не скрывающая красивой груди, юбка со смелым разрезом, туфельки на длинном, остром каблуке и тонкие чёрные колготки. Волосы водопадом струились по щекам, уже не закрывая всё лицо спутанной бахромой.
Она подошла к нему с заговорщицким видом, взяла за руку. Он заметил на её ногтях, прежде обгрызенных до самого мяса, аккуратный маникюр. Подошла и увлекла его за собой в одну из комнат. Там в полутьме, нашла своими губами его губы и приникла к нему всем телом, мягким и податливым, как горячий воск. Он был очень нежен и осторожен, боясь причинить ей боль, а она – жадной и ненасытной. Прошли сутки, прежде чем они, довольные и ужасно голодные, выбрались из комнаты.
А через месяц они расстались. Инициатором стала Вика. Влада больно ударил этот разрыв, но не винил девушку, понимая, что слишком сильно напоминает ей насильников. Большой, жёсткий, сильный. Он понимал её, но было всё равно грустно.
